Убийца всё знает

Скарамучче даже после всего этого времени никак не удается привести мысли в порядок. Нужно немного отдохнуть. Прекратить постоянно думать об этом. А теперь еще и она здесь нарисовалась… Каким-то образом ей удалось выбраться из больницы. Каким-то образом, несмотря на черепно-мозговую травму и возможное сотрясение, она укатила на чужой машине на ночь глядя, а теперь вот сидит на пассажирском сиденье его «Лендровера». Надо бы позвонить Тейлор. Надо хотя бы отвезти ее обратно в больницу. Но блин, он терпеть не может детектива-сержанта Тейлор, и никогда не терпел! Та цепляется за свое расследование, как какой-нибудь вонючий бюрократ за свое кресло, ни на шаг не отступая от самого очевидного подозреваемого. Никого при этом не видит и не слышит, достучаться до нее абсолютно нереально. Ну а эта женщина, Джессика Либерман? Выражение ее глаз ему знакомо. Эти растерянность, горе, страх — смешанные с упрямой решимостью. Он помнит, каково это и насколько в самом начале он сам нуждался в том, чтобы кто-то просто был рядом. В чьем-то тихом присутствии, чтобы справиться с грызущим душу одиночеством. С той оторванностью от всего вокруг, которую до сих пор чувствует. Даже здесь. Он так долго оставался совсем один! Но при всем своем отчаянном стремлении поговорить — с ней, с кем угодно, с любым человеком, который готов слушать — Скарамучча ничего не говорит. Просто прикуривает очередную сигарету и сосредотачивается на дороге впереди. Они едут в ржавом «Лендровере» в полном молчании. То и дело Джесс бросает взгляды в сторону Скарамуччи, желая, чтобы тот заговорил, но не осмеливается открыть рот. Где-то через четверть часа езды он встречается с ней взглядом. Бурчит: — Хватит на меня пялиться. — Скажи, почему ты мне веришь? Та тетка-детектив в больнице говорила, что, по-твоему, тут есть некая связь с каким-то другим делом… Парень бросает в ее сторону колючий взгляд: — Так ты все слышала? — Скажи мне! Он колеблется, а потом сворачивает с дороги. Заруливает на какую-то темную колею и останавливает машину. Вырубает мотор. Джесс смотрит в боковое окошко и в наступившей тишине вдруг сознает, насколько далеко она от всех и вся и какая она дура. Скарамучча наклоняется к ней, и ее рука уже хватается за внутреннюю ручку дверцы — скорее бежать! — но он тянется к коврику перед задним сиденьем и вытаскивает оттуда черный рюкзак. Джесс тяжело дышит, и он замечает, что она уже собралась сделать. Пренебрежительно косится на нее. — Чёрт! — бормочет он. Опять примолкает. — Ты что, вообще по жизни дерганая? Джесс бросает взгляд на рюкзак. Что у него там может быть? Мертвое животное? Отрубленные пальцы? — Не знаю, — нервно отвечает она. Скарамучча секунду сердито смотрит на нее, а потом открывает верх рюкзака. — Все это началось два года тому назад, — говорит он. Вытаскивает из рюкзака потрепанную картонную папку, кладет себе на колени, открывает. Другой рукой включает плафон освещения салона. — Меня вызвали на место преступления — удушения женщины, которую явно связывали и пытали перед тем, как убить. — Скарамучча перебирает в руках стопку листков, в которых Джесс узнает полицейские фото с места преступления, и передает ей одну. Она ахает. Видит залитую режущим светом бледную кожу, темные синяки. Лицо с закрытыми глазами. — Двадцать один год, официантка из одного местного кафе. Ее звали Лиза Маршалла. Джесс смотрит еще раз. Тело обнажено, на шее, запястьях и лодыжках ясно видны следы от веревки. — Так ты и вправду детектив? — спрашивает она. — Был, — мрачно отзывается Скарамучча. И быстро продолжает: — Потом нашли еще два тела. Передает ей новые фото. Еще две женщины. Мертвые. При их виде Джесс передергивает. — Дарья Илиан и Эйта Миран. Подвергнуты пыткам, задушены. Говорит он так, будто снимает камень с груди — слова, которые давно не произносились, изливаются потоком. Поворачивается и смотрит на нее. — Всего трое. Явно серийный убийца. — Я не слышала ничего такого в новостях, — говорит потрясенная Джесс. — Как так вышло? — Мой шеф волновался, как бы огласка не стала рекламой убийцы, не подстегнула его. Так что мы действовали по-тихому. Но тут подвалили еще преступления из категории особо тяжких. Два изнасилования, сопряженные с незаконным проникновением в жилище, длинные и жестокие. Поначалу мы не подумали, что тут может быть связь. — А она была? — Скарамучча кивает. — Обе жертвы что-то слышали в своих домах незадолго до нападений — похоже, что к ним кто-то проникал заранее, чтобы разведать обстановку. На клумбах были обнаружены отпечатки подошв с рисунком в виде звездочек — как выяснилось, давно снятых с производства адидасовских кроссовок, — и точно такие же следы нашлись возле тела Эйты Миран. Но это было странно. Убийцы обычно не деградируют, что касается тяжести совершенных преступлений. Начинают с пыток и изнасилований, а потом начинают убивать, когда обретут уверенность в себе. Но не скатываются назад. Так что мы подумали, не было ли еще каких-то убийств, на которые мы в свое время не обратили внимания. Джесс откидывается на спинку сиденья. Это ей снится — все это перечисление случаев смерти и насилия? Но как это может быть связано с ней? Парень достает еще фотографии; лицо у него мрачное. — Вот еще два, тот же почерк — задушены. — Зернистые, темные фото, тела даже трудно различить. — Несколько лет назад. Но в двух разных графствах, так что никто не углядел связи. Не раскрыты. — И что в итоге? — Мы объединили их в одно производство, создали межведомственную спец-группу. Но ничего не нашли. И все опять затихло. Вот до этих двоих. — Он опять тычет пальцем. — Ребекка Джонсон и Изабель Ричардсон. Обе — сексуальные работницы, как сейчас принято выражаться. Оглушены ударом по голове — эксперты считают, что молотком, — после чего зарезаны. — Тут все по-другому, — говорит Джесс. — Да, по-другому. Но в Англии целое множество нераскрытых насильственных преступлений. Особенно если учесть, что большинство убийств совершается теми, кто был знаком с жертвами… — Скарамучча задумчиво смотрит на нее. Она начинает поеживаться в остывающей машине и обхватывает себя руками за плечи, но он вроде этого не замечает. — Потом год назад еще одно вторжение в дом, — медленно продолжает Скарамучча. — Семейной пары. Им угрожали пистолетом, светили фонариком прямо в лица. Их разделяют, связывают. Женщину пытают. Несколько часов. Скарамучча не повышает голоса, говорит медленно, взвешивая слова. — Мужа жестоко избили и оглушили ударом полена. Когда он очнулся, его жена была уже мертва. Забита до смерти тем же самым способом; руки у нее были связаны шнуром от занавески. Он ненадолго примолкает, и Джесс видит, как на челюсти у него ходят желваки. Ясно, что эти нераскрытые преступления дорого ему обошлись. — Если бы мы поймали этого типа до того, как… — Скарамучча опять умолкает, и Джесс остается лишь представить, какое чувство вины он испытывает, зная, что его служебным долгом было не допустить подобной трагедии. Детектив набирает полную грудь воздуха, потом смотрит на нее. — Но тут след опять остывает. — И с тех пор ничего? — недоверчиво спрашивает Джесс. — Целый год ничего подобного? Скарамучча качает головой: — Ничего, пока мне вчера вечером не позвонили — один погибший при пожаре частного дома. Подозрение на поджог. Подозрение на убийство. В желудке у нее закручивается тугой узел. Это про ее дом. Про ее мужа. Ее начинает мутить. Джесс знает, что это не она устроила пожар, но до сих пор предполагала, что это просто роковая случайность. Какой-нибудь подросток на спор подпалил дверь первого попавшегося дома, и ситуация вышла из-под контроля. Или из мести, если их с кем-то спутали… Хотя в этих случаях пожар вряд ли бы смог так быстро распространиться. — Сомневаюсь, что тут есть какая-то связь, — запинаясь, произносит Джесс. Скарамучча вытаскивает из кармана куртки телефон, прокручивает что-то на экране и сует ей под нос фотографию. Она машинально отдергивается, но на сей раз фотка совершенно невинная — женская сережка в виде полумесяца, зеленые и голубые искорки на серебре. — Это твоя? Джесс мотает головой. — Точно? Она смотрит еще раз. — Да, точно. — И примолкает. Не хватает духу спросить. — Это нашли прямо за вашей входной дверью. Джесс открывает и тут же закрывает рот. Скарамучча смотрит на нее. — Эта висюлька принадлежала последней жертве пыток. Я уверен, что ее намеренно туда подбросили. — Но зачем? — А вот этого я не знаю. Он протягивает руку под руль и опять заводит мотор. И тут до нее доходит, про что был тот телефонный звонок. — Еще один случай? — спрашивает она. — Мы едем на место преступления? — Я, но не ты. Ты останешься в машине, — бросает Скарамучча. И, не дожидаясь согласия, газует, и они вновь оказываются на дороге. *** Шоссе превращается в автомагистраль с разделительной полосой, а потом в городок. Джесс по-прежнему держит в руках фотографии и еще раз просматривает их на ходу — в свете улетающих назад уличных фонарей перед глазами мелькают страшные образы. Смерть. Разрушение. Убийство. Какое это может иметь отношение к ней? Страх берет свое, и она опять не может удержаться от слез. Кто мог желать смерти ее семье? Что в них было такого, чтобы нацелиться именно на них? Работа у Патрика скучная, сидячая, а она сама всего лишь обычная домохозяйка… Джесс совершенно сбита с толку. Она прочла больше книг, отсмотрела больше телевизионных программ на эту тему, чем может сейчас сосчитать — преступления века, раскрытые и нераскрытые, серийные убийцы и насильники, криминалистика, криминальная психология, — но прямо сейчас толку от этого ни на грош. Хотя все, что она только что услышала от Скарамуччи, могло быть запросто скопировано со страниц одного из интернет-сайтов, посвященных реальным преступлениям, где доморощенные расследователи пытаются преуспеть в том, в чем так и не преуспела полиция. И ее собственная голова представляет сейчас проблему: если двинуть ею чуть побыстрей, сразу мутит. Ясно, что там что-то не в порядке. Но сейчас не время беспокоиться на этот счет. Меньше чем сутки назад она находилась у себя дома, с дочерью и мужем. А теперь, замерзшая и промокшая, сидит в потрепанном «Лендровере» с человеком, про которого ровным счетом ничего не знает, — и едет к месту еще одного убийства. Джесс никогда не видела мертвецов — по крайней мере, в реальной жизни. Но все равно упорно цепляется за этого человека, будто у него есть некое решение для того ада, которым теперь стало все ее существование. *** Едут около часа, пока Скарамучча не притормаживает на какой-то пригородной улочке. Симпатичный райончик — большие дома, косящие под ар-деко, ограды с воротами, на широченных подъездных дорожках — «Дискавери» да «Эвоки». Джесс смотрит на своего спутника: он внимательно присматривается через ветровое стекло, явно отыскивая кого-то. Открывает дверцу, как только какой-то мужчина подходит к ним по обочине, Этот человек постарше, с лысой головой, круглым животом и угрюмым выражением на лице. Скарамучча опять бросает взгляд на Джесс. — Сиди здесь. — Видит, что она собирается что-то возразить. — И никаких разговоров. Сиди, я сказал. Выбирается из-за руля и встает перед подошедшим мужчиной, который сердито смотрит на него. Они достаточно близко, так что Джесс все равно слышит их разговор. — Пора уже это прекращать, — шипит мужчина. — Ты что, по гроб жизни мне будешь тот единственный косяк припоминать? — Когда все закончится, Алан, вот тогда и прекращу. Мужчина смотрит на Джесс сквозь ветровое стекло «Лендровера». — Она останется здесь, — говорит Скарамучча, адресуясь скорее к ней, чем к своему собеседнику. Оба быстро уходят по обочине. Джесс некоторое время наблюдает за ними, а потом открывает дверцу и движется следом. В жопу Скарамуччу! Ей нужно самой все увидеть — убедиться, что все это и впрямь происходит в действительности. Это ее жизнь, ее кошмарный сон! Когда детектив и его спутник останавливаются возле большого белого фургона, она быстро прячется за одним из припаркованных на дороге автомобилей. Издалека ей видно сине-белую ленту, трепещущую в темноте. — Ну что тут у нас? — слышит она голос Скарамуччи. Алан наклоняется в проем между открытыми задними дверями фургона и передает ему что-то белое. Джесс наблюдает, как тот облачается в защитный комбинезон, после чего оба мужчины уходят. Дожидается, пока они не отойдут на достаточное расстояние, а потом подбегает к фургону и тоже влезает в такой же костюм — огромный, мягкий, липнущий к телу, натягивает поверх кроссовок бахилы, а на руки — голубые перчатки. — Натуральная бойня, — слышит она слова Алана, пока крадется вслед за ними. — Все в кровище. — Думаешь, это он? — спрашивает Скарамучча, и Алан пожимает плечами. — Давненько я такого не видывал. Судмедэксперта еще ждем, но все и так понятно. Из особо тяжких недавно были, уже уехали. Ничего особо не сказали. Джесс наблюдает, как они надевают маски на лица, а потом накидывают на головы капюшоны. Следует их примеру. Во всей этой амуниции она вдруг чувствует себя в безопасности — совершенно неотличимой от других людей, запрудивших дорогу. Ширкая штанинами из тонкой синтетики, они идут в сторону дома и останавливаются возле полицейского ограждения. Дежурный смотрит, как Алан подныривает под ленту и расписывается в ярко-синем журнале, после чего оборачивается и взмахом руки подзывает Скарамуччу. — Он уже зарегистрировался, — слышит Джесс бормотание Алана, и оба быстро идут к дому. Джесс ждет. Подумывает, не назваться ли каким-нибудь вымышленным именем — в надежде, что дежурный не потребует предъявить документы, — когда за спиной у нее возникает большая толпа шумно переговаривающихся между собой криминалистов в одинаковых белых комбинезонах. Она внедряется в самую середину однородной группы, пока они перешучиваются с охранником, по очереди расписываясь в журнале. После этого тот взмахом руки приглашает всех проходить, и вот она уже внутри. Это настоящий особняк, с длинной подъездной дорожкой, ведущей к парадному входу. Джесс видит свет, падающий из открытой входной двери, и суетящихся возле нее оперативников — кто входит, кто выходит. Лужайка усеяна маленькими угольниками из желтого пластика с написанными на них цифрами; то и дело мигают всполохи фотовспышки. В темноте все это выглядит какой-то фантасмагорией, и Джесс чувствует, как по спине у нее бежит холодок. Слева от них стоит автомобиль — водительская дверца распахнута, кто-то склоняется над сиденьем. Прибавив шагу, она уже почти догоняет Скарамуччу, когда Алан показывает рукой на машину: — Первый вон там. Парнишка, восемнадцать лет. Застрелен. Стреляли несколько раз, хотя и практически в упор. И еще ножом добавили. Пока еще непонятно, в каком порядке. Джесс не может отвести взгляд от автомобиля, представляя, что там может твориться внутри. Но тут чувствует у себя на плече чью-то крепкую руку. Поднимает глаза и видит перед собой взбешенный взгляд Скарамуччи. — Какого хера? Я же сказал оставаться в машине! — Я с тобой. Я — часть всего этого. — Знаешь что… — Знаю. Он сверлит ее взглядом. Улавливает непокорное выражение ее глаз над защитной маской, почти полностью закрывающей лицо. — Ладно, — буркает наконец Скарамучча, пусть даже Джесс ясно, что это совсем не так. Но она понимает: ее спутник не может позволить ей устроить сцену и привлечь всеобщее внимание к тому факту, что вообще-то им обоим не положено тут находиться. Остановились они у входа в большой белый шатер, поставленный справа от дома. Алан, который наблюдал за их перепалкой, теперь злобно поглядывает на обоих. — Насчет нее мы не договаривались! — шипит он парню. — Договоренность у нас сам знаешь какая. — Скарамучча нависает над ним — он может и не крупней и сильней толстяка, но его взгляд прожигал насквозь. — Ты тогда здорово обосрался, и если б не это… — Он качает головой. — Просто делай, что я говорю, и когда все это закончится, ты меня больше не увидишь. Алан несколько секунд выдерживает взгляд Скарамуччи, а потом опускает глаза, пятится от него. Устало приподнимает полог шатра, и детектив заныривает внутрь. Когда Джесс проходит мимо Алана, Скарамучча опять хватает ее за руку. — Ты точно хочешь это увидеть? — спрашивает он, и она кивает. Но ничто не способно подготовить ее к тому, что ждет внутри. Тело — женское, насколько может судить Джесс, — лежит прямо на земле. На него нацелены несколько переносных прожекторов на треногах, и в их ярком свете выражение на лице женщины кажется какой-то жуткой гримасой. Куда ни кинь взгляд — повсюду кровь. Белая ночная рубашка женщины, порванная в клочья, вся пропиталась ею. Трава вокруг заляпана красным. Джесс чувствует головокружение и сознает, что перестала дышать. Заставляет себя втягивать воздух маленькими глотками. — Тело мы, естественно, не трогали, — говорит тем временем Алан. — Но, скорее всего, смерть наступила вследствие многочисленных проникающих ранений, предположительно ножевых. Навскидку я бы сказал, что ее пырнули как минимум раз тридцать. — Причем куда ни попадя, — бормочет Скарамучча, и Алан кивает. — И это ещё не все. Чуть дальше — второе тело. Лицо обезображено до полной неузнаваемости, но по волосам и одежде Джесс может предположить, что это мужчина. — Многочисленные тупые травмы головы, плюс вроде как еще и ножевые раны, хотя не исключено, что и огнестрельные — соседи сообщали, что слышали выстрелы, — бормочет Алан. — Похоже, он пытался убежать. Бедолага… Долго они тут не задерживаются. Алан выводит их обратно во тьму. Показывает на дом. Они поднимаются по широким каменным ступенькам. Входят в прихожую. Дом просто невероятный. Глаза Джесс постепенно привыкают к яркому свету, и она может различить загибающийся винтом лестничный пролет, каменные полы, фотографии улыбающейся пары на стене. Разложенные криминалистами пластиковые подкладки, на которые можно наступать, скользят по мрамору — пол уделан кровью и грязью с улицы. Алан на ходу тычет в комки грязи рукой. — Группа быстрого реагирования насвинячила, — бурчит он. — Теперь пригодных для опознания следов нам не видать. Коридор приводит к двойным деревянным дверям, оставленным приоткрытыми. Алан затянутым в перчатку пальцем открывает их пошире, и Джесс останавливается как вкопанная. Гостиная располагается в двухсветной пристройке, дождь начинает стучать в световые окна в крыше. Джесс видно, что не так давно это была со вкусом и довольно минималистично обставленная комната в бежевых и кремовых тонах, но в данный момент здесь царит полнейший хаос. Кофейный столик перевернут, диван сдвинут вбок, в беспорядке и все остальные предметы меблировки. И практически на всех поверхностях — кровь. Кровавые брызги на стенах. Бурые мазки и потеки на кремовой обивке кресел. Огромная красная лужа расползлась прямо посреди комнаты, где кучей лежат мертвые тела. Запах какой-то чужой и тревожный. Кислый и металлический, он застревает прямо в ноздрях. Даже в маске Джесс почти что чувствует его на вкус, и в горле перехватывает — она быстро подносит руку ко рту. Тел два. В самом центре комнаты расчищено свободное пространство, и они лежат там практически друг на друге, мокрые и окровавленные. Джесс замечает белый шнур, свисающий с потолочной балки у них над головами и обернутый вокруг шеи обоих трупов. Руки у одного из них связаны. — А они… Их… — начинает было Джесс, показывая на шнур, но Алан мотает головой. — Мы их так и нашли. И никаких явно выраженных странгуляционных борозд у них на шеях, так что о повешении речь не идет. Похоже, это мужчина и женщина. И похоже, что… Джесс подступает чуть ближе, чтобы получше приглядеться. Скарамучча вытягивает руку, чтобы остановить ее. — А она… — начинает Джесс. Едва может заставить себя произнести это. Скарамучча медленно кивает, прищурив глаза. Руки женщины тоже связаны за спиной, тело все в крови. Она неуклюже завалилась вперед, но Джесс все равно различает ее выпирающий живот. Она была беременна. У Джесс начинает кружиться голова, к горлу подступает тошнота. Она ощущает собственное горячее дыхание под защитной маской. Вся эта кровь, вся эта зверская природа нападения — это одно, но связывать и убивать беременную женщину... Это варварство. Безумие. Она припоминает, что чувствовала, когда была беременна Элис. Джесс тогда пошла бы на что угодно, только чтобы защитить свое не родившееся еще дитя. Господи, что же творилось в голове у этой женщины в тот момент? Умоляла ли она, просила ли пощадить ребенка? Джесс смаргивает с глаз слезы и отворачивается от мертвых тел. — Могло быть и хуже, — говорит Алан, и Джесс быстро переводит на него взгляд. «Это как?» — думает она. Как именно это могло быть хуже? Алан тем временем продолжает: — Вчера вечером здесь могли оказаться еще двое гостей, но они в последний момент передумали. Заглянули сегодня днем принести извинения и нашли тела на лужайке. И еще один малый, лет девятнадцати, оставался у бабушки во флигеле. — Выходит, есть свидетель? — спрашивает Скарамучча, но Алан мотает головой. — Пьяный в сопли. Отсыпался. Сказал, что ни фига не слышал. — А флаг тут зачем? Диван прямо за мертвой женщиной укрыт огромным американским флагом. Ярким, цветастым. Джесс кажется, что он положен здесь намеренно — ткань тщательно расправлена, края выровнены, как по нитке. Это единственная вещь во всей комнате, на которой нет ни капли крови. Алан смотрит на него. — Пока точно не знаем. Есть пара версий... Может это другой убийца? Не тот который убивает в последнее время. Но прежде чем они успевают спросить конкретнее, вдруг слышат за спиной какую-то суматоху. Люди расступаются по сторонам, когда в комнате появляется еще одна фигура в белом комбинезоне. Выглядит этот человек в точности как и все остальные, но явно пользуется авторитетом на месте преступления. Скарамучча оттаскивает Джесс назад. — Кто-нибудь их трогал? — кричит вошедший. — Не, никто, — отвечает Алан. Мужчина удовлетворенно кивает и присаживается рядом с трупами на корточки. Плечи его опадают, когда он видит женщину. Джесс слышит, как он приглушенно чертыхается. Скарамучча похлопывает ее по плечу и показывает рукой на выход. Она идет вслед за ним. И, едва только они оказываются за пределами гостиной, чувствует, что ее тянут за рукав — ее останавливает Алан. Толстяк смотрит, как Скарамучча выходит из дома, а потом поворачивается к Джесс. — Послушайте, — говорит он. — Я понятия не имею, кто вы такая или что тут делаете. Но вот что я вам скажу: не позволяйте ему втягивать себя в эту высокую миссию. Скара уже так глубоко увяз, что уже и не представляет, где верх, где низ. Я тону вместе с ним — и в этом столь же моя вина, как и его, — но вы вроде в таких делах человек новый. Не позволяйте ему забрать все, что у вас еще осталось. Джесс хмурится. — Да у меня и так уж довольно много чего забрали, — отзывается она и сразу же движется дальше. Выйдя из дома, она не видит ничего, кроме крови. Кровавых отпечатков ладоней. Мазков и потеков. Фотограф снимает очередную улику на наружной стороне входной двери, и та притягивает ее взгляд. Там что-то написано. Ярко-красные размашистые росчерки, и она может лишь предположить, что это тоже кровь. Джесс замирает на месте и неотрывно смотрит на эту надпись. На слово «СВИНЬЯ», большими буквами намалеванное на двери. Так странно.