Год тигра

      Мо Жань не мог подобрать слов, только стоял и жадно впитывал черты человека, по которому скучал. Когда-то он с трепетом следил за этой морщинкой между бровей, будто от ее глубины зависело, полюбит ли его Чу Ваньнин. Когда-то его вело от красноты в уголках раскосых глаз. Мо Жань представлял, что глаза Чу-лаоши краснеют не от усталости и злости, а от любви к нему. Представлял-представлял и чуть ладони себе не стер. Волосы Чу Ваньнина с годами стали еще длиннее — самое то, чтобы наматывать на кулак или отплевываться в жарких объятиях. Только он ни разу не видел их распущенными. Волосок к волоску — всегда забраны в высокий строгий хвост. Мо Жань с самого начала знал, что ничего не выйдет, потому что Чу Ваньнин с трудом его терпел.       Это была первая и последняя одержимость Мо Жаня. Влюбленностью то чувство точно не назвать. Нежность ученика к учителю чудовищно трансформировалась. Он желал и ненавидел Чу Ваньнина, а тот не собирался ни взглядом, ни единым касанием подыграть сладким фантазиям.       В последний год перед выпуском из школы Мо Жань полагал, что они сблизились, что Чу Ваньнин стал его другом и с теплотой относится к своему нерадивому ученику. Наивный щенок! Тогда Мо Жаню удалось поступить в третьесортный универ, и все им гордились — кроме Чу Ваньнина. Конечно, дядя пригласил учителя Чу на праздник по случаю зачисления, и тот соизволил явиться. Мо Жань тогда так вилял хвостом, так ластился и льнул к нему, будто весь стыд потерял. Но Чу Ваньнин только хмурился в ответ, на горячие объятия не ответил, поздравил сухо и дергался каждый раз, когда Мо Жань дотрагивался до него. Будто брезговал. И щенячье сердце не выдержало.       По правде сказать, в то время Мо Жань еще не понимал сути своих чувств. Он вырос в приюте, а там ему вбили в голову, что настоящий мужчина трахает женщин. Чем больше, тем лучше. Мо Жань этим заветам следовал, хотя и не совсем понимал, в чем удовольствие. Его партнерши, впрочем, тоже не всегда понимали. Опытным путем Мо Жань выяснил, что больше — не всегда лучше, потому что иногда не помещается.       И вот Чу Ваньнин его отверг: избегал прикосновений на празднике, а потом исчез из его жизни и появлялся краткими набегами на день рождения дяди или на Новый год. Тогда-то Мо Жань и осознал свои желания. Но уже успел оскорбиться до глубины души и возненавидеть учителя за холодность. Позже он понял, что Чу Ваньнин вовсе не должен был принять его с распростертыми объятиями, а ожидания, желания и страсти Мо Жаня — исключительно проблема самого Мо Жаня. Но увидев свою одержимость спустя два года разлуки, вспыхнул, точно залитый бензином костер.       Искры побежали под кожей — пойди пойми, это реакция на Чу Ваньнина или беличье бешенство?       — Раздевайся, — сказал ему Чу Ваньнин.       — Совсем раздеться?       — Нужно укол сделать, идиот, — Наньгун Сы нетерпеливо пнул Мо Жаня.       Тот послушно начал раздеваться и по рассеянности переусердствовал.       — Штаны оставь, — Чу Ваньнин сжал зубы. — Колоть буду в плечо.       Сердце Мо Жаня колотилось, как у загнанного зверя. Ненавидеть и проклинать за равнодушие легче легкого, представлять, как затрахаешь врага до жалкой дрожи во всем теле, еще проще. Но попробуйте оказаться лицом к лицу со своей главной эротической фантазией. Когда Чу Ваньнин подошел к нему вплотную и закатал короткий рукав его футболки, Мо Жань шумно сглотнул. Из-за спиртовой салфетки невозможно было унюхать, чем пахнет Чу Ваньнин.       — Уколов боишься?       Мо Жань не успел ответить: прохладные пальцы коснулись кожи, и его захлестнуло жаром и паникой. Эти эмоции показались ему очень странными, будто чужими.       — Зачем Мо Жань приехал? — сказал Чу Ваньнин с непривычным отчаянием в голосе. — Какое же это мучение.       Его губы при этом оставались плотно сжаты. От удивления Мо Жань даже не заметил, как игла вошла в плечо.       «Откуда ты это сказал?» — подумал он.       Ресницы Чу Ваньнина дрогнули в такт с очередной волной чужой паники в груди.       — У меня нет сил на него смотреть, — сказал он, снова не открывая рта.       Если б Сюэ Мэн услышал такой комментарий, точно пришел бы в восторг. Но тот стоял у входной двери и лучился радостью от встречи с Чу-лаоши, ни тени злорадства на лице.       — Долго его лечить будут? — спросила Сун Цютун. — А то я бы пошла.       — Идите, — сказал вслух Чу Ваньнин.       Его голос снова стал бесцветным, будто по-человечески он мог говорить лишь с закрытым ртом. Пока Чу Ваньнин держал в руке пальцы Мо Жаня и обрабатывал рану, Мо Жань слышал тот же эмоциональный голос:       «Ради такой ерунды подвергать жизнь риску, шастать по лесу, залезать на дерево без страховки. Выше моего понимания, — вздохнул он. — Нет, так нельзя говорить. Я могу не одобрять их передачу, но это не значит, что они занимаются бесполезным делом. Если мне не нравится, еще не значит, что они зря придумывают эти истории. В конце концов, я все выпуски видел, и местами было вполне развлекательно».       У Мо Жаня чуть глаза на лоб не полезли:       «Видел все выпуски? При том, что считает нашу передачу ерундой? Он мазохист? Или фанат гения операторской работы Сюэ Мэна? — мысленно фыркнул он. — Все равно в кадре только я и герои передач».       Словно в ответ на мысли Мо Жаня, Чу Ваньнин со вздохом подумал:       «Мо Жаню очень идет быть ведущим. Не зря Чжэнъюн его так хвалит. Смотреть на него в кадре…»       Продолжение фразы Мо Жань так и не услышал, потому что их руки разъединились, а в глазах феникса он по-прежнему видел лишь свое отражение. Он легко мог поверить, что начал читать мысли людей. Может, это от укуса белки или от местной жирной еды? Звучит как бред сумасшедшего, но ему правда хотелось, чтобы Чу Ваньнин так думал. Чтобы он и правда видел все выпуски и думал о Мо Жане. Но как он думал о нем? Как об ученике или…       — Готово, — сказал Чу Ваньнин. — На твоем месте я бы больше не совался в лес к белкам.       Посторонние вышли из дома, и Чу Ваньнин осторожно опустился в жесткое деревянное кресло, прикрыл глаза. Наньгун Сы принялся убирать обрезки бинтов, склянки с мазями и битые ампулы.       Разумеется, когда Чу Ваньнин услышал, что в деревню едет съемочная группа, первая мысль была о Мо Жане. И вторая. И третья тоже. Первая была: «Нет, ни за что!» Вторая: «Хочу его увидеть!» А третья: «Он меня наверняка видеть не захочет».       Вот они встретились, и поначалу Мо Жань правда смотрел на Чу Ваньнина волком, а потом стал какой-то странный. Будто чем-то озадачился. Видимо, это магия уколов, они со всех спесь сбивают. Мо Жань даже задышал, как женщины, которые входят в процедурный кабинет со словами: «Куда ложиться?» Они от иголок в обморок падают, поэтому сразу идут к кушетке и требуют открыть окно. А к дыхательным упражнениям, вроде тех, которые сейчас делал Мо Жань, они приступают на входе в больницу, когда берут бахилы из коробки.       Но какими бы упражнениями ни занимался Мо Жань, те явно не были связаны с выпущенной вчера стрелой.       — Сработало, — Наньгун Сы дождался, пока гости уйдут подальше. — Все-таки классная идея была подкинуть ему подштанники с ва… то есть с тигриной шерстью. Он ничего не чувствует. Осталось только дождаться, пока ваша рана заживет.       — Нет времени ждать, — нахмурился Чу Ваньнин.       Появление Мо Жаня всколыхнуло в нем море жгучих чувств, но он не позволил себе утратить ясность мысли. Два года назад он не из-за пустой блажи оставил престижную работу в пекинской больнице. Его лекарство стало хуже работать, и Цзян Си признался, что запасов основного ингредиента почти не осталось. А где его добывать, он не знал, потому что в последний раз сырье собирали двести лет назад. Реки меняли русла, высыхали и появлялись озера, исчезали и вновь вырастали леса. Если бы не бешеная тяга людей двигать и портить все на земле, Чу Ваньнин метнулся бы в Хэйлунцзян на недельку в отпуск и привез бы отборнейших ингредиентов. Но вот беда — он застрял тут! И не мог вернуться!       Заметив его мрачное настроение, Наньгун Сы спросил:       — Придется отложить поиски еще на год?       — Нет, — отрезал Чу Ваньнин и опустил взгляд, чтобы посмотреть в карие собачьи глаза. — В этот раз мы обязательно успеем. До новолуния и Нового года чуть меньше двух недель. Моя рана не так уж серьезна. Думаю, уже завтра…       — Вы с ума сошли! — рассердился Наньгун Сы. — Знаете, что мы видели сегодня на прогулке?       — О, ты нашел еще зацепку? — оживился Чу Ваньнин.       — Нет! Вы сказали, вас слегка оцарапало. А там на снегу столько крови! Стрела пробила вам крупный сосуд…       — Не преувеличивай. В тигрином теле много крови. Если я сказал, что это царапина, значит, царапина.       — Ну все! Вы под домашним арестом.       — Что? — Чу Ваньнин гневно выдохнул, и звук вышел похожим на грозное шипение.       — Мы проголосовали и большинством голосов решили запретить вам вылазки в лес на семь… пять… нет, три дня!       Поджав губы, Чу Ваньнин воззрился на предательницу-собаку. Что бы ни случилось, она всегда принимала сторону Наньгун Сы, иметь дело с этими двумя было просто невозможно. Мысль о том, что в его собственной жизни такого человека не было и никогда не будет, расстроила его больше позорного домашнего ареста. Подумаешь, арест. Если он захочет уйти в лес, все равно никто не сможет его остановить. Но, наверное, неплохо иметь кого-то, кто сказал бы ему: «Что бы ты ни решил, я буду на твоей стороне». Чу Ваньнин раздраженно вздохнул и полез за заметками, которые дал ему Цзян Си. Надо было срочно делать вид, что он чудовищно занят.       Мо Жань считал себя очень принципиальным человеком. Но мысли о том, что Чу Ваньнин все это время смотрел на него и думал о нем, давали в голову не хуже гаоляновой водки. Рациональную часть мозга он отправил в отпуск, а сам решил уверовать, что годы работы на мистическом канале принесли свои сладкие и сочные плоды. Очевидно, Мо Жань научился читать мысли других людей!       В общем, Мо Жаня понесло. Бежать к Чу Ваньнину с такими заявлениями он трусил, поэтому первым делом решил проверить свой дар на других.       — Сун Цютун, хочешь фокус? — сказал он за ужином.       — Ну?       — Загадай пятизначное число и дай мне руку. Если отгадаю, ты даешь мне сто юаней, если не отгадаю, я даю тебе пятьсот.       — Загадала.       Мо Жань поймал ее руку и зажмурился, всеми своими фибрами и чакрами потянулся к ее мозгу. И тишина, ничего нет. На всякий случай он сказал:       — Ни в коем случае не думай сейчас о числе, которое загадала.       — Долго еще? — спросила Сун Цютун, когда Мо Жань прошел уже все стадии от отрицания до принятия и полез за телефоном, чтобы перевести ей пятьсот юаней.       — Мне кажется, у тебя просто мыслей в голове нет. Ты жульничаешь. А что за число было?       — Пятьсот.       Наученный горьким опытом Мо Жань решил быть осторожней с последующими жертвами и больше не ставил крупные суммы. Только вот ни в голове Сюэ Мэна, ни в голове Ши Мэя он мыслей тоже не обнаружил. Ни юаня не заработал, да еще все кругом стали на него коситься с подозрением.       — Что он там тебе вколол? — поинтересовалась Сун Цютун, прихлебывая бульон из пиалы. — Точно опиаты какие-то.       — Ты так про Чу-лаоши не говори, — с угрозой в голосе сказал Сюэ Мэн.       — Всех судишь по себе, Цютун, — Мо Жань цокнул языком и раздраженно добавил: — Чу Ваньнин святой.       Сун Цютун так и прыснула бульоном во все стороны.       — Ты дурак? Даже у распоследнего монаха хоть раз в жизни были грязные мыслишки… Постой-постой, — она театрально разинула рот от удивления. — Тебе жаль, что он святой?       Сюэ Мэн напрягся. Этот разговор далеко мог зайти, поэтому Мо Жань поспешил перевести его в другое русло. К счастью, он знал пару тем, из-за которых Сун Цютун заводилась с пол-оборота.       Ночью Мо Жань никак не мог уснуть: нюхал стену, высовывал ногу, вертел подушку. Сон не шел. Он все думал и думал, как такое возможно? Что он слышал, когда Чу Ваньнин ставил ему прививку и обрабатывал рану?       «Завтра нужно проверить еще раз, — думал он. — А еще спросить, правда ли я ему не не нравлюсь? Он правда смотрел на меня? Может, он тоже скучал по мне? Конечно, не так, как я. Он-то святой, ему такое и в голову не могло прийти».       От этой мысли Мо Жань неожиданно взбодрился. Если Чу Ваньнину такое даже в голову не придет, значит, можно прямо сейчас бежать к нему. Он не подумает ничего такого и не будет смущен. Может, разозлится, что его разбудили, но это не страшно.       Мо Жань пока одевался, на автомате подумал, что шерстяные трусы на такую встречу лучше не надевать. Прокравшись мимо спящих коллег, он выскользнул на улицу. Через два шага все-таки надел шапку: да, без нее красиво, но Чу Ваньнин все равно не оценит. Единственная улица в деревне была залита серебристым лунным светом, поэтому найти нужный дом не составило труда. В окне горел свет. Вся смелость Мо Жаня улетучилась, и ему пришлось битый час на морозе собираться с силами, чтобы постучать. Он постучал раз, постучал два. Сердце тем временем бешено колотилось в груди.       «Значит, он не хочет меня видеть? Поэтому делает вид, что его нет дома?» Расстроенный Мо Жань напоследок стукнул сильнее, и дверь со скрипом поддалась. Он задержал дыхание и ступил в святая святых — логово Чу Ваньнина. Разумеется, не забыв предварительно разуться. Бардак тут стоял жуткий, и ходить в носках было опасно для жизни. Ясно, почему хозяин не считал нужным запираться на ночь. Да только самого хозяина дома не было. Мо Жань надеялся, что обнаружит Чу Ваньнина сладко спящим и беззащитным, сможет вдоволь насмотреться или даже сделать фото на память. А тут такая подлость. Куда он мог пойти в час ночи зимой?       В банной пристройке Чу Ваньнина тоже не оказалось. Зато Мо Жань нанюхался там мыла с цветочным запахом и прикинул, есть ли в огромной бадье для купания место для двух взрослых мужчин. Увы, чтобы втиснуться туда вдвоем, придется конкретно раскорячиться.       Он вернулся в дом и уже начал беспокоиться, когда на глаза попалась лежащая поверх мусора записка: «Ушел в лес, вернусь к рассвету. Чу Ваньнин». Сначала Мо Жань выдохнул: отлично, не пропал и не умер, а просто сам ушел. Потом мозг начал производить вопросы. Что Чу Ваньнину делать в лесу ночью? И кому он написал эту записку? Кто еще, кроме Мо Жаня, мог зайти к нему ночью в дом? От ревности у Мо Жаня дыхание сперло. Пусть уж лучше Чу Ваньнин будет святым и ничьим, подумал он в ярости.       В этом доме от смутно знакомых запахов в голове забил фонтан порочных мыслей. Вот с этого стола можно все скинуть на пол, чтобы нагнуть над ним Чу Ваньнина и впиться ртом в пульсирующую жилку. Всю дорогу он строил невинность, а на деле кому-то записочки пишет? Может, он и шею постоянно прячет под высокими воротниками, потому что по ночам его кто-то трахает и оставляет метки на коже? Если приглядеться, то и кровать Чу Ваньнина отлично подходила для жесткого траха: грубо и надежно сделанная, устойчивая, с прочными и упругими рейками. Мо Жань заглянул под нее и проверил, сел и попрыгал. Тест кровать прошла. Значит, на ней точно кто-то трахается. Но не спит, потому что места тут на одного и еще половину человека.       «А если это женщина? — Мо Жань уныло повесил нос. — Мелкая какая-нибудь, ростом с собаку. Тогда ей хватит места, чтобы спать».       Женщина — это огромная проблема. Если Чу Ваньнина половые отношения не интересуют в целом, это легко принять. Мо Жань уже принял несколько лет назад. Если у этого святоши просто руки не дошли — за тридцать с лишним лет! — тут есть с чем работать. Но если он абсолютно нормальный мужчина с традиционными взглядами на брак и семью, что тогда делать? Подарить красный конверт на свадьбу и баловать его детей?       В итоге Мо Жань так перевозбудился, что испугался с ума сойти от ревности. Лучше уж переждать у себя, где пахнет мокрой псиной, чем торчать тут и нюхать вещи Чу Ваньнина.       Мо Жань тихо выскользнул из дома и огляделся: вроде не наследил. И тут его сердце подскочило к самому горлу и затрепыхалось там, как бабочка в банке. Это что рядом с поленницей? Чьи это следы?       Забыв о предосторожностях, Мо Жань ринулся к поленнице прямо по снегу. Следы оказались кошачьи. Мо Жань вложил ладонь в этот след, и она поместилась целиком. Выходит, около дома Чу Ваньнина шарился тигр, причем совсем недавно.