For The Love of Roses

Томас садится на Террора и мчится так быстро, как только может бежать лошадь. Он направляется к воротам замка, и они, к счастью, открыты, и поэтому он и Террор проносятся через них и на одну из тропинок, ведущих из замка. Верный слову Крозье, тропа широкая, и её легко найти в темноте, и здесь нет ответвляющихся троп, как было, когда сюда прибыл Томас. Всего одна длинная прямая дорога от земель зверя. Через час он снова оказывается на главной дороге, ведущей в его деревню, и вокруг него падает снег, окрашивая пейзаж в белый цвет под полумесяцем. Он помнит, что земли зверя не подвержены суровым временам года и что сейчас должна быть середина зимы. И вот, через несколько мгновений он уже там, на окраине родного села. Он едет к Джону и Генри и выпрыгивает из седла Террора, прежде чем ворваться в дом. Джон отворачивается от того места, где он стоял у камина, и смотрит на своего племянника, открыв рот от шока. - Дядя Джон!- Томас вскрикивает и бросается к дяде. Он яростно обнимает его, а затем обрывает путаные вопросы Джона новостью о Генри. - Раненый? В ловушке? Томас! Где он? Мы должны идти сейчас! - Да, дядя, именно поэтому я здесь. Иди, оседлай Эребус и следуй за мной. Мы должны добраться до него как можно скорее! Вместе они мчатся к конюшне и оседлают Эребус так быстро, как только могут. Она в замешательстве ржет, потому что уже очень поздно. Пока он работает, Джон рассказывает ему историю. Как два маленьких мальчика пропали без вести в сумерках. Как Генри вызвался пойти с поисковой группой. Джон тоже хотел пойти, но Генри напомнил ему, что дети часто приходят в дом, чтобы увидеть либо его самого, либо Томаса, так что на всякий случай он должен подождать дома. Время было довольно позднее, и Джон ужасно волновался, но кроме того, он сказал себе, что Генри хороший наездник и разумный человек, и что он наверняка скоро будет дома. - Я должен был отправиться на его поиски,- ругает он себя, хмуря брови. - У тебя не было возможности узнать, дядя. Пожалуйста, не трать время на то, чтобы обвинять себя. Джон хватает моток веревки, несколько бинтов, материалы, чтобы сделать шину. Они не знают точного характера раны Генри на ноге, так что лучше быть готовым к этому. Через несколько минут они прибывают к большому дубу. Снег идет всё сильнее, и дерево сидит, как огромный паук, в центре мерцающей паутины, сотканной из его многочисленных, длинных и переплетённых ветвей. Они принесли фонарь, чтобы посветить, и вместе Джон и Томас подходят к дереву, стараясь смотреть на землю под ногами, потому что им не поздоровится упасть в ту же яму, что и Генри. - Генри!- выкрикивает Джон, его голос наполнен паникой.- Генри! Генри! Мы здесь! Где ты?! Отвечает не Генри, а Ксенофонт. Его ржание слышно с подветренной стороны дерева, поэтому Джон и Томас спешат его найти. Лошадь стоит, трясет головой и громко ржет возле черного пятна на земле между большими стволами дерева, которое должно быть дырой. И когда Джон и Томас подходят и направляют туда свет, они действительно видят Генри, неподвижно лежащего и бледного на дне, примерно в шести или семи футах ниже. Яма не очень глубокая, поэтому он, должно быть, поранил ногу при падении и не смог выбраться обратно. - Генри!- кричит Джон, увидев своего бессознательного мужа, но ответа нет, и Генри не двигается. Его лицо белое, как снег, который стелется вокруг него, а по одной ноге растеклось темное зловещее пятно. Джон издает хриплый крик и тут же начинает спускаться вниз. Томас помогает ему, привязав веревку к крепкой ветке дерева и бросив ее Джону, чтобы тот помог ему спуститься. Вскоре Джон оказывается рядом с Генри, стоя на коленях на заснеженной земле. Он мягко бьёт Генри по лицу, умоляет проснуться, но Генри говорит тихо и бледно, как смерть. Джон лихорадочно нащупывает пульс Генри на шее, и даже со своего наблюдательного пункта на краю ямы, держа фонарь, чтобы осветить их, Томас видит, как плечи его дяди опускаются от облегчения, видит, как его заплаканные глаза обращаются к Томасу. - Он жив! Он жив. Слава Богу! Решено, что Джон должен лечить Генри, пока он находится в яме, прежде чем они смогут подумать о том, чтобы вытащить его, и поэтому Томас передает бинты и материалы. Джон отрезает штанину Генри перочинным ножом, обнажая уродливую рану в верхней части бедра, вероятно, от корня дерева или зазубренной ветки в стене дыры. К счастью, грязь и почва застряли в ране и замедлили его кровотечение, потому что в противном случае он наверняка давно бы истек кровью. Томас спускается в яму, чтобы помочь Джону, и вместе они промывают его рану и туго перевязывают. Теперь осталось только вытащить Генри из ямы и сесть на одну из лошадей. Джон, несмотря на то, что ему немного за шестьдесят, все еще довольно крупный и крепкий мужчина, и Томас в расцвете юности тоже довольно силен, а Генри меньше ростом, чем они оба. Это благословение, потому что осторожно вытаскивать его из ямы намного проще, чем если бы они работали в одиночку. Вскоре они забрасывают Генри на спину Эребуса, а Джон вскакивает позади него, держа мужа на руках и закутывая его в свой плащ, пытаясь согреть его плоть. Томас ведет Ксенофонта к Террору, и они возвращаются домой. Вскоре Генри лежит в постели, закутанный в одеяла, его рана тщательно очищена и перевязана. Джон вне себя от беспокойства, плачет от этого, и поэтому Томас позволяет ему посидеть у постели Генри, пока тот заваривает чай, варит бульон на плите, собирает свежие бинты, варит припарки на тот случай, когда они должны будут сменить повязку Генри. Джон хватает бледную, холодную руку Генри и целует её, умоляя не уходить. Томасу больно смотреть, но он верит, что Генри справится. Он молод и силён, и ещё никогда не сталкивался с вызовом, который превзошел бы его. В конце концов, Джона уговаривают съесть немного бульона и выпить немного воды. Они не осмеливаются кормить Генри, потому что он совершенно здоров и действительно без сознания, и поэтому они должны ждать. Томас изо всех сил старается отвлечь Джона рассказами о своем пребывании в замке, и, в конце концов, Джон с интересом слушает историю своего племянника о странном и заботливом звере, о невидимых слугах, которые без ума от него, о волшебных событиях, с которыми он столкнулся. По итогу Джон засыпает, все еще держа Генри за руку. Его голова покоилась на кровати рядом с забинтованным бедром Генри. Томас направляется в свою старую комнату. Она кажется такой тесной и маленькой по сравнению с княжескими покоями в замке, и он поражается тому, какой поворот приняла его жизнь. Он тоже ужасно беспокоится за Генри, но в конце концов ему удается погрузиться в беспокойный сон на своей старой, бугристой, узкой кровати. Ему снится зверь. Крозье. Во сне Крозье не покидал того места, где Томас прощался с ним. Он сидит в большом кресле у стола, где они смотрели в зеркало и видели несчастный случай с Генри. Он сидит совершенно неподвижно, руки, большие и темные, сложены на бархатных коленях. Он что-то наблюдает, смотрит в зеркало, и сновидящий разум Томаса думает: «Конечно, конечно, он наблюдает за мной, Джоном и Генри, чтобы убедиться, что с нами все в порядке». Это приятная мысль, и поэтому он может глубже погрузиться в сон. Он просыпается на следующее утро и сразу идет в комнату Джона и Генри. Джон приветствует его широкой улыбкой. - У него румянец на щеках, Томас!- первое, что он говорит, и Томас видит, что это действительно так. Генри выглядит намного лучше, чем прошлой ночью. Он до сих пор не проснулся, но обе его щеки покрыты румянцем, а дыхание стало менее поверхностным. Скорее дыхание спящего человека, чем того, кто цепляется за свои последние мгновения. Томас с облегчением прислоняется к дверному косяку. Он и Джон, наконец, могут ненадолго отойти от постели Генри, чтобы принести завтрак и чай, но Джон быстро ест, а затем возвращается к Генри, потому что он не может долго оставаться в стороне. Томас отправляется в дом одного из пропавших мальчиков за новостями и обнаруживает, что оба мальчика вернулись домой поздно вечером того же дня, проведя день, играя и прячась в покосившемся, заброшенном старом мельничном доме, в другом городе. Их обоих крепко отругали и отправили спать без ужина, и в ближайшем будущем им предстоит вымыть много-много посуды и привести в порядок конюшни. Он сообщает родителям мальчиков, что Генри был ранен, когда искал их, но что ему лучше, и получает много добрых пожеланий и большую корзину свежих яиц и свежеиспеченного хлеба, чтобы отнести своим дядям, чтобы они помогли ему выздороветь. Когда он вернулся, Генри проснулся, хотя все еще очень слаб. Томас заходит и обнаруживает Джона, взявшего лицо Генри в ладони, который осыпает мужа множеством нежных, но настойчивых поцелуев в щёки, губы и лоб и плачет. - Не плачь, Джон, дорогой,- говорит Генри высоким и пронзительным от усталости голосом.- Я всё ещё здесь. Джон только сильнее плачет и целует его ещё сильнее, и Томас тоже хватает Генри за руку и целует её, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза от того, что дядя снова с ними. Он не думает, что когда-либо в жизни испытывал такую неистовую радость, как при виде Генри, проснувшегося и говорящего. Когда Томас и Генри, наконец, могут убедить Джона покинуть его постель, Томас и Джон приступают к приготовлению большого ужина для них троих. Джон готовит восхитительное рагу из говядины, а Томас нарезает и смазывает маслом подаренный хлеб. Они немного говорят о жизни Томаса в замке, но в основном оставляют это на тот случай, когда они могут быть все вместе, чтобы Генри тоже мог слышать. В конце концов, они устраивают временный обеденный стол в спальне Джона и Генри, и Генри дают слишком много тушеного мяса и большой кусок хлеба, чтобы есть на чайном подносе, в то время как Джон и Томас едят у его кровати. Томас рассказывает им обо всём, что произошло с тех пор, как он ушел. Он опускает многие детали, связанные с его растущей любовью к зверю, потому что не думает, что его дяди поймут это. Он сам иногда пытается это понять. Но он рассказывает им обо всех волшебных событиях, о дорогих Гарри и Эдварде, о изменчивой территории замка, о библиотеке, наполненной книгами, которые еще не были написаны. Его дяди внимательно слушают, но всякий раз, когда Томас упоминает Крозье (он называет его «мистер Крозье», а не «зверь»), они оба хмурятся. Джон хмурится еще больше, когда история Томаса заканчивается. - Похоже, тебе нравится этот мистер Крозье. Звучит так, как будто ты счастлив там,- говорит Джон, и Генри не может игнорировать нотку обвинения и подозрения в его тоне.- Я не могу понять, почему, когда он держит тебя от нас. - Теперь, дядя Джон, пожалуйста, не судите его строго. Он очень славный зверь. - Как ты можешь так говорить, Томас?- это от Генри.- Разве он не держал тебя в заточении в своём замке уже несколько месяцев? Да, это хорошая и благоустроенная тюрьма, с добрыми тюремщиками, но все-таки это тюрьма! Томас, охваченный чувством защиты своего друга, делает всё возможное, чтобы убедить их, что у его дорогого мистера Крозье есть веские причины держать его там, но, по правде говоря, он понимает, что никогда не спрашивал, почему. Сначала это было потому, что тема была болезненной, и он не хотел злить своего хозяина, догадываясь о его гостеприимстве. А потом, по прошествии недель и месяцев, он начал воспринимать замок как родной дом. Его соблазнили богатство, увлекательная тайна Гарри и Эдварда и доброта Крозье. Теперь у него нет веских причин объяснять своим дядям, почему он должен вернуться в замок и остаться там до конца своих дней. Кроме того, это риск для жизни Крозье, и это то, что Джон и Генри, похоже, не считают таким ужасным. Конечно, они считают Крозье не более чем тюремным надзирателем Томаса. Он больше не верит, что зверь причинит вред Джону, если он не вернётся, и поэтому теперь только его долг удерживает его в замке. - Ты должен остаться теперь, когда ты дома. Ты ничего не должен этому чудовищу,- говорит Генри. Затем он разражается приступом кашля, и Джону приходится беспокоиться и суетиться из-за него. Томас выходит из комнаты, выходит из дома в растерянном оцепенении и отправляется навестить Террора в конюшне. Он удивлен, обнаружив, что его некогда раздражительная лошадь трется носом с Эребусом и довольно нежен с ней. - Может быть, ты соскучился по своим друзьям?- спрашивает Томас, вставая между ними и похлопывая обеих лошадей по их мягким бокам. Некоторое время он чистит Террора и следит за тем, чтобы у него было достаточно еды. Он удивляется самому себе, когда чувствует легкую вспышку разочарования от того, что конюшня не оборудована без особых усилий большими кучами золотого сена и вёдрами свежего овса. Что он должен пойти и принести немного из тюка в задней части конюшни. Кажется, он стал избалованным и мягким, живя с Крозье в его волшебном замке. Мысли о Крозье вызывают такую острую тоску, что у него перехватывает дыхание. Он понимает, что уже не чувствует теплого гула в груди и в голове, который всегда возникает теперь, когда зверь рядом, и скорбит о его отсутствии. Он беспокоится о звере. Как он поживает. Как его когда-то поэтические слова о том, что он умрет без Томаса, теперь кажутся как-то более правдоподобными, теперь, когда Томас здесь, вдали от своего дорогого друга. Он думает о своём сне прошлой ночью, Крозье, сидящем так неподвижно в темноте этой жуткой комнаты в западном крыле. Сидя рядом с этой умирающей розой, её последний лепесток цепляется за стебель от того, что кажется чистой волей. В конце концов он возвращается в дом и узнает, что Генри слёг с ужасной простудой. Это не кажется серьёзным, но он все еще очень слаб, и теперь у него кашель и насморк, поэтому Томас занят тем, что помогает Джону очистить и сделать новую припарку для ран Генри. Он отправляется в аптеку за лекарственными травами и проводит время, воссоединяясь со многими горожанами, которые останавливаются, чтобы обнять его, воскликнуть по поводу его возвращения и спросить о его больном двоюродном брате. Джон и Генри, очевидно, состряпали историю о том, что у Томаса есть двоюродный брат на западе, который болен и нуждается в помощи. Они подразумевали, что Томас может решить остаться в северо-западной стране навсегда, и поэтому он должен потратить некоторое время на туманные объяснения, уклоняясь от вопросов и, конечно же, получая множество объятий и добрые пожелания, чтобы передать их Генри. Той ночью, посидев со своими дядями и долго разговаривая, он снова устраивается в своей постели, уверенный в том, что на следующий день вернётся домой. Ему снова снится Крозье, сидящий в одиночестве. На этот раз он выглядит сгорбленным в своем кресле. Измучен и не в состоянии двигаться. Томас пытается подойти к нему во сне, но между ними возникает некая преграда. Какая-то невидимая стена. Он стучит по ней, пока его кулаки не истекают кровью. Кричит Крозье, пока его голос не пропал. Наступает утро, и Томас просыпается с мокрыми от слез щеками. Его дядя Джон умоляет его остаться еще на один день, чтобы помочь с Генри. Чтобы провести с ними время. - Ты только что приехал!- говорит он, когда они вместе готовят завтрак.- Этот твой зверь, несомненно, может выделить тебе ещё один день, Томас. Томас неохотно обещает остаться, но внутри он чувствует всплеск беспокойства из-за того, что оставил зверя на такое долгое время, и это не проходит с течением дня. Крозье сказал ему, что если Томас не вернётся в ближайшее время, он погибнет, и что-то в том, как он это сказал, печаль в его ярко-голубых глазах, когда они смотрели вниз на Томаса, убедили Томаса в том, что он это имел в виду. Он проводит день, лишь наполовину слушая разговоры своих дядей. Он отвлекается и раздражителен до такой степени, что Джон отводит его в сторону после ужина и спрашивает, что случилось. - Я слишком долго отсутствовал,- говорит Томас. Он наблюдает, как теплые карие глаза Джона загораются мягким пониманием. - Понятно,- говорит он, кивая самому себе. - Что понятно?- недоумённо спрашивает Томас. - Ты любишь его, Томас. Это ясно. Я не знаю, почему мне понадобилось так много времени, чтобы это понять. - Люблю его?- первый порыв Томаса – отрицать это. Как он мог любить такое существо, как зверь? - Да, Томас,- говорит Джон, кладя теплую руку на плечо Томаса и нежно сжимая его.- Я не мог понять, почему ты так стремился покинуть нас и вернуться. Ты хороший парень, но долг сам по себе не может объяснить, насколько потерянным и рассеянным ты был сегодня. Я подумал: «Почему он так хочет вернуться? Оставить нас?» И тут я понял, что если бы это был Генри, больной и одинокий в далёком месте… если бы Генри сказал мне, что умрёт, если я не вернусь к нему, я бы чувствовал то же самое. Если бы это был кто-то, кого я любил и о ком заботился, меня бы тошнило от беспокойства. И тогда я это знал. Ты влюблён в своего мистера Крозье… Не так ли? - Я… я не… как я могу быть?- Томас сбит с толку, покраснел и не знает, что сказать. Да, он любит Крозье. Глубоко, он понимает с начала. Но любит ли он его, как Джон любит Генри? Может быть, он влюблён в зверя? Он заглядывает в своё сердце и видит в нем правду, горячую, гудящую уверенность в нём, набухающую в его груди, и он знает, что Джон прав.- Да,- говорит он наконец, и с него словно свалился огромный груз. Приятно признаться в этом самому себе.- Да, я влюблён в него, дядя. Даже очень. - В таком случае, Томас, милый, ты должен ехать к нему,- говорит Джон.- И поскорее, пока не поздно.