***
качели заняты. тот плакса сидит на них один, сестра ушла гулять со своими друзьями без него. тупо смотрит в пол, даже глаза не поднимает. что-то со своими пальчиками играется, перебирает их. кофта от красного спортивного костюма на ветру колышется. — санвон, не хочешь с нами? — окликает его хисын. — а почему ты меня не спрашиваешь, вдруг я не хочу, чтобы он с нами был? — чонсон скрещивает руки на груди. хисын аккуратно кладет мяч в ноги, руки в боки, зло смотрит на младшего. — а ты не прихринел? семь лет прошло, как он переехал, а ты все никак не успокоишься. санвон хороший мальчик, а ты задница вредная. — да все-все…пусть играет с нами, только я с ним дружить не буду. он мне не нравится. санвон, даже несмотря на шум ветра, все слышал. слушал и слезы подступали к глазам, а ком к горлу. почувствовав что-то неладное, хисын подбегает к нему и пригинается, пытаясь заглянуть мальчику в лицо. санвон отворачивается, избегает взгляда своего знакомого, чуть ли не уходить собирается, но его останавливают. — чонсон, собака ты такая! а ну подошел сюда и извинился! тот бурчит что-то, похожее на «плакса» и в перевалочку направляется к ним. идти совсем не хочется и извиняться тоже. и он так-то, по его мнению, ничего и не сделал! этот санвон сам виноват, что он плакса и с ним не хочется дружить. — извини меня, просто ты правда мне не нравишься! — извиняется чонсон, может быть не очень правильно, зато честно. хисын отпускает запястье мальчика, берет мяч и замахивается на друга, пытаясь выплеснуть свою злость на его вредный характер. — кто так извиняется! санвон, не слушай его, он придурок. — ничего страшного, — тот смахивает рукавом слезы. — я пойду домой, там сестренка, с ней поиграю. провожая взглядом санвона, хисын все-таки дает чонсону нехилый подзатыльник за скверное поведение.***
хисын с семьей уехал на выходные к родственникам в другой город, а чонсону нечем заняться. он выходит из подъезда нехотя, но делать больше нечего, а дома совершенная скукота. вот бы качели были заняты. прошло одиннадцать лет с тех пор, как их занимает кое-то другой. и если бы они были заняты, возможно, чонсон бы сейчас поменял ход своей жизни и чуть облегчил ее, хотя он не уверен. качели заняты. санвон прислонил голову к трубе, держащую качели, прикрыл глаза и медленно, почти незаметно, качался. в руках был телефон, а к нему подключены наушники. юноша полностью в музыке, он не здесь и нескоро еще вернется. сестры разъехались кто куда на учебу, а санвон теперь точно один. сильный ветер трепет его волосы, ему хоть бы хны. чонсон, словно невидимка, проскальзывает ближе к нему и стоит так минуты две, просто смотрит. странный такой. санвон будто почувствовал чье-то присутствие и чей-то взгляд, открывает глаза и пугается своего наблюдателя, выронив телефон и чуть не свалившись с качелей. старший в спешке поднимает его телефон, пока песком не засыпало, и отдает в чуть холодные нежные руки. — тебе не холодно? — нет, — сухо отвечает санвон. — давай хотя бы в подъезд зайдем, у тебя руки холодные, а кофта тонкая. — я же тебе не нравлюсь всю твою сознательную жизнь, и ты дружить со мной не хочешь, что пристал? — младший нахмурил брови и недовольно пробурчал, глядя прямо в глаза чонсону. тот же губы поджимает и руки в кулаки в карманах своей ветровки сжимает. да, он сейчас понял, насколько санвону было обидно все это время. да, ему стыдно и он хочет это исправить. чонсон магическим образом завел вона в подъезд, и он, как минимум, перестал дрожать, как банный лист. — я очень виноват, прости меня, санвон, — младший смотрит на него снизу вверх, сидя на ступеньке лестницы, от чего у чонсона растет напряжение и волнение. — я не знаю, почему я так себя вел и обижал тебя. на самом деле, ты такой милый, мне очень хочется с тобой… ступор. что хочется? дружить? общаться? любить его, чтобы он любил в ответ? не смотрит на него, хотя очень хочется. смотрит только на электрический чайник, который начинает кипеть, а вода в нем громко бурлить. — у тебя очень странный язык любви. — что? — ты меня ненавидел все детство, а сейчас затащил сначала в подъезд, потом к себе домой, просто для того, чтобы я согрелся. чонсон слышит, как он встал со стула и направился к нему. секунду просто постоял сзади, а потом резко прижался, обнимая со спины. старший нежно, лишь бы не спугнуть, убирает его руки и поворачивается, снова обнимая, но уже так, как хочется. — скажи что-нибудь. — что именно? — ты глупый. что обычно говорят? — я люблю тебя. вместо слов санвон голову на его плечо кладет, глаза прикрывает, показывая, что ему хорошо вот так.***
хисын приехал и первым делом направился во двор. солнце ярко-ярко светит, птицы звонко поют, середина апреля. жарко, хоть в шортах и футболке ходи. так приятно и беззаботно, хоть вместе с птицами запевай. качели заняты. хисын протирает глаза, не веря им. вот бы достать глазные яблоки и промыть под колонкой с водой. — товарищи, а вы, я извиняюсь, что тут делаете? — с недоумением интересуется парень. — сидим, — отвечает санвон, щурясь от солнца, светящего прямо в глаза. — ну я сижу, чонсон стоит. — а-а-а…ну понятно. как мои чонсон и санвон, которые с детства будто кошка с собакой, вернутся, позовете меня. что в мире творится, боже мой… — да стой ты, — останавливает его чонсон. — это мы. мы не ссоримся больше. хисын в большем недоумении, чем он был секундами ранее. он в замешательстве смотрит изучающе то на чонсона, то на санвона. — а у вас есть какие-то занятия, кроме ссор? — ну мы…– начинает санвон, но не заканчивает из-за накатившего смущения. — мы встречаемся. после слов чонсона, старший сначала складывает руки на груди, потом чешет ногтем висок. далее разворачивается, берет забытый баскетбольный мяч и замахивается на обоих. — а раньше мне нельзя было сказать?! все мозги мне выебли с детства, встречаются они блять! уехал на неделю, называется!