Клуб «Ненужных людей»

✦

— Я виноват, — совсем невиновато улыбается Феликс, слизывая капли макколли с губ. — Такое знаешь чувство… Сколько людей в мире живёт? — Не знаю, — трезвый и уставший от долгой болтовни собеседник жмёт плечами. — Шесть-семь миллиардов, наверное. — Вот, и эти шестьдесят семь миллиардов тоже портачат, — блондин наливает новую порцию выпивки и уже подносит рюмку ко рту, но перед тем как залить в себя содержимое, жалко улыбается. — Но виноват почему-то один я.       Крис наблюдает, как младший в очередной раз кривится от противного вкуса напитка, но слова против не говорит. Зачем? — И знаешь… Я же не говорю, что я идеальный, но он меня полюбил таким, а потом…       Веки Феликса медленно закрываются и это тоже уже не в первый раз. Вот-вот его вырубит. Крис как раз этого и выжидает. Слишком долго он слушал и выслушивал тирады о непонятной трагедии, о какой-то любви и о борьбе с совестью. Мало, что старший из этой речи понимал на все сто, но слушал увлечённо, а теперь устал. Просто устал. От себя такого неидеального он тоже подустал.       Никто не идеален.       Раньше Крис хотя бы пытался верить в свою исключительность, но жизнь ему показала, что никакое он не исключение, а слабое и жалкое правило.       Пить и запивать внутренние скандалы вместе с Феликсом он не стал. Недельного отравления таблетками и травкой хватило. Буквально вчера выблевав остатки убитого желудка, он решил, что хватит. Переборщил. Перестарался. Не вылечился. Его препараты оказались бессильны в борьбе с совестью. А ещё весомым аргументом всё бросить стали «золотые» кулаки отца, которые его же в чувства и приводили. Было больно и сейчас всё ещё неприятно. До сих пор челюсть ноет, а рёбра сводит фантомной болью от тех ударов, что выбивали из него дурь. — Сука, — Феликс держится за голову, покачивается из стороны в сторону и старается совладать с каруселью в голове. Провалено. Он валится на бок и теперь стонет в обивку дивана. — Ненавижу её…       Кого «её» можно не уточнять. Крис давно потерял суть разговора, да почти сразу, как Феликс щёлкнул пробкой от третьей бутылки.       Это было вчера? Или сегодня? Час назад? Прошла одна ночь или две? Как давно он не спал?       Руки подрагивали в такт быстрым импульсам сердца. У Криса отходняк. Он знает, как с ним справиться — переживал такое и ещё раз переживёт. Только паранойя и желание проглотить что-нибудь гадкое в этот раз давят намного сильнее. Нельзя. И тут не обещание родителям остановиться и взять себя в руки решает, а их угрозы. Он подставил их с этим грёбаным обедом, про который просто-напросто забыл; он выпал из жизни, чем доставил им проблем с нервной системой; он себя чуть не задушил голыми руками, представляя под наркотическим опьянением, что это Хёнджин так расправляется с ним.       Заслуженно.       Время то замедляется, то ускоряется. Феликс уже спит и, кажется давно, а Крис так и сидит неподвижно, сконцентрировавшись на башне из бутылок у низкого столика.       Вокруг разруха. Он ничего не убирал — оставил всё, как есть. Как и должно быть. Гнев отца вчера тоже свой след в этой квартире оставил в качестве напоминания, что если сын не одумается, то уже не раковина будет разбита, а его будущее, в котором он останется один и на улице. Стоило бы эти угрозы — лишиться всего, поставить мысленно на первое место, но, увы, они болтались где-то снизу. На первом месте был Хван Хёнджин.       Его друга нет. Младший эгоистично лишил себя жизни. Он отобрал себя у этого мира. «А может тоже хватит?».       Крис никогда не думал о смерти всерьёз. Она всегда казалась ему чем-то, что никак его не касается. И ведь правда она была далека до того самого момента, когда эта выдуманная старуха с косой не забрала у него его друга. Те мрачные серые дни отдавали горечью, но не потеря Соджуна горчила, а психотропы. Хотелось отравиться и буквально вытравить себя из этого мира, как сорняк на ровном поле, но он не смог. Пытался, но не получилось. И сейчас ни черта он не сможет.       Крис боится смерти.       Он, наконец, понял, что она очень даже реальна и всегда рядом — ждёт один неверный шаг в сторону, чтобы утащить допустившего ошибку под землю. — Как же ты смог? — очень тихо, даже беззвучно шепчет парень куда-то в потолок.       Хаос вокруг давил на все нервные окончания, ровно как и накопившиеся вопросы к тому, кто уже никогда не даст ответы.       Никогда…       Одна вещь в этой квартире всё же осталась нетронутой — мягкий кашемировый свитер апельсинового цвета — давний и позабытый на долгие годы подарок Принца, который Крис так ни разу и не надел, и не потому, что он недостаточно дорогой или по стилю не вписывался. Нет. Это был первый и единственный подарок с душой и с неким смыслом. Это осталось памятью о том единственном человеке, который по своим причинам не оставлял его, цеплялся к нему и держал последние крупицы здравого смысла старшего в своих изрезанных руках.       «Ты пахнешь апельсинами, и причём всегда», смеялся когда-то Хёнджин, «и когда мы лежим так близко, я представляю, что я где-то в Испании в апельсиновой роще… А давай сбежим? Давай уедем? Только ты и я».       От младшего всегда веяло мечтами о свободе и путешествиях, но Крис камнем прибивал его ко дну. И для того чтобы это понять и даже прочувствовать, пришлось распробовать очередной вкус потери. Когда погиб Хан, Криса это шокировало и причём неприятно, но испуг тот сравнить с реальной болью от смерти Хёнджина было нельзя. С одним он развлекался, а второй развлекал его. Соджун был огнём, пусть и не таким уж и ярким, но он поджигал, а Хёнджин всегда тушил вспыхнувшие последствия.       Принц помогал…       Их разрушенная дружба была чем-то далёким, едва ли не призрачным, как детские воспоминания, но она всё равно отдавала теплом. Хван Хёнджин тоже был тёплым, хоть и скрывал это. Его забота вперемешку с психами и затяжными истериками с вынужденными нравоучениями тоже грела.       Старший стал тем, кто всё это тепло тушил своим безразличием. Он погасил Хвана.       «Это я во всём виноват».       Тихий стук в дверь выдёргивает из тёмных закоулков прошлого. Хозяин этого развалившегося царства напрягся конечно, но срываться и открывать двери непрошенным гостям не спешит. Боязно было, если честно. А вдруг опять отец? А что если он не один?       Пострадавшие во вчерашней потасовке кости снова предательски заныли, а Феликс, одновременно с этим, начал ворочаться что-то мурлыкая на пьяном диалекте. Эта маленькая разбитая жизнь, спящая на диване, тоже Криса отвлекла: он теперь боится за каждого, ведь и Феликс, имеет все основания спрыгнуть с поезда, следующего по рельсам жизни раньше, чем тот придёт на конечную станцию.       «Все мы живы и одновременно уже мертвы».       За этой мыслью тянется и другая. Парень хватается за голову, потому что никого больше терять не хочется, но он сам же всех потерял, повесив на дверь своего «клуба ненужных людей» замок. Он принял решение отвернуться от них, бросить всех, и даже Чонина…       Теперь страшна не только смерть, но и жизнь. Ещё одна маленькая жизнь, которую он с лёгкостью может сломать. За Чонина обидно. Этот лучик солнца не должен гаснуть из-за такого, как Крис.       Руки опускаются. Он не способен чинить. Он может лишь доламывать сломанное. Младшему следует светить долго и желательно кому-то другому — достойному.       «Мне так жаль», — бьёт по вискам, вместе с барабанной дробью, которая становилась всё громче и громче. На секунду показалось, что дверь пытаются выбить. Или уже?       За руку вместе со своей проснувшейся паранойей парень всё же идёт на звук быстрых ударов. Также быстро сейчас колотилось и его сердце в грудной клетке. Всё вокруг тоже казалось подобием клетки — золотой, которая медленно, но верно трансформировалась в бетонный гроб.       «Как простить себя?».       У самой двери Крис замирает, как перепуганный ребёнок. Этот колючий первобытный страх тоже последствие его одиночного упоительного путешествия от прихода к приходу, от косяка к косяку и от одной бессонной ночи к другой.       Пора прощаться с прошлым. Пора продолжать жить.       Страшно.       Собрав себя в кучу, парень щёлкает замком и толкает дверь, ожидая наткнуться на холодный взгляд отца, который собственно приезжать сегодня не обещал, но и точного времени следующего визита не назначал. Человек за порогом — не отец, но взгляд у гостя такой же ледяной и свирепый, какого Крис и заслуживает.       Минхо. — Живой? — без церемоний Ли старший бьёт недоумевающего Криса и точно в угол челюсти. Оправданные болезненные мычания старшего заполняют собой всё пространство тёмного коридора. Слишком громко вышло, но перепуганное сердце Минхо стучит намного громче. — Какого хуя? — за вторым явно риторическим вопросом следует новый удар, но уже не такой точный.       Непонятно куда блондин метил, но прошёлся он по подбородку. Третий удар отпечатывается на лице старшего в виде разбитой нижней губы.       Крис даже не думал защищаться, ставить блок или банально уклоняться. Мог, но посчитал, что это наверняка то, чего он и заслуживает. Это поможет. Он достоин всей боли этого мира, но к сожалению, Минхо больше её не причиняет, и замирает, крепко схватив левой рукой ворот футболки, пропитанной туманными днями. Он не тянет, а лишь держит, словно своё равновесие сохраняет, и правую руку заводит для очередного удара, но не бьёт.       В огромных стеклянных глазах лунного оттенка отражается поломанная улыбка старшего, словно в кривом зеркале. — Выглядишь ужасно, — Минхо фыркает и опускает наконец руки.       Криса до странного жаль. Плотные серо-синие тени под глазами, глубокие впадины на щеках и торчащие ключицы, которых прежде Минхо не замечал, навевают непонятную грусть вперемешку с яростью. Крис изменился. Видно, что ему не просто плохо, а хуёво, но он ведь сам виноват? Это был его выбор? — Ты пил?       Парень неуверенно качает головой, отрицая, чем злит Минхо ещё сильнее. Спёртый проспиртованный воздух в квартире намекает на алкоголь. Кого он пытается обмануть? Зачем? — Значит, ты правда по наркотикам?       Слухи и сплетни, от которых Минхо открещивался, как мог, всплыли с приветом из прошлого. Зубы сами собой начали тереться друг о друга. — Тоже хочешь на тот свет свалить?       Ещё один вопрос, который оказывается больнее любого удара. Крис мнётся и с ответом не спешит. Он не знает. Тупо не знает, чего хочет. — Тебя там мелкий ждёт, плачет и переживает, — парень снова пинает по совести и он видит результат своих стараний: Крис теперь смотрит на него не такими туманными глазами, что минуту назад. До ясности далеко, но прогресс определённо есть и Минхо продолжает: — Ты всем нам нужен, слышишь? Мне тоже.       Последние слова прозвучали тихо. Ли Минхо правда был не из болтливых, и если приходилось говорить и душу распаковывать от всех защитных плёнок и преград, то его самого выворачивала собственная искренность. Она превращала его в кого-то другого — слабого и ранимого. — Ты мне нужен, Джисону нужен… — искусанные губы начинают дрожать. — Всем нам нужен, Крис.       Всё это время, пока Минхо сверлил старшего жалким мокрым взглядом, тот вжимался в стену. Странно и невероятно, но слова эти помогали и лечили. — И вы мне нужны, — за признанием следует долгий выдох с нотками тоски о прошлом.       Ему не хватало этих слов. Казалось бы, какой пустяк, но каждое слово было на вес золота. Это был фундамент, на котором Крис мог бы удержаться, встав с колен.       Стыдно. — Тогда, если не хочешь всех нас потерять, — Минхо осторожно ступает чуть ближе — буквально полшага, но этого достаточно, чтобы Крис почувствовал мнимое тепло рядом. — И если не хочешь, чтобы я тебе голову разбил окончательно, то соберись…       Как бы оба ни храбрились — им тяжело. Грусть охлаждает пыл и остужает ненависть. Грустили сейчас оба. Старший о своих прошлых ошибках, которые прижали его к этой самой стене, а Минхо о возможных будущих. — Пожалуйста, возьми себя в руки.       И вместе с этой просьбой Криса обнимают настоящим теплом. Кожа начинает гореть, как и сердце, которое за все дни отравлений успело покрыться инеем. — Пожалуйста, Крис, вернись к жизни.       После сказанного взгляд старшего окончательно меняется, приняв реальность происходящего. Он нужен. Он всё ещё кому-то нужен. Вот он шанс, возможно не второй, а третий или даже четвёртый, начать всё с чистого листа, но это шанс, и глупо его не принять. — Пожалуйста, — Минхо едва ли не хнычет в плечо, а руки его тем временем перебирают спутанные волосы на затылке старого друга. — Помоги…       Старший вместо ответного объятия, хватает поникшего гостя за плечи и отрывает от себя, желая заглянуть в раздражённые чувствами глаза.       Минхо правда готов заплакать — по покрасневшим белкам и мокрой плёнке на серых зрачках это намерение легко читалось. — Поможем друг другу?       Они не спорят, не препираются между собой о мелочах и деталях этого договора. Просто верят друг другу.       Они справятся.       Медленно парни переходят на кухню, где продолжают сквозь недовольства делиться переживаниями минувших дней. Один клянётся всё исправить и исправиться сам, а второй обещает помочь. Минхо также не забывает про обещание Чонину врезать Крису при встрече и решается рассказать об этом, чтобы немного разрядить обстановку. — Третий удар, кстати, был за мелкого, — парень больше не разглядывает осколки битого стекла у пустой стены. Это уже не склеить. Поэтому своё внимание он теперь обращает только на Криса, который готов быть склеенным и даже обмотанным бинтами и пластырями, если понадобится. — Он жутко скучает и винит зачем-то себя. Поговори с ним.       Минхо эту шаткую просьбу озвучил лишь потому, что подобие испуга в глазах друга увидел. Это была секунда. Искра. Этого хватило, чтобы испугаться самому. — Я… — прикрыв веки, старший зависает в своих раздумьях, прежде чем выдать суровую правду, которая поджидает где-то за углом. — Не хочу ему делать больно. Он слишком хороший.       «Он слишком добрый, ласковый, нежный, внимательный», — крутится волчком в мыслях, но так там и остаётся. Это только его. Минхо эти подробности ни к чему. — Не хочешь — не делай. В чём проблема?       Проблем у Криса было много, и ни к одной из них подпускать Чонина он не хотел. Бессонница, наркотики, алкоголь — это ведь верхушка айсберга. Если заглянуть глубже, то можно сполна рассмотреть всё остальное. Но тащить на дно за собой младшего для лучшей демонстрации своих подводных камней было бы преступлением. — Я не могу с ним так. Он хороший, — опять Крис повторят очевидное, и Минхо опять против воли закатывает глаза. — Хороший, но не ангел же святой или умственно отсталый, — блондин смеётся по-доброму, но на Криса смех этот никакого эффекта не оказывает. Всё ещё не отошёл. — Позволь ему самому решать. Не лишай его выбора. — Выбора? — Поговори с ним и объясни всё, если он тебе дорог, — улыбается Минхо, но теперь с явной жалостью. Тяжело смотреть на человека, который прежде был для тебя примером, а сейчас выглядит, как наказание. — Если ты его любишь, не забирай эгоистично у него себя. — Мне не нужно с ним говорить, — упрямится парень, устало потирая опухшее лицо. Кровь на губе чувствуется солью. — Что бы я ему ни сказал, он захочет остаться со мной. — И в чём проблема?       До Минхо не доходило, что Крис не хочет, чтобы Чонин оставался с ним. Ли старший не понимает, что младшему опасно рядом с ним. Друг ведь просто не знает, какая баталия сейчас происходит между сердцем и разумом: деньги или любовь?       Продолжая потирать кожу на лице, Крис мысленно отвечает другу на прозвучавший вопрос: проблема только в нём. Он буквально чувствует вину за одно своё существование перед всем миром: перед отцом, мамой, Соджуном, Хёнджином, а теперь ещё и перед любимым Чонином.       Крис любит младшего. Ужасно любит своей больной и, пожалуй, неизлечимой любовью. Они знакомы всего ничего — не десятки лет, но ведь и за пару часов можно понять и узнать своего человека. Йенни был как раз для него, словно кто-то подслушал все тайные мысли и желания, спрятанные за семью замками, и создал это чудо для него одного. — Я просто боюсь, что он… — прервав немой монолог в голове, Крис начинает медленно доставать из себя объяснения, больше напоминающие защитные оправдания, но его прерывает внезапно появившийся Феликс в дверном проёме, а после грубо затыкает Минхо очевидным вопросом: — Какого чёрта? — милость сменяется на гнев за секунду. Крис физически ощущает на коже мнимые уколы от этих ледяных глаз. — Какого чёрта ты не сказал, что он у тебя?       Феликс, зевающий в дверях, и потирающий слипшиеся от сладкого сна глаза, оправдываться не спешит — молчит и разевает рот по новой, да и Крис с объяснениями не торопится.       Ответить обычным: «ты не спрашивал» было бы ошибкой и возможно летальной — Минхо точно бы голову с плеч ему снёс. Сказать, что не думал о том, что это важно, такая же наглая ложь. Где Феликс, там всегда Минхо — так было заведено. Это константа. Шальная мысль, что Ли старший сюда за своим братом пришёл пролетала конечно же в голове, но хотелось капризно верить и в то, что и сам Крис достоин внимания и переживаний. Нечто эгоистичное внутри надеялось, что Минхо заявился к нему только по его душу. — Прости, я как-то отвлёкся… — Отвлёкся? — Минхо стреляет глазами в сторону брата, который стоять ровно не способен, куда уж ему до разговоров о великом.       Зачем Феликс вообще встал и выдал своё присутствие — загадка. Может, подсознание его подняло и к родному голосу притащило, а может он банально перепутал дверь кухни с дверью в туалет. — После твоих ударов всё как-то из головы вылетело, — попытался отшутиться Крис, но тут же стёр подобие ухмылки с разбитых губ, ведь Минхо его не просто испепелял взглядом, а душил, терзал и мучил своей убивающей серостью. — Прости…       Блондин уже не слышал извинений. Он сорвался с места, вцепился в сонное тело своего родного человека и, судя по звукам, потащил его в ванную. Всей тихой брани, что фонтаном била изо рта Минхо, Крис тоже не разбирал.       Он снова один вокруг хаоса, который сотворил он сам.       Может, только разрушать он и умеет? Может, суждено ему быть одному? — Я сказал — проспись, — громом гремит откуда-то из-за прочной стены.       Минхо в бешенстве, а Крис тонет в одиночестве, хотя он не один. Братья рядом, но всё равно одиноко. Необъяснимо.       Может, отец прав? Может, пора создать семью?       Желание найти себе не жену, а какие-нибудь галлюциногены поскорее засвербело под кожей. Ему плохо одному. Ему опасно быть наедине со своей унылой тенью. Ему нужен кто-то рядом, только… Только этот кто-то будет до поры до времени или до очередной чьей-то смерти.       Может, люди способны лечить? А может быть так, что Чонин окажется его наркотиком? Ведь без него тоже плохо и ведь хочется к нему даже сильнее, чем залить в себя что-нибудь гадкое или вколоть нечто убойное.       Феликс не то ноет, не то смеётся пискляво, а Минхо топает в комнату, похрустывая чем-то дорогим и уже навсегда разбитым.       Крис тоже разбит, только без видимых следов и осколков. Ещё одно потрясение и он точно рассыпется. Вопрос только как скоро?       Зависнув на разбитой посуде, которая украшает пол кухни, старший перестаёт думать. Вообще перестаёт. У него получается создать вакуум и не слышать, как в паре метров препираются друг с другом два брата; он не слышит навязчивых мыслей и страшных желаний, которые ломают изнутри что-то ещё крепкое и не прогнувшееся. Парень даже стук своего сердца не может расслышать. Тихо. Мёртво.       А может, он уже умер? Может, это его личный ад? А жил ли он когда-то? Делал ли он что-то, что хотел сам, а не назло властным родителям?       На город, кажется, опускаются сумерки и вместе с тьмой на кухню возвращается Ли старший. Он тоже выглядит если не разбитым, то морально избитым уж точно. — Я не буду спрашивать, почему ты позволил ему напиться, — парень не садится на своё прежнее место, а встаёт прямо напротив Криса. Тот убирает руки от лица и фокусирует взгляд на изнеможённом и угрюмом лице знакомого. — Но я не хочу, чтобы это повторилось.       Минхо протягивает открытую ладонь Крису, но не для того, чтобы подать ему руку или банально помочь встать. — Дай мне ключи от клуба.       Тёмные глаза старшего на мгновение, лишь на секунду, расширяются от удивления. Своим полуясным сознанием он вроде улавливает суть, к которой ведёт эта просьба, но открыв рот, он не знает, что ответить. — Ключи, Крис. — Я не смогу, — тянет признание старший.       Он правда не сможет вновь всех собрать, потому что стыдно; потому что не остыло; потому сто он сам больной. — Зато я смогу, — Минхо присаживается на корточки, и протянутой рукой хватается за руку друга. — Теперь я буду помогать вашим пропитым задницам.