среди этой смертной нелюбви.

"господи! помоги мне выжить среди этой смертной любви!" "господи! помоги мне выжить!" – сокращает санвон, а старший смеется. ли растекся по столу, словно жидкость какая-то. неньютоновская. теперь он свободен от цепей гнусной работы, о которой столько лет мечтал. ему так грустно и больно от этого, но ничего не сделаешь - бессилен, словно младенец. пак его по волосам гладит, успокаивая тем, что теперь он может расслабиться и жить так, как хочет сам. вслух сравнивает со своей жизнью. – может быть, мне даже больше повезло, чем тебе! – не может быть, а так и есть. санвон отворачивается, надувшись. делить столько лет почти одну судьбу на двоих, чтобы потом все рухнуло. главное, чтобы между ними ничего не рухнуло, хотя не собирается. все крепко-накрепко держится, не пошевельнется. – поедем в германию на праздниках? – почему именно в германию? – не знаю, хочется, – пожимает плечами младший. раз хочется, так сбудется. даже если рождество - семейный праздник, кто сказал, что они не семья? в семье главное - любовь, а здесь ее отбавляй, ведрами черпай да выливай. поливай деревце, вырастет большое, красивое, с наливными яблоками. красными-красными, как кровь на губах от укусов. и будет все, как в самых сопливых мелодрамах: и солнце иногда пробиваться сквозь белоснежные шторы будет, обжигающее кофе по утрам, а потом ничуть не допитое, забытое на кухне, танцы под любимую музыку друг друга после возвращения с прогулок по берлину. –истсайдская галерея? – задумывается. видимо, предложение хена его заинтересовало. а сам стоит перед хеном в одном лишь полотенце на бедрах, втягивая в себя дым вместе с никотином. пака же даже такой натюрморт перед глазами не смущает. заводит, но не смущает. – ну как мы можем не съездить туда...историческая ценность. да и ты, как ценитель искусства, будешь в восторге. санвон в ответ тепло улыбается. тепло того солнца, что иногда через шторы в их номере прокрадывается к ним, не дотягивает до его улыбки. и действительно, парень был в восторге, как и предсказывал чонсон. сам же он, не успевая за младшим, чуть ли не бегом за ним. а тот с открытым ртом рассматривает граффити, которые его, гипнозу подобая, завораживают. старший вытягивает руку с телефоном, собираясь сделать фото на память. санвон, замечая, начинает позировать рядышком, нежно ладонь на плечо ему кладет, чтобы удержаться, согнувшись. ветерок вону мешает, в лицо дует, заставляет сморщиться. такой прохладный и очень неприятный. чересчур некстати. однако ветер перестает мешать, когда чонсон к нему лицом поворачивается, закрывая собой от потоков, все еще держит телефон на вытянутой руке. как смутило санвона то, что его поцеловали на людях. его довольный парень смотрит на фото с поцелуем, а младший сильнее натягивает на лицо капюшон толстовки. вечером, когда юноша вспомнил об этом моменте, он начал колотить спину старшего, лежащего на животе. – ты! да я! да я чуть со стыда не сгорел! а ему лишь бы хны! – а почему такая фотка есть у всех, кроме нас? я все правильно сделал, – отворачивается в другую сторону, расслабляясь. санвон валится на спину пака, прижимается к ней грудью. тот одним глазком приоткрытым наблюдает за младшим и его хаотичными, непредсказуемыми действиями. ли начинает расцеловывать его лицо, мокрые чмоки оставляя на скулах, веках. в губы попадает и в ответ чувствует поцелуй. и язык на своей нижней губе, который зализывает ранки, полученные несколькими секундами ранее. "господи! помоги мне утонуть в этой смертной любви!"