Мехмет
Мехмет чуть вздрогнул от неожиданности, когда в тишине вдруг раздался телефонный звонок. Он поморщился, после чего снял трубку и вновь положил ее на рычаг; ему не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Секретаря он давно отпустил, иначе велел бы сказать, что его нет, и избавить таким образом от необходимости объясняться с кем бы то ни было, потому что он ждал очень важного визитера. Постучав костяшками пальцев по столешнице, Мехмет принялся бездумно вертеть в руках нож для бумаги. Когда же это занятие ему надоело, он со злостью отшвырнул нож и, в который раз, достал из внутреннего кармана пиджака смятую бумажку. Сначала Мехмет что было сил сжал ее в кулаке, а после разгладил и положил перед собой, будто ожидал увидеть там что-то новое. «… лучше я скажу все при встрече», «…через пару дней ты будешь свободна», «… поговорим обо всем, о чем молчали столько лет», «Х.Ш». Мехмет успел уже наизусть выучить коротенькую записку, которую этот «Х.Ш.» осмелился отправить его законной жене. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто такой этот «Х.Ш.», обнаглевший от собственной безнаказанности настолько, что вознамерился устраивать тайные свидания и приглашать на них женщину, которая ему не принадлежит. Хазар Шадоглу — больше некому. Мехмет давно уже подозревал, что Дильшах не просто так избегает его. А он-то наивно полагал, что рядом с ним она навсегда позабудет того идиота, возомнившего о себе невесть что. В конце концов Мехмет ведь первый обратил на нее внимание и, как честный человек, ухаживал за ней, добивался ее! Ему стоило неимоверных усилий убедить свою семью смириться с тем, что он выбрал эту женщину себе в спутницы. Уже тогда Хазар пытался сбить Дильшах с пути, смутить ее покой и увести у Мехмета. Но потом он, хвала Аллаху, исчез, и Мехмет ясно дал Дильшах понять, что не следует менять, как говорится, синицу в руках на журавля в небе. Она же согласилась с ним! Она стала его женой по собственной воле, подарила ему сына! Но теперь, будучи замужней, уважаемой всеми женщиной, Дильшах вздумала, как говорят, пойти налево. — Шлюха! — воскликнул Мехмет и стукнул кулаком по столу. Дильшах наивно полагала, будто Мехмет — круглый дурачок и не заметил, как она смяла в руках клочок бумаги и сунула его в карман, стоило только ему войти в комнату. Он ясно слышал, как она сказала: «Я освобожусь!» Дильшах смутилась и тут же наплела ему с три короба, дескать, Миран не хотел ложиться спать, она устала его уговаривать, а теперь вернулся отец и она наконец сможет «избавиться от капризов сына». Мехмет оставил ее одну, заглянул к сыну, но тот уже мирно спал в своей кроватке. Мехмет осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал его и вернулся к себе. Дильшах вышла, кажется, на кухню, а он, заметив, что она повесила свою кофту на спинку стула, быстро обыскал карманы и нашел ту треклятую бумажку. Первым его порывом было придушить мерзавку. Как она посмела так опозорить его?! А ведь он когда-то закрыл глаза на то, что до него Дильшах принадлежала другому мужчине. Он попросту сделал вид, что ничего не заметил тогда, в первую их ночь после свадьбы… Мехмет прекрасно помнил ее виноватый и затравленный взгляд, и то, как она попыталась отодвинуться от него на другой край кровати, словно боялась, что он разозлится. Но Мехмет лишь вздохнул, а после крепко обнял свою жену и успокаивающе погладил ее по спине, давая понять, что все хорошо. В конце концов, решил он тогда, на дворе давно уже не средневековье, хотя, чего уж там греха таить, в их краях многие считали именно так и жили, испокон веков соблюдая традиции пращуров. Но они-то — молодые, современные люди, свободные, и потому каждый волен сам решать, как ему жить и с кем. Собственно, сам Мемхет, как, допустим, и его брат, и все их приятели, тоже не слыли, так сказать, отшельниками. Вот и Дильшах — мало ли, что было у нее в прошлом… Но сейчас Мехмету вдруг пришло в голову: а что если Дильшах уже тогда просто-напросто дурила голову как ему, так и недоумку Шадоглу? И в то самое время, когда он начал за ней ухаживать и влюбился в нее, она пыталась охмурить еще и Хазара, в надежде, что с кем-нибудь да выйдет. Второго же поклонника решила приберечь в качестве запасного аэродрома. Видимо, Мехмета окрутить оказалось гораздо проще, а теперь, когда прежний ухажер вновь замаячил на горизонте, она решила опозорить своего законного мужа. «Ах ты неблагодарная дрянь!» — подумал Мехмет. Ну, ничего, он ей еще устроит! Прямо сегодня, как только вернется домой, непременно заставит ее во всем признаться, а потом — та трепка, что он задал Дильшах в тот вечер, когда нашел пресловутую записку, покажется ей щекоткой. Честно говоря, это повторялось уже не единожды: любого повода оказывалось достаточно, чтобы он вышел из себя. У Дильшах же была черта, которая безумно раздражала Мехмета: она никогда и ни в чем с ним не соглашалась. Даже в мелочах она всегда говорила и делала все ему наперекор. К примеру, один раз Мехмет хотел было с утра пораньше забрать сына и отвезти его на прогулку в горы, к озеру. Правда, Миран отказывался ехать без Генюль, поэтому пришлось бы, наверное, прихватить с собой и кого-то из обслуги, чтобы проще было присматривать за двумя детьми. Миран был в восторге! Накануне они с Генюль целый вечер только и говорили, что о предстоящей поездке и спорили, какие игрушки лучше взять с собой. Но утром Дильшах вдруг заявила, что сильно похолодало, а Миран и без того подвержен простудам, потому лучше ему остаться дома. Сын, конечно, расстроился, раскапризничался, но тут к ним прибежала радостная Генюль и позвала Мирана играть в полицейских, которые ищут украденные из музея драгоценности (не так давно они видели по телевизору какой-то фильм с подобным сюжетом). Бабушка, как не преминула сообщить Генюль, разрешила им вместе с Фыратом играть на верхней террасе и даже согласилась одолжить свои украшения, дабы «полицейским» было что искать. А если еще хорошенько попросить (и тут Генюль решительно требовалась помощь любимого брата), то возможно, бабушка позволит им наконец поиграть в своей комнате. Мехмет усмехнулся: он знал, что Дильшах, будь ее воля, не отпускала бы Мирана от своей юбки, но перечить матери она не решалась. — Почему ты всегда стараешься все сделать мне назло? — напустился он на жену после того, как сын и племянница убежали. — Что бы я ни сказал, ты постоянно возражаешь, перекручиваешь… Тебе доставляет удовольствие злить меня, да? — Мехмет, в чем дело? — обиженно заморгала глазами Дильшах. — Я… я вовсе не хотела тебя обидеть! — Это твоя любимая отговорка! — закричал он. — «Я не знала, я не хотела», — вечно одно и то же твердишь! А делаешь при этом что сама хочешь, а не то, что я велю. — Мехмет… — вздохнула она. — Двуличная дрянь! Видно, я мало тебе уроков преподал! — с этими словами от отхлестал ее по щекам, не обращая внимания на ее всхлипы и мольбы. Наоборот: чем больше она плакала и просила его успокоиться, тем больше это раздражало. Вот и в тот день, когда Мехмет нашел пресловутую записку от Хазара Шадоглу, он в очередной раз сорвал злость на жене. С трудом заставив себя казаться спокойным, он подошел тогда к Дильшах и приобнял ее за талию. — Мехмет… — она, смутившись, чуть покраснела и отвела взгляд в сторону, — ты что? — Ничего, — прошептал он ей на ухо, после чего поцеловал сначала в шею, а затем в уголок губ, — подумал, ты соскучилась по мне. Дильшах обреченно вздохнула, зажмурила глаза, точно он на заклание ее отправлял, покорно опустила руки, позволяя ему расстегивать свое платье. Мехмет прижался губами к ее плотно сжатым губам и сразу же грубо оттолкнул ее от себя. — Что, — воскликнул он, — опять собралась в детской ночевать, да? — Да что с тобой такое, Мехмет? — недоуменно взглянула она на него. — Ведь я же… согласна! Я наоборот… с тобой… — А мне не нужны от тебя одолжения и подачки, понятно?! — крикнул он, схватив ее за плечи. — Мне нужно, чтобы вела себя как полагается жене и матери моего ребенка! — Мехмет, умоляю тебя, — голос ее дрогнул, — не злись! Я все сделаю… — Ты лжешь, как и всегда! — взорвался он, хватая ее за волосы. — Ты постоянно мне лжешь, всегда и во всем! — и уже не помня себя, он ударил ее по лицу. — Если ты не понимаешь нормального отношения, я проучу тебя по-другому! Она плакала, умояла его остановиться, иначе сын мог проснуться и услышать их ссору. Это, признаться, Мехмета немного отрезвило. Он отпихнул Дильшах и ушел, не удостоив ее больше ни единым взглядом. Дильшах пыталась помириться с ним, но Мехмет делал вид, что не замечает ее виноватых взглядов и тяжелых вздохов. Кончилось все тем, что домашние заметили его состояние, и вчера за ужином Султан при всех поинтересовалась, что за черная кошка пробежала между братом Мехметом и его супругой. Ахмет тут же осадил свою жену, мол, это не ее ума дело, Салиха заинтересованно взглянула сначала на Дильшах, потом на него, но промолчала, быстро опустила глаза и уставилась в свою тарелку. Мать же пристально посмотрела ему в глаза и чуть покачала головой. Мехмет махнул рукой и, стараясь казаться беззаботным, ответил, что Султан просто показалось: — У нас все в полном порядке, уверяю тебя. Дильшах же молча ковыряла вилкой мясо, что опять же разозлило Мехмета. Могла бы, в самом деле, хотя бы голос подать, что ли, будто и не о ней тут только что говорили! — И лучше бы, Султан, тебе заниматься своими делами, чем совать свой нос в чужие, — усмехнувшись, проговорила тем временем мать, обращаясь к жене Ахмета. — Именно, — поддакнул ей Ахмет, бросив при этом на супругу негодующий взгляд. Он вообще в последнее время стал удивительно спокойным и покладистым и напрочь забыл, как совсем недавно перечил матери буквально во всем. Остаток ужина прошел в молчании, а потом, когда все разошлись, мать попросила его задержаться и попыталась вывести на откровенный разговор, но Мехмет отделался лишь общими фразами, мол, он вовсе ничем не озабочен, просто устал в последние дни… Мехмету не хотелось вмешивать в это дело больше никого, ведь для начала он сам должен во всем разобраться. А кроме того, что бы он мог рассказать? Что подозревает жену в измене? Так мать в полном праве будет заявить, что он сам во всем виноват. И она, и братья в свое время наперебой отговаривали его от брака с Дильшах, он сам рвался сделать ее своей женой, так что теперь пусть пожинает то, что посеял. Попросить ее вновь о помощи? Но здесь, увы, мать ему ничем помочь не сможет. Да и потом… она в последнее время гораздо больше внимания уделяет братьям. То-то Ахмет буквально светится от радости, ведь прежде он только и твердил, дескать, Мехмет — материн любимец, и все ее внимание, вся забота — ему одному. А сейчас у нее на первом месте малышка Генюль, чем Ахмет не преминул воспользоваться в своих целях и заметно сблизился с матерью, даже перестал без устали упрекать ее в том, что она «не чтит память о покойном отце». После внучки у матери свет в окошке — Али и его молодая жена. Женившись на, как мать любит повторять, «благовоспитанной девушке», он привел матери прямо-таки идеальную невестку. Салиха никогда не огрызается и не спорит по пустякам, как Султан, не прячется боязливо по углам, не пренебрегает своими обязанностями молодой хозяйки дома, как Дильшах. Она послушна, приветлива, умеет поддержать разговор со знакомыми и деловыми партнерами, вхожими в дом. Словом, о подобной невестке можно лишь мечтать. Что ж, хоть кто-то из сыновей Азизе ханым угодил ей. Али, ко всему прочему, и в делах ей помогает более старательно, нежели они с Ахметом. Тем более, что Ахмет теперь больше занят отельным бизнесом, и тоже, как говорится, засучил рукава. Лишь бы подлизаться!.. Мехмет усмехнулся и встряхнул головой, отгоняя непрошенные глупые мысли. Неужели он ревнует мать к своим же собственным родным братьям? Вот уж точно: большего идиотизма и придумать невозможно, ведь в конце концов ему давно уже не пять лет. Последний раз, во всяком случае, он испытывал подобное чувство как раз в пятилетнем возрасте, когда родился младший брат. Он прекрасно помнил, как мать, держа младенца на руках, переступила порог особняка. Отец заботливо поддерживал ее под руку и смеялся, говоря, что теперь у него три сына, а значит, он стал втрое счастливее прежнего. Когда суматоха немного улеглась, горничная, помогавшая матери, взяла у нее ребенка, и они ушли в детскую, Мехмета с Ахметом наконец позвали взглянуть на брата. Мехмет до сих пор отчетливо помнил, как отец отстранил его руку, когда ему вдруг захотелось потрогать малыша. А еще он хотел было, как обычно, забраться к матери на колени, обнять ее, и чтобы она поцеловала его в щеку, сказала, что он — «ее самый храбрый лев». За те дни, что ее не было дома, Мехмет успел неимоверно по ней соскучиться. Но тут младший брат вдруг расплакался, и мать, подхватив его на руки, принялась укачивать, приговаривая, что она рядом, и потому «ее отважному львенку» нечего пугаться. У Мехмета в глазах тогда потемнело: разве это справедливо? Появился в доме какой-то непонятный младенец, с которым и поговорить-то нельзя толком, и родителей будто подменили. Неужто мать теперь станет любить этого невесть откуда взявшегося брата, а Мехмет станет ей совсем не нужен. Да, конечно, сейчас-то он прекрасно понимал, что все это были глупые детские страхи. Мать и сама потом ему не раз повторяла, что в подобной ревности нет и не может быть смысла. Но теперь вдруг Мехмет отчего-то вновь стал чувствовать себя так, будто отошел на второй план. И почему ему настолько не везет?.. Нет, — в который раз мысли его вновь вернулись к жене, — так дальше продолжаться не может. Он должен доподлинно убедиться в том, что Дильшах крутит любовь с тем мерзавцем, а после… Ему надо поймать ее, как говорится, на горячем, а там уж мало не покажется ни ему, ни ей. Этому Шадоглу он просто-напросто велит все кости переломать, пусть на нем живого места не останется, чтоб зарекся в следующий раз зариться на чужое добро. А Дильшах… Дильшах тоже свое получит! Ее Мехмет лично проучит, она надолго этот урок запомнит. После же он разведется с ней и выставит вон. Она уйдет из его дома и из его жизни такой, какой он ее взял: голой и босой. Пусть отправляется в свою глухомань, к матери, и носа оттуда не высовывает. Да пусть спасибо скажет, что жива! И разумеется, сына он не отдаст ни за какие коврижки. Миран останется с ним, он сам вырастит и воспитает его. Матери же у него не будет. Он даже имя ее позабудет, будто ее никогда и не было. Это будет для Дильшах справедливым наказанием за то, как она с ним поступила. Мехмет тяжело вздохнул, зажмурился и потер глаза. Неожиданно ему снова, вот уже в который раз, вспомнился отец, а именно — та жуткая сцена, свидетелем которой он стал в детстве. Отец кричал матери, что «не желает быть рогоносцем»… Раньше Мехмет не придавал значения его словам, но сейчас, стоило вспомнить обо всем, его начинала неотступно преследовать одна и та же мысль: неужели мать и в самом деле могла каким-либо образом предать отца, ну, не на пустом же месте он все выдумал, правда? Получается, Ахмет в чем-то был прав, когда сокрушался, что мать отца совсем не любила, а возможно, даже и изменяла ему. Нет, — помотал головой Мехмет, — нельзя так думать, какое он имеет право подвергать сомнению честь и достоинство своей матери. Да и вообще, она не имеет никакого отношения к тому, что вытворяет Дильшах, так что лучше думать сейчас о собственной жене и о том, как вывести ее на чистую воду. Что ж, осталось совсем недолго, скоро уже должен явиться человек, который поможет Мехмету поставить точку в этом деле. Он посмотрел на часы: да, уже совсем чуть-чуть… В дверь негромко постучали, и, не успел Мехмет ответить, как в кабинет заглянул Али: — Извини, я тебе помешал? — спросил он. — Не думал, что ты еще здесь, а я как раз закончил и собирался ехать домой. — Ты поезжай, — натянуто улыбнулся брату Мехмет, — я еще побуду здесь. Жду… одного человека. По делу. — А, — протянул Али, — ну ладно. — Он уже собирался развернуться и уйти, но помедлил, а после, передумав, зашел в кабинет и закрыл за собой дверь. — С тобой точно все в порядке? — спросил он, испытующе глядя на него. — Ты прямо как мама, — покачал головой Мехмет, — ей тоже вечно чудится, будто у меня неприятности. — Раз ты говоришь, что все в порядке, — пожал плечами Али, — то оставим эту тему. Но если вдруг тебе нужно выговориться, ты можешь на меня рассчитывать. — Спасибо, братишка, — кивнул Мехмет, — но вряд ли ты сможешь помочь, — прибавил он еле слышно. — Что ты сказал? — переспросил Али. — Ничего. Слушай, Али, — не выдержал вдруг Мехмет, — я, пожалуй, все-таки спрошу, с твоего разрешения… Скажи, ты хорошо помнишь отца? Али недоуменно уставился на него широко распахнутыми глазами: — Что? — не понял он. — Отца нашего, спрашиваю, помнишь? — Разумеется, что за вопрос! — ответил Али. — Да, — задумчиво проговорил Мехмет, — помнишь, тебе же тогда четырнадцать уже было. И ты был там, когда отец погиб. Но ты никогда нам с Ахметом толком ничего не рассказывал. — О чем тут рассказывать? — усмехнулся Али. — Он в очередной раз явился под утро, куролесил, видно, в своем любимом кабаке с разными… Ну, в общем, ты же знаешь, он ни в чем себе не отказывал. Напился, по своему обыкновению, вот и… Закономерный результат! — Ты опять мамины слова повторяешь. А еще я, знаешь, что заметил? Ты почти никогда не называешь его отцом. Только «он». Али в ответ лишь невесело усмехнулся. — А как он тебя называл, Мехмет? — спросил вдруг брат, взглянув на него в упор. — Мехметом, — опешил он. — Как еще-то? — Ну, — развел руками Али, — брата, скажем, он звал сынком или своим храбрым львом. Тебя — только по имени. А я… Меня он называл слюнтяем и размазней. Были и еще, конечно, «ласковые» прозвища, но этими он величал меня чаще остальных. — Странно, — протянул Мехмет, — я как-то не обращал внимания… — Почему ты вообще вдруг о нем вспомнил? — спросил Али. — Мне казалось, что, в отличие от брата, ты не особо обожал и уважал его. Какое-то время Мехмет молча вглядывался брату в лицо, тщетно стараясь понять, о чем тот думает, пока тот вновь не отвернулся: — Ты, насколько я теперь понимаю, тоже, — наконец проговорил Мехмет, — не испытывал к нашему отцу сильной сыновней привязанности. — Я его ненавидел! — после непродолжительного молчания проговорил Али, глядя при этом в окно. — Не знаю уж насчет мамы, но что до меня, то я был рад, когда он сломал себе шею. Жаль, что этого не произошло раньше! Мехмет встал из-за стола, приблизился к младшему брату и положил руку ему на плечо. Кажется, он догадался, в чем дело, и почему брат сказал именно эти слова. — Али?.. — тихо проговорил он. — Тебе что-то известно о нем, да? Брат резко повернулся к нему: — Помнишь автомобильную аварию, в которую якобы попала мама, где-то года за два до его смерти? Вы с братом тогда в Штатах учились и как раз на каникулы приехали. Мехмет задумался: — Помню, — сказал он. — Когда мы с Ахметом вернулись, нам сообщили, что мама возвращалась из деловой поездки, и шофер с управлением не справился. Травмы были достаточно серьезные, помню, я хотел сразу же к ней поехать, но мне сказали, что посетителей не пускают, и после операции ей нужен полный покой. — А тебя не удивило, — горько усмехнулся Али, — что пострадала в той аварии одна мама? У шофера же не было ни царапины, а на ее машине — ни единой вмятины. — Ты хочешь сказать, — глядя брату в глаза, проговорил Мехмет, — что… Да, я мог бы еще тогда догадаться! Это был он, да? Он это с ней сделал? А ты… ты, получается, тоже все видел? — Тоже? Так ты знал?! — Однажды своими собственными глазами видел. Мне тогда лет одиннадцать, что ли, было. Не помню, почему я рано вернулся домой, но сразу, как вошел, услышал голоса в гостиной. Они кричали друг на друга, а потом он ударил ее. — Ублюдок! — прошептал Али, сжав кулаки. — Вот и я тем вечером, — поднял он на Мехмета усталый взгляд, — тоже не вовремя домой вернулся. Меня один приятель пригласил на вечеринку, но в последний момент позвал еще нескольких своих друзей, с которыми я был, так скажем, в весьма натянутых отношениях. Я передумал ехать и отправился домой. Но мне не хотелось объясняться с родителями, особенно с ним, потому что он опять завел бы свою излюбленную песню о том, что я де «слишком изнежен и эгоистичен». Кто бы говорил!.. Поэтому я спокойно вошел через черный ход, направился прямо к гаражам и сидел там. Думал, подожду до полуночи, а потом приду и скажу, что вечеринка уже закончилась, потому как родители моего приятеля приехали раньше обещанного. Но видимо я задремал, так что не помню, сколько прошло времени. Меня разбудили крики, раздававшиеся со двора. Я сразу побежал туда и… Там были врачи скорой. Мама… Они ее как раз на носилки положили. Один из врачей сказал, что «может случиться самое худшее». На меня никто внимания не обращал, я стоял там, у ворот, меня будто парализовало, понимаешь, ни говорить, ни двигаться, — ничего не мог. Только и думал, что означает это «самое худшее». Он меня заметил, спросил, как я туда попал и объяснил, что мама случайно упала с лестницы. Потом, правда, забыл, что сам же придумал, и вам и всем остальным наплел уже про аварию. Но мне, сам понимаешь, все равно тогда было, я хотел одного: чтобы мама поправилась… Ирония какая, правда? — он соврал мне, а после сам с той лестницы сорвался и убился насмерть. На другой день я случайно услышал разговор Ферхата с Эсмой. Они все видели и пытались его остановить (хоть у кого-то смелости хватило). Он избивал ее при всех. Ногами по лицу… Али осекся, замолчал и вновь отвернулся к окну. — Почему ты раньше не сказал? — тихо проговорил Мехмет. — Потому что, во-первых, брат вряд ли бы поверил мне, Ахмет ведь до сих пор его боготворит, а ты… Я боялся, что ты, если даже и не скажешь маме, то дашь понять, что тебе все известно. А она, я знаю, не хотела, чтобы мы узнали. Чтобы хоть кто-то догадался обо всем. Она… слишком горда, чтобы позволить кому-нибудь пожалеть себя. Даже нам, — отозвался Али. — И если ей легче думать, будто мы ни о чем не догадываемся — так тому и быть. — Все это давно уже в прошлом, слава Аллаху! — сказал Мехмет и похлопал брата по плечу. — Я тебе одно скажу, брат, — отозвался Али. — Этой сволочи, что, к несчастью, является нашим отцом, сказочно повезло. Потому что он умер сам и избавил меня таким образом от тяжкого греха. Который, рано или поздно, я непременно взял бы на свою душу, останься он в живых и посмей тронуть нашу мать еще раз хоть пальцем. Я его не простил и не прощу даже на том свете! Мехмет тяжело вздохнул: — Мы не знаем, что там у них было, Али, — сказал он, — поди, разберись, кто прав, а кто виноват. В семье всякое… — Чего-чего? — прищурился Али. — Да ты… ты вообще себя сейчас слышишь? — Да не горячись ты! — махнул он рукой. — Что ты заводишься-то на пустом месте? Ты выслушай лучше! — Не смей! — сквозь зубы процедил Али. — Даже заикаться не смей о том, чтобы хоть как-то попытаться оправдать эту скотину! — Ты сейчас сказал, мол, Ахмет боготворит отца, ну а ты, знаешь ли, тоже недалеко ушел. Только ты обожествляешь нашу мать, Али. А между тем, они оба могли ошибаться и обижать друг друга. — Хватит! — перебил его Али. — Не желаю больше слушать бред, который ты несешь, потому что еще немного, и ты, чего доброго, договоришься, что негодяй был в своем праве, или что-то еще в таком духе! Давай, не стесняйся, ты же к этому ведешь! Скажи только, Мехмет, давно ты стал так думать? Или ты просто сейчас пытаешься себе найти оправдание?! — О чем ты, Али? — Мехмет чувствовал, что еще немного, и он попросту вытолкает младшего брата в шею. — Ты меня прекрасно понял. Ведь ты тоже не гнушаешься тем, чтобы сорвать злость, обиду, не знаю уж, что там еще, на своей Дильшах. — Не лезь не в свое дело! — выкрикнул Мехмет. — Мои отношения с женой тебя никоим образом не касаются! Следи лучше за своей супругой, понял? — Я никуда и не лезу, потому что, ты прав, это твоя жизнь, и кроме тебя в ней никто не может разобраться. Но ты хорошо запомнил мои слова о нашем милом папочке? Так вот. Не боишься, что когда-нибудь твой собственный сын будет говорить то же самое о тебе? Подумай об этом на досуге! — Не дав ему опомниться, Али вышел за дверь, оставив Мехмета в полном замешательстве. — Кретин! — прошептал Мехмет, усаживаясь в кресло. Что, в сущности, он такого сказал, чтобы вывести этого ненормального из себя? Хотел лишь поделиться своими мыслями, которые давным-давно уже не дают ему покоя, а Али вместо того, чтобы выслушать по-человечески, устроил истерику. Подумаешь, заикнулся о том, что мать могла чем-то разозлить отца! Что тут такого-то, почему это не может быть правдой, тем более, что вся та история и впрямь давно канула в Лету, и ничего уже не поменяется. Ни мать, ни отец не перестанут быть их родителями, даже если когда-то они наделали миллион ошибок. Скорее всего, они оба были несчастливы друг с другом. Мехмет не оправдывает отца, вовсе нет, особенно, если то, о чем только что рассказал Али — правда (а сомневаться в его словах нет ни малейшего повода). Но с другой стороны, ведь отцу, судя по всему, тяжело было смириться с тем, что не удалось добиться расположения и абсолютной покорности от своей собственной жены. Или Мехмет не прав и попросту переносит на родителей свои же собственные проблемы? Что там ошибки отца и матери, сейчас вопрос в другом: не совершает ли ошибки сам Мехмет. Прямо здесь и сейчас… Мехмет встряхнул головой: хватит! Ни к чему больше думать об отце и матери. Все их раздоры действительно остались в прошлом. Между тем, Дильшах обманывает Мехмета прямо сейчас. И в эту самую минуту она готовится окончательно предать его и убежать из дома. — Нет, Али, нет! — прошептал Мехмет — Мой сын никогда не посмеет проклясть меня! Потому что он будет знать одно: его отец всегда рядом. Неожиданный стук в дверь заставил Мехмета вздохнуть с облегчением: наконец-то! — Войдите! — сказал он. — Извините, Мехмет бей! — Ферхат плотно затворил за собой дверь и прошел к столу, за которым сидел Мехмет. — Мне пришлось задержаться, потому что вы же сами сказали: хозяйка ничего не должна узнать. Поэтому мне пришлось оставаться дома, дабы не вызвать подозрений, а кроме того, у Азизе ханым могли найтись для меня какие-нибудь поручения. — Понимаю, Ферхат, — кивнул он. — Ну, что? — с нетерпением взглянул он на шофера и одного из самых преданных слуг своей матери. — Узнал? — Узнал, Мехмет бей, — Ферхат протянул ему листок бумаги. — Это письмо Дильшах ханым получила вчера. Я успел перехватить и снять копию. Сегодня они встретятся в старом заброшенном квартале на окраине, у самых трущоб. Он должен будет подогнать туда машину и забрать Дильшах ханым. Уедет ли он с ней сам, я, увы, не знаю. — Это уже не важно, — отозвался Мехмет, смяв письмо. — Кто ей помогал, Ферхат, Эсма? В ответ Ферхат лишь тяжело вздохнул. Что ж, это очевидно. Ведь именно Эсма тайком устраивала свидания Дильшах с ее мамашей. Чуть ли не на другой день после свадьбы Дильшах принялась причитать, что скучает по своей милой мамочке, она де не успела с ней толком проститься, ей неспокойно, вдруг с Шукран ханым что-нибудь случилось. Мехмет распорядился привезти тещу, дабы та погостила у них несколько дней, несмотря на то, что его мать выказывала явное недовольство. Однако, Шукран ханым ехать отказалась и велела передать, что «ноги ее в этом ужасном доме не будет, она не желает иметь ничего общего с людьми, которые опозорили ее на всю деревню, когда устроили скандал и силой уволокли ее дочь». — Вот тебе и благодарность! Видишь теперь, мой Мехмет, что эти люди совершенно не ценят доброго расположения? — раздраженно передернула плечами мать, когда до ее ушей дошли слова сватьи. — Эта женщина слишком высокого мнения о себе и своей беспутной дочери! Мы устроили скандал, видите ли! Большей наглости мне еще встречать не приходилось! Да это ее распрекрасная Дильшах чуть было нас на весь Мидьят не ославила! — Мама, — умоляюще взглянул на нее Мехмет, поскольку Дильшах стояла рядом, вся красная от стыда и смущения, — ради Аллаха, перестань, чего теперь вспоминать-то? — Ты прав. Что было, то прошло. Но учтите оба: чтобы ноги этой женщины не только в моем доме, но и в городе больше не было! Даже если вдруг одумается, здесь я ее видеть не желаю, ясно? Дильшах несколько раз просила отпустить ее погостить к матери, но Мехмет отказывал жене наотрез. Не хватало еще, чтобы ей опять стукнуло что-нибудь в голову, и она сбежала. Да и ссориться со своей матерью он совершенно не горел желанием. А потом Дильшах забеременела, и тут уж даже врач запретил ей долгие поездки, дабы не навредить будущему ребенку. Тем не менее, несколько раз Дильшах все же встречалась с Шукран ханым: та приезжала в Мидьят, и они виделись неподалеку от дома, в парке, или же в соседнем квартале. Мехмету обо всем донес все тот же Ферхат, сказав, что случайно увидел Дильшах ханым на улице, и посчитал, что Мехмет бею нужно об этом узнать. Эсма, как выяснилось, ходила на эти вылазки вместе с Дильшах, дабы прикрыть ту перед мужем и свекровью. Мехмет тогда промолчал, решил, пусть уж Дильшах увидится со своей матерью, так для них обеих будет лучше, в конце концов они не чужие друг другу люди. Но видно, зря он закрывал на это глаза, Дильшах решила, что раз он ничего не замечает, то ей можно все. Он еще раз пробежал глазами письмо от Хазара Шадоглу, которое принес Ферхат. Нет, там не было признаний в любви, лишь сообщение о том, что ровно в полночь он будет ждать Дильшах в указанном месте. Затем надежный человек доставит ее в укромное место, где Дильшах не найдет ни муж, ни его родня. Еще Хазар просил Дильшах не беспокоиться о сыне, поскольку и его они непременно заберут с собой. Мехмет почувствовал, что его сейчас буквально разорвет от ярости: — Это уж слишком! — воскликнул он, стукнув кулаком по столу. Дильшах может убираться со своим любовником на все четыре стороны, пускай над ним не только весь Мидьят, но и вся Турция смеется, дескать, жена обдурила и рога наставила. Плевать! Но забрать у него сына — это переходит все границы! Да кто такой этот Шадоглу, что смеет решать судьбу его ребенка? И какая же дрянь его лицемерная и подлая жена! Пусть она никогда его не любила, пусть теперь решила окончательно втоптать в грязь, но отнять самое дорогое Мехмет не позволит. Никому не позволит разлучить его с ребенком, пусть парочка подлецов зарубит это себе на носу! — Ну уж нет! — покачал головой Мехмет. — Довольно с меня, я больше не буду, как брат выражается, подкаблучником. Достаточно я закрывал глаза на выходки этой мерзавки! Нельзя прощать такое вероломство, и они оба еще увидят… Мехмет встал, огляделся, затем достал из нижнего ящика стола пистолет и сунул его за пазуху. Не будет никакого развода, позорных сплетен по этому поводу и тому подобного. Все будет намного проще! Именно так, как и должно быть: он отстоит свою честь. И отомстит предателям. — Поехали домой, Ферхат! — распорядился он.***
Отпустив шофера, Мехмет направился к дому, да так и обомлел, увидев у ворот сидящего на ступеньках сына. — Он сказал, что хочет подождать вас, Мехмет бей, — улыбнулся охранник. — Мы не решились отказать, тем более, вы говорили, что позволяете Миран бею дожидаться вас. — Все в порядке, — кивнул Мехмет, после чего нагнулся и поднял сына на руки. Да, действительно, Миран частенько повторял, что очень скучает по нему, и постоянно хотел дождаться, когда Мехмет вернется из конторы домой. Он говорил, что первым хочет встретить папу. Но дождался его он только один раз, пару недель тому назад, когда Мехмет приехал домой еще до ужина. Миран тогда со всех ног бросился ему навстречу, и Мехмет поднял его на вытянутых руках, а потом обнял, крепко прижал к себе, и счастливо улыбнулся, когда сынишка прильнул к нему и прошептал на ухо, что очень любит его. Если же Мехмет возвращался поздно, то Миран, вот как сейчас, не дождавшись, засыпал прямо на ступеньках. Мехмет бережно опустил сына в кровать, укрыл его одеялом и присел рядом. Ему вспомнился вдруг тот день, когда Миран родился. Он примчался в больницу после того, как ему позвонили; роды у Дильшах начались внезапно и раньше срока, поэтому Мехмет был сам не свой от беспокойства. Ему пришлось долго ждать, пока врач разрешил ему наконец войти в палату. Дильшах спала, так как роды были тяжелые, и ей требовался покой. Он же осторожно поцеловал ее в щеку, а потом взял на руки младенца, которого протянула ему улыбающаяся медсестра. Мальчик был таким крошечным, таким беззащитным и оттого бесконечно милым и трогательным. Мехмет смотрел на него и чувствовал, что если бы ему сейчас сказали умереть ради благополучия и счастья этого малыша, он умер бы, не раздумывая. «Ты будешь самым счастливым на свете, сынок», — мысленно пообещал он ему тогда. — Все у тебя будет хорошо, — прошептал Мехмет и погладил спящего Мирана по голове. — Сынок… Сыночек мой! «Никому не позволю опозорить ни меня, ни тебя, мой хороший!» — прибавил он про себя. Он вышел из комнаты сына, взглянул на часы и прошел в гостиную. Осталось полчаса, нужно набраться терпения… — Мехмет?.. — с матерью он столкнулся на пороге гостиной. — Мама, ты еще не спишь? — стараясь казаться беззаботным, спросил он. — Нет, мне нужно было кое-какие дела закончить, а тут еще Генюль немного приболела, и мы с Султан пытались дать ей таблетку, чтобы сбить температуру. — Когда-то, — вспомнил Мехмет, — ты пообещала мне заводную полицейскую машину, если я выпью микстуру. А так как я о той игрушке грезил днями и ночами, мне пришлось подчиниться. — Я боялась, что той уже не окажется в магазине, и ты на меня обидишься, но к счастью я успела и взяла уже последнюю — с витрины, — улыбнулась мать. — Ты у Мирана был, да? — спросила она. — Уложил его, — кивнул Мехмет. — Он опять ждал тебя на улице? — Да. Ты же знаешь, он иногда бывает очень упрямым. Но тут я могу его понять, он просто соскучился. — Мальчик очень любит тебя, — тихо проговорила мать. — Как и я его, мама. Мой сын — это самое лучшее, что дала мне жизнь. Мать как-то странно, растерянно и виновато, посмотрела на него. В ее взгляде, как показалось вдруг Мехмету, отразилась какая-то затаенная боль. Впрочем, скорее всего, она просто устала или неважно себя чувствует. — Мама, ты… Все хорошо? — спросил он, взяв ее за руку. В ответ она лишь устало улыбнулась и погладила его по щеке: — Это я у тебя хочу спросить, Мехмет. С тобой все в порядке? Может быть, подумалось Мехмету, она что-то заподозрила. В таком случае ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она догадалась. Неожиданно у него защемило сердце, и на миг Мехмету показалось, что в эту самую минуту он в последний раз говорит со своей матерью, и больше ему не суждено ее увидеть. Он мотнул головой, отгоняя глупые мысли, и взглянул матери в глаза. Может быть, Али проболтался ей об их давешней ссоре, и поэтому она так расстроилась. Надо будет завтра же помириться с младшим братом, ведь в сущности-то он сказал правду. Если, конечно, ему суждено дожить до завтра… — Мам, — Мехмет поцеловал ей руку, а после, как в детстве, невесомо чмокнул ее в щеку и порывисто обнял за плечи, — ты лучше всех на свете, ты же знаешь, да? Она рассмеялась, провела рукой по его волосам, чуть взъерошила их: — Ты не меняешься, родной! Если ты не хочешь отвечать на мои вопросы, то переводишь разговор на другую тему или говоришь, что твоя мать лучше всех. — Но ведь это чистая правда! Мама, — он вновь сжал ее руку, — ты же… Ты моего сына не оставишь, правда? Будь с ним рядом, хорошо? С ним, и… с дочкой Ахмета тоже, с детьми Али, когда они появятся. Я хочу сказать, если ты будешь с ними, будешь поддерживать, как всегда поддерживала нас, они будут счастливы. — Ну, разумеется, — ответила она, — что за вопросы, дорогой, конечно, я всегда буду с вами. Даже когда меня уже не будет на этом свете, то в ваших сердцах… — Тшш! — он вновь обнял ее. — Не говори так, мама, даже не заикайся о таком, не надо! Ладно, я, пожалуй, пойду. Поздно. Доброй тебе ночи! — Доброй ночи, дорогой, — отозвалась мать и поцеловала его в лоб, — отдыхай! Мехмет спустился во двор, огляделся, после чего посмотрел на часы. Без пяти минут… — Что ж, пора, — проговорил он. Достав из-за пазухи пистолет, Мехмет зарядил его и взвел курок. Затем, крепко сжав пистолет в кулаке, он быстрым шагом вышел за ворота.