Почему мы выбираем смерть?

Усталость начала брать своё, но я упрямо нарезала круги по коридорам небоскрёба. Во-первых, это отвлекает от желания убить Кокичи. Во-вторых, а вдруг я пересекусь с Рантаро? Правда, вокруг, как назло, ни души. А в-третьих… Эх, в-третьих, я почти не думаю о том, как сильно успела привязаться к этому… этому… вот и как назвать его, не обозвав парой-тройкой русских непечатных? Абсолютный придурок! Ведь ради кого-то другого я бы стала так напрягаться? Вызвала бы Ши и дело с концом! А тут… Когда же Кокичи стал частью моей внутренней семьи? И я ведь хочу играть с ним на идиотские желания! Я хочу наблюдать за тем, как он выдумывает очередную сумасшедшую выходку! Я же даже ненавидеть его нормально не могу! Хотя и очень хочу придушить. – А-А-А-А-А-А! Мои мысли прервались самым что ни на есть безобразным образом. – П-п-при-и-и-изра-а-а-ак! На противоположном конце коридора Кайто сражался с сердечным приступом. Что случилось? Я решила подойти поближе: а вдруг помощь нужна? Только вот Кайто подпрыгнул и унёсся прочь. Моя понималка сломалась, несите новую! Махнула на идиота рукой и пошла себе дальше. Как-то не заметила я, когда из-под земли на моём пути вырос Шуичи. Ауч! Шишка же останется! – Каэде, извини, пожалуйста! Ты в порядке? – протягивает мне руку обеспокоенный детектив. – Почему ты в крови? Тебя кто-то ранил? – В какой такой крови? – удивляюсь я. – Успокойся, всё со мной хорошо! Ударилась немного, но это мелочи. Шуичи достаёт из кармана складное зеркальце, открывает его и показывает мне меня. – А ты, я смотрю, любишь прихорашиваться, – нервно шучу я, разглядывая себя в отражении. Мда-а-а, неудивительно, что Кайто сбежал от страха. Всколоченные волосы, темнющие синяки под глазами, а самое примечательное – пол-лица в крови. Смотрю на свои руки – левая ладонь такая же, как и левая щека. А я и забыла, что, спасая мелкого, так испачкалась… – Это не моё, – говорю ужасную глупость я. – Ой… То есть, не в том смысле, в котором ты подумал. Я одного смертника бинтовала, вот и вымазалась. Да, Ася, давай, углубляй свою могилу! Вон он уже как смотрит! А ты продолжай, продолжай, чего уж там! Тьфу! – Я слышал, как парни собирались наказать Кокичи за убийство Шинджу, но думал, что мне удалось их отговорить, – вздохнул Шуичи. – Так ему и надо, – злорадствую я. – Может, хоть в человека превратится. – Это вряд ли, – рассмеялся детектив. – Я провожу тебя до комнаты? – Почему нет? – улыбнулась я. – Там, правда, страдалец страдает, но я уже не так сильно хочу его убить. Ой, ну, я фигурально выражаюсь. – Ты чуть ли не единственная, кто желает Кокичи смерти лишь фигурально. Поэтому я и хочу найти истинного убийцу, Каэде. Чтобы с твоим другом не случилось что-нибудь похуже, чем сегодня. – А что ты будешь делать, когда найдёшь? – грустно усмехнулась я. – В полицию сдашь? – У нас всё ещё есть свободная комната. Убийцу можно изолировать, чтобы больше никто не пострадал. – Ты в чём-то прав, – кивнула я. Шуичи остановился и внимательно заглянул мне в глаза. – Тогда помоги мне, Каэде. Я уверен, что у Кокичи есть причина, по которой он покрывает настоящего убийцу. Он точно знает, кто виноват на самом деле, и почему-то выгораживает этого человека. – Убийца – Кокичи Ома, – упрямо отвечаю я. – Он взял яд из моей сумки и подсыпал его Шинджу. Это всё, что я смогу тебе сказать. – Узнай всё, что сможешь, Каэде, – спокойно говорит детектив. – А когда узнаешь, тогда решай сама, что сделать с этой информацией. Но, я уверен, что молчать тогда у тебя уже не получится. Мы как раз оказались у моей двери. Я неопрёделённо вздохнула. Конечно, Шуичи прав, но я не думаю, что изоляция убийцы – это выход. Чёрт, как же ты подставляешься, детектив! И ради чего? Шуичи крепко сжал мою руку и уверенно произнёс: – Я верю в тебя, Каэде Акамацу. Улыбаюсь и иду к себе. Что же такого написано на моём лице, что все мне так верят? Мелкий заснул на том самом диване, где я его и оставила. Выглядит счастливым. Мне не понять. Умывшись, я тоже решаю завалиться спать. К чёрту всё! Дальше легче не будет, а «на том свете отоспимся» звучит как-то не очень для участницы убийственной игры. Небоскрёб взрывается и разлетается на миллиарды осколков. Я брожу по ним босиком, заторможенная и непонимающая. Глаза выхватывают лишь горы мусора и густой не то дым, не то туман. Меня догоняет кто-то в чёрном пиджаке. Кричит, хватает за руку. Я его не слышу, да и вижу-то с трудом. Серые груды камня переливаются брызгами битого стекла. Эти груды привлекают меня намного больше, чем говорящий чёрный пиджак. Я потеряла в этом хаосе кого-то очень важного, но кто это был – я не помню. Чёрный пиджак вцепляется мне в плечи и яростно трясёт, крича: – Каэде, очнись! Очнись, Каэде! Каэде, у тебя шок! Идём, тебе нужна помощь! – Мне нужен… нужен… – шепчу я высохшими губами. – Никто не выжил. Эти слова бьют меня, словно плеть по лицу, и я наконец-то узнаю того, с кем говорю. Шуичи Сайхара, Абсолютный Детектив. – Каэде, убийственная игра окончена! Идём! – Нет, мне нужен… нужен… В памяти всплывают тёмно-синие глаза. – Костя! Где Костя? Надо найти Костю! – кричу я. – Каэде… – устало зажмуривается Шуичи, прежде чем обнять меня. Я безвольно повисаю на нём, будто сломанная кукла. – Каэде, его больше нет, – шепчет Шуичи. – Он отдал свою жизнь за нас с тобой. – Он не мог! – из последних сил вырываюсь я и бегу прочь. – Он не мог! – Это ведь он взорвал небоскрёб! Ты разве не помнишь? – кричит мне вдогонку детектив. – Каэде, постой! Я бегу не разбирая дороги и не глядя под ноги. Острое стекло режет мне ступни, но я продолжаю бежать, наплевав на боль. Я бегу, пока не падаю на колени у огромной бетонной плиты, под которой мне виднеются тонкие бледные руки и растрёпанные пряди чёрных волос. Я наваливаюсь на плиту, силясь сдвинуть, но она не поддаётся ни на миллиметр. Тёплые руки обхватывают меня за талию и несут прочь. Я вырываюсь, я кричу, я плачу, но ничего не могу сделать против этих рук. Меня кладут на чёрный брезент, и та самая тёплая рука закрывает мне глаза. Туманное небо исчезает, остаются лишь далёкие голоса: – Как она умерла? – говорит Шинджу. – Её убил он, – вздыхает Шуичи. – Я знаю, что ты любил её, – в голосе балерины слышится скорбь. – Мне правда жаль. Но она врала тебе. – Это он сделал её такой, – Шуичи едва сдерживал ярость. – Это он свёл её с ума, а потом бросил умирать одну! – Он спасал её. Только по-своему, – отмечает Кокичи. Кокичи? Я открываю глаза, но вместо людей вижу только кроваво-красное небо. Удавка обхватывает мою шею и тянет меня по бесчисленным осколкам. Я кричу, кричу так, что срываю голос, но никто не слышит меня. Голова бьётся о камни, стекло царапает ноги, арматура вспарывает спину… Кто-то бьёт меня по лицу. Я подскакиваю. Красный туман развеивается, и передо мной стоит вполне себе живой Кокичи Ома. Хоть и побитый вусмерть. – С каждым разом тебя всё труднее разбудить, – зло произносит он. – Ты своими криками даже Шинджу с того света достанешь! Я молча опускаюсь на кровать и закрываю лицо руками. Щека всё ещё горит – ударили меня, видимо, в этой реальности. Мелкий убирает мои руки и протягивает мне стакан. – Пей. Послушно исполняю. Вода отчего-то ужасно горькая и немного напоминает слёзы утопленников. – Что это было? – скривившись, уточняю я. – Должно стать лучше. Коктейль от богов перехода. Им поят тех, кто не может отойти от первого серьёзного дела. Дышать стало легче, сердце уже не колотится как бешеное. Либо это предсмертное улучшение, либо… – Спасибо, – выдыхаю я, протягивая мелкому стакан. – Кого на этот раз пристукнула, а-а-а-а? – улыбается Кокичи. Правда, взгляд слишком цепкий. – Ты взорвал небоскрёб Данганронпы и сдох как собака. Я пыталась тебя найти и придушить повторно, но Шуичи мне помешал. Вдруг я почему-то тоже умерла, а Шуичи и Шинджу обвиняли в этом тебя. А потом меня за шею заарканили и потащили по грёбаной арматуре, – трясу головой я, стараясь выкинуть из памяти картины недавнего сна. – Ни-хи-хи-хи, надо спросить у Ши, где ближайший строймагазин. – Провода и изолента, да? А ты фетишист, я смотрю! – Скоро узнаешь, – прищурившись, загадочно шепчет Кокичи, заставляя меня кое о чём вспомнить. Ни минуты не сомневаясь, хватаю мелкого за волосы и тяну на себя. Как же своевременно он снял с головы бинты! – А-а-ай, ты так с меня ска-а-а-альп сни-и-и-имешь! – орёт он, падая на мою кровать. Но я и не думала его отпускать! – А теперь, недобиток мелкий, поведай мне: что именно ты сказал Рантаро в моём музыкальном классе? – Опути-и-и-и, ну пова-а-авуфта-а-а-а-а! – пуще прежнего верещит Кокичи. Тяну сильнее. – А-а-а-а-а, ладно, ладно! Я сказал Рантаро, что он тебе нравится, но ты стесняешься ему признаться. А я проиграл тебе желание, и ты, абсолютно трезвая при этом, загадала, чтобы я уговорил его на тройничок. Вот и всё-о-о-о-а-а-а-а-а, ну опути-и-и-и-и-и-и-и-и-и! Разжимаю ладонь. Мелкий тут  же отпрыгивает от меня к двери. – Ты стра-а-а-ашная! – ноет Кокичи. – Я теперь спать спокойно не смогу! – Переживёшь, – сквозь зубы бросаю я. Стоило мне подняться с кровати, как мелкий сбежал в коридор. Комбинатор хренов. Ухожу в музыкальный класс. Принципиально оставляю дверь незапертой: Кокичи в любом случае пролезет, а остальные… Не думаю, что я кому-то вдруг понадоблюсь. Сегодня я наигрываю что-то из навязчивой попсы. Но бессмыслица сейчас мне и нужна. В меру сил напеваю глупые слова, кривляясь через каждые две строчки. Я ведь могу быть и серьёзной, но что толку? Если ты живёшь в трагифарсе, грех не сходить с ума! Песне на восьмой мне начало надоедать. Вздохнув, я поняла, что глупо делать вид, будто я совсем ни о чём не переживаю. Да, меня беспокоит то, что мелкий сказал Рантаро. Меня беспокоит, что Костя покрывает убийцу Шинджу. А ещё сильнее меня беспокоит, что я всё больше хочу взорвать к чертям небоскрёб и рвануть с этими двумя куда подальше! Успокойся, Ася. Никакое живое существо не хочет умирать. В тебе просто говорит страх. Но не забывай, зачем ты здесь. Не прошло и недели, как ты выкинула из головы самое главное. Променяла на любовные глупости. Дура. – Дур-р-р-ра, какая же я дура! – простонала вслух я. – Если только совсем чуть-чуть, – ответили мне. Я обернулась. На одном из стульев сидела Мэри Джейн Эванс. Её русые кудри были уложены в аккуратную высокую причёску, а синее платье-футляр сидело идеально, будто на манекене. Взглянешь на Мэри Джейн – и в голову не придёт ничего, кроме как «Абсолютная Леди». – Мне, кстати, очень понравилось, как ты поёшь. Про игру я и вовсе молчу! Но, уверена, ты и сама это знаешь, ведь ты Абсолютная Пианистка, – улыбнулась девушка. – Спасибо, – кивнула я. – Правда, это далеко не лучшее из моего репертуара. – Охотно верю. Молчу, не зная, что ответить. Но тишина не гнетёт. Наоборот, всё будто бы так, как и должно быть. Странно… – Позволишь спросить? – неловко прошу я. – Конечно. – Мэри Джейн, скажи… хм… Кем на самом деле ты хотела быть на этой игре? – Ты не слышала, верно? Увы, не совсем дальновидно со стороны организаторов было стирать упоминание об этом… Что ж, я хотела быть Абсолютной Фавориткой, но признаю, что Абсолютная Леди звучит гораздо лучше, – улыбается Мэри Джейн. Абсолютная Фаворитка? Это то, о чём я думаю? – Извини, если затрону личное, – вдруг продолжила она. – Я сразу поняла, что дело не в принуждении и уж точно не в насилии. Ты потворствуешь Кокичи, потому что хочешь этого, не так ли? – Хм… Да, если так посмотреть, то ты права, – нехотя соглашаюсь я. – Мы часто идём на безумства ради тех, кто нам близок, – улыбка Мэри Джейн показалась мне ностальгической. – Другой призвал бы тебя думать о последствиях, но лучшее, что ты могла бы сделать – окунуться в безумие головой. Особенно здесь, в этом сумасшедшем месте. Не отказывай себе в удовольствии, Каэде, – подмигнула мне она и, кивнув каким-то своим мыслям, оставила меня в классе одну. Мэри Джейн ведь и правда лезла не в своё дело, но её слова почему-то кажутся мне ужасно своевременными. Вот уж кого бы стоило назвать Абсолютным Психологом, а не вечно психующего Акихиро Хатакэяму! Что ж, не отказывать себе в удовольствии, да? Окунуться в безумие с головой? Пожалуй, это можно устроить. Но сначала мне нужно кое с кем поговорить. Рантаро вдруг находится в столовой. Правда, не один: на противоположной стороне стола о чём-то шепчутся Тенко и Химико. – Через пятнадцать минут в том саду, – тихо говорю я. – Пожалуйста. Вздохнув, Рантаро кивает. А я иду к себе, осознавая, что понятия не имею, что ему сказать.