Многоликий Термитник жаждет крови своего палача. Взгляд из ямы, что ещё недавно был властным и уверенным, теперь затравленный и молящий о пощаде. Вниз прыгает один червь. Затем второй, третий. В нестройную песнь криков вливается ещё один, рвущий душу на куски. Артемий спешит к выходу, чтобы не слышать надрывных воплей того, чьим доверием он воспользовался и привёл на этот страшный суд. Он знает: разъярённых хатангэ не остановит даже голос менху, который только что стал Отцом.
Входная дверь распахивается, на пороге — Младший Влад. Заслышав крики отца, он бледнеет и кидается навстречу, но крепкие руки менху хватают его за плечи. Рывком заводят за угол, прижимают к стене и зажимают рот. Склизкие звуки расправы пропитывают воздух, въедаются в мозг. Влада накрывает паническое отчаяние, но руки Бураха стальными прутьями удерживают на месте. Артемий выглядывает из-за угла и, убедившись, что их никто не заметил, толкает Ольгимского к выходу.
— Пустите меня! Нет! Отец!
Гаруспику еле хватает сил, чтобы его удержать. Влад вырывается, выбивает из Артемия воздух ударами в грудь, остервенело рвётся обратно в бетонный гроб. Затем ослабевает, сжимает зелёную куртку до побелевших костяшек, тяжело дышит. И наконец утыкается лбом в его плечо, капитулируя перед жестокой действительностью. Бурах опускает занемевшие руки и лезет в карман за бутылкой твирина. Залпом выпивает треть, протягивает Владу. Тот пьёт жадно, зажмурившись, с явным намерением забыться. В холодном лунном свете на его щеках поблёскивают слёзы.
Пустырь Костного Столба утонул в ночном мраке. Земля стала источать равнодушную прохладу. Два силуэта сидели на траве под валунами и слушали пение сверчков.
— Как же так вышло... — прошептал Влад, уставившись перед собой. — Как он оказался там раньше меня? Трус... Какой же я трус. Слишком долго решался. Но неужели он пришёл туда сам? Он что, надеялся восстановить свой авторитет? Нет, что за глупость...
— Он хотел вас защитить.
— Что? Нет, подождите, это ведь означает, что... — Глаза Влада озарило осознание страшной истины. Он ошарашенно уставился на Артемия, сминая в кулаках траву. — Душегуб... Это ведь ты... Ты его туда отправил. Я ведь прав? Ты бросил на костёр невиновного!
— Так было нужно.
— Нужно кому?! Этим зверям было всё равно, кого разорвать. Это они потребовали с тебя жертву, да? А ты и рад избавиться от власти Ольгимских! Задумал свести нас в могилу?! Теперь только и ждёшь подходящего момента, чтобы возить нож мне в спину!
— Дурак! — громыхнул басом Артемий. — Я сделал это для тебя!
— Что? — прошептал Влад.
— Что слышал. Не буду я перед тобой оправдываться, — огрызнулся Бурах и встал. — Моя забота выполнена — ты станешь новым Хозяином и поведёшь Уклад и Город в будущее. Теперь можешь винить меня в смерти отца хоть до конца своих дней.
Влад медленно поднялся следом и отрешённо ответил:
— Я дурак, это точно. Драка уже кончилась, а я всё машу кулаками. Что сделано, то сделано. И винить тебя я не буду. А теперь, с твоего позволения, мне нужно переварить это всё наедине.
Влад угрюмо брёл в свете фонарей, окружённый тяжёлыми мыслями, как вдруг заметил боковым зрением зелёную робу. Стоило ему поднять взгляд на Бураха, как тот ответил на незаданный вопрос:
— Нам просто по пути.
В скорбном молчании они дошли до "Разбитого сердца". Синхронно сели за стойку, одновременно выпили. Надолго молчания Влада не хватило и после второго стакана он признался:
— Мне горько не от потери. Мне горько от своей безнаказанности. И ещё от того, что я любил отца меньше, чем он меня. И уж куда меньше, чем он того заслуживал. Совесть... Скажи мне, Артемий, как теперь усмирить совесть?
— А что мы сейчас делаем? — уныло вопросил Бурах. — Так она и усмиряется, по капле. Ничего, привыкнешь. Хозяину Проекта Быков совесть вообще не нужна. Поступок за поступком, решение за решением... Глядишь, так и атрофируется понемногу.
— Проклятый долг. Проклятая власть, — процедил Влад, сжав стакан до побелевших костяшек. — Я всегда хотел быть хорошим человеком и всё удивлялся, почему власть всегда у подлецов... Выходит, только подлецы и могут её удержать. Вот я и стал одним из них... Земной тебе за это поклон, Бурах.
— Обращайся.
Влад кинул на него острый взгляд.
— Я пообещал себе на тебя не злиться...
— Злись — не злись, а по-другому быть не могло. Я твою Линию вижу ясно, и мой долг — сохранить её, не прервать.
— Линию, значит... — Влад моментально остыл. — Я много слышал о Линиях, но до конца эту вашу... концепцию так и не понял. Раз ты в этом специалист, может, объяснишь?
— Это так просто не растолкуешь... — нахмурился Бурах. — Хм... Дай-ка руку.
Твириновый туман в голове мешал собрать мысли в кучку и объяснить всё на словах, без наглядных примеров. Благо, Влад был в таком же состоянии и без тени сомнений протянул ему правую руку. Артемий развернул его ладонь тыльной стороной и показательно провёл пальцем по слегка выступающей вене.
— Сосуды — это Линии тела. Связь сердца с остальными органами, так?
Стоило начать с азов, как в голове сделалось в разы яснее, и Артемий почувствовал в себе силы, чтобы подступиться к этой сложной теме. Рука больше была не нужна, но в приступе внезапного просветления он просто забыл её отпустить.
— Тело — самая простая система. Есть системы сложнее, но устроены они точно также. Каждое живое создание — клетка в теле Бодхо. Каждый человек в Городе — его орган. Взаимодействие человека с человеком... — Артемий перехватил ладонь Влада правой рукой и пожал её. — это артерия, связь, Линия.
Ольгимский серьёзно кивнул, вслушиваясь в каждое слово.
— Из этих небольших Линий складывается магистраль — Линия судьбы. Что-то сродни позвоночнику в теле — без него всё развалится. Это связь между человеком и его предназначением. Такие Линии даже не всякий менху видит. Они не так очевидны и бывают очень спутаны. Некоторые из них ложные, некоторые ведут к цели окольными и тернистыми путями. Но выбирать следует всегда самую прямую — будет меньше ошибок и хлопот. Подвох в том, что прежде чем выбрать, нужно увидеть варианты, а увидеть их...
— Может не всякий менху, понятно, — подхватил Влад. — И ты, стало быть, видишь?
— Вижу — сильно сказано. Скорее чувствую, и то не всегда. Вот мой отец — он видел, и при том очень даже ясно. Таким, как он, мне никогда не стать.
— Не торопись ставить на себе крест. Ойноном ведь не рождаются — так у вас говорят? Мою Линию ты уже смог различить.
— Твою Линию... — Артемий почесал подбородок. — Знаешь, инквизиторша на допросе мне сказала, что я человек с ампутированной свободой. Мол, моя судьба предопределена. А значит, должна чётко прослеживаться. Только вот я что-то в упор не вижу своих Линий. Но вижу твою.
— Потому что у меня тоже ампутирована свобода... — безрадостно закивал Влад. — Теперь я понимаю.
— Сложнее всего проследить Линии тех, у кого есть выбор, свобода воли. Ты же в любом случае возьмёшь на себя бремя бооса. Ты можешь решать лишь то, как ты это бремя понесёшь.
— И как я могу его понести?
— Можешь пойти по стопам отца. А можешь ещё глубже проникнуть в суть Уклада, понять глубинный смысл его традиций и управлять им мудро и с пониманием.
— Скажи, как мне постичь Уклад? — Влад доверительно подался вперёд. — Я прочитал все сборники легенд, изучил ваш язык, наблюдал за обрядами и бывал на праздниках, но я всё равно чужой. Суть не открывается мне, я чувствую, что упираюсь в какую-то невидимую стену. Наверное, для этого просто нужно быть степняком...
— Вовсе нет. Ты упираешься в границы собственного разума. Но не разумом нужно постигать Уклад, а нутром.
— Но как? Скажи, как это сделать?
Артемий сосредоточенно сверлил взглядом стойку, а потом, что-то решив, уверенно встал.
— Пойдём-ка. Кажется, я почувствовал Линию.
Ночь выдалась светлой. Бурах и Ольгимский тихо ступали по степным травам, перешагивали рельсы, шли на запад — мимо чумных районов, болотистых истоков Горхона, мимо детей на Станции.
— Степь слышит и понимает тот, чьё сердце стучит в ритм с сердцем Земли, — рассказывал по дороге Артемий. — Не знаю, насколько это правда — скорее всего, как всегда, иносказание. Но есть один обряд, который может породнить человека с матерью Бодхо. Со мной его тоже проводили в юности. С тех пор я стал слышать травы... Не без тренировки, конечно.
— Что это за обряд?
— Сначала надо накормить Землю своей кровью. А потом принять кровь того, в чьей груди бьётся сердце Бодхо. Тогда твой ритм объединится с моим, а значит и со всей степью. Ты сможешь её услышать.
— А принять кровь — это значит...
— Выпить.
— Ясно. И это, конечно же, нужно сделать на одном из курганов?
— Да, на Уур Хилу, в Корзинке. Так ты согласен?
Влад напряжённо замолчал, но твириновое марево в голове не дало ему поразмыслить как следует и толкнуло прямиком в мрак неизвестности.
— Да, я... Я согласен.
Высокие стройные глыбы кургана глядели на них с высока. Степь холодно молчала. Россыпи звёзд обрамляли фонарь равнодушной луны.
Менху достал свой бритвенно острый Перст. Хозяин, беспокойно вглядываясь в бескрайний полумрак, закатал рукав. Лезвие легко раскрыло предплечье по Линии вены. Горячая, живая кровь по капле срывалась с локтя и напитывала Землю. Степь всё ещё молчала, и лишь монотонный хор сверчков скрашивал тишину.
— Сколько нужно крови? — шёпотом спросил Влад.
— Сколько сможешь дать.
Ольгимский побледнел, но промолчал. Артемий выглядел так, словно изо всех сил к чему-то прислушивался.
Минуты лёгким ветерком пролетали мимо и утекали куда-то вдаль. В ногах скопилась слабость, каменные стелы грузным хороводом пошли по кругу, но Влад смотрел лишь на Артемия, который по-прежнему что-то выжидал. Наконец, будто услышав какой-то сигнал, Бурах смазанным пятном оказался рядом и туго перетянул окровавленное предплечье бинтом. Влад не успел заметить, как оказался на земле, привалившись спиной к камню. Следующее, что он увидел — чужое порезанное запястье и струящийся по нему ручеёк крови.
— Битэ болохо таглур. Прими в себя кровь детей Бодхо.
Ночной мрак стал сгущаться. Влад кинул на Бураха затуманенный взгляд и обессиленно припал губами к порезу. Жёсткий металлический привкус пропитал сознание. Вязкая жидкость коснулась языка, разлилась во рту. Влад зажмурился и заставил себя сглотнуть.
Каждая капля крови — ценный дар.
Из ниоткуда взявшиеся слова отпечатались в памяти, словно были там всегда.
Ничто не исчезает бесследно. Кровь не уходит, не пропадает, но питает ткани единого организма.
Железный привкус растворился без следа. Теперь Влад чувствовал живую силу, что связывает воедино части тела. Ценнейшую субстанцию, даже каплю которой пролить напрасно — грех.
В единстве спасение, в единстве счастье, в единстве жизнь. Кровь связывает, кровь исцеляет от смерти, от одиночества.
Влад кропотливо собирал губами каждый ручеёк животворящей влаги, не давал пропасть ни единой её капле, благодарно принимал в себя тайное знание. Но от желанного источника его оторвал низкий утробный рёв. Кровоточащий порез исчез, и всё погрузилось во мрак.
Прежде чем заиграть небывалыми красками.
Степь засветилась тысячей маленьких огоньков и наполнилась живыми звуками. Каждое, даже самое крохотное создание издавало свои вибрации, сливаясь в единую песню. Песню, в ритме которой теперь звучал и Влад. Земля зычно гудела, задавая тональность. Он завороженно слушал, как собственное сердце стучало в такт музыке мироздания. Куда бы он ни посмотрел, везде видел себя. Но глядя на себя, он видел саму Степь.
Где-то рядом засветилась улыбка Артемия.
— Ты слышишь её, хаяала?
— Это прекрасно. — Шёпот Влада подобен шелесту степного ветра. В глазах Артемия отражаются белые нити Линий, пронизывающих каждый камень. Влад почти слышит стук его сердца, совпадающий с собственным, но в неверии тянется рукой к его груди, хочет удостовериться в том, что это не мираж. Он чувствует под его рёбрами своё сердце и с полным осознанием всеобъемлющей гармонии падает в объятья матери Бодхо. Зарывается лицом в травы, нежно гладит Землю. И ощущает абсолютное счастье от того, что не может вспомнить своего имени.
***
Влад очнулся с чувством неимоверной тяжести в голове. Перед глазами нависал потолок знакомого заводского подвала. В ушах свистело, в желудке разрасталась тошнота. Влад с трудом сел в кровати и подождал, пока стены перестанут качаться и плыть в стороны. Осмотрелся. Плащ висел на стуле, сапоги стояли под кроватью, ключ, что всегда висел на шее, лежал на столе. У изголовья обнаружилась записка торопливым размашистым почерком.
"Ты потерял много крови, поэтому не делай резких движений. Надеюсь, оно того стоило.
Я ушёл по делам. Буду, когда вернусь. В Утробе сегодня зараза, так что буду благодарен, если ты пока побудешь здесь и не станешь добавлять мне работы. Но если вдруг приспичит выбраться — обязательно выпей вот эту тинктуру —>"
Влад взглянул на склянку с пузыристой оранжевой жидкостью и продолжил читать.
"Но лучше оставайся до завтра. Еда в шкафу. Если появятся дети — познакомься, это мои.
Бурах"
Влад влез в сапоги, неуклюже накинул покрытый земляной пылью плащ, сунул свой ключ в карман. Аккуратно забинтованный порез на руке неприятно пульсировал. Медленно забравшись по лестнице, Влад осторожно приоткрыл входную дверь. Страшной чёрной завесы в воздухе не было, и он, держась за стенку, вышел на улицу.
Степь бескрайними просторами раскинулась перед взглядом. Влад медленно брёл по кромке болота и сам не заметил, как дошёл до Вороньего Камня. Осмотрелся вокруг, сел на валун.
Следовало ожидать, что Степь не заговорит с ним вновь. Но даже теперь, когда она молчала как и раньше, Влад смотрел на неё уже совсем другими глазами.
