Ведьма Синих болот

      У каждой ведьмы есть свои секреты. И своя вершина умения. Она передает это знание ученице, и если та окажется в силах постичь его, оно становится самым страшным ее оружием, которое используется лишь против смертельных врагов. Немногие удостаиваются подобной чести. Или участи.       Вилда, как и ее мать, была сильна в зельях. Она знала, что мать за свою жизнь создавала зелья для смерти и рождения, зелья для любви и ненависти, зелья исцеляющие и калечащие. Но про одно зелье она всегда говорила шепотом, и даже на смертном одре, перед тем, как уйти в ночи во чрево болот, уйти, чтобы не вернуться, чтобы отдать свое сморщенное тело в уплату за полученную когда-то от духов силу, умоляла дочь никогда даже не думать о нем. Ибо то было страшное зелье. Оно уничтожало душу жертвы. Оно забирало магию у создательницы. Оно опустошало сам источник силы, из которого черпала ведьма. И создавало самое темное проклятье, какое только можно представить.       Если бы Вилда хоть на секунду остановилась и подумала, она бы ни за что не сделала того, что сделала. Но увы – ее словно бы гнало вперед щемящее чувство в груди, жажда мести, похожая на гнойник, который вот-вот прорвется, но пока он только набух и распирает тонкие стенки, и никак нельзя это прекратить.       Она не стала выливать заготовку зелья для приплода – в нем была кровь жертвы, семя виновника и их дар. А остальное не имело значения. Редкие травы, части тел животных и даже волшебных существ – все это было не так уж важно. Всякая ведьма знает: чтобы магия работала, достаточно силы и желания. Когда пришли временные, Вилда добавила в зелье свою печальную кровь, обрубив свой род. Но теперь проклятье получит не только ее силу, но и ту, что курится над болотами, ту, что была здесь веками, тысячелетьями – всю ее впитает в себя смертельное варево. Вечером шестого дня Вилда зачерпнула половником из котла и наполнила маленькую флягу из тыквы-горлянки. Эту флягу она взяла с собой в постель и всю ночь прижимала к себе, позволяя сосуду хорошенько напитаться ее болью и ненавистью. К рассвету фляга стала черной и глянцевой.       Девчонка не утерпела и заявилась с утра пораньше, волоча двух куриц в корзине. Вилда – снова в образе старухи – вручила ей флягу с наказом выпить все до капли и ни одной живой душе о зелье не говорить, предупредила, что может стать нехорошо, но нужно молча терпеть, нехотя взяла уплату и, затворив дверь, в изнеможении к ней привалилась. Теперь, если эта Илме выполнит все в точности, о ее «болезни» узнают, уже когда она не сможет ходить. И к кому тогда обратятся ее домашние? К ведьме.       Нужно быть наготове.       Три дня спустя в дверь громко постучали. Вилда едва успела набросить капюшон, как в хижину влетела какая-то толстуха и с порога бухнулась на колени.       – Матушка, помоги! Дочка помирает!       Вилда с трудом признала в женщине жену деревенского кузнеца – она редко запоминала тех, кто обращался к ней – и поняла: началось. Для вида ведьма подхватила суму с лечебными травами, взяла клюку и поковыляла наружу, не удостоив причитания ответом.       В доме кузнеца пахло страданиями и смертью. Илме, белая, как рыбья кость, с темными кругами вокруг глаз, с потрескавшимися искусанными губами, металась на постели. Вилда сбросила суму на пол.       – Все вон, – хрипло велела она. – Ее одолевают духи. Я попробую их выгнать, но они могут вселиться в кого-то другого.       – Ты вылечишь ее, о, могущественная? – прерывающимся от слез голосом спросила безутешная мать.       – Все в руках неба, – неопределенно ответила Вилда. – Вон.       Оставшись наедине с жертвой, она расплылась в хищной улыбке. Миг отмщения настал, и как же он был прекрасен!       Чтобы завершить ритуал и создать проклятье, требовалось сделать совсем немного. И после этого она перестанет быть ведьмой Синих болот, превратится в ничто. Меньше, чем ничто, – она ведь больше ничего не умеет. Вилда замерла на мгновение, а затем решительно опустилась на колени. Глубокий вдох – и мир расплылся, и из-под него проступил другой, тонкий и изменчивый мир, пронизанный нитями древних и могущественных сил. Мир духов. Женщина слепо повела головой, привыкая к новому зрению. Стены дома растворились, оставшись нечеткими контурами на полу, а за ними светились души людей, похожие на болотные огоньки. Вот душа толстухи – огонек потускнел от горя и тревоги, рядом еще один, поярче – кузнец утешает жену. Видно далеко-далеко, и в лесу переливается белыми и багровыми всполохами изменчивая, колеблющаяся душа Зосо. Он еще ничего не знает. Ей повезло – можно будет перехватить его раньше, чем он вернется в деревню. Но сперва она закончит начатое.       Перед ней лежит пульсирующий влажный кокон: темный и живой, он напоминает яйцо неведомого чудовища. И там, в жаркой утробе, ослепительным светом пылает страдающая душа глупышки Илме, пожираемая ненасытными духами болот. В боли и муках душа очищается, и если уловить тот кратчайший миг, в котором замирает душа перед тем, как потухнуть навсегда, из этого сияния можно выковать сосредоточие сильнейшей магии. То, что никто не создавал раньше.       Самое темное проклятье.       Вилда осторожно опустила руку в кокон. Рука немедленно онемела и стала как будто чужой. Но ведьма упрямо проталкивала ее сквозь упруго сопротивляющиеся полосы, похожие на щупальца или лианы и набухшие от питающей их энергии. Наконец ее пальцы сомкнулись на чем-то твердом и обжигающем. Она рывком выдернула руку и зажмурилась от сияния.       А потом ее крутило и выворачивало наизнанку на грязном полу дома кузнеца, когда остатки силы истекали из нее с каждым биением сердца.       А потом она открыла глаза, и грубый материальный мир навалился на нее подобно скале. И во всем теле была невероятная слабость.       Но в руке Вилда сжимала длинный прямой кинжал, и от него веяло тьмой.