То, что даже не снилось

То, что им обоим не хотелось бы знать, ударяет, словно звучная пощёчина. Это знание не укладывается в голове, оно звенит в ушах, как будто кто-то бьёт посуду прямо внутри твоего черепа, роняет тарелки на пол целыми стопкам, пока наконец вместо мыслей не остаётся колкое крошево стекла и фарфора. Итер видит, как человек, который был дорог Сказителю, который, как он думал, предал его, умирает от чужих рук, так и не совершив того самого предательства. Всё, во что верил Сказитель, оказывается ложью. Всё, что в его мире имело смысл, стремительно его теряет. Сказитель смеётся. Только услышав этот смех, Итер понимает, что вынырнул из воспоминания. Понимает, что держит Сказителя за плечи, прижимая к себе. А он смеётся. И сквозь смех едва не рвутся рыдания, но Итер слышит их, как слышал бы фальшивые ноты, как слышал бы рыдания скрипки, пробивающееся сквозь барабанный бой. Сказитель смеётся так, как могут только те, кому очень больно. Смех обрывается задавленным всхлипом, Сказитель прижимает руку ко рту. Тишина кажется громче громового раската. — Это ничего не меняет, — у Сказителя дрожат голос и плечи. Он забывает, что Итер до сих пор почти обнимает его. Забывает, что должен быть злым, колким и ненавидеть чужие прикосновения, особенно Итера. Особенно должен ненавидеть Итера, даже больше, чем чужие прикосновения. — Разве? — осторожно спрашивает Нахида. — Но из этого воспоминания видно, что Нива тебя не предавал. Он не хотел, чтобы ты отправился в горн с устройством. Ты знаешь, что это значит. Даже лучше, чем я. — Молчи, — должно быть приказом, но выходит усталая просьба. Итер судорожно думает, что бы спросить, точнее, как бы спросить. Не бросать же «ты в порядке?», потому что, конечно, он нет. Его это не просто задело. Его пробило насквозь, навылет, даже Итера задело, потому что он стоит прямо за спиной. — Может, закончим на этом? По крайней мере, на сегодня? — спрашивает Итер, зачем-то понижая голос до самого мягкого шёпота. — Я ещё могу функционировать! — Сказитель резко оборачивается, сбрасывая чужие руки с плеч. Во взгляде и тоне на мгновение прорезается нервный испуг, потом он перекрывается привычной злостью. Пространство вокруг электризуется, наполняется тёмной тяжестью. Она кусает кожу, словно ледяной ветер. Но Итер не отходит даже на шаг. — Я думаю, что тебе просто нужна передышка. Любому бы была нужна. Выражение Сказителя смягчается, становится просто ничего не выражающим, пустым. — Мог бы хотя бы позлорадствовать. — Не вижу повода для радости в том, что тебя обманом заставили творить ужасные вещи. Сказитель снова усмехается. Болезненно и грустно. — Меня обманули, но не заставляли. Всё, что я сделал, я сделал по своей воле. Не думай меня оправдывать. И не смотри на меня так. — Как? — Будто тебе меня жаль. Будто тебе на меня не… — Сказитель обрывает сам себя, отворачивается обратно к Ирминсулю. — Я просто сделаю свою работу. Он погружается в знания всего мира, а Итер стоит, ждёт и старается думать как можно яснее и громче, чтобы его мысли отпечатались где-то среди мирового знания, чтобы их вынесло в руки Сказителю, словно бутылку с посланием, чтобы он развернул и прочёл, что Итеру на него не… — Ничего нет, — спустя несколько минут говорит Сказитель, — никакой информации о твоей сестре и вообще о Сошедших. Итер подавляет разочарованный вздох. — Знаешь, я тоже перестаю верить в лёгкие способы. К Сказителю на лицо возвращается привычная усмешка. Почему-то от этого на душе становится легче. Совсем чуть-чуть, но всё же. — Ты знаешь, что у тебя выражение как у щенка, у которого забрали игрушку и бросили под дождём? — Подожди, серьёзно? — Итер не думал, что всё настолько плохо. Он едва не тянется потрогать и проверить, правда ли у него на лице что-то настолько жалкое. — Я расскажу тебе кое-что. В качестве утешительного приза. Первый раз твоя сестра появилась на территории Каэнри’ах. Она сошла туда, потому что Небеса откликнулись на зов. Не проси от меня подробностей или разъяснений. Это слова Шута, он был магом во дворце Каэнри’ах и жил рядом с твоей сестрой. Понятнее не становится. Итер думает лишь о том, что пока он спал, Люмин успела увидеть рассвет и крах величайшего королевства. Он был слаб и бросил её одну. — Это было ценно? — спрашивает Сказитель. — Весьма, — отвечает Нахида, а Итер просто кивает. — Тогда, — Сказитель делает шаг вперёд, вновь сокращая расстояние между ними. А в следующую секунду их накрывает непроницаемым куполом. — Могу я тоже получить свой утешительный приз? Итер не успевает за сменой его настроений, сменой событий и информации. Ему нужно остановиться и подумать. Или, возможно, испугаться, потому что у Сказителя явно больше сил, чем думала Нахида, раз ему удалось создать купол и отгородиться от неё. Неужели он смог обмануть божество мудрости? С него бы сталось. — Всё зависит от того, чем ты хочешь, чтобы я тебя утешил. От тихого смеха Сказителя всё ещё крохотные разряды молний по спине. Это уже не просто вредная привычка. Это почти зависимость. — Простым ответом на простой вопрос, — он протягивает руку, а Итер вкладывает в неё свою, даже не зная зачем. Скользит пальцами по коже, мягкой, тёплой. Сказитель на мгновение прикрывает глаза, а в следующее его голос уже привычно звучит у Итера в голове: — Скажи мне, в этом мире возможно изменить прошлое? Итер вздрагивает. Он отдёрнул бы руку, если бы Сказитель не держал. «Почему ты?.. Зачем?» Итер не хочет отвечать. Не будет отвечать. Но это точно как в тот раз. В тот раз, с которого всё начинается. Когда он спросил у Сказителя об Эи, о том, почему она, как ему кажется, его выбросила. Ему не нужно было, чтобы Сказитель отвечал словами или чёткими мыслями. Ему хватило секунды открытости, чтобы прочувствовать ответ, вытащить его из самого подсознания: «Потому что я ошибка, разочарование. Потому что я слаб и бесполезен. Потому что она совсем меня не любила». Итеру тогда хватило секунды, чтобы вытащить из Сказителя боль. Сейчас ему хватает секунды, чтобы вытащить из Итера правду. И разжать пальцы. — Стой. Подожди, — Итер едва успевает схватить его за руку снова, притянуть к себе. Конечно, он ударяется лбом о его дурацкую шляпу, подныривает под неё, оказываясь со Сказителем лицом к лицу. Близко-близко. Так, как ещё ни разу не был в реальности. Во снах был, но там другое. Там ощущалось почему-то иначе. А сейчас… — Я сказал тебе не смотреть так, будто тебе на меня не плевать. — Мне на тебя правда не плевать. — Тебе же хуже. Взгляд у Сказителя тяжёлый, изучающий. Он будто снова хочет залезть Итеру в голову, в душу. Найти там ответ на вопрос: что же между ними всё-таки происходит? Итер бы ему даже ответил. Если бы знал что. Но у него снова проблемы со словами и мыслями, потому что он смотрит в глаза Сказителя и теряется. Его глаза всё ещё цвета океана. Неизмеримая глубина, огромные волны и где-то посреди него — шторм, стремящийся сожрать любой корабль, который подойдёт слишком близко к священным землям царства вечности. Итер чувствует себя кораблём. Только у океана с ним проблемы. Его уже не разбило о волны, ему уже не сломало мачты и вёсла. Молнии бились в воду рядом с его кормой, но ни одна не устроила пожар, и ни один ветер не изорвал парусов. Океан ещё может злиться, бросать его с вала на вал. Но Итер уже знает, как мягко могут шелестеть эти волны, подкатываясь к берегам. И Сказитель чувствует, что Итер знает. А Итер знает, что Сказитель чувствует. Волна набегает на волну. То, что произойдёт здесь, тоже не будет реальностью? То, что произойдёт здесь, навсегда здесь и останется? Их будто толкает волнами в спины. Двумя последними ударами шторма. Двумя ударами сердца. У Сказителя мягкие губы, совсем-совсем непохожие на фарфор. Тёплые. И кожа на щеках тоже. Итер скользит по ней пальцами, зарываясь в волосы. Они тоже оказываются мягкими. Сказитель весь вдруг будто лишается острых углов, всех своих шипов и колючек, становится податливым, словно восковым. Он лишь позволяет себя целовать, хотя сначала сам потянулся. Итеру так не нравится — он врёт, ему нравится, но хочется не так, хочется Сказителя со всеми его шипами и колючками, потому что должно же быть больно, тогда же только по-настоящему, — он заставляет себя отстраниться. Хочет спросить, что не так — всё не так, вообще всё не так, — но Сказитель не даёт. Упирается рукой в грудь и отталкивает. — Всё. Теперь уходи. Итер не хочет уходить. Он хочет разобраться. Хочет понять, почему Сказитель поцеловал его. Почему Итер сам его поцеловал. Не из любви же. Он же не любит Сказителя. Совсем-совсем. Итеру просто хочется увести его отсюда, усадить в какое-нибудь мягкое кресло — возможно, обнять — и поговорить. — Без тебя? — только и удаётся спросить. Наверно, Сказитель прав насчёт его умственных способностей. Итер сейчас путается в словах, как плохой танцор в ногах. — Без меня, — Сказитель делает несколько шагов назад, оказываясь за барьером. — Забудь все мои имена, отныне они больше не будут существовать. Я не буду существовать. Мы больше не встретимся. Он делает шаг назад. Итер бросается вперёд, чтобы схватить и никуда-никуда не пустить. Но рука проходит сквозь синее сияние. Сказитель исчезает. Проходит как шторм, оставив после себя лишь тающую рябь на воде.