Тяга

Есть расхожее выражение: 'родился с серебряной ложечкой во рту'. Так вот Чжон Ченле родился с золотой ложкой под правой щекой и с золотой вилкой — под левой, а потом родители доложили клубничный леденец под язык сыну. И не было участи слаще, чем у этого омеги. Оба родителя его — владельцы своих маленьких магазинчиков, у аппы — обувной, у отца — канцелярский. Более расходных и безопасных товаров в плане обслуживания и содержания придумать нельзя было. Конечно, чета Чжон ждала своего первого ребёнка и была полностью готова ко всем затратам, чтобы обеспечить любую прихоть. Лучшие няни, лучший сад, особая школа — чистокровные Хорзы не сомневались ни секунды, что и Ченле увидит в свои семь это же животное, а потому с ранних лет готовили его стать равным себе, привлекали к трудовой деятельности, начиная от работника зала, заканчивая консультантом и помощником бухгалтера в старшей школе. Идеальный план жизни, которому Ченле безукоризненно следовал. Мальчишка никогда не думал уклоняться от плана. Да, он был омегой, но в их семье даже у омег были когти и клыки, которые никто не прятал. Ченле научился защищаться от задир в школе сначала устраивая тем трепки, а потом и опрокидывая словами: такими же безупречными, какими и стали его манеры уже в пятнадцать: — Ниже моего достоинства связываться с отребьем. Собственно, друзей у парня никогда не было. А если кто-то пытался ухаживать, то моментально терпел поражение, не справляясь с высокомерием омеги. Ченле тянулся к сильным альфам: к Медведям и Леопардам и полностью игнорировал мелкую 'приблуду' вроде Куниц и тем более — травоядных любого калибра. Особенно омега расцвёл в свои девятнадцать. Невысокий, но с вызывающим ароматом, с пушистыми волосами и звонким голосом, обманчиво крошечными ладонями и спортивными икрами — Чжон Ченле был мечтой каждого второго выпускника в своей школе. И это ещё не учитывая его ума, одаренности почти во всех искусствах и науках, богатства родителей. Естественно, что следуя за родителями, парень поступил на информационное направление. Сущность внутри требовала постоянного адреналина и пребывания в компании кого-то хищного и сильного, поэтому Ченле записался в студсовет, стал профоргом и весело тряс денег с одногруппников. Проще сказать, что до двадцати одного года у Чжона Ченле так и не был отнят леденец из-под языка, а вилочка с ложечкой из золота высшей пробы только выросли в размерах. Но что же случилось в его двадцать один? … Это был второй год обучения Ченле. Он готовил актовый зал к осенним выступлениям, смеялся с одногруппниками, толкался и заигрывал с красивым Волчком со смежного направления, когда свалился с края сцены на кого-то. Этот кто-то пискнул и стал копошиться под царственной особой Чжона, так что омеге пришлось вдарить тому по боку: — Дай я встану сперва! Мне же больно! — Мне тоже, — задушенным пыхтением, — Ты тяжёлый. — Я? — Ченле уже встал с парня, но тут же увалился пятой точкой на хребет того, — Уверен? Упав грудью на пол, этот кто-то запищал громче и стал барахтаться, так что омега всё же свалился. О, это был волшебный момент, долгий момент, на целых три секунды. Светлые волосы, уставший взгляд, жёлтые мешки под глазами, пухлые губы и полное отсутствие аромата. Бета. — А, слабак, — отмахивается Ченле, поднимаясь на ноги. Он уже сделал два шага в сторону ступеней, когда услышал басовитое: — Выскочка. Омега моментально замер. Он сотни раз слышал в этой жизни вещи и неприятнее, но сейчас что-то поменялось, будто переломилось. — Чего? — медленно оборачивается на него Ченле, сжимая кулаки и поднимаясь на носочки. — Ты — зазнайка, — отвечает парень, вскинув голову. — Брейк, брейк, тише! — между ними вклинивается юркий Волчок, расставляя руки по обе стороны и примирительно улыбаясь, — Давайте просто пропустим это недоразумение. Познакомимся поближе, разойдемся подальше. — Неужели он не знает, кто я?! — Ченле дёргает подбородком. — С чего я должен, — ровно парирует бета. — Тише, ну же, оба вы. Это — Чжон Ченле, второй курс информатики. Это — Пак Джисон, первый курс филологии. Давайте дружить? У парня трескается улыбка, когда Джисон дёргает носом и отворачивается, собирает вещи: — Всем пока. Он уходит. Высокий, угловатый, независимый. Уходит, оставляя о себе на память надменный взгляд, шмыганье носом и нотку презрения заместо природного аромата. … Есть расхожее выражение: 'любовь с первого взгляда', но с Чжоном Ченле случилась ненависть с первого взгляда. Три секунды, и — БАМ! Вечером парень ныряет в Подсознание, зовёт к себе Хорзу и позволяет ловкому зверьку забраться на плечи, смеётся, когда Сущность кусает за ушко, приглаживает её бурый хвост: — Ну чего ты, соскучилась, а? В ладонях появляется вяленое мясо, которое его Хорза безумно обожает. И зверь перелезает на руку, чтобы подкрепиться. Свет высоко висящей Луны освещает густой лес, и парень замечает в прежней сосне дупло, из которого торчит сено. Ченле недовольно качает головой и оборачивается на свою Сущность: — Опять вьешь себе гнездо? Сейчас осень, тебе вообще не сезон. Ты чего такая тупая? Парень разочарованно стонет, наблюдая за тем, как Хорза бегает по низкой траве, играется с каким-то камушком, рычит и прикусывает тот. Понаблюдав ещё за Сущностью, Ченле отмахивается: «Вот дура!» и возвращается в реальность. … За следующие пару дней ничего не происходит до тех пор, пока к Ченле не подходит Джисон. Бета замирает в метре от старшего, вскидывает голову, чтобы убрать челку с глаз: — Тебе нужно расписаться вот тут. Наши просили. Он протягивает несколько листов в файлах, где требовалась подпись профорга. И хотя обычно Чжон сразу ставит закорючку, понимая, что это всё — формальность и для успокоения нервов администрации, сейчас омега кивает: — Ну ты вытащи их из файлов, подай ручку и на чём расписаться. Не на коленке же! Пак прикрывает глаза и бессильно трясёт ладонью в воздухе, собираясь что-то сказать, но умалчивает. Он тут же начинает выполнять все отданные приказы, достаёт тяжеленный словарь и ручку, протягивает всё необходимое профоргу: — Давай уже. — Ты мог бы быть и вежливее. Почему вообще ты? — Ченле упирается запястьем в плотный картон, берёт ручку и будто бы вчитывается в текст. — Потому что меня заставили стать профоргом на факультете, — бубнит. — 'Заставили', — передразнивает омега, ставя ещё одну закорючку, — Если бы не хотел, тебя бы не заставили. — Значит, я хотел, и меня хорошо попросили, — кивает Пак. А старший теряет логику, окидывает бету долгим взглядом, щурится на развязанный шнурок на левой ноге Джисона и хмыкает: — Гуманитарий. Всё ясно. — Выскочка, всё понятно. Ченле переводит взгляд на невозмутимое лицо Джисона: единственная мысль в голове омеги прямо сейчас: «Если дернет носом, я его убью». И Пак делает этот жест. Короткий, но выразительный, почти в две секунды. А в следующий момент Чжон разрывает все листы, кидает вещи в филолога и уходит по коридору. … Следующая их встреча происходит в пятницу, в комнате профорганизации, где бете снова нужно подписать заново распечатанные документы. Джисон держит спину ровно, оправляет длинные рукава голубой рубашки, протягивает листы без файлов, две ручки и намекает, что у него несколько экземпляров и несколько запасных канцелярских принадлежностей. На это Ченле хмыкает и всё же выполняет свою работу. Когда Джисон уже выходит за дверь, то старший окликивает: — А благодарить тебя никто не научил? — Это твоя работа, — пожимает плечами и закрывает за собой дверь. Ченле бесится. Он пытается успокоить себя долгой игрой за роялем в доме родителей, усаживается за мольберт в выходные и обещает другу прогулять понедельник просто потому, что хочется. В который раз омега ищет себе занятие, но терпит поражение. Он ныряет в Подсознание и ловит Хорзу на руки, устраивается на деревянную скамью под её деревом и, ласково поглаживая, спрашивает: — Что мне делать? Сущность фыркает и вырывается, играется с брючинами парня, прокусывает вещь, счастливая носится по лесу, высоко задрав хвост, и вдруг возвращается с палкой в зубах. Наблюдая её игрища, Ченле недовольно хмурится, кривит губы: — И чего ты такая дурная, а? Не знаю, как тебе, но мне уже — двадцать один, и твои ответы хотелось бы измерять как-то иначе, чем постоянными гонками за камнями и палками. Однако Хорза перегрызает найденную палку, снова задирает хвост и, коротко рыкнув, бежит куда-то вперёд, взбирается на соседнее дерево и перепрыгивает с ветвей того на собственное, где есть дупло, прячется. Так что Ченле поднимается на ноги и пинает ствол сосны: — Бестолочная! … Джисон падает на Чжона подобно сосульке на голову: неожиданно, с шумом, больно, пытаясь протиснуться на свободное место меж узких рядов малого актового зала. — Ну ты и идиот, — шипит омега, скидывая с себя длинное тело. Упав на пол, парень ползёт на коленках дальше и занимает свободное место через сидушку от пышущего злостью Чжона. Он поправляет волосы, отряхивает классические серебристые штаны и оправляет свою белоснежную, шелковую рубашку — весь такой с иголочки, разодетый, юный ещё совсем, маленький. Ченле резко выпрямляется и оглядывает человека через сидение от себя: пацан в два метра ростом, ну может, чуть меньше, откуда взялось это 'маленький'? Пристально рассматривая его, омега успокаивается и находит объяснение: возраст — год разницы сказывается. Когда Пак оборачивается, то старший тут же морщится и недовольно цокает — это не он пялится. Он не поэтому пялится! … Встретив ту же шпалу через неделю в своём кабинете, Ченле понимает, что что-то внутри отзывается вовсе не на возраст. — Эй ты! — он кидает карандаш в стену, возле Джисона, когда тот посмел неосмотрительно повернуться к нему спиной, покидая кабинет, — Ты же бета, не альфа? — Какая разница? — даже не оборачивается и выходит. Ченле забирается с ногами в старое скрипучее кресло, проворачивается пару раз. Чтобы через неделю, вот также — от окна к посетителю обернувшись — увидеть перед собой скучающее лицо Пака. Парень равнодушно тянет очередные листы на подпись и дёргает носом. Как же Ченле ненавидит, когда этот мелкий так делает. Омега сжимает в руках ручку и поднимает голову на филолога: — У тебя что, ринит? — Чего? — впервые за всё время их знакомства, Чжон видит новую эмоцию — он видит удивление, и даже радуется этому открытию. — Ринит. Насморк постоянный, привычка шмыгать носом, — откидывается на спинку кресла, крутится из стороны в сторону, держась носками на одном месте. — Возможно, — Джисон пожимает плечами, стряхивая с себя наваждение, кивает, — Ты подпиши уже, а то скоро пара будет, мне бы успеть. — Приходи после пары, — Ченле отодвигает листы в сторону и достаёт из дипломата ноутбук, поднимает крышку, — У меня тоже будет занятие. — Невыносимый, — тихо бросает парень перед тем, как уйти. А Чжон закрывает ноутбук и улыбается. … На четырнадцатое февраля кругом обвалы, студенты кидают друг в друга валентинками и приклеенными к конфетам послания, кто-то пользуется Общей Почтой, так что у работников студсоветов, как и сотрудников профкома, дел выше крыши. И Ченле не сразу замечает, что рядом с ним сидит тот самый Джисон, также раскладывая послания в стопки для разных факультетов и — в отдельную коробку, где не было указано, какому/какой именно сотой-тысячной Ли/Пак/Со эта валентинка. Чжон обращает внимание на соседа, только когда тот толкает его локтем и, не глядя, протягивает красное бумажное сердце: — Это тебе. В первое мгновение омега хочет ударить шутника, но потом понимает, что тому в загребущие лапы просто попалось чужое послание. Вырвав валентинку из тонких пальцев Джисона, Ченле читает чей-то аккуратный почерк: 'Из всех известных мне омег, ты — самый красивый с самым ужасным характером, Чжон Ченле'. Уголки губ профорга падают ниже, он переводит взгляд на Пака и щурится, вспоминает почерк того на общих росписях и понимает, что это точно не он. Однако дурная Сущность диктует ему ответ: — Это самое отвратительное признание, которое я когда-либо получал от всех трусов и неудачников. Джисон на миг оборачивается на старшего, скребёт указательным пальцем свой нос и передаёт ещё пару валентинок: — Эти тоже тебе. Я не думал, что ты такой популярный. — Почему все мои валентинки в твоей куче? Давай меняться! — парень тут же меняет местами коробки, читает подписи на тех и понимает, насколько он тупой. Потому что перед омегой стоит 'фак.информ.тех', а перед Паком — 'хим.фак.'. Конечно, младшему попадались валентинки Ченле. Омега рычит и подскакивает на ноги, крепче сжимая в ладони три валентинки, он выходит из-за стола и предупреждает, что ещё вернётся. Забравшись на подоконник, оглядев коридор на присутствие посторонних, парень раскрывает пальчиком ещё одно бумажное сердце, читает: 'Чжону Ченле — умнице нашего факультета. С любовью'. Омега беззаботно смеётся, угадывая по манере письма одногруппника Ли Джено, прячет его послание в нагрудный карман. И раскрывает прямоугольную маленькую открытку, чтобы прочитать вырезанное кривыми руками напечатанные иероглифы: 'Чжону Ченле. Полюбив тебя, я преодолел страх. Жаль, что '. Оглядевшись ещё раз, Ченле прижимает колени к груди и падает спиной на стекло. Он проводит пальцами по приклеенным кусочкам бумаги и недовольно хмурится: неизвестный отправитель оказался достаточно хитёр для подобного, а эти слова… Всяко лучше первого признания. Но тут ещё чувствуется досада, горечь. Неприятно. Хорза внутри фыркает предупредительно, омега оборачивается и видит в коридоре приближающегося Джисона. Подойдя ближе, парень протягивает ещё стопку чьих-то признаний и кивает: — Эти все — тоже тебе. — А тебе была хоть одна? — спрашивает Чжон, не спеша читать новые обидные слова. — Не получаю. Я — бета. Не интересую, — качает рукой, намекая, чтобы старший взял все свои валентинки уже. — Выкинь те, что показались тебе обидными, — Ченле скрещивает руки на груди и отворачивается. Тяжко выдохнув, Пак целенаправленно ищет только две, раскрывает, пробегаясь взглядом по тексту, кивает сам себе и передаёт их: — Остальные выкинуть, я правильно понимаю? — Точно, — омега вырывает с его пальцев парочку посланий и перехватывает чужой взгляд. Бета смотрел прямо на грудь, на карман, из которого топорщились бумажное сердечко. Сам не зная, почему, Ченле смеётся: — Это от Джено, там тёплые слова. — Я уж подумал, что у тебя есть фавориты, — хмыкает Джисон. — Ненавижу всех одинаково, — счастливо улыбается и разворачивает ещё одно послание, узнаёт в том почерк Джемина и кривится, протягивает обратно младшему, — Это тоже можно выкинуть. — Оно нормальное, — замечает Пак. — Оно от парня моего друга. Мне некомфортно, — вскрывает второе, не узнаёт почерка, но читает короткое 'Профоргу Ченле. Ты крутой. Я влюбился! ' и смеётся, показывает содержимое Джисону, — Логика странная. Но ладно. Филолог на это дергает носом, уже почти не раздражая, и, поправив планшетку на плече сворачивает в сторону лестниц. Не сразу разгадав, Ченле бесится и, спрыгнув с подоконника, кричит: — Так сложно было попрощаться? — К сожалению, мы ещё увидимся, — тормозит Джисон. — Сегодня? А ты разве не домой? — Я в целом имел в виду, что мы ещё увидимся. Зачем прощаться? — бета ухмыляется и начинает скоростной спуск. А Чжон недовольно шипит: — Такой душнила. Тупой филолог. … Обычные люди в такую пору пишут курсовые проекты, дипломные работы, но Чжон Ченле делает всё, лишь бы не научку. Он смотрит на строки кода и недовольно мотает ручкой из стороны в сторону, провожает взглядом парочку в библиотеке, тайно мечтая также с кем-то учиться, когда замечает входящего Джисона. Пак, как всегда, одет в строгий костюм, он сгибается ниже в будку библиотекаря, долго с тем беседует и, выпрямившись, кивает. Бета проходит в соседнюю комнату, где расположена картотека, возвращается через десять минут и сворачивает на лестницы. Ченле согласен на все, лишь бы не научку, а потому скоро собирается и следует за младшим. На третьем этаже много книг и отделов для гуманитарных направлений, и в одном из залов Чжон всё же находит Пака. Тот сидит, согнувшись в три погибели над столиком, раскинув колени по разные стороны от столешницы, что-то читая в потрепанной жизнью книжке. Оглядевшись и фыркнув, омега проходит в зал и садится прямо перед младшим. Джисон лишь на мгновение отрывает взгляд от текста, возвращается к тому, будто читает, но только пробегается по строкам наискось, переворачивает страницу. — Что делаешь? — не выдерживает Ченле, подпирая щёку ладонью. — Готовлюсь, — бета дёргает носом и перелистывает страницу, морщится, сдерживая чих. — К чему? — старший скатывается ниже по сидению, недовольный такими сухими и короткими ответами. — Экзамен, — выдыхает Джисон, хватается пальцами за чёлку, перебирает её, — Ты тут что забыл? — Я хотел идти домой, увидел тебя и удивился. Гуманитариям вряд ли нужны компьютерные комнаты, а вы, оказывается, не все книги храните в интернете, — Чжон закатывает глаза, когда слышит, как под младшим скрипит стул. — Иди уже домой, — кивает на дверь Пак, пряча нос в сгибе локтя. — Ты Лисица? — омега не смотрит на бету, спрашивает наобум. — Нет, — спустя долгие секунды после странного фырка, отвечает Джисон, чем только больше раздражает. — Ты такой душнила, случайно не Кобра? — Такой дерзкий, не Баран? — парирует Пак. Когда Ченле оборачивается на него, то видит перед собой настороженный взгляд из-под длинной светлой чёлки. О, так смотрит жертва, решившая дерзнуть на кого-то сильного, когда готовится бежать от его лап. Но так не смотрят в ожидании смерти, а Паку бы стоило заказать себе место: такими темпами Чжон убьёт его и отсидит срок довольный собой. — Травоядный, — заключает Ченле, откидываясь на спинку стула, — Поэтому мы не общаемся. Он поднимается на ноги, уже готовый уходить с гордо поднятой головой, когда в спину, как обычно делает этот гад — исподтишка — летит: — Мы не общаемся, потому что ты — задница, — тихая усмешка. Однако омега только рычит и всё-таки уходит. … Лето встречает Ченле организацией поездки студентов в предгорье, кучей работы. В эту пору парень не сразу обращает внимания, что рядом с ним вьются другие красивые альфы, что ему особенно помогает прежний Волчок, заискивающе улыбаясь. Работая, отвечая на звонки и емейлы, печатая в сотый раз одно и то же бестолковым ребятам и неорганизованным девчонкам, Чжон игнорирует даже спящего в соседнем кресле автобуса Джисона. Не понятно, кому больше теперь требуется отдых: студентам или профоргам, поэтому омега расслабляется, пользуясь любой предоставленной возможностью. И спокойным взглядом наблюдает за тем, как тот же Пак выволакивает наружу его чемодан, тащит к нужному домику, ставит рядом свой. Только на следующее утро Ченле оживает до нужной степени, обращает внимание на своего соседа с иняза, недовольно морщится, когда признаёт в том Кота, вылетает на улицу и довольно тянется. У соседнего домика стоит не кто иной, как Пак Джисон. Он моргает своими глазами-пуговками, рассматривая густые облака в небе, поглаживает себя по ключице и плечу в успокаивающем жесте. Привлекает. Хорза внутри подсознания радостно скачет вокруг сосны, запрыгивает на колени хозяина и кусается. Чего этой дуре надо — Ченле понять не может, на всякий случай подходит ближе к соседу, оглядывает того, хмыкает: — Утра. — Привет, — отзывается характерным после сна басом. — И как тебе, первокурсник? — насмешливо спрашивает омега. — Пока никак. Не думаю, что мы тут вообще отдохнем. — Согласен. Но я в том году оторвался по полной. — Мне рассказали, — улыбается Джисон, опускает голову и обхватывает себя за плечи, — Все старшие рассказывают, как ты выбил гол мячом парню в голову так, что он получил сотряс. — Айща! Это вышло случайно! — злится Чжон. В самом деле, тогда получилось неловко. Да и зачем стоявший на воротах парень решил отбить мяч головой, никто тоже не понял. Однако в этой истории именно вратарь лежал в реанимации с сотрясом, а не Ченле. — Да ладно, с кем не бывает, — отмахивается Пак и переводит взгляд на старшего. Когда глаза омеги сталкиваются со светлыми в утренних лучах глазами беты, то последний как-то резко замирает. Он опасливо перебирает пальцами на плече ткань футболки, начинает часто-часто дёргать носом, отчего в крови у Ченле просыпается будто инстинкт. Парень прислушивается к своей дурной Хорзе, которая рычит и скачет, скалит зубы и как-то странно смотрит на Сущность Пака, которую человеческому глазу не видно. Сама природа тянет Чжона ближе к бете, но омега сопротивляется, ловит свою Хорзу на руки и крепче обнимает: — Куда ты рвёшься, дебильная? Джисон прерывает момент их связи, опустив глаза, потерев нос указательным пальцем и облегчённо выдохнув: — Кажется, нам пора работать. Он прячется за дверьми домика, будто мышка в норке, и Ченле даже не успевает до конца прийти в себя. Он скидывает Хорзу с рук и неодобрительно качает головой: — Куда ты лезешь? Кого ты там увидела? Сущность бегает по жухлой траве и в пару прыжков оказывается на своем дереве, прячется в дупле и фырчит оттуда. — Дура! — Фрырврв! — в ответ. — Я не буду ради тебя стараться, раз ты такая вредная! — Ченле снова пинает дерево, но Хорза лишь показывает свою морду с круглыми черными ушами и моргает так, будто посылает парня в дальнее пешее без билета обратно. … На вечернем костре Ченле играет вместе со всеми в 'правду или действие' и отказывается от поцелуя с незнакомой девочкой, вынужденный согласиться на рассказ о своём первом разе. Омега сладко заливает про мрачный коридор школьного выпускного и долгую разлуку, так что ему верит каждый, и некоторые даже сочувственно утирают уголки глаз. Растирая колени ладонями, Ченле поднимается со своего места и уходит блуждать в лес. В подобной местности ему всегда чувствовалось хорошо, легче. Его Сущность — это коллективист-хищник, обитающий именно в таких густых лесах. Парень расслабляется, пытается забыть о сказанных ранее глупостях, но Хорза дуреет и показывает ему язык, просясь на волю. — Обманщик, — тихий голос разливается по небольшому участку леса, затапливая округу влагой грядущего дождя. Обернувшись, Ченле видит перед собой Джисона. Бета сидит в корнях дерева, отодвигает в сторону руку с тлеющей сигаретой и моргает на старшего. Сейчас он выглядит спокойнее, открытее, и омега садится рядом, пачкая хорошие джинсы: раз уж господин Пак в своих дорогих вещах сел сюда, то можно. Какое-то время они молчат, начинает накрапывать мелкий дождик, под еловыми ветвями сухо, пахнет прелостью. — Я тоже ни с кем не целовался, — Джисон тушит сигарету об подошву, прячет окурок в пачку, а ту — в карман джинс, — Поэтому разгадал тебя. Слишком банально и бесчувственно. А ещё ты отказался от действия. — Конечно, не хочется дарить первый поцелуй непонятно кому и вот так, — хмыкает и недовольно качает головой Ченле. — Согласен, — кивает младший. Дождь становится сильнее, даже сквозь иголки пробивается, однако никто из молодых людей не собирается уходить. — Ты оказался тут раньше меня, — замечает Ченле. — Так вышло. Хотел закурить у костра, но меня вытолкали, — усмехается Джисон, накидывает на голову капюшон и шмыгает носом. — Боже, ты так и не вылечил ринит, — стонет омега и оборачивается на младшего. — Да это не болезнь, — морщится бета, — Это из-за Сущности, я даже не контролирую. Также поворачивает голову на собеседника и снова замирает, крупно вздрагивает. Внутри омеги Хорза рвётся вперёд, рвётся действовать, хочет кусаться и кружится-мечется вкруг человека, так что Чжон крепче прижимает её к груди, косится на Джисона. Бета отодвигается дальше, опирается ладонью за спиной, выдавая свой страх. И именно это позволяет Ченле сделать глупость: он подрывается и коротко чмокает младшего в щёку, выдыхает и возвращается в прежнее положение, рассматривает вечерний туман сквозь стену дождя. Он слышит под ухом шмыганье носом, прикрывает глаза и пытается связаться со своей Сущностью, которая теперь спряталась в дупле, видимо, не одобряя поступка человека. — Приятно, — задушенно выдаёт Джисон. На что омега смеётся: — Откуда мне знать? Но спасибо, что поделился! — Это намёк? По небу прокатывается гром, у Ченле закатываются глаза. В следующий миг он видит большую ладонь Пака на своем колене, ощущает его тепло, его дыхание на своей коже, опускает веки и ждёт. Он ждёт так долго, что начинает чувствовать подвох, тревога вынуждает дернуться и обернуться, столкнуться своим носом с этим огромным шнобелем Джисона. Ребята дёргаются и отодвигаются друг от друга, омега прижимает колени к груди и отворачивается. Тишина между ними становится тяжелее. Бета рушит ее аккуратным касанием кончиком пальца к плечу старшего: — Мы пойдём или ещё будем ждать? — А чего ещё ждать? — оборачивается на Джисона и недовольно качает головой, — Мне тут больше нечего делать! Быстрее, чем Пак реагирует, Ченле вскакивает на ноги и убегает в домик. Он волнуется и думает о бете больше положенного. Впереди ещё четыре дня, куча мероприятий и дорога обратно. Делать вид, что ничего не было — глупость. Следующим утром, выйдя из домика, Ченле спотыкается и падает на кого-то, кто решил усесться на крыльце. Этот кто-то звучно шипел и барахтался, скинул с себя омегу и уселся под ступенями, моргая своими круглыми глазами и выразительно шмыгая носом. — Прости, — Джисон протягивает руку и стряхивает пылинки с плеча старшего. Спросонья Ченле не успевает рассердиться на этого идиота, он только сидит на земле, чувствуя боль в ногах и пояснице от неудачного падения, и смотрит на Джисона. — И привет, — усмехается бета. У него маленький рот, пухлые влажные губы, и ухмылка выглядит очаровательной, влекущей. — Привет, — отзывается омега, пытаясь привести в порядок волосы. Он отчаянно зачесывает непослушные пряди, отворачивается, проводит ладонью по лицу, вспоминая про то, что ещё не умывался. По плечу разливается тепло от чужого прикосновения. Хорза выглядывает из дупла и хищно улыбается, готовится скакать вперёд, кидаться, кусаться. — Мелкий хищник, — слышится за спиной. Передернув плечами, Ченле оборачивается и моргает. Джисон кажется смущенным, он будто решается на что-то: шмыгает носом и всё же шепчет: — И мой Малыш боится тебя. — 'Малыш'? — качнув головой, омега коротко, но громко смеётся — он всегда громкий, заметный, привлекающий внимание. Которое сейчас точно ни к чему. — Ченле с Джисоном сосется! — слышится из домика Чжона. Тут же поднимается шумиха, кто-то вываливается из окна, соседи выбегают из домов, и бета срывается с места. Он убегает как-то быстро, легко скрываясь в толпе. Ченле приходится перекрикивать людей, объяснять, что ничего не было, но чем больше он кричал и спорил, тем зычнее и громче смеялись другие студенты, хлопая и желая Паку терпения. Терпение не помешало бы Ченле, вынужденному отдуваться за них двоих оставшееся время: после этого случая он видит Джисона только в автобусе, усевшегося у окна, на том же месте, где они сидели вдвоём по дороге сюда. Недовольно выдохнув, старший падает в кресло, скидывает кроссы и закидывает пятки на сидушку. Подумав ещё немного, он двигается спиной к Паку, нагло облокачивается на того, устраивается самым удобным для себя образом и счастливо засыпает. Иногда он слышит, как над головой другие профорги разговаривают с Джисоном, просят: — Буди его, а то остановка. Но получают в ответ: — Идите, пусть спит. Ченле утыкается носом в спинку кресла, довольно улыбается, едва не пищит от восторга, когда бета накидывает на его спину свой плед. Омега хотел бы надышаться чужим ароматом, но Джисон — бета, исполнительный человек, лишенный заморочек биологии Альф и Омег, подчиняющийся изредка влиянию своей робкой Сущности. Он другой. Но такой желанный, неожиданно нужный. Ченле сходит от этого с ума. Он не хотел составлять пары с бетой, будь то девушка или парень, он ждал альфу, ждал Хорзу, или кого-то крупнее, сильнее него самого. Но глупая Сущность продолжала фыркать, прятаться в дупле и дурела в присутствии одного только этого беты. Хорза, верно, хотела сожрать мелкого травоядного, но сердце и разум самого парня разглядывали такого же человека из плоти и крови в совсем ином плане. Устроив зверька на коленях, Ченле закатывает глаза и спрашивает, даже не надеясь на ответ: — И что мне с тобой делать? Джисон мне нравится. Сущность фыркает и дёргает хвостом, пытается сбежать, однако омега зажимает её ладонями: — Куда ты, бестолочная? Вот как мне с ним разговаривать? Помоги чтоль? Вместо ответа Хорза рычит и копает лапами по ногам. Она против всего Джисона, и это беспокоит Ченле. … После каникул, Чжон как-то забывает про профорга с филологического, про их маленький поцелуй в щеку, а потому расслабленно крутится в кресле в прежней комнате, проходя очередную игру на телефоне. Учебный год только начался, и дел пока было не очень много. В комнату входят после стука. У человека нет аромата, тихий шаг и шумное дыхание. Не веря своему чутью, Ченле переводит взгляд от экрана на посетителя и признаёт одетого в темный бордовый костюм Пака. Бета протягивает бумаги без файлов, второй рукой подаёт ручку: — Привет. Нужна твоя подпись. — А? — теряется на секунду омега, но скидывает ноги на пол, двигается ближе к столу, — Да, сейчас, сейчас. Он скоро, нервно расписывается, даже не читая кучу листов. Закончив, отодвигает стопку и кивает: — Сделано. Джисон медленно сортирует бумаги, пихает в файлы, но не отрывает взгляда от пола. И Ченле замечает, как мелко трясутся его тонкие пальцы, как дрожат ресницы, а уголки плотно сомкнутых губ опущены вниз. — Как твои дела? — омега спрашивает, чтобы разрядить обстановку. — На моем факультете стало больше выскочек, — неопределенно улыбается, выдыхает смешком, — Но никто не сравнится с тобой. Он поднимает голову, ловит на себе недовольный взгляд старшего, вжимает голову в плечи и всё же договаривает: — Ты бы меня разблокал. А то всё лето до тебя — не докричаться. Глаза у Чжона на миг раскрываются шире, он хватает в руки телефон, слышит, как за бетой закрылась дверь и видит, что да — контакты Пак Джисона у него везде в черных списках. И чем он тогда только думал? Когда, спрашивается, успел? Однако бета всё равно не пишет. Он не пишет неделю, вторую. А на третью Ченле подсаживается к нему в столовой: — Я разблокировал тебя. — Да? Я не знал, — пожимает плечами и заталкивает за обе щеки больше риса. — Малыш. Насколько он маленький? — неожиданно спрашивает Чжон, так что Пак давится, запивает ком в горле соком и складывает ладонь в кулак. Омега накрывает его пальцы своими, поднимает и вторую руку — оказалось, что пяти его маленьких мало, а потому оценивающе хмыкает: — И кто это? — Мышь. … Первое свидание назначает Джисон. Заикаясь, он предлагает встретиться в субботу в кафе, в приличные 14-00, и получает в ответ обещание омеги поднять трубку после третьего звонка или раньше, но не позже. И именно Чжон прибывает на нужное место за десять минут до встречи. Кроме волнения самого своего первого свидания, Ченле ощущает растущую тревогу от буйства Хорзы, по клычкам которой в предвкушении стекают слюни. Эта тварь так и ждала себе добычу, полностью игнорируя все предупреждения человека — кивала и сверкала круглыми черными глазами, готовясь к смертельному прыжку. И сдерживать её становится все тяжелее и невыносимые. Джисон приходит минута в минуту, оглядывает приодевшегося старшего и, утерев нос и щёку, выдыхает: — Пойдём? Хорза впервые кусает Ченле за лодыжку, поглядывает, ожидая возможности выскочить наружу и покусать недотёпу, который не мог хоть жалкого комплимента сказать. Омеге приходится подставляться под её зубки, приходится сдерживать себя и дёргаться, держаться на расстоянии от парня. Они садятся у окна, делают небольшой заказ из кофе и пирожных, ожидают в молчании. Музыка перекрывает желание общаться, но бета всё же перебивает певицу: — Тебе нравится такое? — Что? — Такая музыка, такая еда, — парень отводит взгляд, скрывается под чёлкой. Ченле даже так чувствует, как Сущность младшего прячется где-то, дразня тем самым <его Хорзу, так что эта бешеная порывается и пытается скакать выше на человека. — Нравится. Я редко хожу по таким местам. Но в кофейнях легче перенести одиночество, — выдыхает омега и вдруг сглатывает. Потому что признался в этом, потому что до появления в его жизни Ли Джено у Чжона не было друзей, да и потом, он всё равно мало с кем близок, даже являясь профоргом университета. — Я понимаю, — кивает Джисон, — Но мне нравятся более людные места. Фудкорты. Хотя Малыш не любит. — Почему ты назвал его так? — смеётся Ченле, — Нельзя было быть оригинальнее? Микки Маус, например? — А то это оригинально, — недовольно смотрит на старшего, — Я был ребенком. И мне так захотелось. — Все мы встречаемся с ними в семь лет. Моя бестолочь без имени. И она рассматривает тебя в качестве закуски, — беззаботно делится омега, тут же смеясь с реакции Джисона. Младший прячет лицо под ладонями и бубнит: — Мне так не везёт быть съеденным. Официант приносит заказ и тактично удаляется. Однако до десертов дело ещё не скоро доходит, потому что Ченле начинает перечислять свои успехи в школе, свои таланты, а удивлённый Джисон только слушает, слушает, чешет нос, и слушает. — Чего ты такой тихий? Сказал бы хоть что уже, — фыркает Ченле, хватая в руку ложку, принимаясь крошить десерт. — Да мне нечего рассказать. Я просто хорошо учился. В баскетбол играл. Я стараюсь быть, как все, — Джисон неопределенно машет рукой, пожимает плечами, — Но в профорги меня вытолкали. Никто не хочет с тобой работать. — Эй! — выходит громко, — Если бы я хотел выслушивать, какой плохой, то пришёл бы на пару. — Да ладно. Люди хотя бы обращают на тебя внимание. И ты многим нравишься, — затихает Пак. Тяжко выдохнув, он крутит ложку в руках, рассматривая коржики с кремом: — У тебя есть аромат, и у тебя есть влияние. Твоя Сущность — хищник. И у тебя куча талантов. Даже забыв умыться, ты хорошо выглядишь. Ченле вскидывает брови, наблюдая за тем, как Джисон продолжает разделять кусочек торта на слои, мажет крем по тарелке, бубня: — Ты такой… Знаешь, как страшно просто подойти к тебе? Очень страшно. И мне долго приходилось обманывать Малыша, договариваться с ним, понимаешь? Бета говорит странные вещи, но омега вдруг понимает. Он только сейчас видит розовые щёки, мутный взгляд, капли пота по вискам младшего — и понимает, как сильно нравится этому человеку, и как далеко тот решился зайти, чтобы сейчас вот так сидеть друг напротив друга в этой кафешке. В желании поддержать Джисона, Ченле протягивает руку и накрывает ладонью запястье младшего. Тот вмиг затихает, дёргается и поднимает взгляд. Моргает, выдыхает. Успокаивается. Он дышит глубоко, медленно, тихо. Бета хорошо контролирует своего Малыша. Хотя вряд ли тот рвётся и делает ему также больно, как сейчас Хорза грызёт руку Ченле. Она прогрызает до кости, повисает в воздухе, рычит и дёргает хвостом из стороны в сторону. Омега поджимает губы, он чувствует эту боль, но держится, иногда порывисто сжимает пальцами чужое запястье, прикрывает глаза. Его разрывает напополам от смущения и боли, от искренней влюблённости и желания сбежать. … Ночью Ченле рассматривает свою Сущность и плачет, сжимая раненные руки в кулаки. В Подсознательном это оказывается больнее, первую помощь омега оказывать не умеет, и получается вяло наносить мазь, делать перевязку. — Ну ты и … — хлюпает носом Ченле, — Я тут при чем? Мы с тобой связаны, дура ты тупая. Почему он тебе так сильно не нравится? Ну Мышь, и что? Однако Хорза фырчит, хищно кружа вокруг. Она опасно блестит глазками, и тон Чжона становится серьезнее, голос ниже: — Я буду с ним. Смирись. Шерсть встаёт дыбом от загривка до кончика хвоста животного. Сущность рычит и запрыгивает на колени человека, упирается передними лапами ему в грудь, заглядывает в глаза, будто спрашивает: 'Ты это сейчас серьёзно? '. Ченле выдерживает взгляд и, хмыкнув, кивает. Хорза обнажает клыки и по плечам и голове парня перебирается на ствол сосны, прячется в дупло, вытряхивая наружу своё гнездо. Солома падает на голову, колет кожу, царапает переносицу. После идут листья, ветки, камушки серые и похожие на драгоценные — пластиковые, для аквариумов, в глубоком детстве малыш Ле просто обожал собирать такие. Парень вскакивает со скамьи и отходит на пару шагов от сосны, упирает руки в боки и кричит: — Что творишь, идиотка?! Вместо ответа Хорза высовывает наружу морду и демонстративно выкидывает плюш какой-то игрушки. Её Чжон принес ей в качестве подарка после первого знакомства, чтобы тогда ещё щенок мог играться, учиться охоте. Но сейчас Сущность вычищала всё своё дупло под ноль, будто не хотела знать Ченле. — И что будешь делать теперь, бестолочная?! … О том, что устроила Сущность, Ченле понимает, когда наступает время течки, но симптомов нет. Внутри ощущается пустота, тело не реагирует на таблетки. Переборов свои страхи и долго проговорив с аппой, парень всё же идёт на приём к врачу, который заявляет: — Вы бесплодны. Мир рушится как-то внезапно. И рядом сидящий родитель спрашивает шёпотом: — Почему? Всё же было в порядке? — Возможно, это временный гормональный сбой. Но ментальный ветеринар указал, что Сущность выгребла гнездо подчистую. Она не чувствует себя в безопасности для размножения. Может, только на данный момент, а может — навсегда. Вам дать другие направления? … Врываясь в Подсознание, Ченле истерично кричит. Он разбивает их лавку, он раскачивает сосну, под рык Хорзы пытается залезть в дупло и вытянуть идиотку за хвост и придушить, но силы рук не хватает — парень падает на землю: — Идиотка!!! Кому лучше сделала?! Он плачет навзрыд, отчаянно дергая плечами и утирая слёзы кулачками. Ему не больно от порезов, не стыдно от шрамов, но ощущать пустоту внутри, знать, что ты такой — последний, что на тебя не посмотрят чьи-то заинтересованные глаза, что тебя не назовут 'аппой', наследуя десятки талантов, перенимая манеру речи и способ завязывать шнурки — это выстрел в сердце. Не то, чтобы Ченле прежде думал о детях, тем более — о своих собственных, и никогда у него не было сильной тяги, но в этот момент он думает, что лишается чего-то. И это не леденец под языком, и не золотая ложечка под щечкой — это часть него самого, это часть его сердца. — Леле, сынок, покушай, — в комнату входит аппа. Он садится на самый край кровати с тарелкой в руках и долго молчит, когда всё же улыбается: — Врач же сказал, что это всё временно. Может, тебе стоит что-то подарит Хорзе, и она отойдёт? — Помнишь Джисона? Который бета, на год младше? — парнишка садится на кровати, поджимает под себя ноги и растирает влагу по щекам. — Да. У вас были свидания, — счастливо кивает господин Чжон, тут же тускнея, — До последнего месяца, да? Что-то с ним? — Он — Мышь! — вскрикивает Ченле резко. Какое-то время аппа рассматривает зареванное лицо сына, а потом поджимает губы: — Ну… Жаль, что не Хорза, конечно, но… Двадцать первый век, новые веяния, все дела, хммм… — Хорза отказалась принимать его равным. И устроила мне ЭТО! — парень указывает ладонями на всего себя. Видок кошмарный, а внутри — и того хуже. — Или я следую ее прихотям, или — своим! Но чего эта идиотка хочет? За всё время она ни разу ничего толкового не сделала! Дура тупая! Зато когда я выбрал хорошего человека, она устроила! И почему?!!! Ченле прячется под ладонями, не сдерживая порой истерических вскриков. Он бы хотел понять свою Сущность, но та больше не идёт к нему на контакт. Да что там — она всегда была загадкой для парня! — Леле, — аппа отставляет тарелку и приглашающе раскрывает объятия, — Давай верить, что это временно. Вдруг, это ты ошибаешься? Может, через пару лет ты встретишь кого-то другого, и он понравится Хорзе? Она вернётся, построит гнездо. — Может, — парнишка льнёт к родителю, обнимает крепко за пояс, — А может, такого уже не будет. Ченле хотел бы злиться на Джисона, хотел бы ненавидеть его. Но каждый раз видя в глазах младшего обожание, он невольно улыбается сам, подмигивает и посылает воздушные поцелуи, от которых на скулах беты выступает дивный румянец. … Джисон целует Ченле первым. Он долго мнется, часто облизывает свои губы, которые блестят вызывающе в приглушённом свете кофейни, сжимает ладони в кулаки, и вновь выпрямляет пальцы. Ченле предчувствует это, он с подозрением склоняет голову к плечу и тянется ближе к младшему: — Что ты …? — Я сейчас, — резко перебивает Джисон, отворачиваясь и прячась за раскрытой ладонью. Он какое-то время рассматривает прохожих за окном, но потом перегибается через стол, роняя локоть на скомканную омегой салфетку, обнимает пальцами круглую щёку старшего и кратко целует его губы, тут же падая на место. На звон посуды и скрип стула оборачиваются посетители, так что парень вновь прячется под ладонями, низко опустив голову, а Ченле заливается помидоркой. Но выйдя из кафе, Чжон толкает Джисона к фонарному столбу, цепляется за плечи и целует, как умеет — проводя губами вверх-вниз по чужим, плотно сомкнув веки, улетая от таких неловких касаний. Ему приятно ощущать, как свободно бета обнимает талию, как склоняется ниже, чтобы не было этой разницы в росте, чтобы было слаще. Ченле бы хотел застыть в этом мгновении на вечность, но оказывается так только на несколько минут. … Джисон скромный, застенчивый. Иногда он перебарывает страхи и являет собой образец строгой исполнительности беты, но в некоторых моментах терпит жуткий крах. Пытаясь впечатлить омегу, он собирает паззл с ночным видом на Нью-Йорк, но Ченле находит несколько ошибок и звонко смеётся. Джисон собирает небольшие накопления, арендует скутер и предлагает прокатиться в выходные на море, но одолженная тарантайка разваливается сразу на выезде из города, так что Пак разочарованно стонет, вынужденной покрывать убытки, а Чжон всё также звонко смеётся с неудач своего парня. Хотя у них были и удачные свидания. Когда сходили в кино на мультфильм, и какой-то ребёнок пристал к бете, называя того 'хеном'. И когда они посетили концерт классической музыки. Джисон клялся, что ничего там не смыслит, но всё же пришёл. Он пришёл за минуту до самого Ченле, стоял на входе в одном из своих костюмов, поправлял рукава и манжеты, впихивал настоящие серебряные запонки на прежние места и готовился задохнуться на месте от неожиданно воздушного образа своего парня. Позабыв, сколько лет не слушал чего-то больше рояля и студенческих номеров, Ченле мечтал сводить неразумного бету на подобное мероприятие. И обратно оба шли одухотворенные, счастливые, крепко держась за руки. Джисон галантный и нежный. Никогда прежде Ченле не думал, что эти качества важны для его потенциального партнёра. Ему — взрывному хищнику, 'золотому воротничку' виделось иное будущее, в котором рядом стоял уверенный в завтрашнем дне Альфа. Но рядом с убийственно спокойным бетой Чжон ощущал себя легче, он чувствовал себя по-настоящему счастливым. … Ещё пару месяцев они так и держались за руки, боясь перейти черту, хотя желание уже кусало под ягодицами обоих. Сдался первым Джисон. Парень долго сидел в комнате профорга, закинув ногу на ногу. Привыкнув к особенностям его носа, находя это даже милым, Ченле оформлял полугодовые отчёты, был внимателен. И стоило ему выдохнуть, захлопнуть папку с последними на сегодня документами, как бета перехватил его ладонь: — Зайдёшь ко мне? На ночь. Помявшись, прекрасно зная своё текущее положение, омега всё же кивнул, отправил короткое сообщение родителям и прыгнул в нужный автобус следом за младшим. Всю дорогу Джисон рассматривал асфальт под ногами, трясущимися пальцами то цеплялся за ладонь Чжона, то хватался за карту-ключ, то хватал собачку куртки. Он нервничал больше самого Ченле, так что омега посмеивался иногда вслух, успокаивал ответными касаниями, подбадривающе кивая. Весьма примечательным показалось Чжону, что бета жил напротив аптеки, перед одноэтажным зданием которой они притормозили. — Что-то не так? — спрашивает Джисон, совсем как взрослый, но дрожащий голос выдаёт отсутствие опыта. — Нужно будет купить смазку, — поджав губы, ставит перед фактом. — А это… — парень скребёт кончик носа, но тут же хватает ладонями за локти, склоняется к лицу Чжона, — Стой тут. Я-я сам. Он срывается с места, перепрыгивает ступени. Оставшись наедине с собой, Ченле неуверенно обхватывает себя руками за пояс. Отсутствие контакта, прежнего мало-мальски взаимопонимания с Хорзой делали его слабее, неувереннее. Не хотелось сейчас признаваться в этом, не в этот момент, и не когда красный от стыда Джисон кивает на нужный подъезд, пропускает вперёд. Тем более, поздно говорить о чем-то, когда бета хватает маленькое тело на руки, целует в губы уже в коридоре, раздевает по пути в свою комнату. Тут тепло и светло, пахнет степными травами, ни одной лишней вещи на полу или стуле, строгий порядок во всём, даже в замотанной скотчем поломанной ножке стула. Ченле отвлекается на неё, пропуская, как ловко Пак избавляется от почти всей одежды, оставаясь в синей атласной рубашке и нижнем белье, касаясь лбом чужого плеча. — Удобно так сидеть? — всё же спрашивает омега. — Нет. Но это временное решение, — поднимает голову, заглядывает в глаза, — Я …? У него язык не поворачивается сказать нужное, но ладони договаривают. Касаются мягко, тут и там, плавно освобождая тело из оков разноструктурных тканей. А губы беты, всегда пухлые, всегда влажные, скользят по коже, оставляя за собой холодящие следы. Всё выходит мокро и слегка припухло, получается то жарко, то слишком холодно, так что сразу после нужен теплый душ, и румяный от пара Ченле стонет: — Хочу выпить. Скажи, что есть хоть что-нибудь. Джисон не сразу, но находит бутылку соджу, потом ставит на стол сок и, поправив полотенце на талии, падает на стул, тянет руки, предлагая ответные объятия и свои ноги в качестве сидения. Ни секунды не колеблясь, омега устраивается на его коленях, вливает в себя стопку, игнорируя уже льющийся в стакан сок, и рассказывает о своей проблеме. Он щурится, ожидая реакции, но бета выпивает свою рюмашку, крепче обнимает и кивает: — Мне жаль, что с тобой так получилось. Положив затылок ему на плечо, Ченле прикрывает глаза: — И все? — Н-нет. Дай ещё подумать, — он смотрит на окно, видимо, мечтая закурить, но наливает им ещё алкоголя, забыв о ярком апельсиновом соке. Между ними проходит какое-то время, когда Джисон спрашивает: — Ты готов отказаться от детей ради меня? — Вопрос не в тебе, а в прихотях этой Хорзы. Я — её хозяин, она должна слушаться, — под градусом как-то легче говорить, и бета смущается меньше, хотя соображает туже. — Тогда, давай попробуем. Давай попробуем зайти так далеко, что это она пойдёт на уступки. Ей придётся смириться, что в этом доме главный — Мышь, — у него на губах вызывающая улыбка, опасная. А Ченле озаряет осознание, что у мышек есть зубки и крохотные коготочки — но есть же. К тому же, они очень упертые, живучие, как черти, и плодовитые, как… Как мыши. — Давай, — омега тянется с новым поцелуем, скользит ладонями по телу младшего, пальцами — под полотенце, — Не останавливайся только. И Джисон не останавливается. Он настолько не собирается тормозить, что делает Ченле предложение сразу после своего выпуска. Они съезжаются после помолвки, и играют многолюдную свадьбу ещё через полгода. … Обставляя новую квартиру, каждый из молодой четы Пак решает выделить маленькую комнату будущему ребенку. Но годы летят, и в пустующем пространстве меж четырех стен появляются неразговорчивые рыбы, на которых Сущности каждого из Пак пораженно смотрят. Ченле опускает голову на плечо младшего, наблюдая за играми неончиков в высоких водорослях, ощущает горячее дыхание, медленный ход грудной клетки супруга вверх-вниз. Он мечтательно прикрывает глаза, когда Джисон целует в висок, тянется к уху, зарывается в прядях волос носом и крепче обнимает. В их доме всегда пахнет полевыми цветами, всегда идеально убрано, в холодильнике есть обед и ужин на четверых, и даже «гостевой набор» одежды. На стенах висят фотографии с совместных поездок к морю, в другие страны, с другими людьми и чужими детьми. В спальне четы Пак чёрные жалюзи, которые сбивают их обоих с толку утром, хотя в каждой, каждой комнате светлые стены, белые натяжные потолки. Красивое счастье, богатое, чистое. К которому чего-то не хватает. И эта тоска разъедает внутренности омеги, мучая следом и наблюдательного бету. Там, где альфа бы считал инстинкты, использовал бы свою силу, ауру, Сущность — Джисон руководствовался логикой, внимательностью, прилежностью. … Он первым и предлагает: — Мы можем посетить детский дом. К тридцати двум бета стал увереннее в себе, стал выше, горделивее. Господин Пак работал учителем в школе, но был хорошим человеком, грамотным, успевал брать репетиторство и хорошо зарабатывал. От прежнего заикания не осталось и следа. Прожитый опыт, жизнь с Ченле, общение с детьми по долгу службы — это всё сделало его твёрже, мужественнее. На его фоне омега оставался прежним, маленьким, по-юношески красивым, на кассах спрашивали возраст, а работники отелей подозрительно косили, пока не видели штампа в паспорте старшего. — Я тоже думал об этом. Стоит взять кого-то маленького, или постарше? Но это так… Рискованно. — Знаешь, иногда беременность — тоже рискованна, — Джисон проводит ладонью по своей щеке, задевает щетину, — Всех берут после семи. И не старше пятнадцати. В этом есть что-то… Неправильное. — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — Ченле крутит обручальное кольцо на пальце, размышляя о своей жизни, о рисках, о потерях, о равнозначном обмене жизни на жизнь. — Она случилась со мной. Я увидел тебя раньше, чем ты меня, — смеётся и ниже опускает голову, — Ты тогда не просто так упал. — Но ты же обозвал меня! — оживает омега. — А как бы я привлек твоё внимание? Они оба знают, что никак. … В ближайшие выходные идут в приют. Взявшись за руки, долго ходят по комнатам, наблюдают за детьми разного возраста. Впервые Ченле уходит первым. … Через несколько дней омега сидит за рулём своего авто, пытается сдержать эмоции, но Джисон на соседнем сидении подливает масла в огонь, обещая найти им подходящего ребенка. В самом же здании бета приглядывается к одной девочке Мышке, но омега воротит нос: она другая, она — бета, она какая-то не такая, какой бы он хотел видеть ребёнка. Своего ребёнка. На обратной дороге супруги Пак ссорятся. Ченле сворачивает на обочину и громко хлопает дверью. Пока Джисон справляется с ремнем, пока пытается найти омегу, тот уходит глубоко в лес, а следом — в Подсознание. Обняв себя за плечи, Ченле тихо плачет. Усевшись под сосной своей Сущности, кое-как утирает слёзы: — Что мне делать, ты, идиотина? Верни гнездо. Чего тебе стоит? Хорза выглядывает и блестит своими глазами. Подняв голову, Ченле надеется увидеть в них жалость, сострадание, но в чёрном омуте — насмешка. — Тупая ты сука! Я не сдамся тебе! — Ле! Ченле! — отчаянно зовёт Джисон. Он бегает из стороны в сторону, не пытаясь нырнуть под низкие ветви ели, не способный уловить аромат его мужа. Несчастный, бета сам постоянно утирает мокрый нос: — Ле! Дорогой! Мы можем остановиться, если ты не видишь подходящего! Это не должна быть одна моя симпатия! Ле, давай поговорим?! Где ты? Не обращая внимания на то, как иголки царапают кожу, Ченле выбирается из своего убежища, скоро находит Джисона и замирает прямо перед ним. Они оба долго ищут подходящие слова, но первым действует бета: осторожно берёт в свои ладони ручки омеги, склоняется ниже, перехватывает взгляд: — Дети — они временное счастье. Когда ребенок вырастет, мы снова будет одни. Мы с тобой — важнее. Мы были бы даже важнее своего родного ребёнка. Я бы хотел так. И хочу, чтобы ты хотя бы понял. Конечно, Ченле понимает, но всё же: — Боишься привязанности. — Нет, нет, — морщится младший, — Я… — он хмурится, долго составляя верное предложение, — А знаешь, может, ты и прав. Может, я боюсь. А ты — смелый. И я могу положиться на тебя. Разве это не здорово? — Здорово, — соглашается Ченле. Конечно, но — после которого ничего не следует. Им нечего добавить друг другу, всё уже сказано сегодня. … И они продолжают искать особенного ребёнка. В другом городе детский дом оказывается беднее, дети поактивнее, но никто из них не кажется Ченле 'своим'. Он выискивает кого-то похожего на Джисона, звонкого и активного, как сам омега. Но не те. И Отчаяние пытается ворваться в их жизнь приближающимися скандалами, острыми кризисами и неизбежным разводом, вопрос о котором всё чаще повисает в воздухе, нанося удары в каждую из сторон этого конфликта. Потому что каждый ощущает за собой эту вину. И хочется освободить самого важного человека от оков, но отпускать — больнее, чем вот так: когда бьётся посуда, когда трескаются стены аквариума, когда Ченле добавляет в лапшу своих слёз вместо обычной соли, а Джисон выкуривает пачку в подъезде, задымляя на три этажа. … Кто-то долгожданный падает на хребет Ченле самым буквальным образом, когда омега навещает в больнице маму супруга. Женщина лежала после сложной операции на сердце и всё повторяла, что ей жалко этого внука. Им Сонджу — десятая вода на киселе госпоже Пак, четвероюродный внук, который остался один после смерти родителей. С ними случилась та самая редкая авиакатастрофа, и за трехлетнего ребёнка самый старший из клана Мышей тогда отдал крупную сумму органам опеки. Мальчишка так и жил по дядюшкам и тетушкам, но больше прочих полюбил старушку Пак. А сейчас она угасала. Ченле долго сидел в коридоре больницы. Он ощущал, как яростно рычит Хорза, видел, как с её клыков на землю падает смешавшаяся с кровью слюна, но больше всего на свете омега хотел ребёнка. Вот такого неугомонного, балованного и свободного. Им Сонджу сейчас шесть, и это немного неудобно, и грозит трудностями, когда вот-вот — и его Сущность даст о себе знать. Но на другой чаше весов сидел Ченле, молодость которого вот-вот и уйдет, а сил и желания на воспитание хоть какого-нибудь чада не останется, как и терпения с любовью на одного хотя бы Пак Джисона … В руках Ченле снова куча бумажек, и он, как когда-то в студенчестве, не глядя, расписывается. Сидящей на соседнем стуле Джисон наоборот — в каждое слово, уточняет у юриста мелкие вопросы и переводит взгляд на соцработника. Чтобы через долгие пятнадцать минут поставить и свои закорючки. А через месяц ввести в их квартиру Сонджу. Маленький бета устраивает погром в выделенной комнате следующим же днём, доводит Ченле до белого каления и отправляется в угол. И всю следующую неделю Сонджу без устали проводит 'молодым родителям' проверки разного калибра и разной серьезности. — Он бесит меня, — делится Ченле, запираясь в спальне с Джисоном, едва дождавшись, когда маленький демон уснет в своей кровати. — Смешно, — резко выдыхает бета, переодеваясь в пижаму, — Я хочу поговорить с твоими родителями: не думаю, что ты был подарочком в его возрасте. — О, я был тем ещё непоседой, но не настолько! И хотя Ченле бесится, и вся его Сущность ненавидит малыша Сонджу, но тот в случае чего, идёт к омеге. Он скребётся в спальню приёмных родителей долго и упорно, дожидается, пока выйдет именно 'Ле-хенним', и, взяв его за руку, делится шёпотом: — Я хочу кушать. Мужчина закатывает глаза, не видя логики в происходящем: ребенку же всё равно, кто разогреет в микроволновке тарелку риса с мясом. Но подливая воды в блюдо, уменьшая кусочки мяса ножницами, Ченле как-то вдруг понимает и усмехается. Обернувшись через плечо, он наблюдает за тем, как Сонджу катает по столу машинку, издавая характерные звуки. — Эй, — тихо зовёт омега, устанавливая время. — М? — на миг поднимает голову. Сонджу моргает своими круглыми глазами под пушистыми ресницами, тянет в улыбку тонкие губы и в его щеках ложатся ямочки. — Люблю тебя, мелкий вредитель. Микроволновка пиликает, и Ченле хватается за тарелку, отводит взгляд, когда ребенок пораженно ковыряет палочками блюдо, отправляя маленькие кусочки в рот. Они сидят как-то долго, омега даже снова злится, но маленькая ножка пинает под столом: — Ты теперь мой любимый Хён. — А раньше? — хмыкает Ченле. — А раньше я тебя не знал. Только Джисона-ши. Но он строгий, — Сонджу пожимает плечами и, съев всего пару ложек, отодвигает тарелку, — Я наелся. А у Пака закатываются глаза и всё внутри смеётся и кричит одним только: «Вот же заноза в заднице!». … Сегодня Сонджу исполняется семь, и он вбегает на кухню раньше срока, опускает палец в крем и оценивает сладость того под крики Ченле, прерывает его спокойным: — Ле-хённим, мне снился бурундук. — 'Бурундук'?! — переспрашивает мужчина, тут же зачесывая длинную челку. Он смотрит сверху вниз на ребенка и вдруг смеётся, заливисто, громко, так что и Сонджу тоже смеётся, до икоты. Не сдержавшись, омега опускает на его голову ладонь, ерошит чёрные волосы: — Давай выбреем тебе на затылке две полосы? Чтобы как у бурундука? — Ай-я! Зачем?! — отскакивает из-под руки, — Я же буду некрасивым. — Да брось! — отмахивается Ченле и оборачивается к торту, ставит тот в холодильник, — Бурундуки клёвые. Маленькие, смешные, — оборачивается, — Прямо как ты! — Ле-хённим! — Сонджу ладошками толкает старшего по ягодицам, но тут же обхватывает руками за пояс, — Когда будет сладкое? Вечером? Когда все-все придут? Ошарашенный такими внезапными объятиями, мужчина замирает и только успевает дышать. Он едва не хватается за сердце от радости, успокаивает свой голос, чтобы ответить, что да — вечером. Но ночью Ченле так и водит ладонью по плечам, по шее, по груди. Он рассматривает потолок и не верит. Да, он не 'аппа', и баланса у них нет, и Сонджу бесит порой жутко — хоть за шкирку на улицу выкидывай. Но что-то к нему есть, оно теплится внутри, заполняет ту пустоту, делает омегу нежнее. — Леле, — рядом укладывается Джисон, коротко чмокает в щёку и валится на свою подушку, — Все доехали. Посуда сушится. Дитё спит. — 'Дитё'? — со смешком оборачивается к мужу. — А кто он? Не звать же его всегда как-то… Сонджу, ну, — бета взмахивает рукой, изображая пальцами непонятную фигуру, но тут же устало роняет ладонь на матрац и хмыкает, — Бурундучок. Такие щёчки. Не сдержавшись, Ченле громко хихикает. Упирается затылком в подушку и показывает потолку зубы, не беспокоясь, что разбудит ребенка: — Так ми-и-ло! — легонько бьёт Джисона по плечу, когда слышит ответный крик через две стены: — Да спите вы уже!!! Бета накрывает лицо ладонями и стонет: — Вы оба, оба шумные! Знаешь, Сонджу — не приёмный. Он твой. Твой родной! — резко садится и также тихо смеётся, пока омега переворачивается на живот, пытаясь быть тише и смеяться в одеяло. Незаметно в их доме поселяется уют, возвращается нежность. У неё новый вкус, едва различимый в сливочках, что Джисон добавляет в свой утренний кофе, и от этого тепла прочее пространство расцветает новыми красками. Белые стены сменяются на светло-зеленые, с фотообоями в спальне Сонджу, тут и там висят его рисунки и какие-то поделки, также — грамоты лучшего педагога 'Господина Пака' и лицензии самого Ченле, который перехватывает административную работу у обоих родителей. … Ченле тридцать шесть, и он кидает в дупло Хорзы орехи: — Сонджу любит орехи, а сейчас зубы пошли меняться. Угощайся! Продолжающая дуться Сущность выкидывает всё обратно из дупла. И ничего не меняется. Иногда Ченле беспокойно за неё: вот так окочурится там, а он даже не узнает. … Годы летят ещё скорее, и вот Ченле сорок пять. Он сидит на своём юбилее ни жив, ни мертв, наблюдая за тем, как Сонджу пытается строить глазки дальней родственнице, которая вроде как уже и не родственница. Опираясь на трость, в обеденную входит Джисон — он недавно ломал голень и ему стоит беречься. Но бета так настаивал на том, что сам будет ухаживать за мужем в этот день, что именинник даже не подумал сопротивляться. Он не думает перечить и когда гости всей гурьбой, взяв Сонджу под руки, уходят продолжать банкет у очередного дядюшки, оставляя супругов наедине. Пользуясь случаем, Джисон целует шею Ченле горячечно, сдавливает ладонями плечи и под недовольные вскрики супруга повторяет, что возраст — не помеха, что они оба ещё: ого-го! Он смеётся, целует всё ещё тонкий живот супруга, кусает такие же спортивные икры, оглаживает мягкие ягодицы, когда затихает. Бета молчит, но продолжает работать руками. У него длинные пальцы, хорошо гнутся, знают уже, где надо ласкать. У Джисона маленький рот, но влажные губы, особенно влажные сегодня. У него хриплый голос, но уверенный, сегодня вновь ломается, заикается на обычном 'Ле-Ле'. Сегодня всё идёт наперекосяк. И спустя месяц Ченле видит: почему. Он видит гнездо в дупле сосны. Наспех стащенные сено и трава, орехи и фантики, какой-то мусор и обломки лавки. Мужчина упирает руки в боки: — Тупая идиотка!!! Ты в курсе, сколько мне лет?! Врач же разводит руками в стороны: — У вас пять недель. Под взглядом супруга, Джисон опускает голову. Едва поспевая за омегой, он падает на пассажирское заднее, хватается ладонями за спинку кресла водителя: — Но это же здорово, Ле! Мы же так долго ждали! И Сонджу уже совсем вырос! — А я хочу теперь? — Ченле пристёгивается, но не спешит хвататься за руль — ему такому эмоциональному нельзя ставить стопу на педаль, пока не решит всех проблем вот прям сейчас, — Ты знаешь, как мне будет тяжело? И как ребенок будет звать нас на родительские дни? Двух стариков. — Ты молодо выглядишь. У тебя только в этом году перестали спрашивать паспорт, — бормочет Джисон. … В следующие месяцы дебильная Хорза тащит в своё дупло всякую шнягу, мелкие камушки, обрывки одежды. Наблюдая за Сущностью, Ченле тихо матерится и качает головой: — Бестолочная, ты хоть кого там ждёшь? Вместо ответа Хорза фырчит и продолжает упорно втаскивать вовнутрь целую еловую ветвь, которая колет морду. Пока она молчит, врач предполагает: — Это… Это может быть девочка. — Де-девочка? — заикается рядом сидящий Джисон, а потом накрывает голову ладонями, — Я ничего не знаю о девочках. Наблюдая за ним, омега смеётся. Но вечером они вместе читают о воспитании таких необычных детей, немного удивляясь ряду отличий и надеясь быть полезными. По крайней мере, у беты была мама, это может хоть чуть-чуть помочь. Эта новая жизнь сближает их, заставляет стряхнуть пыль с полок и ощутить тот самый прилив второй молодости. Джисону это важнее — Мыши не долго живут. … Из дупла торчит ярко-розовая пачка, которую Ченле даже на самую пьяную голову не смог бы придумать, но где-то в Подсознательном его тупая Сущность откопала её. Смачно выразившись, омега рисует себе удобное кресло-каталку, в которое плавно опускается, наблюдая за качанием Луны в небе, а потом ощущает родное тепло. Животное забирается на колени, часто дергает ушами и хвостом, принюхивается к Ченле, но молчит. — Идиотка, — хмыкает мужчина, запуская в ее грязную шерсть пальцы, доставая оттуда еловые иголки и веточки, пыль и пух. … В доме пахнет полевыми травами, черные жалюзи прячут 'молодых родителей' от первых лучей июньского солнца, в соседней комнате спокойно спит их малышка. Ей всего пять месяцев, она жутко громкая и капризная, с носом Пак Джисона — о чем постоянно напоминает Ченле, доводя супруга до заиканий. На помощь им неожиданно приезжает старик Чжон. Он справляется с внучкой легко и непринужденно, пока сын отсыпается и уделяет себе время. Хана растёт нежным цветком, тихой, спокойной. Ченле косится на неё, принюхивается, но не чувствует чего-то большего, никак не может разгадать. Он не хочет признаваться, но Сонджу кажется роднее, ближе. Неосознанно, мужчина пытается скинуть дочку на мужа, скорее возвращаясь к работе, вынужденный теперь заменять аппу в обувном. Нет, он любит Хану, он ждал её, но его прежде Большая и Светлая ушла на другого ребёнка, который так скоро стал взрослым мужчиной. Жалеет ли Ченле? Иногда, когда не спится ночью, когда Джисон храпит через сопли, когда Хана кричит со сна, непонятно чего требуя. Омега хочет уже покоя. Коллега на работе посмеялся, что это возраст. … И Ченле верит, что возраст сказывается. У него ломит спину таскать всё растущую и растущую дочку на руках, а поглядывая на Джисона, омега понимает, что и тот скоро перестанет справляться. Когда Хане будет пять, омеге самому будет полвека. Когда ей будет девятнадцать — он будет собирать свои вещи для ухода на пенсию. Но пока малышка только идёт в младшую школу, крепко держась за ладошку аппы, дергая носом и теснее прижимаясь к ноге. Она плачет и не хочет оставаться тут, играть с другими детками. Через десять минут у Ченле сдают нервы: он тащит ее обратно в машину, пристегивает на заднем сидении и еле сдерживается, чтобы не накричать на капризу, но выдыхает только: — С Сонджу было проще. — Мой брат? — оживает девочка. — Да, Хан-и, — омега достаёт из бардачка жвачку, закидывает пластинку под язык, предпочитая размягчить и насладиться кофейным вкусом, — Он был шумным в твоём возрасте, но мы как-то договаривались. Может, мы с тобой тоже сможем договориться, а, принцесса? Он оборачивается к Хане, проводит языком по нижней губе, однако девочка обнимает игрушечного зайца крепче: — Там незнакомые дети. — Ну так вы познакомитесь! — Мне страшно! — она утыкается носом меж плюшевых ушей и снова хныкает. А Ченле неожиданно улыбается: вспоминает Джисона в их двадцать с чем-то, когда бета также прятал лицо под ладонями, опускал низко-низко голову и всего боялся. Если подумать, то как человек, он проделал большую работу над собой, чтобы не быть подвластным своей Сущности, чтобы добиться того человека, в которого был влюблен. Оборачиваясь к дороге и поворачивая ключ зажигания, Ченле думает, что весь мир был тогда против Джисона, он сам был против беты, и может, не стоило начинать, но… Но сколько людей вокруг разводятся, будучи одной когорты? Сколько людей счастливы в своих 'идеальных' браках, соответствуя требованиям семьи, клана, общества? Даже Хорза самого омеги была против, но смирилась. Оборачиваясь на Хану, которая моргает на него из-под чёлки знакомым образом, Ченле улыбается: кажется, Джисон из тех, кто любит сильнее и преданнее. И этот ребенок — результат его труда, его маленькая награда. Разве может омега отказать супругу в этой маленькой прихоти? … — Хана — твоя дочь, — шепчет Ченле, прижимаясь к мужу в одной кровати. Мужчина корчит недовольную гримасу: — Кто бы сомневался. — Раз ты такой умный, то завтра ты ведёшь её в школу. Я не могу больше. — Я? Она будет или опаздывать, или приходить сильно раньше, — бета скребёт щёку пальцем. — А мне пофиг, знаешь ли. И Джисон возится с Ханой, трясется над ней, обнимает крепко-крепко, так что Ченле фыркает в своём кресле-каталке: — Это он хотел ребёнка. Он его заслужил. Смотри, какие они счастливые, красивые, — к нему на колени прямо из дупла падает Хорза, — Бестолочная! — хмыкает мужчина, но устраивает животное удобнее, гладит её спинку, — Чего так долго мялась? Чего тебе не хватало, идиотка? Сущность только фырчит, поджимая под себя лапки. … — Аппа, — Ченле раскрывает глаза и узнаёт дочку, трясущую его за плечо глубокой ночью. — Что-что? — Это была ласка. Или белка. Или… — ребенок мнёт руками подол ночнушки. — Ты… Тебе снилась твоя Сущность? — расталкивая мужа, омега садится на кровати. — Да. Но я не могу понять, кто это. Путём пыток в следующие три дня, Ченле убеждается, что Сущность дочери — Хорза. — Ну ты и мразь! — мужчина пинает сосну с такой силой, что Сущность всё же выпадает из дупла. Она щерится и бросается с зубами на его ногу, цепляется больно, но омега за шкирку откидывает ее куда подальше: — Ты не могла поторопиться хоть чуть-чуть?! Эгоистка!!! У меня больной отец, и я сам, сам хочу дожить до свадьбы дочери! Ноги подгибаются и мужчина валится на землю, сжимает пряди волос пальцами и плачет навзрыд от досады. Успокоение прибегает к нему мышонком, тычками носом по щеке и шее, плечам и груди. Джисон ластится, лижется, целуется. И омега отзывается. — Ты чего? — у беты глаза блестят в отсветах ночника из комнаты дочери. — Ты плакал во сне, — обхватывает рукой и роняет голову на подушку, — Что снилось? — Хорза. Эта сучка… — Ну-ну, — бурчит мужчина. Он младше на год, но глядя на него сейчас, Ченле видит глубокую зрелость, на грани старости. Эти повадки, привычки, постоянно зарастающие щетиной щёки и подбородок, седеющие густые брови. Почему выходит так, что он кажется старше? — Эй, — мягко зовёт Ченле, — Я люблю тебя. Больше всего на свете. Джисон резко раскрывает глаза и оборачивается, долго вглядывается в мужа и нервно сглатывает: — Э-это взаимно. — Сколько тебе лет, — тихо смеётся омега, — А до сих пор говоришь, как недоразвитый. — Не обижай меня, — мужчина тыкает его пальцем меж рёбер, вызывая ещё более звонкие смешки. — А что у вас тут веселого? — на пороге комнаты стоит Хана, крепче обнимая любимую игрушку. — Объятия. И сказки, — Джисон поднимает одеяло и кивает, — Будешь с нами, или ты взрослая? — Мне страшно идти обратно, — девочка за секунду оказывается между родителями, под их руками, в их тепле, заботе и любви. … Сонджу женится. Не то, чтобы Ченле был против, но глядя на девушку перед собой, он теряется: неужели Хана в двадцать три будет такой же? Стройной и опасно красивой, завидной невестой. Её придётся доверять какому-то другому человеку. Подумать только, а ведь кажется, что вчера он ругался на мелкого Сонджу, обещая найти ему самый темный угол в квартире, обязательно с пауками и тараканами. — Ле-хённим! — Сонджу обнимает приёмного родителя за плечи и коротко целует в щёку, — Ты выглядишь потеряно. — Ох, я подумал о Хане, — омега делает глоток шампанского и ставит фужер на стол, — Когда она будет такой взрослой. И как я буду выглядеть на её свадьбе. Думаю, что ты больше годишься ей на роль отца. Молодой бета смеётся, его щёки становятся круглее и больше, веселя этим Ченле. — Ле-хённим, обещаю присматривать за сестрёнкой! Не волнуйся, пожалуйста! … — А почему вы с аппой так долго не заводили меня? Были заняты Сонджу? — невинно спрашивает двенадцатилетняя девочка у отца. Джисон потирает нос и собирается с ответом. Он не знает, что Ченле собирается уже выйти из душа, и сейчас совсем не ко времени подслушал. Накрыв сердце ладонью, омега надеется, что муж кивнет и согласится. — Хан-и, я трусил, — и смешок, ещё пара — детских, — Я же мышонок. Мне было так страшно! Он так естественно смеётся, заражая весельем дочь, что Ченле даже не тянет закатить глаза на эту глупость. … Выпускной дочери падает на голову вместе с пиджаком, но Ченле поднимает тот скорее супруга, помогает ему одеться: Джисону тяжело сгибать колени, шестьдесят три говорят сами за себя. Омега выдерживает вес его ладони в своей, игнорирует боль в плече, когда бета неосознанно опирается на старшего, поднимаясь по ступеням в актовый зал. И Боже, им нужно ещё сфотографировать дочь. — Иди, — машет рукой Джисон, — Иди-иди. Я буду тут. Постоянно оглядываясь на него, Ченле уходит. Он кое-как уговаривает Хану подойти к отцу, сесть рядом. Девочка, ах, уже девушка, она стеснялась своих стариков: такая красивая, нежная и строгая на их фоне, выше Ченле и всё ещё ниже Джисона, похожая на обоих одновременно и уже — ни капли на них теперешних, которые с сединой в висках, с морщинами у глаз у беты и пухлыми щеками омеги. Пока другие родители её одноклассников ходили на фитнес, делали пластику, чета Пак спокойно принимала все подарки возраста. — Я понимаю её, — скрипит Джисон, раздеваясь уже дома, — Обидно, конечно, но не так уж сильно. — Заткнись, старый хрыч! — легонько бьёт его в плечо супруг, — Ты моложе меня на целый год! Как, по твоему, я себя ощущаю? — Божественно? — смеётся бета, пытаясь убежать по квартире от разыгравшегося мужа. Оказываясь в его руках, Джисон, как и прежде, испуганно моргает, причмокивает губами и прикрывает глаза, ожидая поцелуя. Его муж смеётся над этим, но целует — в щёку, отстраняется со смехом: — Эх ты, до сих пор боишься! — Да для меня все твои поцелуи — как в первый раз! — он даже хватается за сердце, игнорируя все чаще ощущаемую тут боль, только улыбается, надеясь получать больше таких касаний, слышать смех самого любимого человека дольше. … Джисон даже слышит смех своего кровного внука. Он держит в руках крохотный комочек и плачет. Игнорируя подколки мужа и улыбки Ханы с супругом, бета роняет слезы с щёк на ручки мальчика. Он оборачивается на Ченле и… Джисон, как и всегда, уходит первым. За ним следует Ле. … Может, против любви будет весь Мир. Даже самые близкие, сама природа, даже внутренние сомнения будут жрать. Но это не значит, что совершается ошибка. Скорее всего, необходимо время. И Любовь того самого человека, для которого можно пожертвовать многим, ради которого можно это всё претерпеть.