Клуб «Ненужных людей»

✦

      Причины ненавидеть себя, этот мир, свою судьбу и жизнь в целом — всегда найдутся. Трудно найти хотя бы парочку причин простить себя, полюбить и понять. Даже просто попытаться это сделать неимоверно тяжело.       На часах стрелки должно быть подбираются к полудню. Солнце слишком яркое, а шум за дверью уж очень не утренний. Тихое дыхание рядом всё ещё держит в некой сладкой неге и не даёт очнуться окончательно. Реальность пугает. Крис волнуется, и это можно понять по его быстро бегающим глазам и по судорожно сжатым пальцам. Ими парень едва касаясь трогает причину своего беспокойства, будто бы намекает, что устал один и волнение его превращается в панику, но Чонин всё лежит, не открывая глаз, и плевать он кажется хотел на весь мир со своими неприятностями и проблемами.       Шум за спиной и детская ругань говорят о том, что брат проснулся и видимо утро тоже для него не радость и блаженство, как для трёх непосед, которые, кажется, устроили за дверью что-то между гонками и тайским боксом. Крис его понимает, но вот Чонина понять не может.       Зачем простил? Зачем просил быть рядом? Зачем такому светлому, чистому и жизнерадостному человечку нужен тот, кто ни света, ни чистоты за собой не несёт?       Крис опасный — факт, а Чонин либо отверженный, либо необъяснимо глупый. Иначе быть не может. Да и сам старший самый настоящий идиот раз согласился и молча позволил быть рядом. Чужой каприз или какая-никакая наивная прихоть всё ещё сквозят где-то между рёбер холодком, но уже не так. Солнечная улыбка младшего всё согревает. — Доброе утро? — Доброе, — ладонь Криса застывает на бледной и нежной щеке, большой палец играется с кончиком носа, вызывая сразу у обоих приступ мягкого смеха с хрипотцой.       Чонин на локте приподнимается, замечает, что Шихёк ушёл и валится обратно с тем же блаженством на лице. Он счастлив. — Какие у нас планы?       А вот Крис, как бы ни старался выглядеть беззаботным, от счастья и эйфории далёк. — Ты не передумал? — взволнованно и аккуратно спрашивает старший, вглядываясь в заспанные любимые глаза.       Он боится услышать не тот ответ. Ему неприятно быть уязвимым. — Почему спрашиваешь? — Чонин как ни в чём не бывало лениво зевает и вновь растягивает губы. — Может, ты передумал?       Мысль снова позвать малышек с целью заговора выдавливает из парня лёгкий смешок. — Я боюсь.       Легче от сказанного не стало. Крис морщится, отгоняет негативные мысли и мрачные сомнения. Он старается отгородиться от собственных установок и запретов, но так легко и просто от них не избавиться. — Это нормально бояться. Думаешь, когда ты меня ночью схватил, я не испугался?       Опять они возвращаются к тому переломному моменту. Опять куча вопросов наваливается разом. Опять сомнения мешаются с презрением к самому себе. — Прости, — Крис не знает, что ему ещё сказать.       А стоит ли? — Мне нравится, когда ты извиняешься и весь такой виноватый и милый, — младший снова приподнимается и даже перебирается на старшего, седлая его талию своими бёдрами. — Ты любой мне нравишься, Крис. — И ты не видишь в этом проблему?       Чонин даже не притворяется, что думает. Отвечает сразу же, навалившись всем телом на старшего и уткнув нос в удобную ямку над ключицей. — Все проблемы у нас в голове. Любую фигню можно раздуть до катастрофы, но вопрос в другом, — мягкие губы младшего отпечатывают на коже поцелуй за поцелуем, и этот невидимый узор тянется точно к виску, проходя по шее и по горячей щеке. — Зачем нам раздувать из этого проблему? Зачем думать только о плохом?       Не совсем осознанно, старший выгибает шею, позволяя и дальше зацеловывать себя именно так, как того хочет Чонин. Мгновенное возбуждение действительно отодвигает все волнующие вопросы на второй план. Минута тихого наслаждения превращается в пятиминутный петтинг с заигрываниями в районе паха. — Не думай, что ты — проблема, — шепчет в перерывах младший, вновь жадно припадая губами к влажной коже. — Я докажу, что ты не прав.       Оба скучали по ласке. Оба прямо сейчас жадно забирают друг у друга то внимание, которого дико не хватало. Чонин целует осторожно, но страстно, а Крис растворяется в моменте, крепче обнимает любимого и беззвучно стонет от обычной человеческой радости. У них вроде всё нормально. У них должно быть всё хорошо. У них будет всё прекрасно, если Крис перестанет бояться очередных ошибок и научиться принимать последствия какими бы они ни были.       Они будут вместе. Обязательно будут.       Сейчас, под градом лёгких покусываний, старший сдаётся перед самим собой, ментально падает на колени перед своей судьбой и поднимает руки вверх. Ему нечего терять, но если он отвернётся от младшего, выбрав деньги, статус и одобрение родителей, тогда он потеряет всё. Действительно всё.       Чонин не просто его парень. Пусть Крис редко рассыпался в комплиментах, да почти никогда, но Чонин для него воздух, а без кислорода жизни нет. Младший — солнце, без которого живое погибает, а давно мёртвое гниёт. Тот, кого он прямо сейчас прижимает к сердцу и целует в темечко — глоток чистой воды, которая спасает, очищает и даёт силы жить. Ян Чонин без преуменьшений и преувеличений человек — любимый человек — с которым легко и правильно. Без него уже не то и не так.       Всё это Крис пережёвывал и переваривал быстро, пока его человек медленно, но верно подкрадывался к стоящему колом члену. — Эй, эй, — парень отрывается от тёплого матраса и неверяще глядит сверху на Чонина, едва ли не уткнувшегося лицом в его пах. — С ума сошёл?       Младший правда сошёл с ума, и визги мелких за дверью подтверждают, что чувства превращают его в тотального идиота, готового забыть об окружающем мире. — Чёрт, — Чонин дышит громче загнанной собаки, и стирает невидимую слюну с покрасневших губ. — В ванную? — Что? Нет, — старший усаживается, чуть придвигаясь к младшему и в глаза его старается заглянуть, но собственные то и дело норовят примагнититься к возбуждению, которое Чонин даже не пытается скрыть. Зачем? — Тут же дети… А если твой брат вернётся?       Крис сейчас тоже распинает себя. Ладно у Чонина рассудок помутнел — гормоны, как никак, но он то… Он старше и мудрее, в конце концов. По крайней мере должен быть, но рядом любимым всё законы и установки рушатся, и всё важное становится вдруг неважным.       Это точно любовь. — Давай мы просто…       Закончить мысль Крису не позволили. Чонин вскакивает с кровати, как ужаленный или действительно поехавший, накидывает на плечи первую попавшуюся кофту на замке, висящую на стуле и протягивает сразу две руки старшему. — Пошли со мной. — Никакой ванной, Чонин, — Крис качает головой, хотя, чёрт возьми, он так страстно хочет своего человека, что уже готов послать на хуй совесть и чувство стыда, и накинуться на парня прямо здесь и прямо сейчас.       Внутри всё неистово гудит и прямо-таки зудит от желания. Крис сдаётся, а вот Чонин сдаваться не привык. Он молча сам хватает старшего за руку и тянет на себя. — Никакой ванной, обещаю, — как только оба выходят за пределы комнаты, Чонин крепче сжимает ладонь Криса. — Доверься мне.       Они крадутся к входной двери, синхронно молясь, чтобы не наткнуться на мелких. Чонин слишком шумно сглатывает, а Крис виновато пялится на голые ступни впереди идущего. Ему волнительно, словно он собирается совершить мелкое преступление, и он обманет, если скажет, что против стать преступником.       Любовь меняет людей. Иногда делает лучше, а иногда превращает в кого-то странного, даже порой страшного. Старшего сейчас должны парить предстоящие разговоры с отцом и неминуемые скандалы, но всё, о чём он может думать, так это о губах Чонина и о его горячем во всех смыслах теле.       Это любовь.       Парни без проблем обуваются и, никем не пойманные, тихо прикрывают входную дверь за собой. Чонин снова молча притягивает Криса поближе к себе и окольцовывает крепкую шею, хватая припухшими губами чужие — сухие и горячие, как раскалённый песок. — И что дальше? — Поедем к тебе?       Идея, которой младший соблазнял, комом встала в горле. В квартире разруха. Там находиться неприятно, да ещё и отец может заявиться. И если подобный сценарий воплотится в жизнь, то страшно даже представить что глава семьи может сотворить с Чонином своими руками или при помощи рук своих помощников. — Нет, не думаю, что… — Тогда на крышу? — Крышу?       Крис продолжает дышать в приоткрытые губы Чонина и забирать тёплый воздух, которым тот делится. А ещё он продолжает сходить с ума от предложений своего любимого и ненаглядного. — Там нам точно никто не помешает.       Парень скулит куда-то в шею, и давит новыми поцелуями на ярёмную вену.       Противиться нет сил. Крис мысленно собирается и тут же рассыпается на мелкие куски от нового тихого и сладкого стона, когда Чонин льнёт к нему, создавая приятное, но болезненное трение двух возбуждённых до предела органов.       Была ни была.       Теперь старший сам тянет за собой Чонина, перескакивая через ступеньки. Он несётся вверх по лестнице, не думая вообще ни о чём. Все мысли сейчас кажутся лишними. Все страхи и тревоги — отравой. Все сомнения — пепел, который легко развеет ветер.       На крыше действительно ветрено. Волосы то и дело безумно разлетаются в разные стороны, перекрывая обзор на старый район города, а в лёгкие, тем временем, забивается свобода. Дышится легко. Слишком легко. — Пойдём? — Чонин пятерней держит падающие на глаза светлые пряди и кивает в сторону надстройки из старого кирпича. — Там должно быть поспокойнее.       И за преградой действительно ветер чувствуется иначе: мягче и теплее, а любви в глазах младшего становится больше — заметно больше. Чонин смотрит на Криса уже не как голодный, а как сытый: размазано и даже туманно, но в то же время, он в предвкушении чего-то желанного и естественного. Любить и хотеть быть любимым — это ведь не что-то из ряда вон? Это ведь нормальное желание? Вот парень и показывает как он хочет своё, припечатав старшего к шершавой стене чередой быстрых и неаккуратных поцелуев то в губы, то в щёки.       Кристофер был не единственным и далеко не первым, кого целовал младший. Даже первый секс у парня был не с таким прекрасным и внимательным человеком, как Крис, а с каким-то странным мужиком, у которого был фетиш на связывание и слёзы. Тогда было неприятно, но интересно. То был опыт и ничего более. Со вторым и третьим пришлось туго. Чонин хотел нежности, внимания и хоть каплю любви, а всё, что ему предлагали, так это пощёчины и быстрый секс под мостом, где парень проводил слишком много времени не с теми ребятами. Чонин не был отчаянным идиотом. Он делал выводы, осознавал, что это совсем не то, в чём он нуждался и молча прощался со вторым и третьим любовником. Дальше было как в тумане. Парень не позволял прикасаться к себе, опасаясь тупо растратить все чувства, и любая встреча ограничивалась лишь ничего не значащими поцелуями и заигрываниями.       Чонин продолжал искать, продолжал ночи на пролёт тратить время на самокопание и неустанно утешал себя, что лучшее впереди. Он не просто верил, он знал, что встретит того, кто его полюбит. Он чувствовал, что эта необходимая любовь где-то рядом, словно за углом поджидает. И вот та ночь, то спонтанное объятие и глупые шутки, от которых кончики ушей окрасились в нежный розовый. Вот перед ним возник тот человек, который пах как раз правильной любовью и необходимыми чувствами. Чонин растаял тогда, и сейчас он горячим воском растекается в таких же нужных объятиях Криса.       Сердце чувствует любовь в каждом вздохе и в каждом аккуратном выдохе. Самый лёгкий поцелуй в мокрый висок и самый жгучий засос на голой шее тоже отдают любовью.       Он нашёл. Он дождался. Он счастлив. — Мы… Мы ничего не взяли, — игриво смеётся младший, пряча расплывшееся от желания лицо на груди старшего. Ветер обнимает их двоих, а те обнимают друг друга, открыто мечтая избавиться от одежды и отдаться друг другу поскорее. — Я могу просто отсосать тебе.       Крис позволял делать с собой всё, что угодно, но это предложение… Оно задело и даже оскорбило нечто чистое и хрупкое внутри. Всё же он не конченный эгоист и не такой уж отбитый подонок, чтобы просто брать и ничего не отдавать взамен.       Каждый предыдущий секс с младшим был, как раз-таки, подарком, который старший принимал как должное. Хотелось перемен. Они ведь вроде начинают всё с чистого листа, так почему бы теперь самому не стать тем, кто отдаёт, потому что хочет, а не потому что надо?       С Соджуном была похожая история: страсть, чувства, секс… А ещё был алкоголь, наркотики и много безумства, повлёкшего за собой смерть. Хвану Крис тоже мало чего давал — в основном только забирал, но и то, что получал Хёнджин от старшего назвать чем-то хорошим было бы ошибкой. Смертельной, блять, ошибкой. С Чонином хочется иначе. — Чонин, солнце моё… Ты мне нужен, — медленно и уверенно проговаривает Крис, сжимая в ладонях кукольное личико парня. — Нужен.       С лёгким порывом ветра уносится куда-то вдаль очередной нелепый смешок. — Даже не «ты мне нравишься» или «я без тебя не могу»? — Чонин играет, но не на чувствах, а на настроении. Он видит грубую складку меж бровей, замечает волнение в поджатых до белизны губах, и хочет стереть всё это с любимого лица. — Я просто нужен? — Нужен, — кивает Крис. — Очень нужен.       Он молчит о том, что Чонин действительно ему нравится: необъяснимо, неестественно, странно. Он не говорит слов о любви. Крис признаётся в том, что не может без Чонина и это куда существеннее, чем обычное «люблю» или «жить без тебя не могу».       Он ведь может, но хочет ли? — Тогда давай всё делить? — Чонин немного отстраняется, делает не шаг назад, а шаг к свободе и перехватывает руки Криса, которые до этого грели его щёки. — Не прячься больше. Я ведь нужен тебе не только в хорошие времена, но и в плохие. Ты мне тоже нужен. Нет… Ты мне важен. Мне важно, чтобы ты делился со мной болью, ведь одному всё нести тяжело. Я могу помогать. Я хочу быть тебе опорой, слышишь? — после пары быстрых кивков, Чонин, заряженный на какой-никакой успех, продолжает. — Я никогда раньше так много не говорил, но мне хочется… Я хочу с тобой всё, Крис. Всё, понимаешь? И молчать, и говорить, и страдать, и просто воздухом в тишине дышать. Мне нужно всё. — Я услышал тебя. — Но понял ли?       Чонин правда не дурак. Услышать и усвоить — разные глаголы. — Я понял, что совершил ошибку. Я любил, когда всё было хорошо и отдалился, когда всё было плохо, — старший виновато щурится, сдерживая подкрадывающиеся слёзы. — Я дурак, что не верил в тебя… — В нас, — мягко напоминает Чонин, крепче сжимая любимые горячие руки. — В нас, — очередной кивок и очередное поражение. — Я в себя, если честно с трудом верю. — Когда совсем перестанешь верить в себя, то доверься мне.       Это поражение, но с терпким привкусом победы. Крис из тысячи людей нашёл того самого — верного, надёжного и, самое главное, своего человека. Ему несказанно повезло. — Я люблю тебя, — после первых сорвавшихся слёз выдавливает из себя старший. — Я знаю, — мурлыкает младший, вновь припадая губами к излюбленному месту для поцелуев — к шее. — Я чувствую, Крис-то-фер.       Они стояли ещё очень долго, прижавшись тесно друг к другу. Солнце продолжало светить и греть лучами, а ветер не переставая завывал свои песни. Мир не остановился после примирения и не рухнул после признания старшим собственных косяков. Ничего не изменилось для других, но для двоих влюблённых сердец всё же поменялось кое-что. Они любили. Просто любили друг друга с поцелуями и с укусами. Они ласкали друг друга сквозь слои одежды и наслаждались малым, тихо обещая друг другу нечто большее, но позже.       Всему своё время.       Сейчас вся былая страсть превратилась в наплыв нежности. Чонин, принимая жадные и глубокие поцелуи Криса, продолжал мечтать о его члене, а тот стонал рядом и держался, чтобы самому перед своим человеком не опустится на колени.       Всё потом.       Их мучительно долгая прелюдия закончилась, когда небо аккуратно залил приятный оранжевый цвет — цвет сочных апельсинов и цвет Криса. Парни сидели, прислонив спины к надёжной стене, сплетали пальцы в узлы и просто смотрели вверх, восстанавливая дыхание после марафона истязательных поцелуев. Тишина не отдавала чем-то странным или пугающим. Эта тишина ласкала и успокаивала. — С тобой я познал, что такое любовь и расставание, — решается заговорить младший, быстро переводя взгляд от цветных облаков к любимому лицу. — Забавно, да?       Оба дышат одинаково тяжело — возбуждение всё ещё с ними и всё никак не отпускает. — Мы не расставались, — сам себя утешает Крис, тоже приклеиваясь взглядом к Чонину. — Я просто запутался.       Он просто боялся. Как маленький ребёнок слепо боится неизвестности, так и взрослый Крис тупо боялся чего-то нового. Новое всегда пугает. — Всё нормально, — младший затмевал собой надуманные страхи. Становилось спокойнее. — Давай эту ночь проведём здесь?       Крис странно косится, пробегая глазами по пустой крыше и кивает, удивляясь своему скоропостижному решению. Ему плевать, где быть с Чонином: хоть на крыше, хоть в замке из чистого золота, да хоть в том самом шалаше, который кажется раем…       Плевать. — Нам нужна будет еда, пледы и… — Смазка.       Чонин неисправим и это подкупает. — И смазка, да. — У меня ещё есть презервативы, — парень закусывает нижнюю губу, явно смущаясь зачем-то. — Это те, что ты тогда покупал… Светящиеся. — Значит, фонарик можно не брать, — облегчённо выдыхает Крис, притягивая Чонина к себе под бок. — Дурак, — отбивается блондин, и несильно толкает Криса в грудь. — Да, я дурак, — за привычным уже поцелуем точно в темечко из уст старшего сыпется очередная горькая правда. — Идиот, придурок, наркоман и алкоголик. Это всё я. — Ты снова о плохом?       Крис тихо трясётся от беззвучного, может, даже и истеричного смеха, который отдаёт безысходностью и принятием, а младший рядом взволнованно подыскивает в мыслях очередные правильные слова. — Прости. Это привычка, наверное. — Ты такой, какой есть и таким я тебя полюбил, Крис. Никто не сможет сделать меня счастливее или печальнее… — Чонин тянется губами к печальной улыбке старшего и сам ломано улыбается. — Никто, кроме тебя.       От прикосновения Крис вздрагивает. Губы младшего теперь кажутся колючими, или он сам слишком много чувств испытывает разом. Внутри всё: от приятного блаженства, до самой настоящей истерики на грани фантастики. С Чонином оказалось легко. Не рядом с ним, а просто с ним, и всю благодарность Крис теперь оставлял на коже любимого. Младший не терялся, облизнув свои губы, чтобы избавиться от сухости, он тоже поцелуями благодарил за самую обычную любовь. Хотелось ещё… Хотелось целоваться до посинения или до изнеможения. Хотелось навеки губами прилипнуть к чужим и раствориться в ощущениях. Хотелось любить и всегда быть любимым.       Крис избавился от страха. Может, не навсегда, конечно, но в данный момент он не боится ничего. Сильные руки больше не обнимают, а жадно утягивают податливое тело к себе на колени. Чонин перебирается быстро, так и не отрываясь от сладкого поцелуя, играющего на нервных окончаниях, и хозяйничает языком как-то иначе: лихорадочно и с привкусом зависимости.       Не только наркотики, сигареты и алкоголь способны вызвать эйфорию и последующую неминуемую ломку, но и человек. А если быть точнее, то любовь к своему человеку.       Ян Чонин подсел, но ему не страшно и ни черта ему не жаль.       Небо уже потеряло все краски — стало обычным серым. На самой непримичательной крыше в самом скучном районе города двое парней под этой серостью склеивали сердца друг друга нужными словами и важными обещаниями, а где-то на другом конце города, там, где небоскрёбы царапали облака, Хан Джисон самостоятельно успокаивал своё перепуганное сердце. Орган зачем-то стонал от явного волнения и хозяин его тоже переживал. Зря?       Девушка, стоящая впереди, открывает перед ним дубовую дверь, а сердце парня падает к ногам от тихого щелчка. Откуда этот страх? Поводов для дрожи в коленях нет, но Джисон всё равно трясётся.       Зря. Очень зря. И он отдаёт себе отчёт в этом, но поделать со своим организмом, увы, ничего не может. — Ну наконец-то, — громкий и полный радости голос приводит Хана в чувства, но те ли это чувства? — Здравствуй, мой непутёвый сын.       Пульс подскакивает. Желание рассмеяться душит. Зря, очень зря Джисон переживал весь день, и накручивал себя отвратительными мыслями готовясь к этой встрече. — Ну привет, пап.