Они едут долго. Проходит не один час. Сначала за окном мелькают огни города, потом воцаряется полная темнота. Вокруг появляются деревья, и не видно почти ничего, кроме освещенной фарами проселочной дороги. Чимин сжимает руку Чонгука, пытаясь хоть немного успокоить себя и его, но помогает слабо. Им обоим не на шутку страшно, и в голову лезут самые жуткие мысли. Вожак узнал про них, а значит, теперь их посадят в тюрьму? На годы вперед разлучат и лишат нормальной жизни? Но омег даже не везут в полицию: им уготовано отдельное, потаенное место.
Машина въезжает за высокие ворота и останавливается у похожего на административное здание. Во дворе горят слабые фонари, у ворот стоит вооруженная охрана. Все без исключения — волки. На Чонгука с Чимином надевают наручники и выталкивают из фургона. Позволяют осмотреться, после чего заводят в помещение.
— Чон Чонгук, Пак Чимин, — рапортует сопровождающий их альфа сидящему за столом омеге. Тот недолго печатает что-то на компьютере и возвращает внимание сотруднику.
— Первого в восьмую, второго в тринадцатую.
Их разделяют. Хватают за руки и просто уводят в разные стороны. Чонгук лишь выкрикивает имя Чимина и упрямо оборачивается, пока его агрессивно толкают вперед, а Пак идет на непослушных ногах, не сводя глаз с любимого. Ему так страшно, что все тело цепенеет.
Чимина заводят в комнату поменьше, где перед скучающим за столом альфой находятся три камеры. Одна из них занята. Там на тонком матрасе спит, отвернувшись к стене, омега. Чимина помещают во вторую: отпирают тяжелый замок, заталкивают внутрь, запирают и снимают наручники. Пак осматривается: унитаз, раковина и сложенный в углу матрас. Больше ничего. В помещении довольно прохладно, и Чимин ежится в худи, натягивая рукава на пальцы.
Все это так странно… Нереально. Чимин не может поверить в то, что происходящее с ним — действительность. Кажется, он сейчас проснется в теплой кровати рядом с Чонгуком и забудет это, как и все другие страшные сны. Но наверное, подобного следовало ожидать. Нарушив закон, посмев стать счастливыми, они пошли против власти и самой судьбы, которые так упрямо старалась их разлучить. Видимо, было глупо надеяться на спокойную совместную жизнь. Они захотели слишком многого.
Чимин любит свою метку, но благодаря ей ощущает двойной страх. Чувствует беспокойство и вину Чонгука, но ничего не может сделать. Он даже не имеет возможности заверить его, что не винит. Взять за руку и наврать, что все наладится. Оттого спит он плохо. Да что плохо — вообще не спит. Охранник-альфа наблюдает за ним липким издевающимся взглядом, и даже не думает отворачиваться, когда Чимин использует унитаз.
Наутро Паку приносят комок риса с редкими вкраплениями овощей и немного маринованной капусты. В обед — снова рис с водорослями. На ужин — почти то же самое. Чимин исхаживает камеру, как запертое в клетке животное, сходя с ума от неизвестности и волнения, но ночью все же засыпает, утомленный за двое суток. Спит плохо, мерзнет и смотрит кошмары, а утром просыпается, с ужасом обнаруживая, что происходящее — вовсе не сон.
Так проходит два дня, а на третий, где-то около обеда, на Чимина снова надевают наручники и отводят на пятый этаж. Там он наконец видит Чонгука и тут же порывается подойти. Охранник придерживает, наручники впиваются в кожу, и Чимину остается лишь пожирать любимого глазами. Чон выглядит ужасно: бледный, зашуганный. Смотрящий, как загнанное в угол животное. В его глазах вина и боль, о которых Чимин и так прекрасно знает.
— Не переживай, — только и командует Чимин, когда Чонгук тоже изо всех сил тянется к нему.
— Прости! Прости, Чимин! Я все испортил.
— Прекрати! Ничего ты не испортил!
— Молчать! — рявкает альфа и заталкивает омег в просторный кабинет. Только тогда Чимин понимает, что их привели на судебный процесс.
У волков он отличается от бет. Судий обычно много — совет волков — чьи стулья стоят полукругом. В центре — место для обвиняемого, а за ними — второй полукруг для зрителей.
Но сегодня мест мало. Впереди — всего шесть, позади — и того меньше. Чонгука и Чимина проводят в центр и приковывают длинной торчащей из пола цепью, соединяя ее с наручниками. Только тогда они наконец оказываются рядом, но даже обняться не могут, поэтому просто приближаются и кладут головы на плечи друг друга. Чимин вдыхает родной запах, и на глаза тут же наворачиваются слезы, а грудь наполняется болью.
— Разойтись! Встать ровно! — прикрикивает надсмотрщик, и омеги нехотя отходят.
Помещение начинает заполняться людьми. Волки входят через две другие двери и рассаживаются по местам. Среди них родители Чонгука. Идущие ровно, стыдливо. Они бросают на сына беглый взгляд и ничего не говорят. Родителей Чимина нет, и от этого одновременно легче и больнее. Когда он сможет увидеть их в следующий раз?
Самым последним в помещение заходит вожак, и Чимин цепенеет. Он никогда его прежде не видел, знал лишь по фотографиям и видео, и совершенно не думал, что тот будет лично присутствовать на его суде. Высокий, могучий альфа лет сорока пяти несет с собой ауру феромонов и подчиняет одним присутствием, не позволяя усомниться в его авторитете.
— Причиной для собрания совета является нарушение традиций и законов природы, — провозглашает высокий омега, поглядывающий в стопку листов бумаги. — Чон Чонгук обвиняется в том, что, будучи омегой, поставил метку другому омеге Пак Чимину. Пак Чимин, в свою очередь, обвиняется в потворствовании неестественным желаниям и ведении недостойного образа жизни.
Чимин слышит слова, понимает, что в них есть смысл, но невольно кривится. У него уши в трубочку сворачиваются от обилия грязи, в которую облекают их любовь, и от чудовищной несправедливости. «Недостойный образ жизни»… Что недостойного в его поведении? Любовь к другому волку, которую он пронес через года? Забота о семье, успешно построенная карьера? Или лишь тот факт, что он стал любовником на закате брака Чонгука и Намджуна? Запах альфы на коже Чона уже почти незаметен, его можно уловить, лишь принюхиваясь.
— Все доказательства на лицо, — встает другой волк, на этот раз худощавый альфа. Однако, несмотря на его телосложение, его феромоны прошибают нос Чимина, пресекая желание возмущаться. Все собравшиеся здесь — невероятно влиятельные волки, и у Пака сердце заходится в ударах от обилия запахов. Оно колотится, как при высокой температуре, пытаясь побороть давление. — Думаю, здесь нечего обсуждать. Все мы видим мерзкую метку на шее Пак Чимина. Ее автор тоже не является секретом — от омеги разит другим омегой!
— Я поставил ее без спросу! — вдруг резко произносит Чонгук, делая робкий шаг вперед. Цепь ударяется о кольцо и не пускает далеко, но Чон пропускает ее между ног и все равно приближается к вожаку. Чимин ловит воздух ртом и округляет глаза. Чон решил взять всю вину на себя?
— Что ты делаешь? — шикает Пак, но Чонгук игнорирует.
— Он не знал, что я это планировал, я не оставил ему выбора.
Худощавый альфа усмехается и переводит взгляд на Пака.
— Не похоже, что он был против.
— Но он-то мне метку не поставил! Почему он здесь? — спорит Чонгук, и Чимин касается его руками, пытаясь развернуть к себе.
— Чонгук, прекрати! Не позорь нас.
— Позорить? — Опешив, Чонгук разворачивается к Чимину и впивается в него горящим взглядом. — Ты ничего не сделал, во всем я виноват! Я всего лишь говорю правду!
— Пак Чимин и не обвиняется в том же, в чем и вы, — вклинивается очередной омега. Его голос звучит мягче, но сочувствия в нем все равно нет, простая констатация фактов. — Но и он нарушил закон.
— Какой? — злится Чонгук.
— Сексуальные отношения волков одного пола противоестественны и противоречат нормам стаи.
— Откуда вы знаете, что у нас эти отношения были? — повышает голос Чон, а Чимин лишь прикрывает глаза. Ему попытки Чонгука кажутся бесполезными и жалкими.
— Твоя метка на его шее! — выкрикивает худой альфа. — От вас несет друг другом! Хочешь сказать, что сделал его своей парой по-дружески? За идиотов нас держишь?
— Кихун, остынь, — спокойно, но непререкаемо произносит вожак, и альфа тут же присаживается обратно на стул, продолжая стрелять в Чонгука злобными взглядами. Пак видит, какие отвращение и ненависть тот испытывает к ним, и от них у него самого ярость разливается по телу. Она огнем пробегает по нервам, заставляя сжать кулаки и челюсти. Кто он такой, чтобы говорить, как им себя вести? Как смеет запрещать двум взрослым людям быть вместе?
— Какое вам дело до нас? — не выдерживает Чимин, и Чонгук тут же пытается его унять. Дергает за рукав, шикает, но теперь игнорирует Чимин. — Кому мы мешаем? Мы просто полюбили друг друга, в этом нет ничего плохого! И я не буду увиливать от правды, словно мне стыдно, — наконец произносит Пак Чонгуку.
— Они гордятся своими извращениями, — чуть ли не выплевывает Кихун.
— В любви нет ничего постыдного! — не унимается Чимин. Его разрывает внутри от злости и чувства несправедливости.
— Любите друг друга, кто же вам мешает? Но заменять естественные, здоровые отношения этими?! — снова заговаривает «добренький» омега. — Чон Чонгук был замужем, построил хорошую семью с прекрасным высококлассным альфой, но разрушил ее из-за неестественного желания, которое не несет ничего хорошего!
— Что вы можете знать о нашей семье? — кривится Чонгук. — Я никогда не был счастлив в этом браке. Я не мог быть счастлив в нем, потому что меня не привлекают альфы!
— Что за глупости?! Вы проводили вместе течки! Они и созданы для того, чтобы быть с альфой и создавать семью! То, что вы внушили себе, что это вам не подходит, не значит, что с вами что-то не так.
— Я и не сказал, что со мной что-то не так, — скалится Чонгук.
— Хватит! — словно гроза, звучит голос вожака. — Мы только теряем здесь время. Все и так ясно.
Главный альфа поднимается со стула и делает пару шагов вперед, буквально ударяя Чимина и Чонгука своими доминантными феромонами. Они комом встают в горле, не позволяя вдохнуть, палкой ударяют по коленям, заставляя упасть, гирей виснут на шее, склоняя голову. Чимин никогда в жизни не испытывал подобного давления и понимает, что ни за что не сможет ему противостоять. Вожак — самый сильный альфа в стае, способный подчинить себе остальных волков, и сомнения в этом не возникает ни на секунду. Пак ощущает, что ему необходимо повиноваться. Сердце заходится в ударах, по коже расползается липкий страх, перед глазами плывут тени.
— Вашего признания и доказательств достаточно для вынесения приговора, — говори он. — Вы пошли против природы и своего альфы, за что будете наказаны. Пак Чимин, пусть это время послужит тебе уроком и возможностью обдумать жизненные решения. Ты приговариваешься к десяти годам лишения свободы. Чон Чонгук, за столь грубое нарушение закона и полное отсутствие раскаяния есть только одно наказание. Я не верю в то, что ты можешь все еще быть полезен стае, поэтому ты больше не вернешься в общество.
Чимин слышит, но не понимает. Голос звучит где-то в отдалении, неся странные, невероятные слова. Десять лет в тюрьме? За любовь? А Чонгук?.. Пожизненное? Чимину хочется смеяться от нелепости. Все это кажется шуткой. Глупым сном, который никогда не превратится в реальность. Но почему-то Чимин не просыпается. Почему-то чувствует тяжесть цепи и жесткость пола. Почему-то все еще видит этих монстров, отбирающих у него самое дорогое, проходящихся катком по жизни невинного человека. Почему-то они расходятся, как ни в чем не бывало, а стражи направляются к Чимину с Чонгуком, чтобы увести из зала, где так просто и быстро решилась судьба. Почему-то никто не вопит от ужаса, и даже родители Чонгука просто смотрят пустыми взглядами. Почему-то все так буднично, что наверняка является иллюзией. Пьяным бредом, галлюцинацией, ночным кошмаром, который не заканчивается.
Чимина и Чонгука выволакивают из зала и возвращают в клетки. Держат там около получаса, а потом сажают в машину и везут дальше, и Чимина в этом радует только одно — Чонгук рядом. Пак понятия не имеет, когда они увидятся вновь. Поместят ли их в одну тюрьму, в один блок, на один этаж, в одну камеру? Почему-то Чимин уверен, что последнего точно не будет. Таким «извращенцам», как они, не сделают подобного подарка. Не оставят вместе на годы вперед.
Чонгук сидит, погруженный в себя. Его голова опущена, руки свисают меж ног. Он не смотрит по сторонам, ничего не говорит, ни на что не реагирует, и Чимин его прекрасно понимает. Он чувствует эту ледяную пустоту, которая, словно черная дыра, разверзается в его груди. Чонгук лишился жизни. Из-за любви. Молодой парень, прекрасный, талантливый, красивый человек должен сгнить в тюрьме. Чимин даже думать об этом не может: мысли придавливают, словно валун, не позволяя вздохнуть. За что им это все? Они ведь не заслужили. Они никому не сделали ничего плохого. Но их наказывают так, словно они погубили десятки человек.
— Я всю жизнь тебе разрушил, — шепчет вдруг Чон, не поднимая глаз, но для Чимина эти слова звучат, как сирена. Они оглушают и заставляют сердце подскочить и забиться в разы быстрее.
— Не смей! — пресекает Пак, разворачиваясь к Чонгуку. Хочет взять за руки, но не осмеливается, потому что сидящий напротив надзиратель недвусмысленно дает понять, что рассадит, если поведение будет неподобающим. — Не ты! Ты не при чем!
— Если бы не я, мы бы жили, как раньше!
— Не жили бы! — шикает Пак. — Потому что само наше существование нарушает закон! Нас бы не оставили в покое!
— Но ты же жил без меня…
— Существовал, — поправляет Чимин. Чонгук на это ничего не отвечает. Он продолжает смотреть в пол и думать, и Чимину эти эмоции мешают дышать, но он ничего не говорит. В конце концов, метка несет не только хорошие чувства. Плохие — плата за поделенное на двоих счастье.
Едут они довольно долго. Проходит около трех часов, прежде чем машина въезжает на охраняемую территорию. Окошки в ней настолько крохотные, что Чимину не удается ничего рассмотреть, но он слышит выкрики охранников и понимает, что они приехали в тюрьму. Его дом на ближайшие десять лет. Дом Чонгук до конца жизни.
Чимин не может об этом думать. Он просто следует указаниям, выходя из машины и направляясь ко входу. Раздевается, позволяет осмотреть себя, надевает форму и сдает вещи надсмотрщику, а потом послушно идет к камере. С Чонгуком их разлучили при самом входе. Чимин старался подбодрить его словом или взглядом, но Чон был настолько погружен в себя, что, кажется, даже не заметил.
Чимина приводят в просторное помещение, где посередине стоят шесть клеток. По углам висят камеры, наверху, на небольших балкончиках, находится пара надзирателей. «Словно за опасными преступниками следят», — думает Чимин. Все шесть камер стоят вместе, но всегда отделяются друг от друга стеной. Лишь на самом ее краю бетон сменяется решеткой, позволяя заглянуть к соседу. Решетка находится также спереди и сверху, давая полный обзор на камеру надзирателям.
Чимина запускают в камеру посередине, и Пак впивается взглядом в узкую кровать, унитаз и маленькую раковину. Больше ничего нет. Чимин кладет на кровать выданные ему полотенце, мыло, зубную щетку да рулон туалетной бумаги и растерянно встает посередине. Что ему теперь делать? Что ему делать ближайшие десять лет?
— Пак Чимин? — звучит голос из камеры справа, и Пак тут же оборачивается на низкорослого омегу, стоящего около решетки.
— Ким Юнсу? — Чимин сразу узнает в своем соседе знакомого из гей-клуба, с которым не раз проводил время в одной компании. Они никогда не общались близко, но Пак хорошо запомнил худого омегу с пухлыми губами и вздернутым носом. Он всегда казался ему невероятно милым. — Что? Почему ты здесь?
Чимин подходит к общей решетке и хватается за нее, размещая руки чуть выше рук Юнсу.
— Влюбился не в того человека, — опускает голову омега, а потом, видимо, ощутив запах Пака, вздергивает взгляд и прилипает им к шее. — У тебя метка!
Чимин касается кожи и делает шаг назад, невольно вздергивая уголки губ. Она — самое ценное, что у него есть здесь.
— Я так тебе завидую! — произносит Юнсу, и Чимин его прекрасно понимает. Все волки мечтают найти себе пару, а геи, для которых подобное не просто сложно, но и запретно, желают простых вещей особенно сильно.
— Знаю, — выдыхает Чимин. — Но мой любимый тоже здесь.
Юнсу тут же кривится, понимая все, что хочет сказать ему Чимин.
— Тогда ты сможешь увидеть его на прогулке! — оживляется он через полминуты, и глаза Чимина тоже загораются. Он тут же расспрашивает знакомого о расписании и узнает, что на прогулку в общий двор все заключенные выходят три раза в неделю. Эта мысль успокаивает. Он все же увидит Чонгука. Они не потеряли друг друга навечно, находясь в одном здании.
Юнсу еще долго рассказывает Чимину о тюрьме все, что может пригодиться Паку. Говорит про распорядок, надзирателей, заключенных, еду и занятия, а Чимин с трудом осознает, что знакомый описывает его жизнь на ближайшее десятилетие.
— Течка — самое тяжелое время, — угрюмо шепчет Юнсу. Они с Чимином сидят спиной к решетке, стараясь не беспокоить остальных заключенных. В их блоке, по рассказам Юнсу, только омеги, но в самой тюрьме есть и альфы. Будучи геями, они не представляют опасности для омег, поэтому начальник спокойно устраивает совместные прогулки. — Нас уводят в отдельную камеру, но ничего не дают: ни игрушек, ни подавителей. Просто наблюдают, как мы корчимся в муках. Знаешь, на такие дни специально выделяют надсмотрщика альфу, который стоит возле двери и наслаждается страданиями.
— Они ничего не делают? — спрашивает испуганно Чимин. Холодок бежит по спине, и мысли тут же обращаются к Чонгуку.
— Только если попросишь, — отвечает сухо Юнсу, а потом вздыхает. — Большинство просит.
Чимин морщится. Он представляет омег, которые умоляют альфу взять их. Делают то, на что никогда бы не пошли без течки. Предают себя, выворачивают наизнанку ради уменьшения агонии. А надсмотрщики и начальники, наверное, думают, что так перевоспитывают геев. Показывают им, где их место, напоминают о природе. Считают, что те заслужили. Наверняка, они еще и издеваются. Чимин сжимает кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Сердце стучит быстро, перед глазами плывут черные тени. Становится страшно. Но часть этих эмоций не его. Пак ощущает, как холодно, одиноко и жутко его любимому.
С наступлением ночи все только усугубляется. Чимина охватывает дрожь от осознания дальнейшей судьбы, Чонгука съедают вина и отчаяние. Они разрывают его на части, как голодные хищники, впиваясь острыми зубами в жизненно важные органы. И Чимин думает только о том, как успокоить его. Как сказать, что не винит ни за что. Он даже себя уже не винит. Все эти мысли, упреки и сожаления вдруг кажутся такими далекими и глупыми, что теряют всякий смысл. На поверхность выходит только одно — главная ценность — просто быть вместе. Все остальное же кажется бессмысленной тратой времени и сил. Винить себя за то, что сделали без злого умысла — какая глупость! Ведь нет ничего более жестокого, чем общество, которое с видом законопослушных, правильных граждан обрекает невинных людей на муки. Наверняка, никто из совета и не думает корить себя за принятое решение. Они спокойно спят по ночам, уверенные в собственной правоте. И именно это ужасно. Потому что они не остановятся, они продолжат разрушать, запугивать и подавлять. Они — зло под маской добра.
Ни Чимин, ни Чонгук никогда не хотели причинять никому вреда. Они просто любили и пытались найти место в этом неприветливом мире. Выжить там, где им не были рады. Они отчаянно боролись за счастье для себя и своих близких. Думая об этом, Чимин даже не замечает, как отпускает свое чувство вины. Как прощает себя и любимого за всю причиненную боль. Как засыпает, будучи верным своей паре и своему сердцу.
ΩΩΩ
Время в тюрьме тянется невероятно медленно. Чимин часами размышляет о жизни и выборах, которые привели его сюда. Почему он не знал, что гомосексуализм волков в его стране карается законом? Разве не проще бы было запрещать подобное и запугивать молодежь? Но нет, вожак и его совет выбрали иную тактику: утаивать. Сначала они скрывают, что подобная ориентация вообще существует (и похоже, сами не верят в нее), а потом прячут от мира провинившихся. Чимин понял, что их увезли из города, что тюрьма является тайной, о которой большая часть населения даже не знает, и куда не пускают посетителей. Среди бет гомосексуальные связи в Корее тоже не поощряются, но за них не сажают. Почему же все так? Чимин задается вопросом, решение ли это конкретного вожака, который находится у власти одиннадцать лет, или подобное было всегда? Останется ли данная практика, даже если о ней узнают беты? Или все и дальше будут делать все возможное, чтобы отрицать существование волков-геев?
Чимин мог бы жить иначе. Он мог бы выбрать себе альфу и создать с ним семью. Он мог бы даже быть счастлив. У Чонгука такой возможности не было. Для него в подобном мире просто нет шанса на жизнь по воле сердца.
А что бы было, если бы Чимин знал, чем все кончится? Порвал бы он с Чонгуком еще в школе? Старался бы игнорировать его изначально? Сделал бы больше, чтобы забыть за годы разлуки? Пак старается представить свою жизнь без этой любви, и разум тут же противится. Почему-то иная судьба кажется более блеклой, более фальшивой. Он бы лгал себе, он бы не был свободен.
Через пару дней Чимина впервые выводят на прогулку. Внутренний двор довольно большой, и все заключенные собираются в нем на пару часов, чтобы подышать свежим воздухом. Стражи следят с вышек, запрещая любой телесный контакт, но это все равно лучшее время для общения и социализации. Насмотревшись американских фильмов и сериалов, Чимин всегда представлял атмосферу в тюрьме гнетущей, а заключенных агрессивными. Первое здесь действительно присутствует, но второго Пак не замечает. Наоборот, омеги больше похожи на друзей, встретившихся после месяца разлуки, а альфы — на пришедших в спортзал качков. Последние тут же направляются к тренажерам и принимаются соревноваться в подтягивании, а первые радостно болтают.
Чимин находит глазами Чонгука, который сидит на скамейке под крышей — единственном месте, где можно укрыться в случае дождя. На Чимина он обращает внимание, только когда тот стремительно подходит, и его взгляд, полный боли и сожаления, простреливает сердце Пака. Чимин опускается рядом и поражается, с какой жаждой смотрит на него Чонгук. Но жаждой совсем непривычной — невероятным желанием высказать что-то, насмотреться и обнять. Его глаза бегают по всему лицу старшего омеги, а руки от нервов заламывают пальцы.
Но Чонгук так и не решается заговорить. Просто отворачивается и опускает голову, а Чимина прошибает боль. Его и своя собственная.
— Ты должен прекратить себя винить, — говорит Пак. — Ты не сделал ничего плохого.
— Неправда, — тихо отвечает Чон.
— Правда. Виноват не ты, а те, кто наказывает за любовь. И я тебя не виню.
— Я все равно разрушил тебе жизнь.
— Чонгук, ну что, мне метку тебе поставить, чтобы ты меня понял наконец?! — всплескивает руками Чимин, заставляя Чонгука резко повернуться.
— Не смей! Тогда ты тоже останешься тут до конца жизни.
— Ты думаешь, мне нужна эта жизнь без тебя? — горько усмехается Пак. Его слегка пробивает на истерику, но Чимин пока держится.
— Будет нужна. Через десять лет ты проклинать меня будешь.
— Никогда! — восклицает Пак и накрывает руку Чонгука своей. Но тот не верит, и Чимин с сожалением признает, что не сможет убедить. Он ощущает муки любимого и ставит себя на его место. Он бы не смог простить. Пак сам только на днях отпустил вину восьмилетней давности.
— Не прикасаться! — звучит рев стража, и Чонгук отдергивает руку, а Пак думает о том, как скоро охрана заметит, если он действительно решит поставить Чонгуку метку.
Чон прав, это будет самоубийством. Чимин погубит себя, заперев здесь до конца жизни. Но сможет ли он выйти, оставив свою пару здесь? Сможет ли смириться с тем, что метка зарастет, отдаляя их друг от друга, а отношения превратятся в грустные беседы? Неужели именно это станет итоговым тестом их любви?
За что же им все это? За глупость? За бунтарство? Или за смелость и честность? Чимин не может избавиться от истязающих мыслей. Они путаются в голове, атакуют, не позволяя спать. Пак прокручивает различные варианты развития событий, пытается понять, что можно было бы сделать иначе. Да, они могли бы быть тише, могли бы скрываться лучше, но единственным верным способом не попасться было бы не встречаться вообще. Никогда не узнавать Чонгука, никогда не любить. А на такую жизнь Чимин не согласен.
Пак боится возвращения депрессии. С каждым днем мир кажется все мрачнее, и Чимин с ужасом думает о будущем, которое кажется абсолютно беспросветным. Беспомощность убивает, и Чимину остается только сжимать в кулаке подушку и кричать в нее, пока все спят.
В итоге Пак решает сконцентрироваться на Чонгуке. Его проблемы намного серьезнее, а переживания ярче. Поэтому каждый раз, как они видятся, Чимин старается думать только о хорошем. Он больше не заводит разговор о причинах попадания в тюрьму. Не говорит и о будущем. Вместо этого болтает на разные темы, словно они не в месте лишения свободы, а в офисе. Рассказывает про своего соседа и об историях, которые тот поведал; жалуется на еду и выражает надежду на то, что ему разрешат работать. Через пару недель Чимин знакомит Чонгука с Юнсу, говоря, что из них выйдут хорошие друзья. Изо всех сил старается быть позитивным, и иногда даже думает, что перебарщивает, когда Чонгук кривится от его наигранности. Тогда Пак позволяет себе признать переживания, и они проводят целый час, жалуясь и плачась друг другу. Время тянется, и Чимину с трудом удается находить маленькие радости в общей черноте. Он благодарен лишь за то, что они есть друг у друга. Что все еще могут быть рядом: говорить, вдыхать запах, иногда ненадолго касаться. Этих мелочей отныне должно быть достаточно.
ΩΩΩ
Проходит около месяца с момента попадания в тюрьму, когда на Чимина надевают наручники и уводят из камеры. Охранники ведут куда-то среди ночи, и Пак не может справиться с волнением. Он следует по темным коридорам, покидая свой блок, а потом оказывается в крохотной комнатушке. Надзиратель упрямо отказывается отвечать на вопросы и только впихивает Чимину пакет с вещами, веля переодеваться. Сердце Пака падает в живот. Его куда-то увозят? Переводят в другую тюрьму? Он плохо себя вел? Они слишком часто прикасались друг к другу с Чонгуком?
— Что происходит? Скажите, пожалуйста!
— Делай, что говорят! — рычит страж.
— Я сделаю! Просто, пожалуйста, скажите. Я переоденусь. Куда меня ведут?
— Я ничего не знаю. Я что ли решал? — выплевывает охранник и с грохотом закрывает металлическую дверь, веля поторапливаться.
Чимин переодевается. Медленно, дрожащими руками. А что, если он больше не увидит Чонгука? Ужас охватывает своими щупальцами, и приходит паника. Что делать? Как выяснить? Как остановить? А вдруг можно что-то сделать только сейчас?
Но что бы Чимин ни думал, ничего не меняется. Его выпихивают из комнатушки и толкают по пустым коридорам. Проводят мимо сонного охранника и выводят на улицу, где стоит черный минивэн. Чимин окончательно перестает что-либо понимать. Но потом его заталкивают внутрь, и с губ срывается громкий выдох — на заднем сидении, в самом углу, сидит Чонгук.
— Чонгук? Что происходит?
— Я не знаю, — так же напугано отвечает Чон. Находящийся в машине надзиратель подтягивает Чимина к себе и усаживает рядом. Автомобиль трогается.
Они едут около двух часов. Уже начинает светать, и лучи солнца проникают в машину, рассекая мрак. Чимин смотрит в окно на кристально-чистое небо и молится всем богам, чтобы все закончилось хорошо. Ему нужна хоть капля надежды.
Минивэн въезжает на странную территорию. Сначала минует огромные здания, затем едет по бескрайнему шоссе. Абсолютно пустому. И только потом Чимин замечает самолет.
— Мы в аэропорту! — восклицает он, распрямляясь, и Чонгук тоже прилипает к окну. Омеги пристально всматриваются в окрестности, но ответа все равно не находят.
Вскоре машина останавливается. Охранник встает со своего места и выходит, возвращаясь уже через пару секунд и веля следовать за ним.
Чимин и Чонгук выходит на улице, щурясь от слепящего утреннего солнца, и тут же видят небольшой частный самолет и стоящих рядом четверых человек. Своих родителей. Они почти не замечают, как надзиратель снимает с них наручники, потому что при первой же возможности бросаются к семьям.
Чимин добегает и падает в объятья родителей, не в состоянии сдержать слезы. Плачет, целует, прижимает к себе, и только через минуту отстраняется и вопросительно смотрит.
— Что происходит?
— Мы отправляем вас за границу, — отвечает папа и поворачивается к родителям Чонгука, которые встают рядом.
— Вы летите в Швейцарию, — говорит отец Чонгука. — Мы смогли выторговать для вас это при условии, что вы никогда не вернетесь в Корею.
— Что? — не понимает Чонгук. — То есть… нас переводят в другую тюрьму, или мы свободны?
— Свободны, конечно, — дрожащей рукой убирает ему прядь со лба папа.
— Но как?
— Мы заключили сделку, — отвечает он.
— Мы выяснили, что вас сдал наш водитель, — говорит отец. — Он оказался сыном волков, которого заслали шпионить к нам.
— Но он же бета! — поражается Чонгук.
— И такое бывает, — говорит его папа.
— Но… я не понимаю: какую сделку вы заключили? С кем?
— С вожаком, — отвечает отец. — Передали ему компанию.
— Какую компанию?
— Всю, — с трудом вдыхает папа, а Чимин стоит и не может поверить. Просто моргает, всматриваясь в родителей любимого человека. Они передали вожаку конгломерат? Свое наследие, которым жили? Ради Чонгука? Видимо, все же он как наследие важнее.
— Что? Но… — не находит слов младший омега.
— Не беспокойся за нас. Мы справимся, — отвечает отец и притягивает сына к себе. Папа тоже приникает к нему и обнимает, а Чимин поворачивается к своим родителям.
— Я больше никогда не смогу вернуться домой? — переспрашивает он со слезами на глазах, прямо как ребенок, а папа ласково касается его лица.
— Ничего. Мы к вам приедем. Всей семьей на этот раз. И будем звонить. Ничего, Чимин. — Родитель сам не может сдержать слез и, чтобы скрыть их, обнимает. Гладит по спине, вдыхает запах и шепчет: — Вы будете счастливы. Все наконец будет хорошо. Не переживай.
— Пора, — говорит вдруг отец, и Чимин переводит взгляд на самолет, пилот которого стоит на верхней ступени трапа. Слезы снова брызжут из глаз. Переживания последних недель вырываются наружу, и Чимин утыкается в плечо отца, бесстыдно рыдая.
Они прощаются еще около минуты, а потом меняются. Родители Чимина обнимают Чонгука и что-то говорят ему, а папа Чона притягивает к себе Чимина.
— Берегите друг друга, — велит он, и Паку остается только кивнуть.
— Пора, — снова звучит, но уже от охранника, и Чимин с Чонгуком отправляются к самолету. Берут стоящие рядом с трапом сумки с документами и вещами первой необходимости, а затем поднимаются, продолжая махать.
Проходят в пустой салон, присаживаются на кресла и слышат, как стюард закрывает дверь, а самолет начинает шуметь громче.
— Я не могу поверить, мы выбрались. Не думал, что когда-нибудь… — потрясенно произносит Чонгук, смотря перед собой, когда самолет трогается с места. — Мои родители отдали за это свою компанию.
— Ты важнее компании, — мягко отвечает Чимин. — Ты их главное наследие.
Чонгук сидит в неверии, пытаясь осознать принесенную родителями жертву, а Пак надеется, что это поможет его паре понять, насколько он все же дорог своей семье. Пусть даже такой ценой, он наконец почувствует себя любимым.
— И что теперь будет? — поворачивает голову к Чимину Чонгук.
— Мы справимся. Вместе, — грустно улыбается Пак.
Они больше никогда не вернутся в Корею. Не пройдут по любимым местам, не встретят друзей. Чимин навсегда избавится от ненавистного Сеула, к которому только начал теплеть, и больше не посетит родной Пусан. Даже свои семьи они теперь преимущественно будут видеть по «Скайпу». Им придется начинать все с начала. В новой стране, с новыми людьми. Но там они будут свободны. Там их не покарают за любовь и не заставят проживать жизнь в муках. Там они наконец получат возможность осуществить свои мечты. Мечты, которые имеют цену. Но те, которые обеспечат самое главное — они будут вместе.
Когда самолет взлетает, Чимин берет Чонгука за руку и переплетает их пальцы. Тот бросает на него полный волнения взгляд и сжимает ладонь в ответ.
