***
— Я могу показать тебе все твои воспоминания, если хочешь, — говорит Нахида Страннику. «Скажи нет, — думает Итер. Он буквально кричит это мысленно, но ниточка ментальной связи порвана, — скажи нет, скажи, что тебя это больше не касается, что это не твои поступки, что тебе неинтересно, а потом беги отсюда, от меня беги». Итер чувствует себя тем самым проклятым знанием, которое ценой своей жизни уничтожила Рукхадевата. Он заражает всех вокруг истиной, которая никого не сделает счастливее. Архонты, зачем он вообще подошёл к Страннику? Почему не мог просто оставить его в покое? «Ну он ведь не оставил твоё сердце в покое», — возразила бы Люмин. «Но это же не его вина!» «Но и не твоя вина в том, что он за свою жизнь натворил много плохого. Ты, как всегда, берёшь на себя слишком много ответственности». Каким-то образом даже воображаемая Люмин ухитряется выиграть спор. — Я хотел бы увидеть всё своими глазами, — говорит Странник, — в полной мере ощутить все свои поступки. Может, не у одного Итера здесь проблемы с ответственностью. — Даже если это обречёт твоё нынешнее воплощение на страдания? — спрашивает Нахида. Глаза её печальны. — Я же кукла. Бессердечная и безымянная марионетка. Ничто на свете не может нарушить мой покой, — говорит Странник так, будто пытается убедить в этом в первую очередь себя. — Пусть будет по-твоему, — кивает Нахида, а потом оборачивается к Итеру, — ты присмотришь за ним. — Спрашиваешь? — невесело усмехается Итер. — Предугадываю, — улыбается Нахида. Улыбка у неё сочувствующая и понимающая. Потому что она правда понимает, пожалуй, даже больше, чем Итеру хотелось бы.***
Сейчас Итер знает прошлое Странника куда лучше него самого. Так что он мог бы стать кем-то вроде экскурсовода по самым знаковым местам памяти. Он мог бы говорить: «Смотри, всё начинается здесь, в Иназуме, здесь Эи оставляет тебя, погрузив в сон среди алых клёнов. Годы идут мимо тебя, не задевая. Здесь вечная осень и вечный ты, это почти Эвтюмия, это почти смерть. А потом…» — Я слышу шаги, — Странник оборачивается на звук, идущий откуда-то из глубины павильона. «Здесь тебя находит Кацураги, удивляется, что ни павильон, ни ты сам почти не пострадали после обвала, произошедшего в горах. Он отвозит тебя на Татарасуну, и там ты обретаешь дом. А потом…» Всё меняется. Деревянный пол павильона сменяется зелёной травой, а небо облаками. Дома размещаются на всех ровных площадках гор, словно гнёзда морских птиц. И океан цвета глаз Сказителя бьётся внизу о скалы, набегает тихими волнами на песчаный берег. Люди, занятые своими делами, не выглядят богатыми, но почему-то всё равно кажутся счастливыми. Они добывают руду, куют оружие, готовят еду, мастерят украшения, игрушки и музыкальные инструменты. Поют и танцуют. «Но потом появляется чужестранец, ты знаешь о нём, но не знаешь, что он принесёт с собой смерть, пока просто, как все, радуешься новой технологии. Твоё лицо сияет от счастья, когда у Нивы получается выковать свой лучший клинок. А потом…» Тучи сгущаются, воздух становится тяжелее, мрачнее, в нём висит дух болезни и проклятия. Гроза повисает над островом, молнии бьют в землю, словно желая уничтожить её, разорвать на части. Океан грохочет внизу. Люди прячутся в домах, но неизвестная болезнь ходит от двери к двери, и никто не знает, как спастись от беды. «Ты знаешь, что нужна помощь, но её нет. Отчаявшись, ты отправляешься к сёгуну сквозь шторм. Ты знаешь, что Архонт уже закрылась от мира в царстве Эвтюмии, но молишь о помощи такую же как ты куклу сёгуна Райден. Она не хочет даже принять тебя. Тогда ты отправляешься к Мико, она обещает помочь, но ты не веришь. А потом…» Помощь действительно прибывает, но остров выглядит так, будто ничего страшного не происходит, подумаешь, вспышка болезни, стоит лишь прислать лекарств. Мико стоит на берегу, обводя деревню тревожным взглядом. Она чувствует, что что-то не так, но она задавлена обязанностями Хранителя вечности. Когда ей говорят, что глава деревни Нива, совершив должностное преступление, сбежал, она верит. — Он был моим другом, он не мог так поступить! — кричит Кабукимоно, и далёкая гроза вторит его голосу. — Ох милый, — вздыхает Мико, Итер думает, что никогда не слышал её голос таким усталым и мягким одновременно, — люди иногда делают не лучшие вещи, но… — Нет! — Кабукимоно отталкивает руку Мико, протянутую к нему, и бросается прочь. Образ Мико размывается и тает вместе с деревней. «Дальше не твоё воспоминание, но в нём Ниву убивает Дотторе, скрывшийся за чужим обличьем. Не смотри. Тебе не стоит видеть, как его сердце вырежут из груди, чтобы позже вложить в твою грудь. А потом…» Всё пространство заволакивает тьмой и гарью, дышать становится невозможно. Внутри горна жарко, как в жерле вулкана. Но Кабукимоно не боится смерти, его не научили бояться, он верит, что сможет спасти всех. Он ещё не знает, что Татарасуне суждено остаться проклятой и покинутой. «Ты покидаешь Татарасуну, скитаешься и встречаешь мальчика, такого же одинокого, как ты сам. Он обещает тебе, что никогда не оставит, никогда не бросит, но однажды болезнь обрывает его жизнь. А потом…» Дом, в котором жили мальчик и его кукла, пылает. Отсветы огня пляшут на фарфорово-белой коже, а слёзы катятся по щекам. Странник, вряд ли осознанно, подносит руку к собственному лицу, проводит пальцами по щеке, чертя дорожку от слёз, не веря, что его глаза правда умеют плакать. «Здесь ты разочаровываешься и ломаешься окончательно. Ты думаешь, что люди лживы и хрупки. Ты ненавидишь их за то, что они причинили тебе боль. Ты ненавидишь Эи за то, что она привела тебя в этот мир. Ненавидишь сам этот мир за то, что он так жесток с тобой. Пьеро использует это, призывая тебя служить Царице. И ты попадаешь ей в руки. Ей и Дотторе. А потом…» Свет в лаборатории Дотторе режет глаза, хотя вокруг один лишь чёрный камень. Тело безымянной живой куклы едва можно разглядеть, столько его окутало датчиков и проводов. Дотторе заканчивает с какими-то настройками, лицо его скрыто под маской, а голос ничего не выражает: — Это пока ещё только обследование. Хочу понять, как ты работаешь. Будет больно. Кукла пожимает плечом, безразлично глядя куда-то перед собой. Прямо перед ним Итер, но это лишь воспоминание, поэтому кукла, конечно, его не видит. Зато Итер замечает, как нервно сжались его пальцы. Слышится треск включаемых приборов. Воспоминание сменяется, но Итер всё равно успевает услышать надрывный крик. «Здесь проходят десятки лет, на которые ты становишься подопытным для экспериментов и исследований. Дотторе снимает печать с твоих сил, и ты становишься равен Предвестникам невысоких рангов, но этого мало. Год от года в тебе всё меньше тебя прошлого, всё больше кого-то нового. К остальным Предвестникам у тебя нет никаких тёплых чувств, и это именно то, что тебе нужно. Ты учишься резкости от Арлекино. Острым улыбкам и ядовитым фразам от Синьоры. Учишься сносить боль молча. А потом…» Вокруг так же темно, как было в горне, и дышать тяжело, но теперь всё тело сковывает холодом. Бездна въедается в кожу, разрушает свою жертву постепенно, сводит с ума. Но безымянная кукла так и не научилась бояться смерти, зато теперь умеет следовать приказам Царицы. И если Царица желает исследовать Бездну, то он без страха и сомнений поведёт туда отряд. Кукольное тело будет ломаться, но Дотторе будет восстанавливать его, раз за разом делая сильнее. Проходит время, и Царица находит для куклы, уже одного из сильнейших Предвестников, новое задание. Тогда он берёт себе имя Сказитель и снова возвращается в мир. «А здесь мы встречаемся в первый раз на дороге из Мондштата в Ли Юэ, когда мы с Фишль расследуем тайну падения осколков метеоритов, погружающих в сон всех, кто коснётся их. Ты улыбаешься мило и неискренне, я ведусь, как дурак, думаю только о том, какой же ты красивый и загадочный. А потом…» Туманный пляж и море набегает на берег тихими-тихими волнами. Сказитель улыбается остро, неприятно, зло. Усмехается, и у Итера бежит холодок по спине от предчувствия скорой беды. — Звёзды, небо — всё это колоссальная ложь, — говорит Сказитель и никогда ведь не объяснит, что он тогда имел в виду. Сцена меняется, туман густеет, темнеет до фиолетового. «Здесь, на заброшенном заводе на Татарасуне, ты видишь меня снова, обводишь вокруг пальца, заставляешь надышаться ядовитым туманом, едва не убиваешь, наверняка думаешь, что я идиот. Такого убить не жалко. Ты бы убил, если бы Мико не выменяла мою жизнь на Сердце бога. А потом…» Туман рассеивается, но становится ненамного светлее. Подземелья под академией обширны и похожи то ли на казематы, то ли на лаборатории. Дотторе и Азар обсуждают превращение Сказителя в нового Архонта. Он слушает их без особого интереса, скрестив руки на груди. — Когда мы уже начнём? — Тебе стоило бы поучиться терпению, — говорит Дотторе, — становление богом — сложный и болезненный процесс. Сказитель снова безразлично пожимает плечом. — А разве бывает иначе? «Здесь ты уже не веришь в лёгкие способы, и здесь мы пока остановимся». — А потом? — спрашивает Странник. — Что происходит потом? «Много чего, — думает Итер, — например, ты третий раз пытаешься меня убить, залезаешь мне в голову, чуть не сводишь с ума». — Потом я влюбляюсь в тебя, — выходит так легко и естественно, будто Итер произносил это тысячу раз. — Всё ещё не понимаю почему, — едва заметно улыбается Странник, но на дне его глаз боль. — Не пытайся даже, в моей голове постоянно что-то непостижимое происходит. «В последнее время там происходишь ты». — Можно я задам тебе пару вопросов? — просит Странник, Итер покорно кивает, хотя в последнее время у него сложновато с ответами. — Скажи, ты считаешь меня злом? Итер думает, не было ли умение задавать вопросы одной из тайных убивающих техник, заложенных в Странника? — Если ты и он — одно и то же, то… Я считаю тебя тем, кто совершил немало злых поступков. — Есть ли для тебя разница между человеком и куклой? — Никакой, — хоть на что-то Итер может ответить легко, — если кто-то радовался и грустил, любил, терял и страдал, плакал от горя и смеялся от счастья, как человек, то он человек. Странник кивает. — Властительница Кусанали, — говорит он, поднимая взгляд, — если это возможно, я хотел бы вернуть все свои воспоминания. — Нет, постой! — тут же вмешивается Итер. — Это же значит вернуть всю боль. — А разве бывает иначе? — усмехается Странник. Итер в миллиардный раз жалеет о том, что затеял это всё. Он хочет взять Странника и увести отсюда. Пусть всё остаётся, как есть. — Ты потеряешь ту личность, которая есть у тебя сейчас. — Личность — лишь совокупность полученного опыта. Я хочу принять все совершённые ошибки, нести ответственность за все свои грехи. Хочу принять себя самого. Я столько лет скитался, будучи пустым внутри. Был не нужен даже своей создательнице. Я искал то, чем можно заполнить пустоту. Теперь же я нашёл своё утраченное прошлое и тебя. У Странника глаза цвета океана. Итер теряется, тонет, остаётся лишь довериться течению и волнам, потому что от горизонта до горизонта только солёная вода, небо и ветер. — Я хочу понять, что я к тебе чувствую, — говорит Странник, — но никогда не узнаю, пока не получу всю свою память назад. — Но… — Итер, — голос Нахида раздаётся будто бы отовсюду, — это не твой выбор, а его. Остаётся лишь сдаться так же, как, потеряв вёсла и порвав паруса, ты сдаёшься на милость ветров и волн. Воспоминания, сгущённая сияющая зелёным энергия, ударяется Страннику в грудь. У его памяти есть пугающая особенность пробивать насквозь, словно выстрел. Странник падает на колени, подкошенный. Хватается за голову, и Итер всерьёз боится, что Странник не выдержит. Разлетится на части. Хочется броситься, сжать в объятиях, помочь удержать себя в себе. Но за спиной слышится грохот. Очень знакомый такой. Итер слышал работу этого механизма столько раз, что теперь узнает из тысячи, как иные узнают любимого по шагам. Итер оборачивается как раз в тот момент, когда Секи но ками расправляет все четыре свои руки. Странник всё ещё стоит на коленях на полу, не замечая ничего вокруг. Итер заслоняет его собой и сжимает меч. Думает: «Ничего, я просто разрушу тебя снова». Некоторым вещам стоит оставаться сломанными. Некоторым вещам не стоит собирать себя из обломков. Где-то на задворках сознания Итера судорожно мелькают мысли о том, что один он не справится. А потом в голове становится тихо. Чуть отклонившись в сторону, Итер уходит от удара огромной ладонью. Хотел просто раздавить его, правда? Ну, попробуй ещё раз. Следующий удар уже кулаком. Словно рассерженный ребёнок. Каменный пол под ногами крошится как скорлупа. Итер отталкивается от него мощным потоком ветра, легко ныряет между рук. Автоматон пытается поймать его и раздавить как муху. Но ловить Итера всё равно что ловить ветер. Итер и есть ветер. Он легче воздуха и смертоноснее шторма. Ноги двигаются сами, будто каждое движение — часть танца, который Итер давно заучил. Он знает все шаги и повороты. Знает, на какой секунде его попытаются схватить, раздавить, заморозить, сжечь. Он отталкивается от плеча автоматона, вонзая меч в стык шеи. Лезвие входит недостаточно глубоко. Огромная рука снова пытается прихлопнуть его. Итер отскакивает. Но он повторит всё снова. И снова. И столько, сколько потребуется. Автоматон замахивается. Итер делает резкий рывок. Но автоматон бьёт не в него. Огромная глыба льда летит прямо в Странника, а он всё ещё слишком в себе, чтобы замечать такие мелочи. Итер не успевает испугаться того, что не успеет. Ноги всё ещё двигаются сами собой. Мышечная память, рефлексы, точный расчёт. Анемо и электро вместе помогают развить такую скорость, что ты не можешь дышать. Мир размывается по краям, замирает в одной секунде. В этой секунде нет ничего кроме ледяного хруста, холода и боли в перегруженных мышцах. Осколки льда валятся на пол, Итер рядом не валится, всё же приземляется прямо перед Странником, тяжело припав на одно колено. Всё же перед второй битвой с почти божеством за месяц телу Итера неплохо бы побольше отдыхать. — Но угадай, кто не давал мне спать ночами? — тяжело выдыхает Итер, быстро глянув на Странника. Слышится оглушительный треск электричества. Огромный сгусток электро-энергии наливается силой между ладонями автоматона. Итер думает, что нужно схватить Странника, броситься в сторону, увернуться, нужно двигаться, двигаться, двигаться… Кожу у виска обжигает чужим теплом. — Но это же были лучшие ночи в твоей жизни, да? А может, всё же стоило дать льдине его раздавить? Итера ослепляет на несколько мгновений. Он бы подумал, что умер. Быстро и безболезненно. Но Итер тоже перестаёт верить в простые и безболезненные способы. Хотя, пожалуй, было бы иронично, если бы смерть обняла его рукой того, кто пытался убить Итера чаще других. Дымящийся след от лазерного луча дымится чуть сбоку. Странник — Сказитель? — одной рукой обнимает Итера поперёк торса. Его рука на контрасте с нагревшимся воздухом кажется прохладной. Кожа, ещё пропитанная электро, ощущает любой контакт особенно остро. Итер не может решить: его выбор гардероба — ошибка или лучшее решение в жизни. Странник одной рукой действительно обнимает Итера, а второй хватает появившийся прямо из воздуха Глаз бога. Итер никогда не видел, как это происходит. Вряд ли всегда так пафосно. Вокруг Странника вихрятся ветра, разгоняя дым и ледяную крошку. Из туманного марева выплывает огромный силуэт автоматона, раскрывающего свои руки, словно лепестки ужасающего цветка. — Знаешь, — говорит Итер, — ты сейчас выглядишь как главный герой с обложки дурацкой лайт-новеллы про избранного сильнейшего мага. — В духе «я и моя красотка-блондинка пафосно стоим»? — усмехается Странник. — Да. Мне всегда казалось, что герои своими красотками будто прикрываются. — У них таких красоток много. Одной больше, одной меньше. Странник размыкает объятия. Итер немного разочарован, но не может перестать улыбаться. Потому что кто-то кое-что знает о лайт-новеллах. А ещё кто-то — совершенно, совершенно невыносимый — вернулся. Странник становится перед Итером, и вокруг закручивается сердцевина урагана. Дышать становится трудно. Любой нормальный человек уже бы потерял сознание, лишившись воздуха в лёгких. Хорошо, что Итер не нормальный человек. Покрутив в руке Глаз бога, Странник поднимает взгляд на автоматона. Усмехается. Выдыхает одно короткое: — Умри.***
— И ты правда не смог сам разделаться с этим? — Странник презрительно смотрит на поверженного автоматона, образ которого стремительно тает. — Хотя чему я удивляюсь? Хорошо, что твоих посредственных сил хватило на то, чтобы продержаться без меня первые минуты. — Нахида, — зовёт Итер, — если я очень хорошо попрошу, ты пустишь меня в Ирминсуль снова? Мне нужно стереть кое-какие данные. Так, чтобы больше никто и никогда их не нашёл. — О да ладно, ты сам хотел меня вернуть. — Все совершают ошибки. Если меня попросят назвать главную ошибку в жизни, назову тебя. — Всегда знал, что я для тебя номер один, — самодовольно улыбается Странник. — А вторым в списке будет рождение? — Твоё? Да. Они смотрят в глаза друг другу секунду, две, три и отворачиваются. И как только Итер мог думать, что влюблён в него? Бред. Помешательство. Помутнение. Побочный эффект от зависимости. Но теперь-то Итер точно бросил. — Ты правда вернул себе все воспоминания? Ты… тебе не больно? — спрашивает Итер, ожидая в ответ очередную колкость. — Уже нет. Не переживай из-за пустяков, — на удивление спокойно отвечает Странник, будто они полминуты назад не расписывали, как терпеть друг друга не могут. — Жалеешь? — О том, что узнал? Нет. Мне ничего не удалось изменить, но всё же лучше знать правду, чем жить во лжи. — Ты прав, — вздыхает Итер, поворачиваясь обратно к Страннику. И режется о его самодовольную улыбку. — Как и всегда. О Архонты. — Вы закончили? — осторожно спрашивает Нахида, будто сомневаясь: ей сейчас не стоит мешать или она обязана вмешаться. — Пару минут, — просит Итер, — нужно ещё кое о чём поговорить. — Тогда оставлю вас наедине, — Нахида снова понимает всё быстрее и лучше всех. Потому что Странник явно не догадывается, о чём Итер хочет поговорить. Хотя мог бы. В конце концов Итер вроде как ему в любви признавался. Ну то есть не совсем ему. Не напрямую. Опосредованно. Не то чтобы ему нужен был какой-то ответ — Итер боится его настолько же, насколько хочет получить, — не то чтобы он правда чего-то ждал — разве что того, что Странник его не совсем уничтожит, хоть что-то оставит, — просто Итер не любит недосказанности, — поэтому давайте он уже получит свой жестокий отказ и порцию унижений вдогонку и пойдёт лежать лицом в подушку ещё пятьсот лет — и пусть на этом всё кончится. — О том, что я сказал тебе, когда ты ещё не вернул воспоминания. И о том, что было во снах. И Ирминсуле… — А что было? — спрашивает Странник. Итер думает, это какая-то форма издёвки. Вроде как давай, скажи это, скажи это вслух. Но потом понимает: Странник не притворяется. Он смотрит на Итера с чистейшим непониманием. — Ты не помнишь, серьёзно? Странник пожимает плечом. — Прошлая личность уничтожена. А сны и Ирминсуль… помню об этом, как о факте, но не конкретные события. Кажется, для людей нормально забывать сны, нет? — Вполне, — Итер сам удивляется, какой у него бесцветный голос. Конечно, Странник не помнит то, что ему даже не снилось. Что снилось не ему. Сны Итера — его проблемы в конце концов. Его проблемы и его боль. Итер перестаёт верить даже в трудные способы. Если подумать, Странник оказался самым страшным его врагом, потому что какими-то невероятными образами ухитрялся каждый раз убивать Итера по-новому.