Почему мы выбираем смерть?

– А ты, я смотрю, активно развлекаешься, – посмеивается Рантаро, бросая пакеты у кровати. – Думаешь, не клюнет? – задумчиво чешу затылок я. – Она ведь пианистка, девочка творческая… Только не говори, что она зажимается с этим карликом! – Думай что хочешь, Тадао. Я в душ. Мой сосед скрывается за дверью, и я остаюсь в одиночестве. Чёрт, неужели эта цыпа не клюнула на мои стихи? Да и хрен с ней, было бы за что держаться. Я люблю девчонок. А девчонки любят крутых мачо, но мне с моей внешностью только в поэты. А что? Все популярные поэты писали стихи в первую очередь для того, чтобы кадрить тёлочек! Да, конечно, не на последнем месте талант и невозможность не писать, но все эти муки ничто без музы. И раз уж белобрысая сорвалась, наверстаю вечером. Хотя… Вот Миу кажется отвязной девахой. Есть за что подержаться. Интересно: она у себя? Беру бутылку вина и направляюсь в гости. – Миу, свет очей моих, ты не занята? – Это что за хуепутало ко мне припёрлось? Смотри куда яйца катишь! – А ты сегодня красноречивее соловья, – невинно улыбаюсь я, пропуская возмущения мимо ушей, и салютую бутылкой: – Не составишь компанию? – О, красненькое? А с хуя такая щедрость? Ну ла-а-адно, такой гениальной девочке, как я, грех не налить! Но знай: я всякое бырло не пью! – Обижа-аешь, душа моя! Ну, за тебя, гениальная Миу Ирума! Миу смущённо улыбается и выпивает стакан вина залпом. – Над чем сейчас работаешь, если не секрет? – Да так, то одна ерунда, то другая, – очень тихо отвечает она. А глазки так и бегают, так и бегают! Подозреваю, у тёлочки жутчайший недотрах. Наверняка изобрела себе на досуге пару-тройку железных членов. Ну, ничего: будет хорошо себя вести – скоро сможет присесть и на настоящий. После ещё стаканов двух и вялой беседы ни о чём я решаю, что мадама уже вполне в кондиции. – Так что, покажешь мне свои изобретения, свет очей моих? – Ох… это так смущает… я сейчас нахуй ко-о-о-ончу… – пьяно стонет Миу. – В верхней полке шка-а-а-афа-а-а-а… Не удивляюсь, когда нахожу там ворох секс-игрушек различных мастей. – Крайне детализированно, ты реально крутая, – хвалю тёлочку я. – Любишь секс? – Хочешь взять меня прямо сейчас? – испуганно выдаёт Миу. – А чего хочешь ты? – улыбаюсь я. – Миу, ты же сделала то, о чём я просила? В комнату без стука врывается Цумуги Широганэ. – Ой, я так некстати, да? – притворно вздыхает она. – Простите-извините, мне просто надо забрать кое-что… Цумуги скрывается в шкафу и перекладывает к себе в сумку что-то с верхней полки. – Да ладно, оставайся, – ухмыляюсь я. – Втроём веселее. – Обойдёшься, – фыркает Цумуги. Ну-ну, будто бы ты на своих косплей-фестивалях не этим в гримёрках занимаешься! – С живым всяко приятнее, чем с искусственным, – подкалываю рыжую я. – Что ты сказал, придурок? – вспыхивает Цумуги. – Говорят, если долго пользоваться игрушками, можно стать фригидной. Знала? – Жаль, что у спермотоксикозников язык за зубами не держится, – шипит Цумуги и бегом покидает наше общество. Увы! Пока мы с рыжей косплеершей препирались, шлюшка Миу умудрилась заснуть. Чёрт, извёл на неё целую бутылку хорошего вина, а всё без толку! А-а-а, хрен с ней, вечером в баре наверстаю. Ещё и заварка кончилась, чаю не попьёшь. Что за день такой? Плетусь со своей кружкой в столовую: там обычно есть всё. Ёбаная косплеерша, в кого она такая стерва, интересно? В мамашу-проститутку, наверное. На входе в столовую сталкиваюсь с Химико Юмэно, да так, что чуть не роняю кружку. Могла бы смотреть на дорогу, овца! Вслух, конечно, я выдаю другое: – Извини, Химико, я тебя не заметил. – Коне-ечно, нас, маленьких, никто не замечает! – ворчит она в ответ. – Вот как наложу на тебя проклятие «Чтобы твои глаза смотрели только под ноги»... Благоразумно молчу. Не стоит срываться на тёлочке, которую потенциально можно закадрить. Особенно когда её лучшая подружка – ебучая радфемка. Увы! Моё благоразумие меня не спасло. Подружка-радфемка оказалась гораздо ближе, чем я думал. – Химико, ты в порядке? Ты не ушиблась? А ты чего пялишься, тупоголовый мужлан? Специально налетел на бедную Химико, чтобы её полапать, да? В итоге меня несколько раз бросили на пол какими-то приёмами из айкидо. Кружка была разбита. Мои надежды на этот день тоже. Взяв пластиковый стаканчик, я плеснул в него чаю и оставил на столе настаиваться, а сам пошёл на кухню клепать бутерброды. Это вон Рантаро богатый, жрёт в ресторанах, а мне, пока без игрового гонорара, только на бары и баб хватает, и то с натяжкой. Ведь именно это мне и нужно. Бабло-баблишко на нормальную, сука, жизнь. Чтобы не ишачить всю жизнь за три копейки. Чтобы и девчонки, и рестораны, и тачки, и хата нормальная… Неужели я так много хочу? У Рантаро всё это есть просто так, ни за что, но он всё равно попёрся на убийственную игру. Богатые с жиру бесятся, наверное. Прихватив поднос с бутербродами, я вернулся за чаем и направился к себе. Рантаро полулежал на кровати и читал какую-то книжку на неизвестном мне языке. Это он любит, да. Благо, не умничает особо, приятный в общении пацан. – Чаю хочешь? – привычно предлагаю я. – Я за заваркой тут сходил. – Нет, спасибо, Тадао, но, боюсь, в меня сейчас ничего не влезет, – смеётся он. – Дело твоё. Развожу чай водой и пью, заедая бутербродами. Итак, каков мой сегодняшний план? Ближе к полуночи рвану, пожалуй, в тот неплохой бар, где я был позавчера. Хоть бы повезло, а не как всё сегодня! Маманя говорила, что, если день начался неудачно, нужно лечь поспать. Тогда неудача подумает, что ты сдался, и пойдёт мучать следующего беднягу. Маманя моя редко ошибается, да и сон мне сейчас явно не помешает: всю ночь активно искать музу! Прошу Рантаро разбудить меня в районе десяти и отворачиваюсь к стенке. Снилось мне, как я трахаю эту рыжую сучку Цумуги, как она стонет, даже орёт почти. Сон был настолько ярким, что у меня перехватило дыхание. Не помню за собой такого, чтобы от возбуждения я даже вдохнуть не мог! Шею будто обхватывает удавка. Я пытаюсь её сорвать, но лишь раздираю руками кожу; пытаюсь позвать на помощь, но лишь тихо хриплю. Кто-то наотмашь бьёт меня по лицу, и я открываю глаза. Рантаро зачем-то лезет ко мне с поцелуями. Это бред сторчавшегося мозга или очередной бзик мажорчика? Он с силой вдыхает в меня воздух – и мне становится гораздо легче. Маки, та стрёмная киллерша с бешеным взглядом, насильно поит меня какой-то дрянью. Хочется выплюнуть, но она зажимает мне нос, и я рефлекторно глотаю эту мерзость. Маки отстраняется от меня, как только выливает в меня целый стакан чего-то отвратного. Не хочу знать, что это было. Надеюсь, не какая-нибудь конская моча. Буэ-э-э. – Что… Что такое? – мой голос осип, а язык еле ворочается во рту. – Наш убийца снова вышел на тропу войны, – покачал головой Рантаро. – Ты как, Тадао? – Я? Э-э-э… Хреново, но жить, видимо, буду, да? – В этом можешь не сомневаться, – подмигивает мне Шуичи. – Помнишь что-нибудь подозрительное? – Да нет… Сходил в столовую за чаем и бутербродами, поел и лёг спать. – Ты чай без присмотра оставлял? – холодно уточняет Маки. – Да, пока бутерброды делал. – Всё как в прошлый раз, – кивает Шуичи. – Ладно, Тадао, отдыхай! Отдыхай? Ты блять серьёзно?! Нет, я, конечно, понимаю: убийственная игра, все дела! Но это уже перебор! Меня не для того маманя рожала, чтобы я сдох здесь как шалава подзаборная! Простите, девчули, сегодня вы меня не дождётесь. Уж лучше ебашить за кашу, чем помирать как скотина! Пока Рантаро спит, я быстренько собираю пожитки и выметаюсь прочь из этого пекла. Свою жизнь за бесплатно я отдавать не намерен, так и знайте! Вызываю такси до одной знакомой гостиницы. Запрыгиваю в машину и даже не оглядываюсь на грёбаный небоскрёб. Чтоб он рухнул к чертям собачьим! Абсолютный Поэт так просто вам не дастся! *** Машина такси остановилась в подозрительно сером квартале, чтобы подобрать двух мужчин в чёрном. Не говоря ни слова, они сели справа и слева относительно светловолосого парня, опасливо прижимающего сумку к груди. Спустя полчаса та же машина остановилась на мосту над рекой Сумида. Двое в чёрном выволокли из машины третьего с мешком на голове, окровавленного, едва сопротивляющегося, и сбросили его с моста. Несмотря на очевидный факт, что третий умер ещё в полёте, ни до, ни после соприкосновения с водой его жизнь так и не обрела никакого значения.