Насух
По взгляду врача понять что-либо не представлялось возможным, и Насуха это нервировало. На прямые и понятные, казалось бы, вопросы, врач отвечать отказывался, а это уже пугало. — Скажите наконец, доктор бей, с ним все будет хорошо, правда? — наверное, никто и никогда прежде не слышал в голосе Насуха Шадоглу таких умоляющих ноток. Но что еще ему оставалось делать, когда любимый сын находится в шаге от смерти. Вот уже несколько дней Хазар лежит в больнице, и Насух, дай ему волю, тоже дневал и ночевал бы здесь, пока ему не сказали, и он сам не увидел собственными глазами: с сыном все хорошо. Но ему приходилось еще заниматься делами, семьей, а самое главное — уладить все с полицией. Никто, ни одна живая душа не должна узнать правду. Хазара не было в том квартале, он не ходил туда, ни с кем не встречался, а в больницу попал из-за глупой неосторожности. Пусть эта женщина думает говорит что угодно, она ничего не сможет сделать. Кто уж там убил ее сынка — это Насуха совершенно не касается. Лишь бы только Хазар согласился! Он должен согласиться, потому что иначе… Насух не переживет, если сына посадят в тюрьму за двойное убийство. Да как он посмотрит в глаза Айше, когда попадет на тот свет, как скажет ей, что не уберег последнее напоминание о ней, самое ценное, что она ему оставила. — Он пришел в себя, Насух Ага, — кивнул тем временем врач, — но пока еще очень слаб. Тут приходили из полиции, но я распорядился пока никого к Хазар бею не пропускать. Да еще и журналисты, — недовольно поморщился он, — только их и не хватало! — Благодарю вас, — отозвался Насух, — они не имеют никакого права мучить его допросами, мой сын ни при чем! Мерзкие стервятники! — он сжал кулаки, впившись ногтями себе в ладони. Будто мало было этого кошмара, так еще в последние дни газеты наперебой начали писать о том, что дескать Шадоглу «обагрили свои руки кровью невинных людей и не желают нести за такое злодейство никакой ответственности». Эта стерва никогда не уймется, горячился Насух, имея в виду, разумеется, Азизе Асланбей, потому как и к гадалке не ходи, за газетной шумихой стоит именно она. Ее даже гибель собственного ребенка не останавливает! А он-то, дурак, даже пожалел ее поначалу.***
Тот вечер Насух запомнил чуть ли не по минутам и забыть не сможет до самой своей смерти. Впрочем, началось все примерно за неделю до того рокового дня. Насух терпеть не мог, когда его отрывали от работы, поэтому, когда шофер Мурат, который служил главным образом Хазару, явился, как он сам заявил, с важным сообщением, пришлось ему выслушать о себе много лестного. Мурата это, тем не менее, ничуть не смутило, он просто стоял, опустил голову, и ждал, пока хозяйский гнев, точно ураган, пронесется мимо. — Простите, Насух Ага, — произнес он, когда Насух, махнув рукой, велел ему убираться и больше не беспокоить его по пустякам, — просто я подумал, что вы должны знать. — О чем? — недовольно поморщился Насух. — Хазар бей, — отозвался Мурат, — велел мне приготовить машину к следующему вторнику. И ровно в полночь подать ее к одному из домов в отдаленном квартале, что у трущоб. Затем забрать там… одного человека и отвезти ее в Мардин. А еще, кажется, Хазар бей распорядился подготовить той женщине документы… Насух чуть дара речи не лишился. Впервые в жизни ему захотелось оттаскать Хазара за уши и надавать ему пощечин, чего он себе никогда не позволял, на старшего сына Насух ни разу в жизни руки не поднял. Вот Джихан — другое дело, он постоянно нарывался и нарывается на грубость и скандал, совершенно не умеет себя вести! Младший был и остается вечной головной болью, и подобного глупого и безответственного поступка впору было бы ожидать как раз от него, но никак не от Хазара. И ведь он же клялся, стервец этакий, что с той историей покончено, и он выбросил наглую и бесстыжую девку из головы. Отпустив шофера и приказав ему даже и не думать выполнять распоряжение Хазара, Насух отправился прямо к сыну и устроил ему допрос с пристрастием. — Ты в своем уме?! — кипятился Насух. — Что ты затеял, Хазар, хочешь опозорить нас на весь город? Чтобы завтра весь Мидьят говорил, мол, Шадоглу забрали чужую жену и очернили тем самым честных и порядочных людей? Да ты отдаешь себе отчет в том, что с тобой сделают эти Асланбеи, они же… Они на все способны, уж поверь, я достаточно успел узнать их подлую семейку. А если ты совершишь это безумие, я даже думать не хочу… Они совсем с цепи сорвутся! Мне-то, если честно, наплевать на глупые сплетни, но я за тебя, пойми ты это! — за тебя переживаю, сынок! — Папа, — спокойно проговорил Хазар, когда гневная тирада Насуха иссякла, — мне тоже все равно, что сделают и скажут люди! Дильшах нуждается в моей помощи, она попросила меня, и я попросту не могу ей отказать. — Ты решил, наплевав на все, уехать с ней и жить, как бродяга, по подложным документам? Ты хоть понимаешь, что обратного пути уже не будет, если ты с ней сбежишь, то дорога сюда тебе будет заказана? Я не позволю тебе, Хазар, слышишь? Памятью матери твоей клянусь, не позволю ломать себе жизнь из-за какой-то потаскушки! — Не называй ее так, отец! Дильшах во всей этой истории — жертва! Ты себе не представляешь, что ей приходится терпеть от своего мужа, он же просто изувер какой-то! — Да чихать я хотел на нее и ее муженька! — взревел Насух. — Это их семейные дела, пусть сами разбираются. Она тебя обманула, растоптала твои чувства, когда променяла на тупицу Асланбея. Вот пускай теперь сама и расхлебывает, а ты — и думать о ней забудь. Имей же гордость! — Что было в прошлом, пусть там и остается, папа. Может быть, нам уже не суждено быть вместе, но и оставлять ее в том доме нельзя. Она нуждается в моей помощи, и я не могу оставаться в стороне. Помогу ей уехать и забрать сына, а там… — Я тебе запрещаю, Хазар! — стукнул по столу кулаком Насух. — Ты не будешь ввязываться в эту авантюру, и точка! — Папа… — Я все сказал! Но разумеется, сказанное Хазару было что горох о стену, хотя Насух все ж таки до последнего не верил в то, что сын пойдет против его воли и наделает глупостей. На всякий случай он приказал Мурату не спускать глаз с Хазара и докладывать о каждом его шаге, но, как на грех, в тот роковой день Насуху потребовалось уехать из дома по делам на целый день, так как на новой текстильной фабрике произошла авария и пострадали двое рабочих. Хвала Аллаху, ничего серьезного, кроме того, что сбой в работе оборудования произошел по вине одного из работников. Пришлось изрядно повозиться, чтобы уладить все дела со страховой компанией, договориться о выплате пострадавшим, удостовериться, что в больнице им обеспечили должный уход… Словом, домой Насух вернулся поздно вечером, изрядно уставший и раздраженный. — А мы ужинать не садились, вас ждали, папа! — поприветствовала Насуха Хандан. — Прекрасно, — буркнул он, — тогда я переоденусь и можно будет подавать на стол. Распорядись, — кивнул он невестке. Перед ужином он зашел проведать внука; Азат уже спал, поэтому Насух осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал его, задернул поплотнее шторы и вышел. — Хазара надо позвать, — сказал он, вернувшись в столовую и усаживаясь за стол. — А брата Хазара нет дома, — пожала плечами Хандан. — То есть, как это нет? — насторожился Насух. — Да вот так, — отозвался Джихан. — Брат еще днем уехал, сказал, что у него много дел. Я думал, он к тебе поехал, на фабрику. — Один уехал? — прищурился Насух. — Ну да, — беспечно проговорил Джихан, отчего сразу же захотелось отвесить ему хорошую затрещину. — Надо было сразу же мне позвонить! — сквозь зубы проговорил он. — Да что такого-то? — поморщился Джихан. — Уехал и уехал, мало ли, вдруг у него свидание. Не ребенок же, ничего с ним не случится. — Идиот! — прошептал Насух и вышел из-за стола. — Папа, а ужинать? — прокричала ему вслед Хандан, но он не стал ей отвечать. До полуночи Насух мерил шагами свой кабинет; надо же было свалять такого дурака. Отстранив покуда Мурата от работы и отпустив его в родную деревню навестить мать, Насух решил, что проблема устранена. Хазар, твердил он себе, не осмелится ослушаться, не станет делать глупости, тем более, что теперь у него нет союзника. И как же он ошибся! Когда старинные фамильные часы, стоявшие в углу, пробили двенадцать, Насух не выдержал, вылетел из кабинета и направился в гараж. Если Хазар решил провернуть дело в одиночку, а не загулял где-нибудь, как предположил Джихан, то Насух знал, где его искать. До заброшенного квартала он добрался за четверть часа, оставил машину в самом начале улицы и быстрыми шагами направился вперед, к развалинам бывших хозяйственных построек. У Насуха подкосились ноги, он едва не упал, стоило ему только добраться до места. Хазар лежал на земле без сознания, на белой рубашке его алело огромное кровавое пятно. Рядом с ним лицом вниз лежала женщина в длинном темно-синем платье, а чуть поодаль — Мехмет Асланбей с простреленной головой… Насух склонился над сыном, нащупал дрожащей рукой пульс и вздохнул с облегчением: — Аллах, благодарю тебя! — прошептал он, поднимая глаза к небу. Хазар дышал. Он был жив. Думать, что тут произошло, у Насуха уже не было времени, хотя и так все понятно: Хазар с Асланбеем сцепились из-за этой, будь она неладна совсем, Дильшах и схватились за оружие. Глупые, неразумные мальчишки, натворили дел, теперь не выпутаешься! Пистолет сына Насух нашел там же: он валялся на земле у ног Хазара, Насух поднял его и убрал за пояс. Нужно избавиться от него как можно скорее решил он, ведь по всему выходит, что… Хазар убил этого несчастного. Видимо, Асланбей выследил свою непутевую жену, явился на место свидания Дильшах с Хазаром, выстрелил сначала в нее, потом в соперника. По счастью, он только ранил Хазара, а тот — выстрелил в ответ. И убил его. В голове Насуха безостановочно билась только одна мысль: что делать? Нужно во что бы то ни стало спасти сына! На всякий случай проверив еще раз пульс у Дильшах и Асланбея (хотя с ним-то все понятно было с первого взгляда — сразу и наповал) и удостоверившись, что оба они не дышали, Насух позвал своего шофера и охранника, они быстро перенесли Хазара в машину и поехали в больницу. Врачи, разумеется, сделали все возможное, а кроме того, Насуху чрезвычайно повезло, что главный врач больницы Мидьята хорошо знал его отца, а потому договориться с ним, чтобы тот не давал делу ход и отвадил пока полицейских, труда не составило. Впрочем, полиция заявилась на другое же утро к ним домой. Они допросили всех, включая даже Хандан и кухарку, но Насух, по счастью, уже успел всех подготовить. Домашние в один голос заявили, что Хазар попал в больницу вчера днем, аккурат после обеда, из-за собственной оплошности. Якобы он чистил свое оружие, и случайно забыл поставить пистолет на предохранитель, вот тот и выстрелил. Конечно, все шито белыми нитками, но надо же обеспечить Хазару алиби. Что до семейства Асланбеев, то ни Хазару, ни Насуху, ни всей его семье неведомо, почему Мехмет решил застрелить свою жену. Ну, или может быть, их застрелил еще кто-нибудь, мало ли, каких врагов нажила себе эта семейка. Если полиция так хочет дознаться, что же произошло той ночью, то пускай идет допрашивать родных Мехмета Асланбея, да покоится он теперь с миром. Судя по всему, сами Асланбеи были уверены, что Хазар — главный виновник произошедшего, поэтому вскоре полицейские явились прямо в больницу, дабы допросить его. Насуху тут же сообщили обо всем, и ему пришлось спешно ехать в больницу, дабы не пустить назойливых дознавателей к сыну. Спасло лишь то, что Хазар был еще без сознания, поэтому полицейским пришлось уйти ни с чем. А потом засуетились журналисты. Первая статья попалась Насуху на глаза за завтраком, он как раз просматривал свежие новости, следуя многолетней своей привычке. Прочитанное мгновенно испортило ему аппетит, и он, скомкав газету, в раздражении отшвырнул ее от себя. Нахальный бумагомарака написал, что, дескать, сегодня одно из самых почтенных и благородных семейств Мидьята хоронит сына и наследника, покинувшего этот мир во цвете лет. «Жизнь его была предательски отнята безжалостным убийцей, который своим зверским и бесчеловечным поступком осиротил пятилетнего мальчика, сына Мехмета Асланбея, лишил его близких любимого брата, отнял у несчастной, скорбящей матери ее дорогого сына». Дальше автор еще долго распинался о достоинтсвах «невинно убиенного», а под конец намекнул, что по странному стечению обстоятельств Хазар Шадоглу попал в больницу как раз в день убийства. Может ли это быть простым совпадением, или же ему есть что скрывать. — Они там совсем спятили! — возмутился Джихан, прочитав мерзкую статейку. — Нужно просто пойти и разнести в щепки эту их типографию, чтобы неповадно было. — Не болтай ерунды! — покачал головой Насух. — Они написали то, что им приказали. И чует мое сердце, этим не ограничится. Впрочем, главное сейчас, чтобы Хазар пришел в себя и поправился как можно скорее. — Да, ты прав, — вздохнул Джихан. В тот же день на всякий случай Насух попросил своего шофера отвезти его на кладбище. Если Асланбеи потеряли совесть настолько, что пригласили туда репортеров, то он подойдет прямо к ним и открыто заявит, что его сын ни при чем, а обвиняют его единственно от нескончаемой злобы и отсутствия чувства собственного достоинства. Насух приказал остановить машину на углу улицы, сам прошел к кладбищенской ограде и встал в тени, за деревьями, дабы никто его не заметил. Однако же, никаких репортеров он так и не увидел, были, как Насух понял, лишь знакомые и друзья семьи. Братья Мехмета стояли у свежей могилы, опустив головы, Азизе Асланбей собиралась, видимо, подойти к ним, но вдруг опустилась на колени и закрыла лицо ладонями. Молодая женщина, очевидно, одна из невесток наклонилась к ней, что-то сказала, а потом вместе с экономкой, служащей у них в доме уже много лет, взяв ее под руки, помогла подняться. Насух вздохнул, покачал головой и поспешил убраться восвояси. Ему вдруг стало неимоверно жаль эту женщину, в конце концов какой бы мелочной склочницей и скандалисткой, вечно вставляющей ему палки в колеса, она ни была, сейчас это не имело значения. Она — мать, похоронившая своего сына, даже и представить трудно, что она должна была в тот момент чувствовать. Насух поежился: даже подумать жутко, что он мог бы сейчас быть на месте этой женщины и вот так же хоронить своего Хазара. А зачем тогда жить?.. Ведь в свое время он не свел счеты с жизнью только потому, что рядом был его сын, и если бы он сейчас его лишился — впору было бы самому в могилу лечь. Но уже через пару дней от сожаления и сочувствия Насуха и следа не осталось, потому что в газетах уже открыто поливали Хазара грязью, называли убийцей, насильником, что вообще уже ни в какие ворота не лезло, и требовали для него суровой кары. С этим нужно было что-то решать, и Насух не собирался сидеть сложа руки. Но для начала нужно удостовериться, что жизнь Хазара не опасности, а потом убедить его не слишком-то уж откровенничать с полицией.***
— Я могу войти и проведать его? — спросил Насух у врача. — Проходите, — отозвался тот. — Только не надолго, Насух Ага, и очень вас прошу не утомлять его зря. — Да, конечно! Хазар спал, и Насух осторожно пододвинул стул к изголовью и сел, с жалостью глядя на своего любимого сына. Как же это могло получиться, сынок? — в который раз подумал он. Но ничего, волноваться не стоит, Насух непременно вытащит своего Хазара из беды. Неожиданно ему вдруг вспомнилось, как когда-то очень давно, когда Хазару было года три-четыре, он ни за что не соглашался ложиться спать в одиночестве. Назлы оставалась с ним в детской, пела колыбельные или читала сказки. Сказки, к слову сказать, Хазар любил слушать больше колыбельных. Насух иногда заглядывал в детскую, видел сидящую у детской кроватки Назлы, слышал радостные восклицания сына, и спешил уйти, пока его не заметили. Не мог он смириться с этой картиной, и, кажется, до самого конца так и не принял ее. Первое время ему и вовсе невыносимо было видеть, как Назлы нянчится с его сыном. Она была внимательной и нежной матерью, но… Насух неудержимо хотел, что рядом была его Айше. Чтобы она качала сына на руках, улыбалась ему, целовала и пела старинные песни. В тот день, когда Хазар появился на свет, Насух, узнав об этом, примчался в дом, построенный когда-то для сезонных рабочих, и в котором обосновалась семья Айше: она сама, ее брат, сестры и мать. Правда, мать их умерла через полгода после того, как они приехали в поместье и поступили на работу, и с той поры Айше и ее брат, сделавшись старшими в семье, заботились о младших сестрах. Повитуха довольно долго не пускала его в дом, повторяя, что нечего ему «там отираться», не мужское то занятие. Брат Айше, по требованию той же повитухи, забрал младших девочек и увел их на виноградники помочь подвязать побеги. Наконец, Насух услышал громкий и требовательный детский плач, и у него часто забилось сердце. Спустя вечность, повитуха пустила-таки его в дом, и Насух вошел, сгорая от нетерпения. Айше прижимала сына к груди и устало улыбалась. Насух подошел к ней, взял за руку и, в который раз, почувствовал, что тонет в ее огромных глазах, которые в тот миг так и сияли от счастья. — Он… он такой славный! — только и смог выговорить Насух, осторожно приняв ребенка из рук Айше. — На тебя похож, — сказала Айше. — Нет, на тебя он похож гораздо больше, — не согласился с ней Насух. — И, знаешь ли, тем лучше для него. Потому что вырастет красавцем! Кивнув, она откинулась на подушки, прикрыв глаза, Насух осторожно отвел прядь волос с ее лба и поцеловал. — Теперь, — сказал он ей, — мы будем настоящей семьей. И будем очень счастливы все трое: ты, моя Айше, я и наш сын… Он безоговорочно верил, что так оно и будет, но, увы, очень скоро жизнь отобрала у него Айше, и будто бы свет померк перед глазами. Если бы мать не была столь настойчива и безжалостна, если бы только он нашел в себе силы противостоять ей, Назлы вряд ли вошла бы в его жизнь. Но тогда, пусть даже на миг, Насуху показалось, что доводы о том, что ребенку нужна мать, чтобы избежать кривотолков, разумны. Пусть, решил он, раз Хазару так будет лучше. Однако же, как с женой, с Назлы он не жил еще в течение нескольких лет. Просто не мог заставить себя прикоснуться к ней. Тогда, в Стамбуле, в первую их ночь, когда Насух с Назлы остались одни, он лишь сухо кивнул ей, подвел к двери в ее комнату, пожелал спокойной ночи и ушел к себе. Еще загодя он распорядился подготовить для него отдельную спальню, поскольку вовсе не намеревался жить с Назлы. Пускай мать навязала ее ему, пускай Назлы согласилась воспитывать Хазара, но заставить его пересилить себя и быть с ней, никто не сможет. Назлы лишь жалобно взглянула на него, вздохнула и отвернулась. Так они и жили, даря, как справедливо подозревал Насух, прислуге множество поводов для сплетен. Впрочем, ему не было до того никакого дела. Он жил своей жизнью, если это, конечно, можно было так назвать… Работы было невпроворот, отец ведь тогда был уже очень болен, поэтому Насуху пришлось все взять на себя, но это его радовало. По крайней мере, работа хоть немного помогала отвлечься от мрачных мыслей. Домой он возвращался безо всякой радости, и единственным светлым пятном в той беспросветной жизни был маленький Хазар. Малыш подрастал, и Насух смотрел на него, а сердце так и таяло от нежности. Мальчик был спокойным, послушным и ласковым. Он очень редко капризничал и проявлял своеволие. Насух старался каждый день выделить хотя бы полчаса, чтобы побыть с Хазаром: он играл с ним, помогал строить дом из кубиков, водил гулять, рассказывал о том, как корабли уходят из порта в дальние страны… Сын тянулся к нему, радовался, когда отец оставался с ним, а не уходил из дома на целый день. Когда Хазар обнимал его за шею, доверчиво прижимался к его груди, Насух чувствовал, что именно ради такого мгновения стоит жить. И всякий раз, когда он видел беззаботную улыбку сына, перед глазами вновь вставало лицо его несравненной Айше. Когда Насух, Назлы и Хазар вернулись в Мидьят, он наотрез отказался жить в поместье, и они перебрались в городской особняк отца. Сам отец уже не вставал с постели, его мучили сильные боли, но он наотрез отказывался ехать в больницу, говорил, что хочет умереть дома, в своей постели… Его не стало через полгода после возвращения Насуха из Стамбула, и новая утрата вновь легла на его душу тяжким грузом. А вскоре после этого мать, оставшись полноправной хозяйкой в доме, принялась донимать его вопросами, почему де он пренебрегает своей женой. — Знакомые у меня уже сколько раз интересовались, почему у тебя и твоей молодой жены больше нет детей? Да, есть наследник, но ведь этого мало! — Мама, ради Аллаха, какое мне дело до старых сплетниц? — возмутился он. — Теперь они будут лезть в мою постель?! Этого только не хватало! — Кстати про постель, — мать даже бровью не повела, она, как всегда, была жесткой и твердо намеревалась добиться своего, — ты же не спишь с Назлы, это правда? — Мама! — Насух почувствовал, что его бросило в жар. — Разве можно вот так запросто обсуждать подобное? — Я же не слепая и не дура, Насух, я все вижу. По вечерам вы расходитесь по разным комнатам. Она — постоянно с сыном, а ты ночуешь в бывшей спальне отца наверху. — Я не намерен это обсуждать с тобой, мама! — отрезал Насух. — Я женился на Назлы, как ты требовала, чтобы у сына была мать. Хотя на самом деле я считаю, что, как только он подрастет немного, ему следует рассказать о его родной матери… Ну да с этим мы разберемся позже. А обо всем прочем я просто не желаю разговаривать. — А я желаю! — повысила голос мать. — Ты, что, вообще с ней не… — Мама, я же сказал, что не хочу говорить на эту тему! — воскликнул Насух. — Ты обязан уважать свою жену, — стояла на своем мать. — И жить с ней, как с женой, а не держать ее при себя нянькой и служанкой. В конце концов Назлы — девушка из приличной семьи, скромная, с достоинством, а не какая-нибудь там… вертихвостка, которая опутала тебя своими речами, дабы ты польстился на ее сомнительные прелести! — Мама, — процедил он сквозь зубы, — я тебя настоятельно прошу: не смей! Не смей так говорить! Я никому не позволю порочить ее память, ясно? Даже тебе! — Это ты не повышай на меня голос, дорогой мой! — не осталась в долгу мать. — Я требую уважать семейные традиции и не позволю тебе наплевать на твою же собственную совесть и достоинство! Кроме того, повторяю в сотый раз, подумай о Назлы. Разве бедняжка заслужила подобного обращения? — Ты нажаловалась матери? — в упор взглянул на Назлы Насух, явившись тем же вечером к ней после того, как она уложила Хазара спать. — Ты ей доложила о наших… отношениях? — Прости, — прошептала она, опустив глаза, — но просто все дело в том, что Гюль ханым была так… строга со мной. Она спросила меня прямо, и я просто не осмелилась ей солгать. — Ясно, — усмехунлся он, — перед моей матушкой никто устоять не сможет, если она что-то вбила себе в голову, то добьется своего. Что ж, — он взял Назлы за плечи и притянул к себе, — не будем ее расстраивать, верно? Прямо сейчас и покончим со всем, раз ей так не дает покоя этот вопрос. Он прижал Назлы к себе, прикоснулся губами к ее шее, а после начал быстро расстегивать ее платье. Она положила руки ему на плечи и зажмурилась: — Я… я все сделаю как ты хочешь, — прошептала она. — Вот и прекрасно, — отозвался он, стягивая с себя рубашку… Он не был с ней груб, но и нежности особой также не проявлял, просто не мог. Когда все закончилось, он поцеловал ее в лоб, а после встал и отправился к себе. Потом Насуха очень долго не покидало чувство стыда, ему казалось, что он предал свою Айше, изменил ей с другой женщиной, которая, к тому же, и в подметки ей не годилась. К счастью, Назлы вскоре забеременела Джиханом, и у него появился прекрасный повод вновь перебраться в отдельную комнату. А после смерти матери они с Назлы вновь вернулись к прежнему образу жизни. Она была занята воспитанием детей, а потому не слишком-то докучала ему. Лишь иногда принималась упрекать, что он недостаточно ласков с нею, но это вызывало у Насуха лишь приступы раздражения. Он, уже не стесняясь в выражениях, говорил, что не любил и никогда не желал ее, и она прекрасно обо всем знала. Так неужели же надеялась, что он вдруг воспылает к ней страстью? Надо ведь быть круглой дурой, чтобы так думать! Хазар к тому времени уже уехал учиться в Европу, а потому Назлы не могла ему поплакаться, как она иногда делала, чтобы он попытался смягчиться. Чаще всего, правда, она просила Хазара убедить отца не ругать младшенького и «быть с ним поласковее». Хотя на самом деле Джихану требовалась хорошая порка чуть ли не ежедневно. Он рос удивительно своевольным, дерзким, ленивым и заносчивым. В школе, бывало, и дня не проходило, чтобы учителя не жаловались на него. Его даже из футбольной команды выгнали за драку! Что-то он там не поделил с одним из товарищей, они сцепились, тренер принялся их разнимать, и Джихан ударил его, чуть было зуб не выбил несчастному. За это Насух выпорол его так, что сын потом неделю сидеть спокойно не мог, и он считал, что этого для малолетнего мерзавца слишком мало! Между прочим, Насух лично договорился в свое время с тренером, чтобы Джихана взяли в команду, так как мальчишка грезил футболом, да и Назлы убеждала его, что надо де «исполнить его заветную мечту». Мест в команде, как сказал Насуху тренер, почти не было, они присмотрели кого-то более перспективного. Впрочем, должны были состояться отборочные испытания, Джихан мог попытать счастья, но надежды мало. Насух все же сумел убедить тренера, что лучше Джихана им не найти; да, пришлось раскошелиться, а что делать! И вдруг этот поганец все его усилия (и деньги, причем немалые) пустил коту под хвост, да где это видано! Словом, Джихан получил тогда за дело, но Назлы тут же принялась причитать, что он «слишком суров с мальчиком». На что Насух ответил, что если она и впредь продолжит потакать идиотским выходкам хулигана, то получит с ним за компанию. После смерти Назлы Джихан все так же продолжал свои глупые выходки, пока наконец Насух не решил женить его. Что ж, как показало время, он был прав, семейная жизнь и особенно рождение Азата образумило наконец этого недоумка. Оставалось надеяться, что внук не вырастет таким же безответственным лоботрясом, как его отец. Главное, не упустить его, следить за воспитанием мальчишки как следует. Ах, если бы еще и Хазар обзавелся семьей! Привел в дом приличную девушку, которая родила бы ему детей, была примерной женой. И угораздило же его связаться с этой Дильшах!.. Насух вновь погладил спящего Хазара по голове, и тот вдруг вздохнул и открыл глаза. — Папа… — медленно проговорил он, — где… где я? Что случилось? — он попытался приподняться, но Насух положил руку ему на плечо. — Тихо, тихо, — ласково улыбнулся он сыну, — не вставай, лежи спокойно, доктор говорит, что все будет хорошо. Ты в больнице. Тебя… ранили. — Кто? — помотал головой Хазар, чуть прикрыв глаза. — Ах, да… Мехмет Асланбей… Папа! — воскликнул он. — Где Дильшах? Я же… должен был помочь ей уехать вместе с сыном! — Ты помнишь, что произошло, сынок? — осторожно спросил Насух. Хазар моргнул и жалобно взглянул на него: — Нет… — хрипло проговорил он. — Ничего не помню! То есть… мы с Дильшах бежали по улице… Потом… Мехмет… Я упал… Больше ничего не помню! Папа, — Хазар вскинул на него умоляющий взгляд, — где Дильшах? С ней же все хорошо, да? Насух отвел взгляд: — Может, мы с тобой чуть позже это обсудим, сынок. — Нет, папа, умоляю тебя, — Хазар схватит его за руку и крепко сжал ее, — скажи мне правду! — Дильшах… больше нет, Хазар, — вздохнул Насух. — Я узнал, что ты решился бежать с ней, поехал за тобой и нашел тебя там. Вас троих, точнее… Она уже не дышала. Асланбей тоже. Хвала Аллаху, ты жив, Хазар, если бы с тобой что-нибудь случилось… Хазар зажмурился и со всей силы сжал край одеяла. — Получается, что ее убили, но… кто? Асланбей? А его тогда… Насух покачал головой: — Ему прямо в голову выстелили. Я сам видел. Может… скорее всего, вы трое нарвались на каких-то бандитов. Ведь там же гиблое место — трущобы, где обитают одни отбросы! Вы спугнули их громкими голосами, вы же наверняка кричали, выясняли отношения, началась стрельба… Я тебя сразу сюда отвез, врачи боролись за твою жизнь, и… — Теперь это уже не имеет никакого значения, папа, — прошептал Хазар, и слезы покатились по его щекам.***
Все сложилось как нельзя лучше. Благо, полиция посчитала приемлемым объяснение, которое Насух выдумал буквально на ходу, лишь бы Хазар не начал копаться в деталях и — самое главное — пытаться вспомнить, что же случилось на самом деле. Его заверили, что дело в самом ближайшем будущем будет закрыто за отсутствием улик и надлежащих доказательств. От пистолета Хазара Насух распорядился избавиться как можно скорее, поэтому они не сумеют доказать, кто выстрелил в Асланбея. Его оружия, как Насуху сообщил следователь, также не нашли. Очевидно, там был кто-то четвертый, и именно он убил чету Асланбеев и ранил Хазара — к такому выводу пришло следствие. А вот отыскать этого «четвертого», увы, теперь, наверное, и не удастся. Следователь заявил, что сдает дело в архив, и на этом заканчивает свою работу. Ему, видите ли, до смерти надоели родственники потерпевших, которые мнят, будто знают все лучше полицейских, и чуть ли не собственноручно собрались вершить правосудие. Ну, что же, думал Насух, идя по коридору полицейского управления, нетрудно догадаться, что это за «родственники». Но теперь им придется угомониться, они не добьются того, чтобы Хазара осудили. Пусть делают что хотят, но именно их теперь станут считать пустозвонами, которые пытались оклеветать его сына. Сами виноваты! Этот Асланбей и его женушка — два проходимца, из-за которых бедняга Хазар чуть жизни не лишился. Задумавшись, Насух чуть было не налетел и не столкнулся лоб в лоб с каким-то человеком. — Ох, простите, эфенди, я… — начал он и тут же осекся, потому что, подняв взгляд мгновенно узнал одного из братьев Мехмета Асланбея. Второй шел за ним следом, держа под руку женщину в черном платье и черном траурном платке. — Ты… ты… — Азизе Асланбей отпустила руку сына, шагнула к нему. Насух инстинктивно отшатнулся, метнулся в сторону, дабы дать Асланбеям дорогу, и поморщился, задев спиной подоконник. — Мама, не надо! — повернулся к Азизе Асланбей старший, судя по всему, сын, тот самый, с которым Насух чуть не столкнулся. — Стой, пусти меня, Ахмет, я… Я тебе своими руками сердце вырву, ты слышишь, Насух Шадоглу?! — крикнула она, пытаясь оттолкнуть сыновей, которые хватали ее за руки и умоляли успокоиться. — Из-за тебя… опять все из-за тебя, — продолжала она. — Ты и твоя поганая семейка… Вы забрали жизнь моего сына… снова… забрали! А теперь ты пытаешься выгородить своего сыночка, да? Ничего у тебя не выйдет, запомни! Кровь моего Мехмета вечно будет на ваших руках, ни за что не отмоетесь! Ни ты, ни твой выродок! Насух вздрогнул, встретившись взглядом с темными глазами Азизе Асланбей. Если бы взглядом можно было испепелить, пожалуй, от Насуха остались бы уже одни головешки. — Мама, я прошу тебя, хватит! — младший сын обнял ее, оттеснив от Насуха еще дальше. — Да будьте вы прокляты! — не унималась Азизе. — Вы все! Чтобы нигде и никогда вы не обрели покоя. И чтобы однажды ты понял, что это такое — гореть в бушующем пламени каждую минуту своей жизни! Когда ты… ты заплатишь мне… за все заплатишь! Придет день, ты хорошо меня слышишь, Насух, обязательно придет тот день, когда ты точно так же будешь мучиться! И ни тебя, ни выродков твоих ничто не спасет, я клянусь тебе! — Думай, что ты говоришь, женщина! — пришел в себя Насух. — Это уж слишком! Я прекрасно понимаю и сочувствую вашему горю, но не переходите границы дозволенного! — Ах, ты сочувствуешь? — воскликнула она, вцепившись в плечи младшего своего сына, который по-прежнему стоял рядом с ней. — Сочувствует он, ты посмотри только, Али! — она вдруг рассмеялась, но смех ее очень быстро перешел в рыдания. — Ненавижу, я всех вас ненавижу… Сто лет проживу — не прощу! Никогда не прощу тебя, Насух Шадоглу! — Я лишь хочу… — начал было Насух, но тут младший Асланбей выступил вперед, загородив мать собой: — Да имейте же совесть, уйдите уже наконец! — воскликнул он. — И хватает же наглости нам в глаза смотреть! — поддакнул ему старший брат. Насух махнул рукой и быстрым шагом направился к выходу. Пусть сами разбираются со своей психованной мамашей! Что бы там ни было, но угрожать ему, а равно и Хазару никто не имеет права. — Поехали домой! — велел он шоферу, сев в машину. Неожиданно ему снова вдруг вспомнился полный ненависти и злобы взгляд Азизе Асланбей. Странно, подумалось вдруг, почему он показался таким знакомым? Ну да, конечно, когда Мехмет Асланбей пришел тогда к нему и нахальничал, говоря, мол, Дильшах принадлежит ему, а не Хазару, тот смотрел точно так же — с ненавистью и презрением. Яблочко от яблоньки… Что она там еще нагородила? Грозила ему небесной карой? Пускай! Этим его не напугаешь, он готов принять любое наказание, лишь бы отвести беду от своего сына. А больше Асланбеи ему ничего не сделают, просто-напросто не сумеют.