Год тигра

      Мо Жань отстранился, чтобы посмотреть Чу Ваньнину в глаза и увидеть ответ на другой вопрос: «Ты видел меня с кем-то и ревновал?» До того, как они расстались на два года, Чу Ваньнина уже тянуло заниматься с бывшим учеником непотребствами? Когда они сидели друг напротив друга в гостях у дяди Сюэ, в голове Чу Ваньнина был тот же суп из непристойных желаний и фантазий?       — С кем я должен был тебя видеть? — Чу Ваньнин напрягся и выглядел так, будто его напоили уксусом. — По-твоему, я из тех, кто любит подглядывать за чужой личной жизнью?       В голосе Мо Жань почуял панику, но отпустить Чу Ваньнина было выше его сил. Слишком уж возбуждала мысль о том, что его видели, его ревновали, его хотели уже давно. Может быть, в те минуты, когда Мо Жань дрочил на официальное фото Чу Ваньнина, тот тоже мучился от запретных желаний. Сейчас подходящее время для шокирующих признаний? Ну, в том, что Мо Жань не мог кончить, не представив под собой или на себе правильного, чопорного и холодного Чу-лаоши?       — Что ты там себе надумал? — зашипел Чу Ваньнин, заметив перемены в настроении Мо Жаня. — Хватит, перестань — ах! Скажи что-нибудь по-человечески, не то я подумаю, ч-что тобой правда управляет магия.       Он почти не сопротивлялся, когда Мо Жань полез к нему с поцелуями. Но вид у него был как у приговоренного к смерти, который сунул голову в петлю и ждал, когда земля уйдет из-под ног. Чу Ваньнин льнул к Мо Жаню и подставлял шею, но так, будто открывал ее не для жарких поцелуев, а для топора.       — Слушай, — вздохнул Мо Жань, не выдержав его страданий. — Помнишь день рождения дяди четыре года назад?       Чу Ваньнин кивнул ему в плечо:       — Как не помнить. Ливень был такой, что я промок как крыса.       Мо Жань отстранился и прямо посмотрел на него.       — Ты переодевался в нашей с Сюэ Мэном комнате. А я подсматривал.       — Что? — Чу Ваньнин насторожился.       — Тебе дали мою одежду, а я ее потом полгода не стирал.       — Почему не стирал?       — Тебе в подробностях рассказать? Или показать? — Мо Жань потерся носом о бледную шею и шумно вдохнул.       Секунды не прошло — Чу Ваньнин с силой оттолкнул его. Мо Жань споткнулся о гигантскую ветку и рухнул на гору полусгнившего валежника. Любой на его месте выглядел бы неуклюже, но он умудрился развалиться там как император на троне. В уголках его губ затаились остатки недавней дерзости, но Чу Ваньнин не нашел вызова во взгляде. Мо Жань смотрел снизу искоса и выжидал — если и раскаивался, то лишь из-за того, что отпугнул Чу Ваньнина внезапной атакой. И выглядел в этот момент потрясающе привлекательно, будто его не отвергли, а в порыве страсти толкнули на постель, чтобы оседлать и… Чу Ваньнин нервно облизнул губы и тряхнул головой.       — Магия могла исказить твои воспоминания.       — Смотрю, ты хочешь больше историй, — оживился Мо Жань. — Я могу…       — Бесстыдник.       — Если не хочешь слушать, я с удовольствием послушаю тебя, — Мо Жань подался вперед и потянул Чу Ваньнина за полы куртки, и тот снова запаниковал. — О чем это ты подумал? — вкрадчиво спросил Мо Жань. Его лицо оказалось в опасной близости от ширинки, и Чу Ваньнину пришлось упереться коленом ему в плечо, чтобы обрести иллюзию контроля. — Я просто прошу рассказать побольше о луке из двенадцати жил. Ничего такого.       Через плотную ткань Чу Ваньнин ясно почувствовал бедром жар горячей ладони — Мо Жань говорил «ничего такого», а сам не мог и минуты держать себя в руках. Это и волновало, и тревожило. Одержимые и околдованные люди так себя и ведут. Они не в состоянии контролировать себя и готовы на все, лишь бы утолить жажду, которая порождена исключительно магией. От мучительных мыслей ком подкатил к горлу, и стало невыносимо горько. Чу Ваньнин не был способен ни вырваться, ни возмутиться. Наверное, муки отразились на его лице, и Мо Жань их все-таки заметил.       — Ладно, я не буду, — он отпустил Чу Ваньнина и поднял руки вверх. — Не трогаю.       — Замечательно, — Чу Ваньнин старался не выдать разочарования.       Когда они отстранились друг от друга, он мгновенно продрог — и снаружи, и внутри.       — Но это до тех пор, — Мо Жань поднялся и снова посмотрел на него сверху вниз, — пока мы не выясним, в чем дело. Я докажу тебе, что дело не в магии. Я бы заметил, я бы понял.       — Все так говорят. А потом ты скажешь мне спасибо за то, что я вовремя тебя остановил, — Чу Ваньнин говорил правильные слова и поступал как уравновешенный взрослый человек, над которым не властно ничто, кроме логики.       Хотел бы он наплевать на все, но неожиданно обнаружил, что боится. Он чувствовал себя трусливой собакой, которая годами лаяла через забор и знала, что никогда не дотянется до Мо Жаня. Но теперь забор пал — и от ужаса Чу Ваньнин замолчал и поджал хвост.       Чу Ваньнин продрог и решил, что пора возвращаться в дом. Мо Жань хвостом последовал за ним за кухню, поставил чайник на плиту и начал выкапывать из закромов какие-то сухари. Тела он больше не касался, но продолжал ласкать душу неуклюжими попытками ухаживать. Чтобы избавиться от неловкости, Чу Ваньнин начал говорить.       — Тот камень, с которого ты стрелял, раньше стоял посреди леса, — хрипло сказал он. — Может, и не этот. Но в свитках нарисован почти такой же…       — Есть какие-то свитки?       Кажется, Мо Жаню и правда было интересно. Когда он еще учился в школе, такой же живой интерес в его глазах загорался только на слове «перерыв».       — Один коллега давал лекарство мне и многим другим оборотням. Он родился в семье, которая эти свитки берегла как зеницу ока. Перед тем, как послать нас сюда на поиски ингредиента, он дал эти свитки почитать.       «Заставил надеть перчатки и всю дорогу над душой стоял, чтобы на его сокровище не дышали», — добавил про себя Чу Ваньнин.       — А какой он оборотень? — спросил Мо Жань. — В кого превращается?       — Он человек. Мы тебе говорили, что самка оборотня не может родить без лекарства. Поэтому раньше оборотни брали в жены женщин. Оборотень мог жениться на одной из своих по любви, но для детей обязательно нужна была вторая жена или наложница из людей. Цзян Си как раз из семьи, женщины которой часто выходили за оборотней замуж. Поэтому он местами знает больше нашего. В его свитках сказано, что с того камня невесты стреляли из лука. И натянуть тетиву лука из двенадцати жил могла лишь та, чье сердце чисто и не способно на предательство. Лишь такую женщину принимали в клан и доверяли ей рожать оборотней.       Мо Жань застыл и оторвался от поиска самых мягких и сладких сухарей. На лице появилось совершенно дурацкое выражение — раньше Чу Ваньнин его видел перед тем, как в очередной раз разочароваться в своих педагогических талантах.       — Выходит, у меня чистое сердце? — усмехнулся Мо Жань. — Оху… С ума сойти.       «От чего точно можно охуеть, так это от того, что ты сдержался, Мо Жань», — с уважением подумал Чу Ваньнин и тут же услышал:       — Значит, ты доверишь мне стать отцом твоих детей? — Мо Жань поймал на себе кислый взгляд и поспешил исправиться: — Ладно, матерью я тоже согласен.       Такие шутки Чу Ваньнину пришлись не по душе, и он отказывался рассказывать дальше до тех пор, пока Мо Жань не накормил его сладкими сухарями и не напоил горячей водой. А еще пообещал, что дурацких шуток больше не будет никогда. Они сошлись на том, что «никогда» — это «в течение часа».       — Тогда для оборотней такая проверка была очень важна, — продолжил Чу Ваньнин, размякнув от обещаний и сладких сухарей. — Когда оборотень решал обзавестись потомством, ему приходилось искать и соблазнять девушку из деревни. Рано или поздно правда выходила на поверхность. Девушка могла просто уйти, могла натравить на него братьев с вилами, а могла согласиться на испытание. В легенде, которую вы рассказали в своем сюжете для передачи, есть часть правды. Только не было ни жертвы, ни охотника. На самом деле была лишь невеста, которая должна была выстрелить из лука и попасть стрелой туда, где проведет остаток своей жизни.       — Если она сомневалась или могла навредить клану, лук не поддавался?       — Верно. Так что в некотором роде ты прошел испытание.       Мо Жань задумался на минуту, пока разливал горячую воду по жестяным кружкам, а потом спросил:       — Если в свитках все написано, почему ты мне не сказал, что рану можно зализать? Почему не попросил помочь?       — В свитках информация неполная, — признался Чу Ваньнин. — И из того, что осталось, понять мы можем ничтожную долю. К тому же, не каждый день из свадебного лука стреляют особыми стрелами, которые бьют без промаха. Невозможно предсказать, что выйдет, если сойдутся два вида магии. Магия доверия и магия убийства.       — Как вы тогда поняли, что нужно подсунуть мне подштанники?       — В свитках сказано, что невесту к дому мужа ведет пылающая нить. Чем дальше от дома, тем ярче она горит. Тогда мы решили, что какую-нибудь часть меня нужно держать ближе к тебе, чтобы притупить боль. И придумали вплести нить из моей шерсти в подштанники. До сих пор удивляюсь, что сработало.       — А больше там ни о какой связи между нами не было написано? — Мо Жань облизал губы и затаился в ожидании ответа.       И часа не прошло, опять посыпались грязные намеки, вздохнул Чу Ваньнин. Надо бы осадить наглеца, но только кроме ярости в груди зарождался сладкий трепет, и он решил сыграть в эту игру, хотя заранее знал, что проиграет.       — В свитках о связи ничего нет. Честно сказать, о магии, которая заставляет невесту, — Чу Ваньнин замялся, подбирая слова, — кидаться на жениха, тоже не было ни слова.       — А ты сам? — вкрадчиво спросил Мо Жань. — Разве не хочешь кинуться?       Бесстыдный вопрос застал Чу Ваньнина врасплох. Жар залил уши и пополз по шее вверх — и эту красноту точно не спишешь на мороз, потому что у печки тепло. Он обвинял Мо Жаня в неестественной страсти, а сам этой ночью потерял голову дважды. Сначала распалился от бестолкового вылизывания раны, потом не мог расстаться и набросился с поцелуями. Только он знал себя, знал, как долго мучился и не смел даже думать о том, чтобы мечты стали явью. А Мо Жаню в голову он не мог залезть, и даже рассказы о прошлом не могли его переубедить. Настолько он уверовал, что недостоин любви.       — Думаешь, тебя тоже поразила магия? — Мо Жань вопреки своим обещаниям снова придвинулся слишком близко.       Чу Ваньнин покачал головой, не в силах оторвать взгляда от него. В голову закралась неприятная мысль, что все его подозрения глупы до идиотизма и оскорбительны для того, кто открыто выражает свои истинные чувства. Если бы Чу Ваньнину сейчас попытались объяснить, что его одержимость Мо Жанем — магия, он просто-напросто взбесился бы. Хороша магия! Вы видели этого мужчину? Тут никакой магии не хватит, чтобы его разлюбить, а чтобы окончательно и бесповоротно отдать ему сердце, хватит одного чиха. Чу Ваньнин собрался было признать поражение и дать Мо Жаню карт-бланш, но тот опередил его:       — Я докажу тебе, что ты неправ.       Чу Ваньнин сжал челюсти и злобно уставился на него исподлобья. Только что он собирался капитулировать, а тут такая наглость.       — Не сердись, — у Мо Жаня настрой стал совершенно несерьезным. — Разумеется, ты в любом случае окажешься прав, — он еще ближе придвинулся и склонился к алому уху Чу Ваньнина. — Ведь любовь — это что-то вроде маги…       — Заткнись.       «…и доказывай быстрее», — подумал Чу Ваньнин.       Он с удовольствием слился бы в экстазе с Мо Жанем, но от того, как быстро все понеслось, у него захватило дух. Можно было бы отпустить себя и наслаждаться, но Мо Жань был для него особенным человеком, и Чу Ваньнин боялся ошибиться, сделать что-то не так и навсегда потерять его. Чу Ваньнин думал, что любовь — это как поездка на велосипеде. Если не умеешь, в первый раз обязательно упадешь, раздерешь колени и никуда не доедешь. Их связь в его представлении была слабым огоньком, тонким ручейком, который замерзнет раньше, чем листья с деревьев опадут. Любая фраза, любой взгляд мог разрушить все и лишить целомудренных отношений ученика с учителем. Чу Ваньнин выигрывал время, чтобы разобраться в себе, но в то же время чувствовал, что может утомить Мо Жаня своими сомнениями.       Кажется, чуда не произошло, и Чу Ваньнин вот-вот должен был грохнуться с любовного велосипеда. И немудрено: он все утро настойчиво совал себе палки в колеса. То не желал целоваться — желал! — то ставил дурацкие — уже выполненные! — условия. Вел себя по-дурацки и злился на себя, на Мо Жаня, на солнце и облака, на все подряд.       Они вчетвером отправились в путь. Облака с неба как языком слизало, солнце светило почти как весной, и снег вокруг был такой белый, что глазам больно. Только на душе Чу Ваньнина было черным-черно. Он морально готовился к феерическому провалу. Мо Жань шел позади него. Ни слова не сказал с того разговора у печки, и наверняка смотрел куда-нибудь в сторону. Оно и понятно: в мире молодежи все происходит стремительно. Если кто-то тупит и не может отпустить себя в пучину страсти — это бракованный образец, нет смысла ждать, пока у него прогрузятся все программы. Даже Наньгун Сы обратил внимание на необычную тишину:       — Вы что, поссорились, пока мы спали?       — Нет, — огрызнулся Чу Ваньнин.       У него и так забот полон рот! Вот к вечеру они подойдут к первым воротам — и что делать? Наверняка Мо Жань к тому времени созреет с ответом и решит, что не готов ни ждать, ни идти с оборотнями в место, где у нормальных людей крыша едет. Его же никто не предупредил, что там…       — Чу Ваньнин, — жаркий шепот коснулся уха. — Я придумал.       От неожиданности у Чу Ваньнина волоски на затылке встали дыбом.       — Ну? — он старался напустить на себя серьезный вид, хотя на деле напрочь забыл, что Мо Жань должен был придумать, и что, собственно, должно значить его «ну».       — Позвоним дяде?       Чу Ваньнина как холодной водой окатили.       — При чем тут Сюэ Чжэнъюн? — мрачно осведомился он.       — Помнишь, два года назад мы с тобой поссорились?       — Разве?       По правде сказать, Чу Ваньнин в тот день был в большом расстройстве и мало что запомнил. Цзян Си не так давно сказал, что кончается главный ингредиент для лекарства. Без него Чу Ваньнин не мог продолжать работу в больнице. Погруженный в невеселые думы о безработном будущем, он ехал к Сюэ Чжэнъюну, и у самого дома стал свидетелем ужаснейшей сцены. Не только безработный, но еще и старый и некрасивый, никому не нужный. Точнее, не нужный именно Мо Жаню, потому что у того уже есть молодой и гибкий, как ласка, Жун Цзю!       — Вот! — воскликнул Мо Жань. — У тебя было такое же лицо! Я думал, это потому что тебе не нравились мои рассказы о работе. Теперь-то я знаю, что ты все выпуски видел и причина не в этом.       «Как ты узнал? Да я под дулом пистолета не рассказал бы, что смотрел эту дрянную передачу», — возмутился Чу Ваньнин.       — Ну повздорили мы пару лет назад, — сказал он таким тоном, будто они с тех пор постоянно были на ножах. — Дядя твой тут при чем?       — Меня наша ссора очень задела, — судя по поджатым губам, Мо Жань не сочинял. — И где-то через неделю я созрел, чтобы помириться.       Чу Ваньнин так удивился, что забыл придержать ветку, которая тянулась поперек тропы, и та звонко хлестнула Мо Жаня по лицу. Все еще пребывая в растерянности, он забыл, что в таких случаях принято извиняться, и снова сцепил зубы.       — Я думал, ты меня отлупишь при встрече, — фыркнул Мо Жань. — Но обнаружил, что не знаю твоего телефона. Вообще никаких контактов. Я даже не знал, в какой больнице ты работаешь. Дядя дал мне и номер телефона, и адрес твоей работы. Наверняка он еще помнит об этом.       — Это не доказательство, — холодно ответил Чу Ваньнин. — Так поступил бы любой ответственный ученик. К твоему сведению, у Сюэ Мэна был мой номер. И он доставал меня звонками и сообщениями каждую неделю. По твоей логике, он вообще от меня без ума.       Мо Жань от возмущения подавился морозным воздухом.       — Но я поехал к тебе на работу, — сказал он, и был так этим горд, что Чу Ваньнин не стал рассказывать, как Сюэ Мэн докучал своими визитами. — Там мне сказали, что ты уволился. И телефон твой оказался недействительным. Я снова стал приставать к дяде, и он сказал, что ты уехал куда-то поправлять здоровье, но не сказал, куда именно, потому что сам не знал. Позвони дяде и спроси у него, что тогда было. Ты поймешь, что я ничего не выдумываю, и память у меня не искажена, — еще полтона — и в речи Мо Жаня послышалась бы обида. — И нас с Сюэ Мэном уж точно нельзя сравнивать.       Чу Ваньнину не нужно было никому звонить, чтобы понять: еще тогда между ними с Мо Жанем что-то было не так. Будь они разных полов, без шуток о неразряженном сексуальном напряжении точно не обошлось бы. Но у Чу Ваньнина была безупречная ничем не запятнанная половая репутация и склочный характер, и они с Мо Жанем сцеплялись практически при каждой встрече. Поэтому никто ничего не заподозрил, и они сами тоже не понимали, что их чувства не безответны.       При мысли о волнениях Мо Жаня сердце Чу Ваньнина смягчилось, но он не знал, как выразить эту мягкость и нежность словами.       — Я не буду никому звонить, — тихо сказал он.       — Согласен, — мгновенно ответил Мо Жань. — Неизвестно, что дядя подумает. Знаешь, в таких случаях обычно считают, что учитель соблазнил ученика, воспользовался положением и все дела. Но у нас все совсем не так. В смысле, ты всегда был очень соблазнительный, устоять просто невозможно. Но ты не специально, и это заводит меня еще больше.       Сердце Чу Ваньнина от сладкого ужаса заколотилось сразу везде, а между лопаток скатился водопад холодного пота. Только Мо Жань не замечал ничего вокруг и продолжал говорить о постыднейших вещах. Оставалось надеяться, что до Наньгун Сы и Е Ванси эти слова не долетят.       — Пока ты нас учил, я не понимал, что происходит. Строил из себя непонятно что, но все время переживал, что ты обо мне подумаешь. Мне казалось, все ученики хотят иногда потрогать волосы своих учителей или вспоминают перед сном, как учитель кусает губы от раздражения.       Тут Мо Жань запнулся. На самом деле его чувства с тех пор изменились до неузнаваемости. Сначала он жаждал признания, потом думал, что хочет трахнуть Чу Ваньнина, чтобы забраться повыше по иерархической лестнице. Так ему друзья объяснили жажду затащить учителя в постель. Мэй Ханьсюэ сказал ему: «Я частенько пускал слюну на преподш. Пятерых даже удалось уломать, и третья была прямо как твоя. Все при ней, но фригидная и деревянная. Я переспал с ней разок и успокоился. Никакой в ней загадки, все те же две ноги, как у всех».       Мо Жаня тогда бесила и недоступность Чу Ваньнина, и уверенность в том, что разовый секс не поможет избавиться от колючего огня в груди. Это было выше жажды признания, выше иерархии, выше стремления заткнуть рану от несчастливого детства. Потому что дело было в чем-то другом.       — Не продолжай, — сказал Чу Ваньнин.       По его лицу было видно, что он смущен, и от этого лишь сильнее хотелось его раздразнить. Но Мо Жань сдержался: ему нужно долго и счастливо, а не жаркий перепихон под елкой. А у Чу Ваньнина сейчас настроение было явно не для долгих и счастливых перепихонов под открытым небом.       Мо Жань не успел толком устать, а небо уже начало по-вечернему синеть. Они все шли и шли по тропе, которая то расширялась и шла по белым полянам, то шныряла между огромных валунов и гигантских елей. Поначалу жизнь в лесу кипела, но чем дальше они продвигались, тем тише пели птицы, и тем меньше следов виднелось на белом снежном полотне.       — Мы сегодня ночуем где-нибудь? — спросил он у Наньгун Сы. — Или опять всю ночь идем?       — Сегодня спим в хорошем доме, — ответил тот. — Если бы он стоял по эту сторону от ворот, стоил бы бешеных денег.       — В глуши есть такие дома? — удивился Мо Жань. — И что значит — по эту сторону от ворот?       — Чу-лаоши, вы ему не рассказали? — Е Ванси обернулась к ним. — О чем вы тогда болтали всю дорогу?       — Вы решили, что Мо Жань с нами пойдет. Вам и рассказывать, — ответил Чу Ваньнин. — Если Мо Жань решит, что не хочет идти дальше, это тоже ваша забота, не моя.       — За этими воротами что-то страшное? — Мо Жань думал, что морально готов ко всему.       — Скорее необычное, — пожал плечами Наньгун Сы. — Время там идет не так, как здесь. Неподготовленный человек может немного свихнуться.       — Вижу, ты считаешь, это ерунда, — серьезно сказал Чу Ваньнин. — Но особое течение времени сильно загружает мозг и поначалу мешает предсказывать простейшие события.       — С нами столько забавных историй произошло в прошлые разы!       Сколько Мо Жань ни просил, ему ни одной истории не рассказали. Чу Ваньнин утверждал, что они ни капли не забавные, а остальные намекали, что лучше самому вляпаться, чтобы прочувствовать прелесть мира за таинственными воротами.       — Выходит, там не опасно? — спросил Мо Жань.       — Насколько может быть не опасно в лесу, где до ближайшей больницы пилить два дня? Сам решай, опасно это или нет, — сказал Чу Ваньнин.       — Значит, ноги там лучше не ломать?       — Давай я тебе сейчас все переломаю.       К воротам они подошли, когда уже совсем стемнело. Те стояли посреди леса — две мощные створки толщиной с бревно. Ни резьбы, ни росписи — просто чистое дерево. Мо Жань их обошел, но не нашел с другой стороны ничего интересного.       — И как заходить? — спросил он и заметил, что Наньгун Сы снял с пояса нож. — Надеюсь, тут обойдется без жертвенных барашков?       — Ты баран еще тот, но твоя кровь не сгодится, — ответил Наньгун Сы и протянул нож Чу Ваньнину.       — Кровь Чу-лаоши мы использовали в прошлый раз, — возмутилась Е Ванси. — Давай в этот раз мою.       — Нет уж, — сурово возразил Чу Ваньнин. — От стабильности того, чьей кровью открывают ворота, зависит стабильность мира внутри.       — Прости, Ванси, но в прошлый раз нас так колбасило, что меня потом два месяца тошнило от одного вида горячей воды.       — По-моему, было здорово, — фыркнула Е Ванси. — Почти как джакузи.       Мо Жань уже потерял нить разговора, и даже боялся представлять, что его ожидает по ту сторону ворот. Горячая вода? Джакузи? Может, гейзеры или лавовые поля? Если стабильность мира зависит от твердости владельца крови, они в большой беде. Эти двое не в курсе, какой хаос творится в голове Чу Ваньнина. Может, там деревья будут расти корнями вверх, а солнце будет вставать на западе каждые десять минут? Оставалось лишь уповать на то, что Чу Ваньнин может держать себя в руках.       Словно учуяв волнение Мо Жаня, Чу Ваньнин мельком взглянул на него. И в этом взгляде из-под густых ресниц было столько колючего сомнения, что Мо Жань понял: за воротами их всех ждет та еще мясорубка.       Чу Ваньнин провел лезвием по левой руке, и в сложенной лодочкой ладони собрались кровавые чернила. Ворота учуяли запах крови, и сухое серое дерево налилось красками, заплакало вязкой смолой. Чу Ваньнин макнул два пальца в кровь и протянул руку к одной из створок. Стоило ему коснуться дерева, как из створок во все стороны полезли хлесткие ветви. Ворота ощетинились ими, как еж, оставив лишь небольшое поле для кровавого иероглифа. Когда Чу Ваньнин поставил последнюю черту в слове «тигр», и это поле ожило, несколько отростков протянулось оттуда к окровавленной ладони. Почки на черных ветвях мгновенно набухли и лопнули, выпустив на волю свежие молодые листочки. Их ярко-зеленые сочные язычки тотчас же погрузились в кровь и принялись по-кошачьи лакать ее из ладони Чу Ваньнина.       — Милашки, — скривилась Е Ванси.       — Они тебя не сожрут? — с тревогой спросил Мо Жань.       Он уже собрался хватать ритуальный нож и кромсать этих кровожадных сволочей в салат.       — Не посмеют, — Чу Ваньнин тоже ощерился, глядя на бодрые листочки. — К ним сотню лет никто не приходил, а если они посмеют выпить лишнего, еще сотню лет никто не придет.       — Они явно уже однажды напоролись, — добавил Наньгун Сы. — Когда мы два года назад пришли сюда впервые, тут торчали из земли обглоданные человечьи кости.       — Жадные гады, — кивнула Е Ванси.       — Вы не боитесь, что они вас услышат и разозлятся? — поинтересовался Мо Жань.       — Им плевать. У них нет ни чести, ни гордости, ни самосознания. Им можно причинить лишь физическую боль.       — Если они чувствуют боль, значит, у них есть нервная система? Это не совсем растения?       Чу Ваньнин покачал головой:       — Вот оно — высокомерие существ с развитой нервной системой. Думают, что только им может быть больно. Всем растениям больно. И этим воротам, и деревьям, и цветам. Только мы не можем сочувствовать их боли.       — Любишь запах свежескошенной травы? — спросила Е Ванси.       Мо Жань пожал плечами. Запах как запах.       — На самом деле так пахнет травяная боль. Так трава кричит своим соседям, что ее кто-то погрыз. Если бы это был жук, а не газонокосилка, растения вокруг нее смогли бы подготовиться к атаке и отпугнуть врага.       — Говорят, погрызенные акации могут травить антилоп, — добавил Наньгун Сы. — Я бы на твоем месте внимательней относился бы к растениям. И не жрал бы траву почем зря.       К тому времени листочки вылакали всю кровь на ладони и сыто зашелестели на морозе.       — Идем, — скомандовал Чу Ваньнин, шагнул прямо в гущу расцветающих ветвей и… исчез.       — Его съели? — переполошился Мо Жань.       — Иди вперед, и увидишь, что осталось от твоего сокровища.