Почему мы выбираем смерть?

Через семь минут нас таки выпустили. – Извинять нас, Каэде, Гонта быть очень шокирован и не мочь найти нужный сад. А вы как, целы? Почему весь сад в стекле? Вы не пораниться? – О, Гонта, не переживай, с нами всё хорошо, – улыбаюсь я. – Что у вас случилось? – Тадао… – голос Гонты задрожал. – Тадао… Его отравить! – Веди нас, Гонта! – слова Кокичи почему-то напомнили мне воинственный клич. Пока мы бежали за Гонтой, я отгоняла от себя мысли о том, что только недавно пила с Тадао чай, только недавно он читал мне свои стихи, только недавно я смеялась над его шутками… А теперь его нет. Трясу головой. Нет, о этом я подумаю позже. – А это кто? Зомби, что ли? – смеясь, замечает Кокичи. А? За распахнутой дверью в комнату Рантаро и Тадао обнаруживаются оба, причём оба живые. – Тадао отравить, но не насмерть, – наконец-то поясняет главное Гонта. – Сразу бы сказал, идиот! – не перестаёт ржать мелкий. Я лишь закатываю глаза и спокойно выдыхаю. Ещё одна жертва оказалась спасена. Слава Богу. – Чёрт, уже десять двадцать! – вспоминаю я. – Мне пора! Я срываюсь на бег и лечу в музыкальный класс. – Я уже собиралась уходить, – безразлично сказала Маки. – Извини, пожалуйста! Из-за отравления Тадао возникли… сложности. – Гонта забыл вас открыть? – улыбнулась Маки. – Точно! А ты откуда знаешь? – Я вас закрывала. Должна была и открыть, но тут Тадао… Пока мы разобрались с реактивами, пока вычислили нужную дозу противоядия… Я и сама сюда пришла в минут пять одиннадцатого. Как всё прошло, кстати? Я вытянула из-под парты пиво. Одну бутылку протянула Маки, вторую взяла себе. – Выпьем же за то, что всё прошло! – Как скажешь. Залпом опустошив около трети бутылки, я продолжила: – Было много стекла. И идиотизма. С моей стороны. – Стекла? Драмы что ли? – Не-а. Я на нервах выстрелила в потолок. – Ох чё-ёрт, сочувствую, Каэде! – Да нет, всё нормально, пострадал только потолок. Ну, зато я выяснила, что противоядие можно разбавить крахмальным клейстером и чем-то ещё, чтобы оно перестало быть таким токсичным. – Вот значит как… – протянула Маки. – Теперь понятно. Он знает, кто настоящий убийца? – Похоже, что нет. – Жаль. Через несколько бутылок пива и час разговоров ни о чём я вспоминаю о том, что Маки говорила с утра. – Ты упоминала, что у Кокичи, похоже, давно нет семьи… Маки сразу же стала задумчивой. – Похоже на то. Я… За свою жизнь я повидала немало таких детей. Они, конечно, все разные, а некоторые до самого совершеннолетия верят, что за ними обязательно придут мама с папой… – Маки грустно улыбнулась и посмотрела мне в глаза: – Я выросла в детском доме. Мои родители умерли так давно, что я даже не помню их лица. Всё, что я помню – бесконечные дни с бесчисленными детьми. Я терпеть не могла о них заботиться, но так было заведено: старшие помогали воспитателям следить за младшими. Несмотря на это, дети всё равно лезли ко мне. Что они видели во мне? Честно говоря, я часто задаюсь этим вопросом. Что все эти люди видели и видят во мне? Мелкие… Наверное, им нужен был хоть какой-нибудь значимый старший. А вот люди из ордена… – Это случайно не те, которые с богами перехода? – догадываюсь я. – Ты с ними знакома? – удивляется Маки. – Смешная история вышла, – махаю рукой я. – Мы с Кокичи прятались ото всех после той его выходки на суде в столовой, и Рантаро отправил нас от греха подальше к бизнес-партнёру отца. И этот самый бизнес-партнёр оказался, по-моему, вторым человеком в каком-то ордене богов перехода. Но меня не завербовали, – улыбаюсь я. – Слава Богам, – выдыхает Маки, но тут же поправляется: – Ты не подумай, я не верю в этот бред. Но знаешь, когда с детства в тебя вбивают все эти догмы… – Они забрали тебя из детского дома? – Они ездили по многим детским домам и собирали детей. Я слышала, что они спонсируют те дома, дети из которых преуспевают в убийствах, поэтому почти сразу согласилась, как только они меня позвали. Что же они увидели во мне? Маки замолкает, с болью смотрит вдаль. Я не очень-то сильна в словах, не то, что сестра. Но кое-что я всё же умею. Мои пальцы мягко касаются клавиш. Первый аккорд выходит резковатым – я вздрагиваю, но тут же исправляюсь и перехожу на арпеджио. Мелодия, которую я слышала когда-то, будто бы льётся сама, то взлетая плачем, то успокаивая мягкостью… Когда я оборачиваюсь к Маки, в её глазах сияют слёзы. – Пианино – это твоё, Каэде. Не вздумай бросать. Вспоминаю, как решительно прощалась с музыкой перед поездкой сюда. Увы, чем быстрее я убегаю, тем быстрее меня подхватывает этот вихрь аккордов – но что если оно и к лучшему? – Ни за что, – наконец шёпотом отвечаю я. – Без музыки я не я. Стремясь сменить тон наших посиделок, я тянусь за водкой. Маки одобрительно улыбается. – Я т-терпеть не могу с-свъю р-рботу! – семь рюмок спустя заявляет она. – Пр-рдставляешь? Я х-хтела от них уйти-и-и, а они-и-и скза-али, что найд-дт меня везде, пр-рдставляешь? Я сбжала от них сюда-а-а, ха-ха-ха, тьперь они меня фиг н-нйдут! – Да-а-а-а? Чтоб их боги их к чр-ртям прикопа-а-али! – И-и-именно, Каэде! За нас, св-вбодных в новом ми-и-ире! – И бога-а-а-атых! – смеюсь я и глубокомысленно изрекаю: – И эт-тва, безо всяких мужланистых мужей, от! – Пд-д-держиваю! Насмеявшись и перемыв кости всем и каждому, мы заснули прямо там, на полу в музыкальном классе. Приснилась мне довольно уютная квартира, в которой раньше я, кажется, никогда не была. Я иду по коридору на кухню, залитую ярким светом. На кухне я вижу три фигуры, но не могу различить их лица. Фигура в домашнем платье с фартухом, худая, длинноногая, явно женская, хозяйничает у плиты. Мы беседуем с ней о чём-то, пока две мужские фигуры переговариваются за столом. – Сына, я же тебе говорила: врать нехорошо! – вдруг вникаю в суть разговора с женщиной я. – Настоящий пионер всегда говорит только правду! Ты понял? Повтори! – Настоящий пионер всегда говорит только правду, – тонким, явно детским голосом повторяю я и поправляю красный галстук, повязанный поверх заляпанной разноцветными пятнами футболки. – То-то же, – смягчается женщина и треплет меня по волосам. «Я буду хорошим, мама! Правда-правда!» – хочу сказать я, но почему то лишь молча улыбаюсь. – Ну, иди к себе поиграй, не отвлекай маму, – мягко отзывается одна из фигур за столом. «Папа», – подсказывает мне память сна. Я киваю и ухожу в коридор, а затем в дальнюю комнату. Запираюсь на щеколду и берусь за конструктор. Мне нужно построить большой-большой дом для мамы, папы и братика, а ещё для Зайки, для Мишки и для Гав-Гава. Меня окружают мягкие игрушки, все как одна в красных пионерских галстучках. Они напевают мне весёлые марши, и я пою вместе с ними. Я пою, а за окном день сменяет ночь, ночь сменяет день, идёт дождь, идёт снег, идёт дождь, солнце… Когда я отрываюсь от конструктора, я понимаю, что только что пришла из школы. Игрушки – все, кроме Мишки – исчезли, на их месте стоит старое, но довольно хорошее пианино. Мне хочется подойти к нему и сыграть пару-тройку мелодий, но какая-то другая я мечтает выкинуть эту огромную страшную кракозябру в окно – благо, четвёртый этаж! Кухня полнится странными голосами. Кто-то кричит, кто-то матерится, падает посуда, звон, визг,

выстрел.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Голосов становится меньше, но мне нельзя знать, почему. Мне нужно убежать и спрятаться. Так, как учил старший брат. Голоса приближаются, они обыскивают комнаты и скоро доберутся до моей. Выход лишь один – и это окно. «Всего-то четвёртый этаж! – говорю себе я. – Ерунда, я уже так тысячу раз делал!» Вылезаю из окна и по карнизу добираюсь до пожарной лестницы. Лестница заканчивается слишком высоко, и я, падая, расшибаю колени. Больно. «Это ерунда! Мне ничуть не больно!» – снова убеждаю себя я и бегу, бегу прочь, бегу прямо, пока день сменяет ночь, пока ночь сменяет день, пока идёт дождь, пока идёт снег, пока идёт дождь, пока светит солнце, пока не оказываюсь вдруг на пороге всё той же квартиры. Она серая, холодная, неуютная, безжизненная, вся в пыли, в грязных обрывках газет, из-под которых проступают едва засохшие пятна крови. Я замираю на пороге с широко распахнутыми глазами, не в силах сдвинуться с места, судорожно сжимая лапу плюшевого медведя. За моей спиной стоит Кокичи. Приобняв меня за талию, он пугающе медленно шепчет мне на ухо: – Четыре – это смерть по-китайски. Открываю глаза я уже в своей постели. Мелкого, видимо, снова достали мои крики, и он вылил на меня стакан воды. – Я тебе что, кошка облезлая, чтобы меня водой обливать? – злюсь я. – Для облезлой ты слишком упитанная, – отвечает Кокичи, уткнувшись в какой-то комикс. Ага, ага, типа он тут ни при чём, ага. – Ты в детстве тоже был упитанным, не то, что сейчас, – вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать. Внимательный взгляд пронзает меня насквозь. Взрослый, безнадёжно уставший от жизни – должно быть, именно об этом взгляде говорила Маки. – Это было очень давно, – вбивая каждое слово, будто гвоздь, тихо произносит Костя. – К слову, ты снова кричала что-то про четыре. – Хм, посмо-отрим… – протягиваю я, загибая пальцы. – Четвёртый этаж – раз, четыре выстрела – два, ещё и кое-кто ужасающий подкрался со спины и сказал… Знаешь, что он сказал? – Четыре – это смерть по-китайски, – шепчет в ответ Кокичи. Прямо как в моём сне. – А сны у тебя весёлые, ни-хи-хи-хи. Может, тебе следовало бы отобрать у Химико звание Абсолютной Фокусницы? Ну, или, не знаю, заделаться Абсолютной Онейроманткой? – Ага, сразу же, как только выиграю эту убийственную игру, попрошу взять меня на следующую как медиума, – саркастично говорю я. – Будешь прямо как Ясухиро из первой игры, да? – Как кто? – Oh ma-a-a-an, ты серьёзно? Ты что, даже первую игру не смотрела? Да это же классика! – Классика? – Понял. Сброшу вечером ссылку. Там аниме на не помню сколько серий. То, с чего всё началось. – Ладно, – пожимаю плечами я. – Спасибо. – Мелочи. Приходи в себя давай, скоро завтрак. Мелкий прав. Иду в душ – пора бы приводить себя в порядок. Умываясь, я вновь задумалась о своих снах. Они яркие, ужасающе яркие, но я и подумать не могла, что в них может быть хоть что-то от правды! Или Кокичи солгал? Мне определённо надо это выяснить! Но как? Хм… Кажется, у него сегодня сеанс с Аоки-сан прямо передо мной. Вот если бы можно было его как-нибудь подслушать или записать… Вылетаю из ванной и бегу к телефону. Веня-Венечка, у меня точно оставались твои контакты! – Перегрелась? – откуда-то из другой Вселенной спрашивает Кокичи. – Есть немного, – отмахиваюсь я и продолжаю скачивать месенджер, чтобы написать Венечке. Венечка – бывший Марты. Классный парень, зря его Марта отшила. Но это её дело. Именно благодаря Вене у меня на телефоне стоит пара-тройка интересненьких скрытых программ, одна из которых, например, позволила мне понять, чем там был занят в моём телефоне Кокичи, когда стянул его у меня. Веня – настоящий гений, да и как человек тоже ничего, пиво попить с ним можно, а такое редко среди гениев встречается. Вітаю, гэта Ася. Трэба дапамога. Памятаю, што ў цябе быў софт №42. Вельмі трэба. Через две минуты я получила архив с установщиком и инструкциями, ну, и сообщение: На піва калі паклічаш? Улыбаюсь. Давай праз тыдзень у сераду. У горадзе будзеш? Ответ не заставил себя ждать: Куды ж я падзенуся! Лаўлю на слове) Устанавливаю приложение по инструкции, привычно стираю все следы переписки, удаляю месенджер и файл-установщик, закрываю «софт №42» двадцатипятизначным паролем, запускаю и… А вот теперь поиграем, мелкий!