Год тигра

      Бывают люди тонкие, как кожа. Бывают сочные и мягкие, как мясо. Горькие, как желчный пузырь, и даже жидкие и текучие, как кровь. Чу Ваньнин родился безупречно белым и твердым, как кость, в прочной броне из гидроксиапатита. На первый взгляд сухой и безжизненный, но хранящий в сердцевине самое нежное, сладкое и вкусное: костный мозг ярчайших человеческих страстей.       С тонкими людьми разговор короткий — на них только дунь, и у них из-за тебя все волоски дыбом. Мясные люди всему миру демонстрируют плотскую натуру. Но добраться до сути костяных людей — задача не из простых. Пути всего два. Их можно разгрызть, сломать и высосать сердцевину, опустошить их до дна. А можно погрузить их в жар, в кипяток, и варить так долго, что их суть сама просочится наружу через мощную броню.       Мо Жань подслушал достаточно мыслей, чтобы уловить настроение Чу Ваньнина по жизни. Тот много чего хотел, но еще больше себе запрещал. Печально, но как бы Чу Ваньнина ни тянуло к Мо Жаню, и сколько бы непристойных мыслей ни роилось в его голове, первого шага от него не жди. И жарких поцелуев — а возможно, и крышесносного секса, и десяти лет совместной жизни — может не хватить, чтобы Чу Ваньнин поверил своему счастью. Мо Жаню оставалось лишь смириться с этим и перейти в режим нежного кипятка. Чтобы варить эту злобную косточку до тех пор, пока они оба не проникнут друг в друга, не смешаются в единое целое.       Поэтому Мо Жань не сильно напирал во время еды. Он гладил под столом лодыжки Чу Ваньнина, хотя очень хотел подняться выше и проверить, не почудился ли ему упиравшийся в живот стояк. Он кормил Чу Ваньнина с рук и снимал невидимые рисинки, хотя очень хотел раскрыть эти губы пальцем и снова ощутить подушечкой шелковый жар языка. Мо Жаня манила смятая постель за спиной Чу Ваньнина, и воспоминания о тяжести на бедрах были свежи. Разговор не клеился, и напряжение снова стало расти.       — Ты хорошо готовишь, — деревянно сказал Чу Ваньнин, и мысли Мо Жаня смешались в бестолковый комок.       Он знал, что готовит превосходно, и знал, что его лаоши не любитель раздавать пустые комплименты. Но не спешил радоваться. Желтый сигнал светофора все еще мигал перед ним, и Мо Жань был уверен, что если возьмет Чу Ваньнина за руку и залезет к тому в голову, все равно не узнает, какой свет зажжется после желтого — зеленый или красный.       — Жду в обмен блюда, приготовленные руками Чу-лаоши, — сказал Мо Жань без единого намека на флирт и широко улыбнулся.       Только Чу Ваньнин в ответ заволновался еще сильнее, нахмурился, сжал губы — и стал поразительно похож на себя из прошлого. Во время их последней встречи в Пекине он выглядел точно так же. Только в прошлом Мо Жань и думать не смел, что за суровым лицом Чу-лаоши прячет сильное волнение. Честно сказать, в тот день… Постойте-ка. Мо Жань знал, что сейчас Чу Ваньнин вспыхивает в его руках и распаляется от любого чиха, но не могло же все начаться на этой неделе? Неужели он уже давно?..       — Доел? — Чу Ваньнин встал из-за стола. — А теперь иди спать, — он заметил, куда смотрит Мо Жань, и добавил: — Не сюда. Ты занимаешь кучу места и пинаешься.       «Это ты пинался, а не я», — обиженно подумал Мо Жань.       Желтый свет долго мигал, но все-таки сменился красным. На пороге Мо Жань с грустью подумал, что кошачье прощание во второй раз не сработает, и задержаться тут не выйдет. Рана от стрелы затянулась, поэтому теперь ни единой мысли из головы Чу Ваньнина не вытянешь. Он истратил все козыри, а долгий марафон терпения только-только начался.       — Тогда до завтра, — улыбнулся Мо Жань.       Уходить ему совсем не хотелось, он замер у двери и ждал, что его начнут выгонять пинками. Конечно, получив сказочный шанс, он собирался продемонстрировать чуткость и благоразумие — эти качества Чу Ваньнин чрезвычайно уважал и ценил. Но когда дело дошло до прощания, решимость стала таять на глазах, Мо Жань неосознанно потянулся к нему.       — Иди уже, — Чу Ваньнин заметил это и жестко пресек все поползновения.       Мо Жань послушно кивнул, стараясь ничем не выдать разочарование. Но стоило ему взяться за ручку раздвижной двери, как Чу Ваньнин схватил его за воротник, притянул к себе и крепко поцеловал — да так, что от давления зубов чуть губы не треснули. Когда они целовались в первый раз, Мо Жань только и думал, как бы не спугнуть Чу Ваньнина. Как бы ни хотелось зажать Чу Ваньнина у стены или придавить к кровати, он наоборот отступал назад, сделал так, чтобы тот сам шел за ним, сам оседлал его бедра и прижимался по доброй воле. На один раз его хитрости и выдержки хватило, но тут Мо Жань не вытерпел.       «Иди ко мне», — вот что хотел сказать Чу Ваньнин. Не нужно было читать мысли, чтобы понять это. И Мо Жань жадно ответил на поцелуй, с довольным стоном скользнул языком меж дрогнувших губ. Выпутавшись из куртки, он толкнул Чу Ваньнина к стене, продолжая жарко целовать, наслаждаясь взаимным восторгом. Хотелось сжать его упругую задницу, поднять на руки, прижать к стене сильнее. Чтобы Чу Ваньнин обхватил ногами талию — обнаженный, влажный от пота и розовый от жара, готовый принять Мо Жаня в себя.       Мо Жань уже напрягся, собираясь подхватить еще одетого Чу Ваньнина под бедра и поднять его в воздух, но тот оттолкнул его с чудовищной силой. Их губы и языки разъединились с тихим влажным звуком, еле слышным за шумом дыхания. В глазах Чу Ваньнина стояло страшное отчаяние — Мо Жань не успел сообразить, в чем причина, и исправиться, потому что его беспощадно вытолкали за дверь прямо в сугроб. Он лежал там совершенно очумевший и возбужденный и пялился в темное ночное небо, пока не продрог.       Куртку Чу Ваньнин ему все-таки вернул. Ни слова не сказал, лишь злобно сверкнул глазами в дверную щель. Ему понравилось слишком сильно или что-то правда не так?       Мо Жань вернулся к себе, лег в кровать, но заснуть так и не смог. Долго ворочался и пыхтел, в итоге разбудил Сюэ Мэна:       — Полночи где-то шлялся, залетел в дом, все на пути посшибал. Лежишь, кряхтишь как старикан! Чем ты там занимался?       — Грибы собирал, — ответил Мо Жань.       — А, ну ладно. Если потравился — буди, — Сюэ Мэн перевернулся на другой бок и снова засопел.       Мо Жань понял, что дальше лежать не может. Ему нужно идти, а лучше бежать обратно и все выспросить. Словами Чу Ваньнин ему точно ничего не скажет, но хоть по его поведению можно будет понять, где собака зарыта. Мо Жань собирался ждать хоть пять лет, и в то же время думал, что умрет, если не трахнет Чу Ваньнина до утра. Напряжение между ними копилось годами, они друг по другу скучали сильнее, чем могли себе представить. Еще пара дней — и съемочная команда уедет, а Чу Ваньнин при всем желании не сможет вернуться с ними в Пекин. Нужно сказать ему, пообещать ему вернуться, пообещать остаться — что угодно, пусть только разрешит.       К дому на окраине Мо Жань прибежал как раз когда Чу Ваньнин выходил на улицу. На крыльце его ждали Наньгун Сы и Е Ванси, и все сильно удивились ночному рандеву.       — Чу-лаоши позвал тебя с нами? — спросила Е Ванси.       — Куда? — выдохнул запыхавшийся Мо Жань.       — Никуда я его не звал. Ты зачем пришел?       — Поговорить, — Мо Жань заметил на шее Чу Ваньнина след их недавнего разговора и невозмутимо добавил: — В прошлый раз мы не закончили и остановились на самом инте…       — Мне некогда, — зашипел Чу Ваньнин. — Иди спать.       — Я-то пойду спать, а вы трое куда? Носиться колбасой по лесу? Можно в ваш колбасный клуб?       Прежде чем Чу Ваньнин и Наньгун Сы успели слово сказать, Е Ванси вмешалась:       — А я говорила, что еще один человек нам не помешает. Смотрите, как здорово, никто Мо Жаня не приглашал, его сюда чуйка привела!       — У Мо Жаня работа, — отрезал Чу Ваньнин.       — Работа подождет, — фыркнул Мо Жань.       — На месте твоего работодателя я бы тебя уволил.       — Дяде не нужен безработный племянник. Я ему все объясню, и он согласится, что помочь Чу-лаоши важнее, чем сделать дурацкую передачу.       — Ты подведешь коллег.       Мо Жань нахмурился. Ему хотелось заслужить одобрение Чу Ваньнина, и для этого нельзя было срывать съемку. Но он решил, что одобрение одобрением, а смысла в нем нет, если Чу Ваньнин сгинет в зимнем лесу.       — Ты сам говорил, что ночью в зимний лес соваться опасно. Чем нас больше, тем лучше, — сказал он.       Губы Чу Ваньнина недовольно дрогнули, но в итоге он сказал:       — Потом ты поймешь, что ошибся. Но к тому времени уже будет поздно поворачивать назад.       Мо Жань понял, что Чу Ваньнин заложил в эти слова больше смысла, чем могли уловить остальные. Он об этом думал, вздыхая между поцелуями в объятиях Мо Жаня?       — Напиши Сюэ Мэну, что уезжаешь в город на три дня, — добавил Чу Ваньнин, когда они двинулись в путь.       — Три дня? — Мо Жань от удивления споткнулся о прыгнувший под ноги корень. — А что мы будем есть? И где спать? Вы с собой ничего не взяли.       — По пути есть много заброшенных хижин, мы уже натащили туда провизии, — сказал Наньгун Сы. — Ты лучше скажи, хорошо ли ты одет?       — Я всегда хорошо одет, — он многозначительно посмотрел на Чу Ваньнина. — Если меня не раздевать.       В темноте было сложно различить движение теней на лице.       — У Мо Жаня был горький опыт, — голос Чу Ваньнина звучал совершенно спокойно. — Расскажи им историю.       — Что, выскочил на улицу в тапках и дверь захлопнулась? — усмехнулась Е Ванси.       — Нет, гораздо интересней! — оживился Мо Жань. — У нас в приюте как-то была пожарная тревога, и всех посреди ночи выгнали на улицу прямо из постели. На то, чтобы одеться, выйти и построиться в шеренгу перед корпусом, у нас была минута.       — В прошлой версии у вас было три минуты, а Чжэнъюн рассказывал про пять, — сказал Чу Ваньнин.       — Это художественный прием, я драмы добавляю, чтобы сердца слушателей трепетали.       — У меня не трепещет ничего.       — Затрепещет, когда ты услышишь, как сотню пятилетних крошек выгнали посреди ночи на лютый мороз.       — Тебе было двенадцать, и тогда только ударили заморозки, — занудствовал Чу Ваньнин.       — А я плохо ел и был на голову ниже ровесников. Чу Ваньнин, пощади! Если я расскажу, как было, выйдет байка про дурней, а не душещипательная драма.       — Ну ври дальше.       — У истории есть продолжение? — удивился Наньгун Сы.       — Это только начало, — бодро ответил Мо Жань. — Когда нас выгнали в первый раз, мы все тщательно оделись и взяли с собой самое ценное. Построились, смотрим, а дыма-то никакого и нет. Где пожар? Ради чего нас выдернули из кроватей? Надсмотрщик — в смысле, воспитатель, нам сказал, что это учебная тревога, чтобы мы не расслаблялись. Тогда другой приют чуть не прикрыли за нарушение пожарных норм, а у нас не то что огнетушителей, даже ящиков с песком нигде не было. Вернее, они были, но в них срали кошки и не только кошки, и в итоге мы остались без ящиков и без песка. Но я не об этом. Мы вернулись обратно в спальни, разделись и легли дальше кто спать, кто дро… Нет, все спать легли. И тут нас опять поднимают!       — Ого! Я понял, чем все закончится! — хохотнул Наньгун Сы.       — Ну ты понял, а мы тогда еще не поняли ничего. Думаем, может, правда пожар. Одеваемся. Но уже с меньшим энтузиазмом. Кто-то вообще в простыню завернулся и в тапках вышел в шеренгу. Выяснилось, что опять ложная тревога. Я раздеваюсь и ложусь. Думаю, ну злыдни! В следующий раз лучше сгорю, но не встану. Ну и что вы думаете? Нас в третий раз подняли, и в четвертый. На пятый раз меня и многих других пинками выгоняли из кровати. Все строились пятнадцать минут. Я думал, околею от холода, пока всех из кроватей выкурят.       — Пятнадцать минут — не так уж долго, — хмыкнула Е Ванси.       Тем временем их тропа уперлась в тихий ручей. Он казался узким, с одного берега на другой можно было перебраться одним шагом, но Наньгун Сы полез на перекинутое через ручей бревно и сказал:       — Не верь глазам, это ненастоящие берега. Наступишь туда — под лед провалишься. Течением не унесет, но ноги по колено промочишь.       — По такой погоде все мелкие ручьи замерзают. Если что-то все еще течет и журчит, это чудище в овечьей шкуре, — добавила Е Ванси.       Когда они перебрались на другой берег, Мо Жань спросил:       — И часто вы тут ходите?       — Раз в месяц обновляем тропу, но до конца так ни разу и не дошли.       — А в этот раз дойдем?       — Выбора нет, — напряженно сказал Чу Ваньнин. — Если в этот раз не дойдем, другого раза у нас уже не будет. Ты расскажи до конца, а мы на привале тебе объясним, что к чему.       — Точно. Это же еще не конец истории, — спохватился Мо Жань. — Ну вот за пятнадцать минут всех собрали, построили. А потом как есть заставили передавать друг другу ведра с песком. В три часа ночи! Поздней осенью! Мы целую вечность бегали, я за это время успел проклясть и свои дурацкие тапки, и пижаму, и шапку, которую оставил в ящике.       — Пахнет пытками, — возмутился Наньгун Сы.       — Зато я на всю жизнь запомнил. Жизнь там правда была не сахар, но я многому научился.       Из-за холода долго говорить было трудно, поэтому дальше большую часть пути все молчали и только предупреждали друг друга о торчащих корягах и ветках или показывали чьи-нибудь следы на снегу. Крупных зверей тут не водилось, по безупречной глади снега тянулись беличьи, заячьи или лисьи следы. Когда небо над их головами посветлело, из-за деревьев показалась первая хижина.       — Ну что, главный злыдень еще глаза не продрал, а мы уже на первой базе, — жизнерадостно объявила Е Ванси и с силой толкнула дверь.       — Что за главный злыдень? — спросил Мо Жань, когда они зашли внутрь.       В нос тотчас же ударил затхлый влажный воздух.       — Не-не, погоди, — Е Ванси покачала пальцем. — Сначала завтрак, разговоры потом.       Дом изнутри выглядел обычным, но заброшенным и печальным. Кухня с одинокой печью находилась снаружи, а половину небольшой спальни занимала лежанка, на которой могли бы поместиться пять человек. Но никто не жил тут годами, никто не топил тут печь и не готовил еду. Из живых существ здесь обитали лишь древоточцы и плесень.       Наньгун Сы занялся растопкой печи, и дрова занялись мгновенно, но вся кухня провоняла жидкостью для розжига. Чу Ваньнина отправили от греха подальше стелить на лежанку подстилки. У плиты, где суетился Мо Жань, имелось мутное раздвижное окно в комнату, и можно было наблюдать, как Чу Ваньнина бесят пыльные ковры и циновки. Он воевал с ними, пока в котле для похлебки из семи консервов закипала вода, а когда всех одолел, сел на лежанку.       — Ставлю два сушеных гриба, что он заснет, — прошептал Наньгун Сы.       — Целее будет, — ответил Мо Жань.       Е Ванси закивала:       — Однажды он нас чуть живьем не загрыз, так хотел помочь на кухне. В итоге ноги себе обварил. О, смотри, носом клюет. Разморило старичка.       Чу Ваньнин в самом деле опустил подбородок на грудь и прикрыл глаза. А как еще? Он наверняка тоже ночью не спал. Думал себе что-нибудь неприятное. Может, вообще не стоило его одного оставлять?       К тому времени, как суп из всего подряд был готов, Чу Ваньнин уже дрых, вытянувшись поперек лежанки, и выглядел неприлично довольным. Печь в этом доме была традиционная, и дымоход из кухни проходил под лежанкой в комнате и нагревал ее. Поэтому пригреться там и заснуть оказалось легче легкого. Мо Жань и сам не отказался бы.       — Предлагаю взять пример со старшего, — Е Ванси широко зевнула. — Поедим — и…       — Два часа, — отрезал Наньгун Сы. — Не то нас догонят.       — Кто догонит? — Мо Жань отхлебнул из своей пиалы и хмыкнул.       Все-таки он из любых продуктов сделает мишлен.       — Поспим — и расскажем все, — отмахнулась Е Ванси.       Чу Ваньнин воскрес, унюхав божественные запахи из котла. Ему сообщили, что после еды можно спать дальше, на что он неодобрительно нахмурился, но бодро стащил с себя куртку и шерстяные носки. Он всю прошлую ночь развратничал, вертелся в постели нервным волчком, а потом тащился по лесу. Такие развлечения кого хочешь подкосят.       — Стойте! — воскликнул Мо Жань, когда все четверо уселись на теплой лежанке, скрестив ноги, и собрались присосаться к супу.       — Что еще? Я спать хочу, — насупился Наньгун Сы.       — Свежий суп не такой вкусный.       — Ну тебя!       — Он должен постоять хотя бы часок, чтобы овощи отдали сладость бульону.       — Ты чокнутый? У нас тут ни бульона, ни овощей. Обычная бурда, ее как ни настаивай, вкуснее не станет.       Пока они спорили, Чу Ваньнин не выдержал и вылакал суп за один присест, довольно всхлипнул и завалился обратно спать.       — Ну как? — осторожно спросил Мо Жань.       — Как всегда, — буркнул Чу Ваньнин и больше на связь не выходил.       Остальные последовали его примеру и вскоре все устроились спать. Хитрец Мо Жань подобрался к Чу Ваньнину поближе и притянул его к себе. Несколько секунд он искренне наслаждался тем, как все удачно сложилось в жизни, а потом провалился в сон.       Когда Мо Жань проснулся, Чу Ваньнина рядом уже не было, хотя остальные все так же самозабвенно дрыхли. Ушел куда-то, наверное, ноги-то у него на месте. А какие ноги… Вдоволь помечтав о длинных и сильных ногах Чу Ваньнина, Мо Жань забеспокоился. Неужто он отраву какую сварил, что нужно так долго очищать организм?       В наружной комнате с печью тихо потрескивали дрова, пахло сыростью, мхом и консервами. За мутным окном мелькнула тень. На улице Мо Жань обнаружил Чу Ваньнина. Тот тащил из леса отсыревшие ветки, абсолютно непригодные для растопки. Натащил целую гору и выглядел так, будто собирался очистить весь лес в провинции.       — Чу-лаоши, не спится? — окликнул его Мо Жань.       Чу Ваньнин вздрогнул и поднял на него тревожный взгляд:       — А ты зачем вышел?       — Соскучился.       Мо Жань мигом оказался рядом с ним и попытался обнять, но Чу Ваньнин увернулся от него, как от прокаженного.       — Не надо. Я же сказал, ты пожалеешь.       — Все-таки мне решать, буду я жалеть или нет, — спокойно сказал он, но ноздри все равно дрогнули от раздражения.       Раздражал его не Чу Ваньнин, а его дикая неуверенность в себе. Кто вбил ему в голову, что он непривлекательный? Как так вообще вышло, что он готов отказаться от чего угодно, лишь бы продолжать сидеть в своем привычном душном коконе? Хотелось встряхнуть Чу Ваньнина хорошенько и зацеловать до беспамятства, чтобы тот не думал больше никогда.       — Тебе сейчас кажется, — Чу Ваньнин сжал зубы и сквозь них процедил: — Кажется, что ты испытываешь ко мне романтические чувства. Но они не твои, Мо Жань. Все из-за дурацкого выстрела. Магия стрелы заставила тебя чувствовать боль от раны, она же заставила тебя подумать, что ты влюблен. Все просто.       — Бредятина, — фыркнул Мо Жань.       — Этот лук раньше использовали в свадебных обрядах…       — Погоди. Так говорили же, что для жертвоприношений.       — Я не стал поднимать эту тему. Потому что это стыдно, — Чу Ваньнин потер переносицу. — Ты выстрелил в меня и попал, и по законам того времени ты теперь моя невеста. Но это же бред. Вот что настоящий бред. Ты никогда раньше… Такого просто не могло случиться. Ты не мог бы сам… Тебе бы в голову не пришло посмотреть на меня так!       Начинал Чу Ваньнин серьезно и рассудительно, но под конец в его голосе появилось дикое отчаяние, от которого он сам смутился. Все лицо в обрамлении мехового воротника пошло пятнами, и Чу Ваньнин так уставился в снег, будто чуял под ним мышь и собирался нырнуть вниз головой, как мышкующая лиса. Мо Жань очумел от таких новостей и мысли в его голове метались от «Охуеть, я его невеста, значит мы поженимся» до «Я с окончания школы мечтал тебя трахнуть, при чем тут стрелы и луки?»       Чу Ваньнин явно жаждал как можно скорее закончить разговор, а лучше вообще закрыть эту тему навсегда. Но Мо Жань сдаваться не собирался. Люди не всегда говорят то, что хотят сказать. И не всегда хотят того, что им действительно нужно. Мо Жань мог бы повести себя как правильный и хороший человек, не вторгаться в личное пространство и не давить. Но вместо этого он притянул Чу Ваньнина к себе за плечи. Они неуклюже стояли посреди вытоптанной в снегу полянки. Чу Ваньнин по-бараньи уперся лбом в плечо Мо Жаня, между ними была бесполезная полусгнившая еловая ветка, за которую мужчина цеплялся, точно за соломинку.       — Когда все закончится, — глухо сказал Чу Ваньнин, — я не смогу… В смысле, я все смогу, но мне будет… Я буду очень…       — Лучше расскажи, как тебе такая мысль гениальная в голову пришла? Лук правда так действует? А если я и без лука от тебя без ума был?       Чу Ваньнин замотал головой, но отстраняться не стал.       — У тебя странные повадки, — вздохнул он. — Звериные. Как тебе в голову пришло такое со мной делать? Ты с другими не так себя ведешь.       — С другими? — Мо Жань опешил. — Это с кем?