То, что даже не снилось

Итеру интересно, когда именно это случится, как именно это случится. Как Сказитель исчезнет? Когда именно это произойдёт? Итер не может уснуть, хотя южная ночь за стенами домика, который арендовала ему Нахида, непривычно тиха. Голова всё ещё слишком лёгкая, а если прикрыть глаза, можно вспомнить ощущение губ Сказителя на своих. Можно, конечно, не вспоминать. А можно признаться себе, что хочется ещё раз. И ещё… Встав с кровати, Итер устраивается около окна под льющимся из него лунным светом. Паймон спит, покачиваясь в гамаке и иногда бормоча себе что-то под нос. Итер берёт карандаш и бумагу, кладёт так, чтобы попадала точно в пятно лунного света. Думает: первое его имя было забыто. Жаль, что Итер не спросил о нём у Эи. Назвала ли она его хоть как-нибудь? Он был лишь прототипом, проверкой самой возможности создания живой куклы, но ведь дети дают своим игрушкам имена. Почему Эи не могла сделать так же? Итер проводит на листе черту, обозначая место, где должно быть первое имя. После его назвали Кабукимоно. Это не имя, разве что прозвище, значащее лишь то, что он выглядит необычно, странно, вызывающе даже. Итер выводит на бумаге второе имя. После он сам назвал себя Куникудзуши, разрушитель страны. Это тоже не имя, скорее, призвание. Направление его разрушительного движения. Третье имя становится в ряд. Потом он стал Предвестником Фатуи и получил имя маски — Скарамучча и титул Сказитель. Все не-имена выстраиваются в вереницу, тянущуюся из далёких времён. Итер думает, почему же за всё долгое время жизни Сказитель так и не выдумал себе настоящего имени? А ещё он думает, что бы было, если бы они встретились раньше? Если бы на несколько столетий раньше Итер так же бы отправился искать сестру, добрался до берегов Иназумы и встретил бы там куклу без сердца и имени, что бы случилось? Итер смотрит на слова на листе, не отрываясь. Небо у самого края медленно розовеет. Итер надеется, что Нахида вот-вот свяжется с ним и скажет: «Знаешь, у него ничего не вышло, я вытащила его из Ирминусуля за шкирку, как нашкодившего котёнка. Он шипел и пытался царапаться, но я была сильнее. Отдаю в твои хорошие руки». Но она не связывается и не говорит. Всё происходит под утро. Когда жители Сумеру только-только начинают просыпаться, когда новый день едва рождается, когда Итера почти смаривает сон. Он прикрывает глаза всего на мгновение, и слова исчезают, будто существовали лишь потому, что Итер смотрел на них. Всё, чем был Сказитель, исчезает, словно прибойная волна набежала на песок и смыла его следы.

***

— Нет, с тобой сегодня точно что-то не так, — качает головой Паймон, — что случилось? — Ничего, — совершенно честно говорит Итер. Потому что огромное душераздирающее ничего действительно случилось, обрушилось на него своей тяжестью, и вот он теперь не может выползти из-под груза всего того, чего не было. Во многом именно поэтому Итер решает вернуться в Иназуму и удостовериться, что там всё в порядке. Он знает, что прошлое на самом деле не изменилось, изменилась лишь информация о нём, но всё же. На душе тревожно и тоскливо. К счастью, все его тревоги оказываются напрасны. У его друзей всё хорошо. Но, бесцельно бродя по берегу океана, Итер думает, что, может быть, если прошлое всё-таки не изменилось, то он всё-таки может встретить Сказителя где-то. Итер всё ждёт, что на периферии зрения мелькнёт его силуэт. Ему это нужно. Очень-очень, сильно-сильно. — Правда не понимаю, что с тобой, — лицо у Паймон грустное, Итеру стыдно за то, что он испортил ей настроение, — но что бы ни случилось, я всё равно с тобой. — Самый лучший компаньон, — улыбается Итер. — Именно! — Паймон делано бодрится, задирая нос. — Поэтому ты всё-всё можешь мне рассказать. Итер не знает, как рассказать о том, чего, с точки зрения всех остальных, не было и быть не могло. Как рассказать, что стало реальностью то, что раньше даже не снилось. Сказать: «Знаешь, был один Фатуи, он сначала трижды пытался меня убить, потом в самом буквальном смысле пролез ко мне в голову, раздражал меня, говорил гадости и чуть не угробил всё-таки, а потом мы целовались. Конечно, ты такого не помнишь, потому что в конце концов этот Фатуи стёр себя из истории. Вот он сволочь, да?» Но вместо этого говорит: — Я видел сон, в котором… — Итер набирает в грудь побольше воздуха, — в котором влюбился в того, в кого мне не стоило влюбляться. — Потому что вы не могли быть вместе или потому что этот кто-то был плохим? — осторожно спрашивает Паймон. — И то и другое. — И тебе грустно из-за того, что ты влюбился в кого-то плохого? — Нет, из-за того, что это был всего лишь сон. Итер смотрит на океан, его воды действительно того же цвета, что и глаза Сказителя.

***

— Оказалось, что Итеру нравятся плохие парни! — качает головой Паймон. — Кто бы мог подумать? — Нахида прикрывает рот рукой в притворном удивлении. — Ну, я всегда подозревала, — Паймон напускает на себя важный вид. Итер вымученно улыбается. Нахида решила немного прогуляться, а Итер решил, что её компания — лучшее успокоение, которое сейчас можно придумать. А ещё шаверма. Шаверма, как оказалось, всё делает чуть лучше. Даже тоску по тому, чего не было. Поэтому Итер ест и думает. У него ведь было так много вариантов. Он мог бы влюбиться в Аяку: она добрая, милая, ответственная и отзывчивая. Она заботится о жителях Иназумы, а Итер мог бы заботиться ней. Скрашивать её одиночество и следить, чтобы она отдыхала достаточное количество времени. Мог бы влюбиться в Нилу, в то, как она танцует, рассказывая историю одними лишь движениями тела. Влюбиться в то, как горят её глаза и сияет улыбка, когда она на сцене. Мог бы влюбиться в Казуху, в то, как он складывает слова в стихи, в то, как он владеет мечом, как узнаёт беду по запаху, а людей по шагам. Мог бы влюбиться в Хэйдзо, в его ум и проницательность, в то, что любая загадка подвластна ему. Мог бы влюбиться в Тарталью, если уж Паймон права, и ему правда нравятся плохие парни. Мог бы купиться на его улыбку и флирт. И то проблем было бы меньше. Но Итер почему-то выбирает Сказителя для того, чтобы — нужно признаться в этом хотя бы себе — влюбиться в него. Сильно-сильно. И это совсем непросто и больно вдобавок, так что Сказитель должен был бы поверить. Если бы не исчез. Итер на самом деле никогда ни в кого не влюблялся, они с Люмин всегда держались обособленно, ни во что не вмешивались, ни к кому не привязывались. Так что, может, и сейчас это не любовь, а побочный эффект от вредной привычки. Отвыкать же всегда тяжело, правильно ведь? «Неправильно», — должен был сейчас усмехнуться Сказитель в его голове. — В Ирминсуле хранятся знания о том, как разлюбить кого-то? — с надеждой спрашивает Итер. Он с любовью-то ещё толком не разобрался, а хочет побыстрее перескочить на этап расставания. Поэтому ему нужно руководство, инструкция по эксплуатации. Секретная техника отключения любви как функции организма. — О, множество способов, — отвечает Нахида. — И какой из них самый действенный? — Ожидание.

***

Итер решает ждать. Хотя не может, не знает, как ждать, когда всё внутри болит, сжимаясь судорожными спазмами. Потому вдруг приходит осознание: это же как смерть. Это же хуже, чем смерть. «Мне надоела эта жизнь», — говорил Сказитель. А потом легко убил себя во сне, так же легко вычеркнул себя из реальности. И оставил внутри у Итера зияющую пустоту, отчаянно жаждущую наполнения. Интересно, когда из Сказителя вырвали Сердце бога, он чувствовал себя так же? Итер пытается отвлечься от этих мыслей, потому почти с радостью хватается за просьбу прогнать плесенников, которые обосновались где-то совсем рядом с городом. В их поисках Итер обходит город кругом, продолжает искать даже когда Паймон тянет его домой, потому что небо хмурится и вот-вот разразиться грозой. Итер предлагает ей пойти одной, но она отказывается его бросать. Дождь падает стеной. Фиолетовая тяжесть туч тянется со всех сторон, и воздух пахнет озоном и угрозой. Небо крошится, трескается острыми гранями молний. Итер промокает до нитки за считанные секунды, собирается бежать домой, но замирает, когда на периферии зрения мелькает знакомый силуэт. Всё дело в шляпе. Именно в ней, потому что никто на свете больше не носит таких огромных шляп. Но вот только сейчас Итер наконец-то понимает, зачем она ему. Сказитель стоит к нему спиной, с возвышенности рассматривая город Сумеру. Вокруг него остаётся островок сухой травы. Итер бросается к нему, оскальзываясь на склоне, бросается, несмотря на то, что устал и замёрз, на то, что Паймон удивлённо вскрикивает, на то, что этого просто не может быть. Итер протягивает руку, но замирает, так и не коснувшись плеча, потому что вдруг становится страшно. Сказитель оборачивается сам. Их взгляды встречаются. И в то же мгновение Итер понимает, что это не Сказитель. Это кто-то другой, выглядящий почти так же, как он. Только вот его глаза не цвета океана, они просто синие. Его улыбка не острая, а чуть неуверенная, настороженная, но неживая. Всё его лицо слишком кукольное. — Привет, — говорит Итер. — Привет, — отвечает Странник. — Мы знакомы? «Я знаю о тебе на бесконечность больше, чем ты сам о себе знаешь, а ты видишь меня впервые». — Нет. — Но у меня такое странное ощущение, — Странник едва заметно хмурится, его задумчивость выглядит наигранно, будто он лишь повторяет то, что видел у других, — будто твоё лицо мне знакомо. «Твоё глупое лицо», — сказал бы Сказитель. Итер бы съязвил в ответ, что если у того нет сердца, то, может, и мозгов нет. После такого надо было бы срочно убегать. Очень далеко и очень быстро. Уворачиваясь от летящих вслед молний. — Мы точно нигде не встречались? — спрашивает Странник. — Разве что во сне.