Год тигра

      Сон к Мо Жаню не шел. Он за день набегался, на небылицы насмотрелся, с Чу Ваньнином нацеловался, и теперь мозг встал колом. Ни в какую не собирался переходить в спящий режим. Чу Ваньнин рядом с Мо Жанем лежал на спине в позе трупа и тихо сопел. Его хотелось трогать, покусывать, скрести и щекотать, чтобы он проснулся и составил компанию, но Мо Жань стоически терпел.       Мо Жань с остервенением рыл одеяло и пытался улечься правильно. Сколько он ни рыл, ничего не выходило — он только запутался в ногах и руках и разозлился на одеяло, которое норовило свернуться жгутом и задушить. В итоге он решил, что правда стоит спать на улице, а то ему прилетит за ночную возню.       Снаружи легче не стало. Сначала Мо Жань лег на правый бок, и его стали одолевать мысли об отце, которого он никогда не знал, горло сжималось от обиды за себя и маму. Потом он перевернулся на левый бок и стал переживать, что Ши Мэй на самом деле охотник на оборотней и пришел убить Чу Ваньнина. Расстроился, потому что правда считал Ши Мэя другом и не хотел разочаровываться в нем. Наконец Мо Жань лег на спину, и прямо над ним обнаружился противник пострашнее одеяла.       С неба большим белым глазом смотрела растущая луна. Глаз был почти полный и тревожно отливал серебром. Мо Жань слегка занервничал, потому что в настоящем мире полнолуние прошло совсем недавно. Он встречался с Чу Ваньнином и Е Ванси в обличье зверей, но воспринимал ту форму не как людей, а как ученых животных. Человек отдельно, зверь — отдельно. И вот теперь Мо Жань лежал, пялился на луну и переживал, что придется смотреть на превращение в прямом эфире.       «Они сначала принимают форму зверя, а потом обрастают шерстью или наоборот? У них будут волосатые уши или лысые хвосты? — думал он. — А что с одеждой? Они чувствуют, что превратятся, и заранее раздеваются, или одежда на них рвется? Ванси-то становится меньше, но Чу Ваньнин… Он взял с собой запасную одежду?»       Наконец Мо Жань понял, что заснуть ему не суждено. Он слишком ярко представил, как Чу Ваньнин превращается обратно в человека и ищет разорванную одежду. Захотелось вернуться обратно в комнату, разбудить и поделиться фантазиями. Но чувство самосохранения погнало Мо Жаня подальше от Чу Ваньнина, и он пошел обнюхивать окрестности. Выбрался с галереи, прогулялся по двору, сунул нос в лениво побулькивающий колодец, забрался на дерево гинкго, чтобы осмотреть окрестности. Вокруг не было ни души, но на горячих источниках за восточным павильоном двигались какие-то тени.       «А вдруг это ингредиент ползает?» — возбудился Мо Жань.       В голове сразу понеслись одна за другой прекрасные сцены. Вот он поймал ингредиент за хвост и принес Чу Ваньнину — чтобы тот попробовал на зубок. Разумеется, Мо Жань с первого раза поймал, что надо, потому что у остальных глаза замылились, ну и потому что он гений, не без этого. Чу Ваньнин похвалит его и наградит поцелуем — нет, кучей поцелуев, и потащит в постель прямо с порога, но Мо Жань ему скажет: «Погоди, это потом». Представив эту сцену, Мо Жань в реальности чуть не прослезился от неправдоподобия. Но Мо Жань из влажной мечты вместо постели отправился в сарай — развешивать ингредиент на веревочке, чтобы высушить. Он все высушил, потом растолок в порошок и накормил ингредиентом всех-всех, даже Наньгун Сы. Что значит, не хочешь? Все хотят. И сам тоже попробовал.       Мечта на вкус была как сахарная пудра, но Мо Жань знал: если что-то перед засушиванием и измельчением бегало, на вкус будет дерьмо. Не зря предки Цзян Си напихали туда мела. Это чтобы пациенты-клиенты от радости не блевали. И если поймать какую-нибудь зверушку-лягушку на источниках, вряд ли Чу Ваньнин обрадуется. Скажет вернуть, откуда взял. Да и какие животные сидят в источниках? Капибары? Макаки? Мо Жань такое сушить отказывается.       Он решительно направился туда, где мерцали загадочные тени. Когда Мо Жань прошел насквозь восточный павильон и оказался по другую его сторону, оказалось, что мерцали фонари. Они стояли вереницей вдоль кривой тропинки, которая вела к теплой воде. Фонари были очень подозрительные. Вроде и неяркие, но из-за света не поймешь, из чего сделаны и почему светятся. И стекла никакого нет, и огонек не пляшет. Мо Жань думал, свет колышется из-за ветра, но фонари будто жили своей жизнью и моргали, как вздумается. То невпопад, то азбукой Морзе начинали Конфуция цитировать. Мо Жань, конечно, не знал ни Морзе, ни Конфуция, но был уверен, что если не все сразу, то хотя бы одно из двух.       Никаких жертв для растирания в порошок он тут не обнаружил и собрался было возвращаться. Но вода так заманчиво блестела, и Мо Жань решил, что грех тут не искупаться. Он встал на камень, резво разделся, в подмаргивающем свете фонарей проверил, что на дне его не ждут бодрящие штыри, — и сиганул в воду.       Чу Ваньнин проснулся от тишины. С тех пор, как Мо Жань вернулся в его жизнь, все ночи стали крайне беспокойными. Если никто не сопел, не пыхтел под ухом и не вертелся ужом, этот кто-то обязательно нарывался на неприятности. И чем тише было рядом, тем крупнее эти неприятности оказывались впоследствии.       Завести в жизни человека — хуже, чем завести щенка. Щенок выучит команды, будет терпеть до прогулки, станет взрослым псом. Но человек может никогда не повзрослеть и не выучить вообще ничего. Судя по тому, что Мо Жань снова куда-то исчез из поля зрения, он снова занялся чем-то опасным. И снова ничему не научится. Как он вообще жил все эти годы без присмотра?       Увидев издали брошенные у воды вещи, Чу Ваньнин чуть за голову не схватился. Из горячего источника послышался тихий всплеск. Чу Ваньнин был уверен, что Мо Жань при купании обычно издает совсем другие звуки — громко плещется и фырчит, и вода разлетается во все стороны фонтаном. Таким тихим Мо Жань мог быть в двух случаях: если его развезло в горячей воде и он задремал или если он задремал и захлебнулся! Сердце не успело похолодеть от ужаса — Чу Ваньнин уже был у самого края воды. На него из источника блестели два черных глаза — судя по всему, Мо Жань специально затаился, чтобы его не нашли.       — Ты что тут делаешь? — строго спросил Чу Ваньнин.       — Решил искупаться, — Мо Жань пожал плечами, и тут Чу Ваньнин заметил, что тот решил не просто искупаться, а искупаться совсем без одежды.       К счастью, в полумраке почти ничего непристойного нельзя было разглядеть. Иначе Чу Ваньнин точно сгорел бы со стыда. У него и без того уже пекло в груди, и взгляд сам собой то и дело возвращался к оголенным плечам Мо Жаня. Смуглая кожа из-за горячей воды покраснела, и от мысли о том, насколько это тело может быть горячим, Чу Ваньнин непроизвольно сглотнул. Мо Жань заметил его замешательство и прильнул к самому краю источника, взглянул снизу вверх опасными темными глазами и по-русалочьи заискивающе прошептал:       — Искупаться не хочешь? Вода очень теплая, — он отчего-то судорожно вдохнул. — Не такая теплая, как в колодце, конечно.       — Нет, — Чу Ваньнин на самом деле хотел, но боялся такими темпами вскипятить вообще всю воду в мире. — Смотри не утопни. Я пошел.       — Нет, не пошел, — Мо Жань молниеносно схватил Чу Ваньнина за лодыжку и дернул на себя.       Земля ушла из-под ног, а ей на смену пришла ледяная вода! Такая холодная, что у Чу Ваньнина моментально свело ногу, и он застонал от боли. Дурной Мо Жань, к счастью, успел поймать его, и поэтому не пришлось барахтаться тут, точно лягушке в проруби.       — Ты совсем сдурел? — зашипел Чу Ваньнин. — Тут холодрыга, ты холодный! Почему? Это же горячие источники! Почему тут холодно?       Кожа Мо Жаня покраснела вовсе не от жара, и на ощупь была как дохлая рыба — скользкая и холодная.       — Если хочешь, можно и эту воду согреть, — нервно засмеялся Мо Жань и потянулся к Чу Ваньнину за поцелуем, но тут же получил леща.       — Вылезай сейчас же! — Чу Ваньнин ужом выкрутился из его объятий и толкнул Мо Жаня к берегу.       — Но я голый! Хочешь посмо…       — Нет! — щелкнул зубами Чу Ваньнин.       Мо Жань похоже, понял, что напортачил, и половые игрища в проруби партнера совершенно не заводят. От его замешательства Чу Ваньнину стало неуютно: наверняка нормальный человек, если любит кого-то, не обращает внимания на холод, когда любимый рядом. Значит ли это, что он ненормальный? Зануда? Скучный старик, с которым не поплещешься в проруби, не побегаешь от злых собак, не потыришь чужой батат с огорода?       — Ты вылезай первый, — Мо Жань подхватил Чу Ваньнина из воды и усадил на камни. — Плохая шутка?       — Еще хватает совести спрашивать? — вырвалось у Чу Ваньнина, хотя он собирался сделать вид, что принимает заигрывания и ему приятно такое внимание.       Но приятно ему не было, и притвориться не удалось. Чу Ваньнина в мокрой одежде била крупная дрожь, и зуб на зуб не попадал. К тому же, все мысли теперь были о том, как бы не заболеть после такого купания. Простуда липла к нему как репей, он привык к ней и спокойно пережил бы сопливую недельку. Да только мир, в котором они находились, был чрезвычайно чувствителен к таким вещам, и у них теперь имелись все шансы провести несколько незабываемых дней под проливным дождем.       Радостное и живое лицо Мо Жаня на глазах покрылось ледяной коркой. Наверное, тут были и обида, и разочарование. Все, чего Чу Ваньнин так ждал с самого начала — хотя еще толком ничего не успело начаться. Надо было сразу бежать отсюда, а он вместо этого так и застыл на камнях. Мо Жань не смел трогать его и не мог вылезти. Два дурака — один в воде, другой мокрый, как мышь.       — Я пойду, — Чу Ваньнин, наконец, с достоинством поднялся на ноги. — А ты одевайся и спи в комнате. А то про…       — Ты не простынешь?       — Нет, — огрызнулся он и тут же смачно чихнул. — Р-ра-апчхи!       От громового чиха фонари испуганно дрогнули, снялись со своих шестков, рассыпались роем крошечных светлячков — и уплыли в сторону леса. Чу Ваньнин замер в недоумении и чихнул еще раз. Теперь последний запоздавший светлячок замерцал в сгустившейся тьме и поспешил за собратьями.       — Я еще думал, откуда тут электричество, — ахнул Мо Жань. — А это светлячки! Красиво.       — Не знал, что это светлячки.       — Тогда здорово, что ты чихнул. А то мы бы никогда не узнали, — тут Мо Жань спохватился, что сказал что-то не то: — Но вообще не здорово, что ты чихаешь. В смысле, не здорово. То есть я хотел сказать, что это точно из-за меня и я все исправлю.       С этими словами Мо Жань — божественно сложенный и дьявольски обнаженный Мо Жань — начал выползать на сушу. Чу Ваньнин не желал смотреть, как блестят в лунном свете капли на его теле. И уж тем более не собирался узнавать, как Мо Жань собирается в таком виде что-то исправлять. Он хочет затолкнуть чих обратно в глотку? Или искупать Чу Ваньнина в кипящем колодце?       К тому времени, как Чу Ваньнин добрался до комнаты, из носа потекло, а сверху начал накрапывать дождь. Такой мерзкий, что и зонт не откроешь, и терпеть гадко. Пока Мо Жань не заявился, нужно было срочно переодеться во что-то сухое, а желательно сбросить с себя все занудство и лет десять в придачу. Переодеться Чу Ваньнин успел, но занудство въелось в кости. Он знал, что Мо Жань пытался заигрывать, но в то же время считал, что нельзя без спросу окунать людей в ледяную воду. У некоторых может случиться инфаркт или насморк. Только горячие и сильные юноши вроде Мо Жаня могут получать удовольствие от такой воды.       Он ведь там не просто купался — он сидел в засаде и выжидал. Что он за зверь? У него лава в жилах? Чу Ваньнин уцепился за эту горячую мысль и даже начал жалеть, что не согласился на поцелуй. Можно было бы подогреть источники для приличия. Разумеется, он мог позволить себе такие сожаления лишь потому, что лежал в сухой одежде под пуховым одеялом.       Пока Чу Ваньнин пытался силой мысли замедлить сердцебиение и успокоить дыхание, Мо Жань совершил вероломное нападение: молча подкрался и скользнул к Чу Ваньнину под одеяло! Что самое ужасное, он был еще горячее, чем Чу Ваньнин себе представлял. От холодной воды кровь в его жилах не застыла, а побежала быстрее прежнего, разогревая мускулы и пшеничную кожу. Своим разгоряченным телом Мо Жань прижался к Чу Ваньнину со спины и обхватил его поперек живота руками. Чу Ваньнин в панике вцепился в его руку — все попытки успокоиться насмарку.       Мо Жань чувствовал себя провинившимся ребенком. Сначала он не собирался так шутить, просто услышал шаги и решил, что лучше не будить лихо. Чу Ваньнин наверняка сказал бы, что опасно шастать по чужому миру по ночам, а тем более отмокать в источниках или прыгать в них со всей дури. Там мог быть камень или арматура — да что угодно вплоть до крокодила и чумы! Так бы сказал строгий учитель, но Мо Жаня нашел не он, и не учитель сердился и отводил от него прекрасные раскосые глаза. Мо Жань ожидал выволочки и порки, только Чу Ваньнин колебался. Вид у него был слишком задумчивый для того, кто смертельно разобиделся.       Судя по тому, что Мо Жаня сразу не прогнали из постели, экзекуция откладывалась. Чу Ваньнин не спал, лежал в объятиях напряженный, точно струна, и Мо Жань боялся заговорить с ним. Вдруг скажешь ему слово — а он вспылит? Может, Чу Ваньнин лежит и ждет, когда же Мо Жань догадается свалить? А если это конец? Мо Жань до сих пор так и не понял, что между ними, и было ли какое-то начало. Ему удалось подсмотреть мысли в голове Чу Ваньнина и узнать больше о его чувствах и желаниях. Но еще Мо Жань узнал, что между желаниями и действиями лежит гигантская пропасть. Что будет, когда путешествие закончится? От этой мысли Мо Жань тяжко вздохнул и ткнулся лбом в плечо Чу Ваньнина. Тот нервно вздрогнул, дернул ногой и случайно задел Мо Жаня ледяной ступней под одеялом.       «Кошмар! — ужаснулся он. — У него обморожение. Я обморозил ему ноги, они почернеют, их придется ампутировать, а у него чудесные ноги, это будет катастрофа!»       — Руки и ноги такие холодные, — Мо Жань потерся о ледяные ступни под одеялом. — Тебя не знобит?       Он потянулся проверять температуру и попал ртом не туда. Чу Ваньнин под ним зажмурился и со вздохом увернулся от губ, мазнув по ним ресницами. Вместо того, чтобы отпихнуть и выставить вон, мужчина вцепился Мо Жаню пальцами в загривок, их ноги переплелись ещё теснее. Ткнувшись носом в шею, Мо Жань вздохнул:       — Я все думаю о том, что будет дальше, после всего, — Мо Жань чувствовал теплое и влажное дыхание на щеке.       В темноте оно смущало сильнее прямого взгляда глаза в глаза, от дыхания хотелось удрать, к нему хотелось прильнуть. Страх быть отвергнутым и желание овладеть человеком — его умом, телом и всей его жизнью — бурлили под кожей и не давали ни оставить его, ни окунуться в бурную страсть.       — После того, как мы выберемся отсюда? — тускло уточнил Чу Ваньнин. — Что-то изменится?       — Сначала я думал, надо решать проблемы по мере поступления, — Мо Жань погладил Чу Ваньнина по волосам и случайно заехал ему пальцем в глаз. — Но я не могу ждать, я… Меня сейчас просто разорвет.       Напряжённый, как струна, нервный, как голодный уличный кот — Чу Ваньнин замер на пару секунд. Мо Жань слышал, как вместе с его извилинами скрипят вокруг стены и потолок. Наконец Чу Ваньнин хрипло прошептал:       — Из-за чего тебя разорвет?       — Из-за того, что я не знаю, что будет после, — Мо Жань не верил, что только что профукал шанс подкатить к нему. — Ты найдешь, что ищешь, мы вернёмся в деревню. Ты поедешь в Пекин? — он замялся и жалко добавил: — Со мной?       — Ты оптимист, Мо Жань, — в дыхании Чу Ваньнина послышалась улыбка. — Наш путеводитель — двухсотлетние трактаты. В последний раз отсюда что-то вывозили сто лет назад. Я трезво оцениваю наши шансы на успех. Они очень малы.       — В смысле, ты собираешься остаться?       «Это не так уж плохо, — коварно подумал Мо Жань. — Если он не сможет отсюда уехать, то и от меня никуда не сбежит. Мне останется лишь переехать сюда».       — Останусь. Если только не окажется, что в соседней комнате лежит тонна волшебного порошка.       Судя по тому, что Чу Ваньнин стал свободней говорить и в целом расслабился, он наверняка хотел этот вопрос обсудить. Четких ответов никто из них не получил, но оба успокоились, когда поняли, что переживания взаимны. Пока этого было более чем достаточно.       — А ты проверял в соседней комнате? — игриво спросил Мо Жань, поглаживая поясницу Чу Ваньнина.       — Конечно, — раздраженно фыркнул тот и вдруг замер.       — Что не так?       — Я вспомнил, что мы не проверяли подвал, — сказал Чу Ваньнин и резко сел на матрасе. — Заходили туда, но тщательно не осматривали.       — Ты куда?       — Не смогу заснуть, если не проверю.       Мо Жань по его тону сразу понял, что спорить тут бесполезно — он не то что в подвал, он на Луну слетает, раз ему всперлось. Такой уж человек. Нужно было срочно пользоваться ситуацией и сеять доброе и вечное. Поэтому Мо Жань прилип к нему, обвив руками талию, и жарко зашептал на ухо:       — Давай не спать сегодня? Я трахну тебя так, что ты обо всем забудешь.       «Точно не согласится, — думал он. — Но у него есть уважительный повод отступить и подумать над предложением».        От слов Мо Жаня все внутри у Чу Ваньнина сладко сжалось — а потом похолодело. Он что, будет играть роль самки? Как это вообще? Сколько Чу Ваньнин ни копался в себе, не находил желания ложиться под Мо Жаня, отклячивать зад и призывно стонать. Не хотел разводить ноги и пускать кого-то внутрь себя. Это же… противоестественно? И страшно. Вырисовывалась очевидная проблема: пусть они хотят друг друга до потери пульса, они оба самцы.       Мо Жань наконец заметил его смущение и с деланным спокойствием спросил:       — Не хочешь?       — Сначала подвал, а потом ты… — он не нашел в себе сил сказать «ты меня трахнешь» и стушевался: — Мы можем попробовать не спать.       Чу Ваньнин знал, что поговорить откровенно не выйдет, и надеялся за пять выигранных минут придумать повод. Повод соскочить, оправдание, почему не сегодня — что угодно, чтобы было время подготовиться морально. Но Мо Жань каким-то невообразимым образом разгадал его трюк. Когда они уже вышли на улицу и дошли до дверей в подвал, он сказал:       — Совсем не обязательно трахаться по полной программе. Все равно оборудования нет.       — Какого еще оборудования? — Чу Ваньнин помрачнел еще больше.       Ему представилось почему-то гинекологическое кресло рядом с бормашиной стоматолога.       — Никакого, — Мо Жань сглотнул. — Я с собой в лес из оборудования только себя взял. И все.       — Ладно.       — Я не только про сегодня. Если не хочешь, вообще не будем. Серьезно, — Мо Жань изучающе смотрел на Чу Ваньнина. — Не думаю, что год спустя я закачу истерику на тему «если бы я мог засунуть член в твою задницу, у наших отношений было бы будущее».       Чу Ваньнин нахмурился. Ему казалось, если такой разговор состоится, наступит облегчение. Но теперь, получив разрешение не волноваться, он понял, что его такой исход не устраивает. Раньше он бы вспылил и сделал бы вид, что Мо Жань сморозил ерунду. Это было бы нечестно. Но и отказаться нельзя — вдруг Чу Ваньнин передумает? Тогда придется словами просить попробовать. Ну нет, он тогда умрет на месте от стыда. Нужно было показать, что Мо Жань сказал все правильно, что проблема действительно есть, но она недостаточно серьезная, чтобы обсуждать ее дальше.       Вообще все складывалось удивительно гладко, гораздо проще, чем когда-то в прошлом, когда они не понимали ни слов, ни чувств друг друга. А теперь Мо Жань вел себя так, будто понимал его не просто с полуслова, а вообще без слов. Поэтому когда они спустились в подвал, Чу Ваньнин без всякой задней мысли спросил:       — Мо Жань, ты что, мысли мои читаешь?       По лицу Мо Жаня метнулись резкие тени, а в глазах вспыхнул испуг:       — Больше нет.       — Ну ладно, а то я подума… Больше нет?