Всюдность пожирающих нефть

      Концентрация глюкозы в крови и качество зрения находятся в абьюзивных отношениях, или обратной корреляции.       Раньше в анамнезах сахарный диабет встречался столь же часто, что и кашель или температура выше тридцати шести. После Полуночи всё стало неважно — производство многих лекарств, в том числе инсулина, остановилось, а сохранившиеся запасы либо раздали наиболее стабильным особям, — так произошло на Тихом архипелаге, где население едва ли достигало тысячи человек, — либо сохранили для дальнейшего рационального использования — так произошло на побережьях. Дальше пришлось пойти на сделку с совестью.       Отец Агны умер, пробыв двадцать три месяца в гипергликемической коме, перед этим полностью ослепнув; так сохранившаяся часть мира потеряла выдающегося энтузиаста и стояла на грани отката к эпохе открытия Винланда.       У Агны от него осталась только шкура.       В доме нет фотографий, и Агна задумывается, чем на него похожа. Она осматривает себя в высоком зеркале, но как назло клетки нельзя увидеть просто так, а даже если и можно было — нужно смотреть внутрь, а там и ещё глубже.       Различить отцовскую Х-хромосому от материнской непросто.       Агна соглашается, что является мутантной гомозиготой по рецессивному признаку цвета глаз, — иначе ни о каком сером и речи нет, — значит он был, и тут два варианта: либо гетерозиготой с тёмными глазами, либо гомозиготой со светлыми. Ей нравится первый вариант, так как вероятность проявления пятьдесят процентов против ста.       С цветом волос всё проще: меланин из кутикулы можно черпать вёдрами; а ещё, судя по Гере, каталаза потеряет эффективность годам к девяноста. Агна верит в это всей своей остывшей душой.       Обводит пальцами линию подбородка, проступившие за время невольной голодовки скулы, крылья носа. Схватившись за челюсть, вертит лицо во всех измерениях и решает, что ничего исключительного определить не может: гены смешались, если не аннигилировали, выдав новый продукт.       Исключительного не существует — всё детерминировано без подписного согласия на обработку персональных данных.       Агна замечает, что за дни бездельничества волосы отросли на несколько сантиметров. Она медленно разглядывает запаянные кончики волос, пока не находит один секущийся, и с секунду верит, что всё-таки живая.       В комнате неестественно светлеет; снаружи небо краснеет, исторгает мокрый снег, охлаждает обожённую землю.       Закутавшись в одеяло, выходит во двор босиком, петляет меж чёрных лысых деревьев. Холод обжигает ноги от пальцев до середины голеней. Одно из деревьев облюбовали несколько птиц: она похожи на огромные листочки.       Агна размышляет, идентифицирует ли себя птица как птица. Ответ простой и очевидный: нет, потому что животные не способны к самосознанию. Сложный вопрос; каким лёгким он не кажется для человека, — поэтому человек редко говорит, что он животное, — требуется много нейронных связей, большая площадь cortex cerebri. Поэтому, вероятно, они в принципе себя никак не идентифицируют. Оперативная память занята проблемами выживания, поиска пропитания и партнера для спаривания, а не «является ли оперённым динозавром». У карася обыкновенного или безногой ящерицы примерное то же: они идентифицируют сородичей, но не идентифицируют себя как себя, и точно не думают о том, почему не являются лягушками.       Я есть я или не я?       Что есть это я?       Я есть совокупность мыслей, опыта и впоследствии мнения, имеющее сознание, но не являющееся фундаментальной характеристикой, дающейся с рождения, в качестве материального носителя использующая плоть.       Конечно, эта дума есть только у людей, ведь площадь cortex cerebri позволяет им это делать. Ещё, возможно, дельфины, но это узнать теперь невозможно.       Агна видела дельфинов только на картинках. Она знает, что те были способны спариваться не только ради размножения, но и для удовольствия, и завидовала им: оргазм от полового акта тогда был для неё равен чуду.       Агна понимает, что не будь человек до одури любопытен, человечество не страдало бы от переизбытка информации, а умирало простуды.       С кончиной размышлений содрогается и чихает. Упавшие на голову снежинки тают и мочат волосы, делая их чернее тьмы. Упавшие на землю снежинки плавятся и мочат трещины, похожие на порезы. Она задирает голову и долго всматривается ввысь, болезненно щурясь от разъедающего нервы света. Что-то, подобно незримому солнцу, пульсирует и растекается, и когда в глазах темнеет, она жмурится до точек и неуклюже садится на землю, переводя дух, окруживший бесформенной сетью лёгкие, а затем ложится, потому что земля тянет.       Рам нависает над ней так, что тень закрывает её голову и оголённый торс до таза. Сначала он выжидающе смотрит, а затем садится на колени и кладёт её голову на них, а правую руку на её мягкий, провалившийся к позвоночнику, живот. Тогда Агне становится легче и появляется неумолимое желание зарыться, но она только царапает Раму предплечья.       Они встают, когда алые брюки Рама в голенях чернеют, а ступни Агны сереют. Он хватает её под колени и несёт в квартиру, попутно подбираясь к тому, что же со всем этим делать.       Краснота чернеет, скрывая нарастающие тени во тьме. Снегопад прекращается.