То, что даже не снилось

— Ты умрёшь примерно через две минуты, — говорит Сказитель, и Итер вздрагивает от звучания его голоса. Вздрагивает, выныривает из темноты, в которую погрузился, и понимает две вещи: первая — те двое суток, которые Сказителя не было, Итер всё время ждал, когда же он появится, так что теперь чувствует некоторое облегчение; вторая — перед ним группа пустынников, которые явно собираются утыкать его ножами, словно игольницу булавками. Итер сонно моргает, пытаясь сконцентрировать взгляд. Проблема в том, что он совсем не спал двое суток. Проход в его сны всё ещё перегорожен запертой дверью с табличкой «занято». Более того, третью неделю Итер в целом почти не спит, а если спит, то не высыпается. И вот сейчас он не уснул, просто выключился. Теперь никак не может включиться обратно, даже несмотря на то, что Паймон судорожно трясёт его за руку. — Сначала вон тот мужик слева полоснёт тебя по груди, — говорит Сказитель так, будто может видеть будущее. Огромный (чуть не вполовину выше Итера) пустынник действительно отводит руку назад для замаха. А после делает резкий выпад. Итер отшатывается в сторону, увлекает за собой Паймон. — Но это будет лишь пробный удар, — продолжает Сказитель всё тем же ровным тоном, — потому что пустынница уже зашла тебе за спину и пронзит клинком сердце. Итер бьёт наотмашь воздушной волной. Удар выходит слабее, чем хотелось бы, но раздувает огонь от костра. Пламя жадно прыгает на одежду пустынников, и те падают на землю, начиная кататься по ней, лишь бы потушить. — Но этого будет недостаточно, потому что третий пустынник уже целится тебе в голову. Арбалетный болт войдёт точно в висок. Итер замечает и отбивает его в последнюю секунду. В арбалетчика пускает электрический разряд, не смертельно, но вырубает на раз. — А потом я чудесным образом выживаю, сдаю нападающих махаматрам и получаю награду? — Нет, ты умираешь через несколько секунд. — Почему? — Потому что понимаешь, что всё это был сон, а в реальности ты случайно шагнул со скалы. Итер вздрагивает. И просыпается. Паймон со всей силы тянет его за одежду, умоляя проснуться, он зависает, почти занеся ногу над обрывом. Он заснул на ходу. И не понял, что заснул. Итер отшатывается от края, отползает. Думает: он точно проснулся? Это правда реальность? Точно-точно? На всякий случай Итер решает никуда больше не двигаться. Паймон облегчённо выдыхает, начинает отчитывать Итера, но он с трудом разбирает слова. «Что потом? Что происходит потом?» — Потом ты ложишься. Сказитель появляется перед ним, надавливает руками на плечи. Итер не чувствует, но повинуется его несуществующим касаниям, словно в трансе. Медленно опускается на землю, садится, ложится. — Закрываешь глаза. Итер закрывает, чтобы через мгновение снова открыть, но уже во сне, в настоящем сне. Здесь почти всё так же, как в реальности, открытая горная площадка, продуваемая свежим ветром. Только здесь ветер пахнет морем и грозой, хотя небо ясное, здесь не дневное, вечернее — тревожно-алое. Кожа Сказителя в его свете кажется персиковой, совсем-совсем человеческой. Итер хочет протянуть руку и потрогать. Хочет почувствовать под пальцами фарфор, дерево или что-то похожее. Неживое. Но в итоге просто остаётся лежать неподвижно. Сказитель сидит рядом на коленях. Его лицо совсем-совсем ничего не выражает. Итер почему-то вспоминает, что знает, как выглядит его улыбка. Та, которая мягкая, милая и фальшивая. Думает, ему бы пошло что-то среднее между той фальшивой и привычной злой. Что-то искреннее. — А теперь? Что теперь? — спрашивает Итер. — А теперь я дам тебе шанс попытаться ещё раз, — отвечает Сказитель всё ещё без выражения. — Сделать что? — Не прикидывайся идиотом, ты понимаешь. Странно, что это говорит тот, кто регулярно приравнивает мыслительные способности Итера к уровню камня. Но Итер правда понимает. Понимает, что не будет этого делать. — То, что ты мог бы сделать уже трижды. — Попросить у Архонтов хотя бы муляж Глаза Бога, чтобы никто не удивлялся? Выспросить у Фатуи чего же в конце концов хочет Царица? Обыграть Паймон в Священный призыв семерых? Учти, последнего я точно делать не буду, она станет дуться дня два. Сказитель качает головой. Итеру кажется, что уголок его губ приподнимается, едва-едва. — Я дам тебе ещё один шанс убить меня. — А я не возьму. Его учили всякие сомнительные штуки не хватать. Особенно от Фатуи. Мало ли что они там подсунуть могут. Сказитель хмурится, режет Итера холодным взглядом, но уже выработалось привыкание, уже не холодно, не больно, не тревожно даже. Сказитель успешно усыпил бдительность своим постоянным пребыванием рядом. Мог бы уже бить в спину. Но почему-то вместо этого предлагает убить себя. — Я не знаю, как выйти из твоих снов. Я искал выход, и его нет. Когда выходишь за границы, просто возвращаешься. Но если я не уйду, ты правда умрёшь, твоё тело уже на пределе. Люди омерзительно слабые. — Я не обычный человек. — Необычные люди всё равно умирают самой обычной смертью. О том, что Сказитель хотел его убить, Итер предпочитает не напоминать. Сам же Сказитель отводит взгляд, смотрит на небо, алое, расчерченное серебристыми следами падающих звёзд. — Мне надоела твоя голова, твои сны, ты сам мне бесконечно надоел. Я умру от скуки быстрее, чем дождусь твоей смерти. Люди же просыпаются, когда умирают во сне. Просто убей меня, и всё кончится. Это будет даже не по-настоящему. — А если будет по-настоящему? — Какая разница? Эта жизнь тоже мне надоела. Итер знает, что он врёт. Те, кому надоела жизнь, не лезут гладить всех встречных кошек, не суют свой бесплотный нос во все блюда, которые Итер собирается съесть, не критикуют то, как Итер играет в Священный призыв семерых, не предлагают рассказывать, что там у соперника за карты, не вглядываются в морскую даль с такой тоской, на падающие звёзды не смотрят. Сказитель смотрит на падающие звёзды. Их отсветы прокатываются по его глазам, от края до края синих радужек. А ещё Итер знает, почему Сказитель впервые залез к нему в голову. В тот самый первый раз, с которого всё на самом деле началось. Когда он уже переставал быть обычным собой, но ещё не стал богом. Не только потому, что хотел попугать и позлорадствовать. Хотя хотел, конечно. Но за этим всем — Итер хочет выкинуть из головы, не думать, не думать, не думать — он хотел с кем-то поговорить, потому что было больно и страшно. И сейчас ему больно и страшно. Только он, наверно, этого даже до конца не понимает. Нахида же сказала, что у него процессы самозащиты неосознанно активировались. Забавно, что сейчас он Нахиды боится. Хотя, если учесть какой у него опыт общения с Архонтами… Итеру стоит сказать, что Нахида совсем нестрашная и вообще добрейшее существо? А вдруг она на самом деле Сказителя хочет на составные части разобрать? Да и пусть разбирает. Итеру какое дело? От Сказителя одни беды (в том числе у Итера с головой). Из-за него множество людей погибло. Из-за него сам Итер чуть не погиб. Трижды. На самом деле нужно правда убить его. Хотя бы здесь. И надеяться, что всё будет не по-настоящему. Или, наоборот, на то, что всё будет взаправду. Он ведь даже не человек. Он лишь кукла, все его эмоции — подражание, все его чувства — придуманы самим Итером и приписаны Сказителю. Его стоит уничтожить так же, как Итер уничтожает нападающих на него роботов. Это будет не по-хорошему. Но по-своему правильно. — У меня есть идея, — говорит Итер, — я знаю тех, кто разбирается во снах лучше всех на свете. Они, можно сказать, сами живут во снах. Я найду их, и они точно помогут вытащить тебя из моей головы. Даже странно, что мысль попросить помощи у аранар пришла Итеру в голову только сейчас. Очевидно, всё дело в том, что большую часть пространства в его голове занимал Сказитель, одна шляпа только чего стоила. Нормальным мыслям просто некуда было прийти, оставалось лишь сиротливо топтаться у порога. Но для того чтобы попросить помощи у аранар, стоило до них добраться, а для этого — проснуться. И Итер проснулся. То есть он был уверен, что проснулся, но в то же время абсолютно точно остался в пространстве сна. Правда это пространство колыхнулось и обернулось огромным полутёмным залом в иназумском стиле. — Я проснуться не могу, — признаётся Итер. — Попробуй встать, — Сказитель награждает его ещё одним взглядом, предназначенным для бесполезных и никчёмных людей, которые совсем ничего не умеют. — Это не влияет. По правде говоря, Итер понятия не имеет, ему просто нравится лежать, пусть даже больше не на мягкой траве, а на жёстком полу. — Но что-то точно изменилось, — добавляет он. Странник какое-то время сидит с задумчивым лицом, молчит. В огромных чашах, расставленных по углам зала, вспыхивает фиолетовое пламя. Итер его не зажигал. Зато сразу всё понимает. — Это мой сон, — медленно проговаривает Сказитель, обводя зал взглядом. Он пытается скрыть удивлённый тон, но не выходит. — Твои сны всегда такие мрачные? — Нет, — Сказитель резко качает головой. — У меня не бывает снов. Она не предусмотрела такой функции. — Ну вот, — усмехается Итер, — нахватался от меня всякой дряни. Подцепил сны. Как простуду или блох. — А если это мой сон… Над Итером нависает сразу с десяток клинков, направленных остриями ему в грудь, в голову, в ноги, в шею. Все лезвия слегка светятся, расчерчивают глаза Сказителя отсветами. От края до края радужки. Итер улыбается. Ну наконец-то он собрался ударить, надоело уже спину подставлять. Почти напрашиваться на повод снова со спокойной душой его если не ненавидеть, то опасаться. — И что потом? Что происходит потом? — улыбка, застывшая на губах, ощущается странно. Итер вряд ли так улыбался кому-то другому. Спокойно и вызывающе одновременно. Сказитель склоняется к нему, нависает, уперев руки по бокам от головы. Смотрит в глаза. Говорит: — Потом я делаю то, что ты мог бы сделать уже трижды.