Всюдность пожирающих нефть

      При разрушении вентромедиального ядра гипоталамуса крыса умрёт от истощения, чувствуя бесконечное насыщение.       При разрушении латерального ядра гипоталамуса крыса впадёт в ярость и умрёт в попытке сожрать саму себя, пребывая в ожирении и бесконечном голоде.       Эксперименты на животных, в том числе человеке, изуверски. Эксперименты на бактериях — уже биоинженерия. Значит ключевым показателем является наличие нервной системы и способность регистрировать нервные импульсы, следовательно, к ощущению. А ведь без освежеванных лягушачьих лапок сложно было бы показать и доказать существование животного электричества. Когда-то случайная судорога перевернула представление о жизни.       Кстати говоря, потенциал покоя регистрируется с отрицательным знаком. И вот ведь незадача: тело будто бы мертво, но не тут-то было — живо!       Смерть равно нулю, между прочим.       Агна выносит обнуление каждой клеткой, пребывая в самоощущении бактерией, причём какой-то патогенной, типа чумной или туберкулёзной, только поражающей не всех вокруг, а себя.       Неправильная какая-то бактерия.       Или серобактерией, когда внутренности исторгают кислоту. Агне кажется, что в нутре гейзер, а не комок мышц и слизи. Тогда она закрывает глаза и дышит ртом. Это помогает, и теперь Агна тонет в тупой боли, кажущейся во всём теле, но на деле только в бёдрах и затылке.       Отбойный молоток, а не комок крови и нервов, ворчит Агна, пока пьёт до омерзения сладкую воду, потому чай невыносимо долго кипятить. Но чайник на всякий случай поставила греться.       С последним глотком выдыхает, и становится дурно. Она просто ложится на стол, ведь никого нет, и почти мгновенно засыпает. Сон вечный, даже очень, пустой и полный, но видится как мгновение. Агна наполнена слабой бодростью.       Натянув шерстяные чулки на ноги и растянутое вязаное платье на остальное, она обувается в рабочие ботинки и ныряет в отцовскую дублёнку, от которой до сих пор несёт корой, а носится так тяжело, как вторая кожа. Агна тихо смеётся.       Вывалившись из подъезда, идёт сразу налево и прямо до просёлка километра три, потом переходит на каменные плиты, положенные до Полуночи, а они целее, чем мир в мире. Под ногами меж них журчит мёртвая вода. Агна всматривается — в ней блестит жёлтый свет от фонарей — и чуть не валится, запнувшись о выступающий край очередной плиты.       — Блять, — стонет и решает, что ничего хорошего.       Теперь пялится только вперёд.       Спустя плиты и ещё один просёлок Агна выходит к магазину, где берёт яблоки и молоко, засматривается на хлеб и сладкие булочки, предчувствуя поток слюны покупает буханку белого, булочки решает не брать.       — С крупами что? — спрашивает Гера, вернувшись, когда чайник надрывисто засвистел.       Они стоят под открытой настежь форточкой, присев на подоконник. Курят.       — Сказала, что не привозили, — шепчет Агна и затягивается, — Выглядит невинно, а у ног мешки шуршат, — выдувает, — Словить крысу надо, да не на что.       — Старая сука, — сплёвывает, — Самая бедная-несчастная, а мы с жиру бесимся.       Агна думает, что такие, как старая сука, имеют право бесится на таких, как мать. Большая квартира, большая зарплата, большие сиськи, вечная молодость на лице и эталонный генотип. А ещё живая матка. Мужчины шьются, а она отшивает. И никто её не понимает и все с неё бесятся.       Бесы кругом, утверждает.       — Бабы на заводе снова завели, что без мужика нынче жизни нет, — продолжая мысли, говорит Гера, стряхивая серость в чёрную стеклянную пепельницу с толстыми стенками. — Непристойности всякие про восстановление популяции, возрождение рабочего класса… Ущербные, видите ли. На уме только одно, — смеется, — да толку стараться — природа всё рассудила.       Агна понимает, почему она злится.       — Снова?       Гера устало смотрит в уличную пустоту, иногда прыгая взглядом по одиночным горящим окошкам да тающим фонарям.       — Всякие сплетни, как всегда, — снова смеётся, — Дуры, ставки делают, когда замуж, за кого, по залёту или любви… Своей-то жизни у них действительно нет.       Смеются вместе. Агна тоже ставит, выйдет ли замуж, по любви или залёту, и кишки сводит судорогой. Решает, что для своих двадцати пяти ей ещё рано.