Эсма
Султан ханым остановилась на пороге, покачала головой и, опершись рукой о притолоку, проговорила: — Я так понимаю, ужина в этом доме сегодня не будет? Эсма достала из буфета вилки и обернулась к двери: — Уже накрываю, Султан ханым, ужин готов, и Азизе ханым как раз распорядилась… — А, — протянула Султан, — ну, если она распорядилась, то разумеется! Она вошла наконец в комнату, обошла вокруг стола, наблюдая, как Эсма расставляет тарелки, постояла некоторое время у стула хозяйки, после чего вздохнула и уселась на свое место: — Принеси мне лучше воды, — приказала она. Эсма кивнула и отправилась на кухню, ей все равно нужно было еще поторопить Фидан, чтобы не запаздывала с горячим. Хозяйка вот-вот должна была вернуться, и если стол не будет накрыт, то достанется, разумеется, всем. Впрочем, если она получит хорошие новости, то не исключено, что гроза пронесется мимо… Эсма грустно улыбнулась. Да, подумалось ей вдруг, наконец-то в этот дом должны прийти добрые вести, потому что после гибели Мехмет бея и Дильшах ханым здесь прочно обосновались боль, слезы и отчаяние. Иногда Эсма даже начинала терзаться сомнениями, а не приложила ли она на самом деле руку к той трагедии.***
Примерно через пару недель после похорон Мехмет бея, хозяйка вместе с Али беем и Ахмет беем в очередной раз отправились в полицию, чтобы узнать, как идет расследование. Азизе ханым была слепо уверена в том, что Мехмет бея убил Хазар Шадоглу и без конца повторяла, что он должен «сесть за свое злодеяние в тюрьму и сгнить там заживо». Эсма лишь качала головой: она прекрасно понимала, что в хозяйке говорит боль от потери любимого сына, но ведь на самом-то деле пока не ясно, что же там на самом деле произошло. Во всяком случае, так утверждали в полиции. Что же касается отношений Дильшах ханым с мужем, то они, пожалуй, ни для кого в особняке не были секретом. Сама же Эсма невольно сделалась поверенной Дильшах ханым в ее сердечных тайнах, и прекрасно знала о чувствах, что связывали ее с Хазаром. Что же до него самого, то он никак не производил впечатление человека, способного навредить женщине, которую так сильно любил. Ну, по крайней мере, у Эсмы сложилось подобное впечатление о нем после нескольких встреч и разговоров. В тот день хозяева вернулись домой поздно, Азизе ханым была бледна, она опиралась на руку Али бея, и казалось вот-вот потеряет сознание. Салиха ханым тем временем присматривала за детьми, которые были заняты тем, что собирали новый конструктор Генюль. Султан ханым сидела в кресле и вяло перелистывала какой-то журнал. — Сволочи! — рявкнул Ахмет бей, едва ступив на порог. — Своими руками их всех… — Ахмет! — одернул его Али бей, указав глазами на мать. Азизе ханым подняла заплаканные глаза на сыновей, по очереди посмотрела каждому из них в лицо и отвернулась. — Что случилось? — вздрогнув, Султан быстро отложила журнал и поднялась с кресла. — А что еще могло случиться? — воскликнул Ахмет бей. — Ничего хорошего! Салиха, переглянувшись с мужем, тяжело вздохнула и прижала к себе притихших разом детей. — Они закрывают дело, — хмуро взглянул на нее Али бей. — Говорят, улик против Хазара Шадоглу нет, а значит… Эсма, честно признаться, вздохнула с облегчением. Если бы Хазар был виноват, то уж наверное в полиции выяснили бы это сразу, а раз так, то зачем же ему отвечать за то, чего он не совершал. — … значит, — продолжал злиться Ахмет бей, — этим людям все с рук сойдет. Мерзавец Насух Шадоглу чуть только в лицо нам не рассмеялся, дескать, мы хотели очернить его сына, да вот, ничего у нас не вышло. — Ахмет, не надо! — тихо проговорила Азизе ханым. — Прошу, не произноси при мне имени этого подонка! — Извини, — сконфузился Ахмет бей, — но просто зла на них всех не хватает! Эти дурни из полиции тоже хороши, — все никак не мог успокоиться он, — видите ли, Шадоглу был безоружен, значит, не мог выстрелить! Будто он круглый идиот и сам преподнес бы им свой пистолет на блюдечке. Эдак они того и гляди договорятся до того, что брат Мехмет сам застрелился! Азизе ханым вдруг закричала так громко и протяжно, словно ее резали живьем, она схватилась руками за голову и рухнула на колени, задыхаясь при этом от рыданий. — Мама, мамочка, что с тобой? — испугался Ахмет бей. — Тебя же просили, не можешь вовремя заткнуться, да?! — прошептал Али. — Мама, что ты, ну, перестань, не нужно так! — он склонился над ней, взял ее за плечи. — Прости, мама, я это, не подумав, ляпнул, прости меня! — Ахмет бросился помогать брату. — Уведи отсюда детей, быстро! — обернулся он к Салихе. Миран тем временем, широко распахнув полные слез глаза, со страхом смотрел на все происходящее; Генюль, шмыгнула носом, после чего метнулась к своей матери и крепко прижалась к ней. — Бабушка, не плачь, пожалуйста! — дрожащим голосом прошептал Миран. — Идем, мой маленький, идем, я отведу тебя в детскую, — Салиха погладила мальчика по голове, после чего взяла за руку и повела за собой. — Пойдем, все будет хорошо, милый, не переживай! — Да помоги же наконец, что ты застыла там, как статуя! — прикрикнул Ахмет на Эсму, которая все это время, точно парализованная, стояла у окна. Опомнившись, она бросилась к хозяйке, помогла ей подняться и проводила до спальни. — Вы не переживайте, Али бей, — успокоила Эсма хозяина, — я побуду с ней. — Может быть, врача позвать? — спросил встревоженный Али бей. — Не нужно! — покачала головой хозяйка, — Эсма права, все в порядке. Не волнуйся за меня, сынок. Просто я… Так больно! Больно… — Ох, мама… — со слезами на глазах Али обнял ее, провел ладонью по спине и что-то прошептал на ухо… — За что мне это, Эсма? — спросила у нее хозяйка, когда она помогла ей лечь. — В чем моя вина, когда я так страшно согрешила, за что Аллах меня карает? Второго сына… Первого я даже похоронить не смогла как подобает. Его одеяльце… Только оно мне осталось в память о нем, больше ничего. Потом, когда я за Нихата вышла, когда забеременела от него, я… Я понимала, конечно, что мой сынок не вернется, но его брат или сестра, думала я, поможет залечить эту рану. И ведь так и случилось! Я не забыла, нет, Эсма, разве я могу… Но мои сыновья действительно стали моим спасением. А сейчас я потеряла моего Мехмета. Снова эта боль, Эсма… Как мне ее пережить, скажи? Может быть, мне тоже следовало умереть вместе с моим сыном, если не тогда, на пожаре, то той проклятой ночью!.. — Ханым, — вздохнула Эсма, смахивая со щек слезы, — не надо так говорить, ведь это грех! У вас есть еще два сына и внуки. Вы нужны им! — Все из-за нее, — отвернувшись, проговорила Азизе ханым, — из-за этой подлой девки! Из-за нее и выродка Шадоглу мой сыночек теперь лежит в земле. «Мама, ты самая лучшая!» — так он мне всегда говорил, помнишь, Эсма? — произнесла вдруг хозяйка после непродолжительного молчания и вновь заплакала, вспоминая. — Выпросит что-нибудь: игрушку новую, отпустить его с приятелями на пикник, не ругать брата за то, что проигрался в очередной раз, мою машину, чтобы произвести впечателение на эту дрянь… Посмотрит так хитро, улыбнется… Знал ведь, что я ему не откажу! А потом — обнимет и скажет, что лучше его матери никого нет. И тогда, той ночью… Он снова мне это сказал, Эсма! И ушел. Больше я никогда уже не услышу от него этих слов… Он говорил, что я — лучше всех на свете. А я… Я не смогла его спасти. Как и его брата… не смогла! Может, мне нужно было сразу эту мерзавку от него отвадить, чтобы даже тень Шадоглу к нему не приближалась! И тогда он был бы сейчас здесь, со мной, он был бы жив! Я все сделала не так… Прости же меня, сыночек мой… прости! — Не терзайте себя так, ханым, — всхлипнула Эсма, — не рвите себе сердце! Ведь теперь уже ничего не вернешь. — Не вернешь, ты права. Но я… я никогда не забуду. И ничего им не прощу. Я думала, правосудие накажет этого мерзавца, но нет! Но ничего… Должна быть справедливость на этом свете. И они: Насух, его дети, все его родные, — ответят за кровь моих детей. Насух пока не знает, что у меня есть оружие против него. Ничего… Я подожду. Но я клянусь памятью моего сына, что ни один из них не уйдет от возмездия! Али и Ахмет, слишком переволновавшись за свою мать, все же распорядились позвать врача. Когда тот приехал и осмотрел хозяйку, то лишь покачал головой и сделал ей укол успокоительного. После того, как она уснула, доктор объявил родным, что Азизе ханым нужен покой, иначе дело может окончиться нервным срывом. — Бедная мама! — зябко поежившись, проговорила Султан. — Так и до инфаркта недалеко, ведь, что бы там ни было, любой матери невыносимо больно терять ребенка… Ахмет бей покачал головой, вздохнул, осторожно похлопал жену по плечу и тут же отвел глаза в сторону. — Быть может, нам маму увезти на время пожить в особняке в Карсе? — спросил он у младшего брата. — Там спокойно, тихо, да и ей полезно будет сменить обстановку, отвлечься на время от этого кошмара. Султан, твоя жена и дети могли бы поехать с ней. Али пожал плечами: — Если удастся ее убедить, то, пожалуй, это всем бы пошло на пользу. Ладно, — вздохнул он, — пусть она пока отдохнет как следует, успокоится немного, а завтра я сам с ней поговорю. Братья и сами, разумеется, тяжело переживали эту горькую утрату. В день похорон Эсма своими ушами слышала их разговор после возвращения с кладбища. Али бей и Ахмет бей остались тогда вдвоем в гостиной, и пока Эсма готовила им кофе, она, разумеется, прекрасно слышала, о чем они говорили. — Мне до сих пор кажется, что это страшный сон, — вздохнул Али бей, — ничего не было, и брат сейчас войдет в эту дверь… — Ты знаешь, — грустно взглянул на него Ахмет бей, — я себя на том же ловлю. Что пойду сейчас к нему в комнату, а он, как всегда, возмутится, что я вломился без стука. И перед матерью меня выгородит, когда я решу улизнуть с работы… — Помнишь, — грустно улыбнулся Али бей, — как ты у меня отобрал моего котенка? — Игрушку, с которой ты везде таскался, и которую почему-то называл львом, хотя это был кот? — хмыкнул Ахмет бей. — Да. Ты меня постоянно подначивал, говорил, мол, это никакой не лев, я ничего не понимаю… А однажды отобрал его у меня и забросил на буфет. Я просил тебя достать. — А я сказал, что только после того, как ты признаешь мою правоту. Ну, а ты, разумеется, тут же разревелся на весь дом, но меня это лишь раззадоривало. — Конечно, — усмехнулся Али бей, — мне же было-то всего пять лет тогда, вот как сейчас Мирану. Мамы, кажется, дома не было, она куда-то отлучилась, зато пришел он. Я хочу сказать, наш отец. Я ему нажаловался, а он на меня же и накричал. Сказал, мол, я — нытик и слабак, раз не могу за себя постоять. А после взял тебя за руку, и вы ушли. Тут как раз вернулся брат Мехмет, он достал мою игрушку, успокоил меня, сказал, мол, брат просто пошутил, хоть это и дурацкая шутка. «Давай мы не будем маме рассказывать, — попросил он, — пусть она не огорчается. Это будет наш секрет, хорошо?» — сказал он. После я всегда шел к нему, если мне нужно было поделиться какими-нибудь секретами. Ну, до тех пор, пока мы не стали взрослыми, и у каждого из нас началась своя жизнь. — Между прочим, — хмыкнул Ахмет бей, — брат мне потом долго пенял, чтобы я не смел обижать маленького Али! «Он младший, он еще совсем малыш, мы его должны защищать, а ты его мучаешь!» — без конца повторял он. А после просто пригрозил, что матери нажалуется, если я еще раз тебя трону. Да… — тяжело вздохнул он. — Я был тем еще поганцем! — Наверное, — пожал плечами Али бей, — ты просто ревновал. — Ты прав, — Ахмет бей опустил глаза. — Мне… ты знаешь, до сих пор иной раз кажется, что мать всегда любила вас, тебя и особенно брата Мехмета, сильнее, чем меня. — Ты ошибаешься… — Возможно. Да только теперь вот, получается, все бессмысленно, не к кому больше ревновать, но… от этого еще больнее! Брата не вернешь, а мама… Сам видел, что с ней творится. Что угодно готов отдать, лишь бы она не убивалась так, не плакала! Никогда не думал, как это тяжело: видеть ее слезы. Али бей встал со своего места, пересел на диван к брату и похлопал его по плечу: — Здесь теперь только время поможет. Надо набраться сил и терпения. Эсма тяжело вздохнула: да, Али бей абсолютно прав, приходится признать это. Она подала братьям кофе и поспешила удалиться. После того, как Али бей ушел проверить, как там Салиха ханым и Миран, Эсма собралась было следом за ним, поскольку ему могла понадобиться помощь, но Ахмет бей вдруг окликнул ее: — Эсма, задержись на минуту! — Слушаю вас, Ахмет бей. Он подошел ближе, взглянул ей в глаза, и Эсма невольно отпрянула в страхе, до того он в ту минуту походил на своего отца. — Скажи мне, Эсма, — в упор глядя на нее, проговорил он, — где отец твоего сына? Только не надо мне рассказывать идиотские сказки про усыновление. Достаточно посмотреть на Фырата — он же твоя копия! У нее так и поплыло все перед глазами: неужели он что-то узнал, но откуда? Ведь их с братьями тогда не было в Мидьяте, они вернулись позже, когда все уже было кончено… — Что же ты молчишь, Эсма? — продолжал Ахмет бей свой допрос. — Впрочем, можешь не отвечать, я и без того знаю. Какой-то тип задурил тебе голову, обещал жениться и признать ребенка, а после, как до дела дошло — так в кусты, верно? Дрожа, как осиновый лист, она кивнула: — Да… то есть, он умер. Уже давно. — Это меня совершенно не интересует, — отмахнулся Ахмет бей. — Суть в том, что ты родила, будучи незамужней, но тем не менее, моя мать сжалилась над тобой. Она тебя приютила здесь. И тебя, и твоего ребенка! У нее вообще, как я погляжу, страсть привечать в этом доме нищих и бездомных, — усмехнулся он, явно намекая на шофера Ферхата, матери которого Азизе ханым в свое время оплатила операцию на сердце, и на того мальчишку-оборванца, которого они с Али беем не так давно привезли из трущоб. Парнишку этого, как выяснилось, нашла полиция в тот день, когда погиб Мехмет бей, якобы он в момент был там и слышал чьи-то голоса и выстрелы. Толком, разумеется, он ничего сказать не сумел, потому что был не в курсе (в самом-то деле, что может быть известно двенадцатилетнему мальчугану). Однако же, хозяйка сказала, что он может что-то вспомнить и поможет тем самым доказать виновность Хазара Шадоглу. Вдвоем с сыном они съездили в тот квартал, нашли дом мальчика, узнали, что тот вынужден ночевать на улице, потому что из дому его вечно выгоняли родители и старшие братья, которые коротали свои дни за бутылкой и развлекались тем, что раздавали оплеухи младшим. Мальчишке, когда они его нашли было очень плохо, и Али бей отвез его в больницу, где выяснилось, что у него приступ аппендицита. Еще немного, сказал хозяйке врач, и его было бы уже не спасти. После выхода из больницы Махмут, так звали мальчика, сам пришел в особняк и попросил у хозяйки работу. Он говорил, что согласен хоть полы мыть, хоть отхожие места чистить, лишь бы домой не возвращаться. Хозяйка оставила его на первых порах помогать с уборкой во дворе, а потом Ферхат решил, что сможет обучить его своему ремеслу, дабы, как он выразился, «подросла достойная смена». — И если мне не изменяет память, — продолжал тем временем Ахмет бей, — твой сын ходит в ту же школу, в которую когда-то ходили мы, и куда, разумеется, пойдут моя дочь и мой племянник. Вряд ли твоего жалованья хватило бы на оплату обучения. — Я вас не понимаю, Ахмет бей, — отозвалась она. — Да, верно, Азизе ханым всегда была добра к нам с Фыратом, и все об этом знают. — Ну так не плати ей за добро черной неблагодарностью, Эсма! — вновь вперился он в нее взглядом. — И зарекись в другой раз сводничать. Я ведь знаю, что ты носила письма той шлюхи, на которой, по глупости своей, женился мой покойный брат, к ее любовнику. — Но я… — Не оправдывайся попусту, — перебил он ее. — В этом доме служит много людей, и все они что-нибудь, да замечают. Ну, а кроме того, брат мне сам однажды признался, что она ему изменяет. Я ничего не сказал, потому что матери и без того сейчас плохо. Но если еще раз ты позволишь себе подобную выходку, я расскажу ей обо всех твоих делишках. Понятно? И надеюсь, тебе не стоит лишний раз напоминать, чтобы рот держала на замке? Ей осталось лишь обреченно кивнуть. — А теперь — прочь с глаз моих! — поморщился он, отчего Эсму вновь передернуло от так некстати нахлынувших воспоминаний об отце Ахмет бея и о том, что случислось по его вине много лет тому назад. Именно с той самой минуты Эсме стало казаться, что она тоже отчасти виновата в случившемся. Может быть, если бы она не отнесла тогда письмо Дильшах ханым Хазару… Но Дильшах ведь так просила ее, да и потом, Эсме было бесконечно жаль бедняжку. Мехмет бей частенько кричал на нее и даже поднимал руку. Она, бедная, не знала, куда деться, плакала целыми днями, причитала, что ей нельзя даже поговорить со своей собственной матерью наедине. Единственное, что ей разрешено — это встретиться с матерью и перекинуться парой слов, но только лишь в присутствии мужа. Дильшах мечтала забрать своего сына и навсегда уехать из особняка Асланбеев. Честно говоря, Эсма не понимала, почему молодая госпожа должна терпеть подобное обращение, в конце концов, если любовь прошла, то лучше всего разорвать этот порочный круг. Ведь если подумать, то очень многие браки распадаются, люди разводятся, начинают заново строить свою жизнь. Зачем мучить друг друга, если чувства угасли, а возможно, их никогда и не было? А если бы Дильшах ханым удалось уехать с Хазар беем, кто знает, возможно, так всем было бы лучше. Но теперь уже никто не скажет, правда ли это. Дильшах ханым мертва, Мехмет бей тоже, а Хазар Шадоглу обречен всю свою жизнь мучиться угрызениями совести, что не сумел помочь своей любимой. Хозяева же Эсмы теперь до конца дней будут оплакивать Мехмет бея, а она сама обязана навеки похоронить в своем сердце еще одну тайну. Дильшах ханым, как оказалось, была еще жива, когда полиция обнаружила тела. Она умерла в больнице, не приходя в сознание, спустя три дня после похорон своего мужа. Рана ее оказалась смертельной, врачи даже удивились, как это жизнь все еще теплилась в ней. Хозяйка распорядилась похоронить невестку рядом с мужем, но при этом ни она сама, ни братья Мехмета на кладбище в тот день не были. Ахмет бей вообще заявил, что «слишком много чести хоронить эту женщину рядом с несчастным Мехметом». На другой день Азизе ханым приказала Эсме разобрать вещи в комнате Дильшах и принести ей. Хозяйка распорядилась отправить одежду, старые фотографии и безделушки, которые Дильшах привезла из отчего дома и хранила все эти годы, ее матери. Детские рубашечки, одеяльца и игрушки, сшитые и купленные для новорожденного Мирана, Азизе ханым зачем-то забрала себе и куда-то спрятала. В свое время Дильшах ханым с упоением шила одежду для своего сына, мечтала, как будет наряжать его в нее, как он станет играть ее детскими игрушками, которые она сохранила с давних времен, и которые ей были дороги, поскольку сделал их еще ее покойный отец. Однако, Мехмет бей не разделял ее восторгов и лично накупил целую комнату детских вещей, игрушек и колясок. Братья еще смеялись над ним, говорили, что Мирана каждый день будут вывозить на прогулку в новой, он привыкнет, и когда вырастет, потребует у папочки столько же новых автомобилей — по одному для каждого дня недели. Дильшах ханым, правда, все равно надевала на сынишку те вещи, которые сшила сама, но предпочитала это делать тогда, когда муж и свекровь не видели. А еще Эсма нашла несколько писем, адресованных все тому же Хазару Шадоглу. Дильшах ханым почему-то не решилась их отправить. В одном она признавалась, что беременна. Эсма чуть сознание не потеряла, когда прочла: это что же получается, Миран — не сын Мехмет бея? Что ж, теперь понятно, почему Дильшах так рвалась воссоединиться с Хазаром, и почему Мехмет бей без конца ревновал ее. Интересно, знал ли он правду о сыне? По всему выходило, что нет, ведь он был очень привязан к мальчику и действительно любил его. Эсма решила спрятать письма от греха подальше, пусть никто не узнает правды, поскольку теперь она никому уже не нужна и не важна. А тут еще Ахмет бей принялся чуть ли не угрожать ей. Если он каким-либо образом обо всем узнает — жди беды. Поэтому-то Эсма так обрадовалась, когда хозяйка согласилась уехать пожить некоторое время в Карсе и, разумеется, взяла ее с собой; ей тоже нужно было привести мысли в порядок и успокоиться. Особняк в Карсе Азизе ханым подарил ее покойный муж на годовщину их свадьбы, вскоре после рождения Мехмет бея. Когда дети были еще совсем маленькими, Азизе ханым выезжала с ними туда, как правило, летом или в начале осени, и там они обычно проводили несколько недель. Когда же сыновья подросли, им скучно стало все каникулы сидеть рядом с матерью, у них появились свои дела, заботы и увлечения, и поездки в Карс были позабыты. На этот раз хозяйка, забрав свою верную Эсму, невесток и внуков, задержалась там почти на полгода. За это время ей действительно сделалось немного легче, жизнь вдали от Мидьята и всех прошлых проблем явно пошла ей на пользу. Как, к слову, и детям, а в особенности — маленькому Мирану. Мальчик поначалу отчаянно скучал по матери и отцу и все никак не мог понять, почему их больше нет, и они никогда не вернутся. Он отказывался от прогулок, не хотел ни есть, ни пить, ни играть, а ночами плакал и звал родителей. Ни Эсма, ни Салиха ханым никак не могли его успокоить. Салиха предлагала ему поиграть во что-нибудь, читала ему сказки, пела колыбельные, но Миран попросту не хотел ее слушать и твердил, что ждет свою мамочку. Эсма приходила в детскую садилась у его кроватки, гладила несчастного мальчика по голове и пыталась объяснить, что так уж вышло, но и маму, и отца забрал к себе Всевышний, и нужно быть сильным, чтобы пережить это горе. В ответ Миран требовал, чтобы она ушла, потому что «это все вранье», и «мама с отцом должны вернуться». Эсма хотела было уже врачам мальчика показать, на что Султан заметила, что глупые капризы врачи не лечат, а поможет тут единственно твердая рука. Азизе ханым, которая случайно услышала их разговор, тут же заявила, что «твердая рука», если кому и нужна, так это Султан. А Миран — попросту маленький, несчастный, покинутый всеми ребенок, лишившийся любимых родителей по милости подлого убийцы. Тем вечером она лично отправилась в комнату внука и просидела с ним чуть ли не всю ночь. С того дня Миран засыпал только в ее присутствии, и целыми днями практически не отходил от нее, будто боялся, что и бабушка тоже куда-нибудь исчезнет, и тогда он останется совсем один. Ахмет бей и Али бей остались в Мидьяте, взяв на себя все дела в фирме и на фабриках. Ахмет бей вообще с той роковой ночи разительно переменился: во-первых, он бросил пить, практически перестал без устали ругаться на свою жену и заниматься рукоприкладством, во-вторых, он взял на себя и все обязанности покойного Мехмет бея в семейном предприятии и изо всех сил старалася сделаться действительно главой семьи. Али бей, впрочем, не отставал от него, и хозяйка время от времени даже начинала шутить, что наконец-то настала та пора, когда она может отдать все в руки своих дорогих сыновей и заниматься воспитанием внуков, которые, как она надеется, окажутся куда примернее своих непутевых отцов. На самом же деле она, конечно, продолжала держать все, что происходило в семье, под своим контролем, но как там ни крути, помощь, что оказывали сыновья в управлении семейным предприятием, была весьма существенна. Даже после возвращения в Мидьят она не нарушила сложившийся уже порядок, и предоставила своим сыновьям заниматься делами, практически без ее вмешательства. Попыток добиться, как Азизе ханым любила выражаться, справедливости ни она, ни ее сыновья не оставляли и постоянно пытались иницировать возобновление дела. Случалось, они привлекали на свою сторону журналистов, и те начинали снова писать во всех газетах об «убийце, не понесшем наказания». Через год все в доме Асланбеев, включая Мирана и Генюль, твердо выучили, что Хазар Шадоглу — их главный враг, которого следует, во-первых, опасаться, а во-вторых, наказать по всей строгости. А еще через какое-то время об этом вновь заговорила большая половина Мидьята. Шадоглу не оставались в долгу, они называли Асланбеев подлыми клеветниками требовали либо доказать виновность Хазара, либо же замолчать навсегда. Пару раз Насух Шадоглу даже приезжал в офис Асланбеев и грозил им расправой. Правда, Али бей распорядился чуть ли не взашей его вытолкать, пригрозив, что в следующий раз он «не будет столь добр и почтителен к возрасту и сединам Насуха, и, чего доброго, может пролиться кровь». На что Насух Шадоглу ответил, что если Асланбеи не прекратят свои грязные игры и будут продолжать чернить имя его сына, то «не известно, чья именно кровь будет пролита первой». Подобные дрязги продолжались еще пару лет, и в конце концов городской глава потребовал от обеих семей прекратить раздоры, потому что в результате этого конфиликта и так уже пострадали люди. Но тут вдруг Али бей нашел и выписал из Стамбула опытного адвоката, тот приехал в Мидьят, побеседовал с Азизе ханым и ее сыновьями, ознакомился с материалами дела и заявил, что, пожалуй, попытается помочь. Если собрать сведения и предоставить доказательства того, что Хазар Шадоглу действительно имел намерение похитить жену Мехмета Асланбея, то дело может быть возобновлено, и не исключено, что вину Шадоглу удастся доказать. Хорошо бы еще найти свидетелей того, что Хазар действительно был в ту ночь на месте преступления, а то ведь полиция, кажется, поверила показаниям его отца о том, что Хазар из дома не отлучался. Поначалу хозяева были полны оптимизма, что теперь у них получится наконец-то доказать свою правду, но увы, ни свидетелей, ни доказательств адвокат так и не нашел, дело вновь застопорилось. Правда, Ахмет бей частенько повторял, что «еще не вечер» и «на их улице обязательно будет праздник». Но тут вдруг случилось еще одно весьма знаменательное и радостное событие, которое заставило семейство Асланбеев ненадолго забыть о возмездии Хазару Шадоглу. Салиха ханым объявила мужу и всем остальным родственникам, что ждет ребенка. Стоит сказать, что для Али бея и его супруги эта тема становилась все более болезненной, потому поженились они уже довольно давно, но стать родителями у них все никак не получалось, хотя оба об этом мечтали, ходили по врачам, которые в один голос твердили, мол, у обоих все в порядке, надо просто подождать. И вот, наконец-то, долгожданное событие свершилось. Хозяйка, наверное, впервые за все время, что минуло с момента гибели Мехмет бея, улыбнулась. Али бей так и вовсе точно на крыльях летал от счастья. Он завалил Салиху ханым подарками, и оба они тут же с упоением принялись обсуждать, как лучше обустроить детскую для малыша. Султан ханым ехидничала, что, дескать, теперь с Салихи все будут пылинки сдувать, а первая — Азизе ханым, ведь теперь-то она наконец-таки дождалась внука и от младшенького своего сыночка. — Ну так ведь это прекрасно! — заявил ей один раз муж. Эсма своими ушами слышала их разговор, они сидели на террасе и пили кофе, а она как раз собирала игрушки, которые раскидали Генюль и Миран. — И давно ли ты так полюбил своих племянников, Ахмет? — усмехнулась Султан ханым. — На Мирана ты, я гляжу, и внимания почти не обращаешь. С ним все больше твоя мать возится, и Али еще иногда. Правда, теперь ему будет уже не до того, ведь свой ребенок всегда на первом месте. А уж если родится мальчик, то будь уверен, твой младший брат окончательно оттеснит тебя. Али и так уже прибрал к рукам почти весь ваш бизнес, особенно после всего, что случилось, и когда твоя мать в некотором роде отошла от дел. Тебе остались одни отели, но не кажется ли тебе, что ты достоин большего? В конце концов ты же старший. — Султан, сделай одолжение, заткнись! — Ахмет бей стукнул кулаком по столу, резко встал со стула, чуть не опрокинув его. — И лучше — обернулся он к Султан ханым, — думай, что ты говоришь, иначе я тебя проучу. Ты, кажется, уже забыла, как себя вести, так что я буду вынужден научить тебя манерам! — Скажите, какие мы нежные стали! — фыркнула Султан, глядя ему вслед. — Посмотрим, что ты запоешь, когда братишка выкинет тебя из бизнеса, а мамаша твоя палец о палец не ударит, чтобы ему помешать. В итоге все достанется Мирану и сыну этой несносной Салихи, а мы будем вынуждены по миру пойти! Конечно, у нас ведь нет сына. И исключительно по твоей милости! — зло прибавила она. — А ты чего уши развесила? — напустилась она на Эсму, заметив, что та навострила уши и, естественно, слышала ее разговор с мужем. — Принеси мне еще кофе и держи язык за зубами, ясно? Эсма лишь кивнула и, пожав плечами, отправилась исполнять приказ. Она не обижалась на Султан ханым, ей было известно, что та до сих пор страдает по своему сыну, который, к сожалению, родился мертвым, и винит во всем своего мужа. Впрочем, нельзя сказать, что она не права. Если разобраться, то Султан тоже не слишком-то счастлива. С мужем у нее достаточно напряженные отношения, да и Ахмет бей платит ей той же монетой. С Азизе ханым у нее тоже не сложилось теплых взаимоотношений, та придирается к любой мелочи и оплошности, а Султан в ответ дерзит и огрызается. С Салихой ханым у них тоже вечные споры. Единственный человек, к кому эта женщина привязана — малышка Генюль, ее дочь. Видимо, ради нее Султан ханым и терпит грубости мужа, холодность свекрови и неприязнь остальных родственников. А что ей еще остается делать?.. Если подумать, то Эсме это хорошо знакомо. Тем не менее, будущий ребенок все ж таки несколько сблизил членов семейства Асланбей. Салиха ханым даже перестала без конца задирать Султан, объявив в войне за место «молодой хозяйки дома» временное перемирие. Султан в ответ милостиво предложила отдать кое-какие вещи и игрушки Генюль, которые в свое время так и не пригодились, потому что надарили их ей в свое время столько, что она попросту не успела их поносить, потому как быстро из них выросла. Иногда за обедом или за ужином кто-нибудь обязательно начинал разговор на тему какое имя дать малышу, это стало своего рода ритуалом. Ахмет бей однажды предложил назвать мальчика в честь своего отца, Нихатом. — Упаси Аллах! — пробормотал себе под нос Али бей, переглядываясь при этом с матерью. — Нет уж, брат, — повернулся он к Ахмету, — мне кажется, нашему сыну (если, конечно, сын будет) вряд ли подойдет это имя. Салиха вот предлагает назвать в честь нашего брата — Мехметом. — Что ж, — пожал плечами Ахмет бей, — это тоже неплохой вариант. Как ты думаешь, мама? — Пожалуй, — отозвалась хозяйка. — Да почему надо обязательно называть в честь своих усопших родственников? — вклинилась в их разговор Султан. — К примеру, я назвала дочь Генюль, потому что мне нравится это имя, и все! И Дильшах покойная, да будет доволен ею Аллах, Мирану точно так же имя дала. Вот и вы — придумайте что-то новенькое, а то потом Миран женится и тоже назовет сына в честь своего отца, и тогда у нас тут одни Мехметы будут, и мы просто в них запутаемся! — Запутается лишь тот, — съехидничала Салиха ханым, — у кого мозгов не слишком-то много! — А у кого их достаточно, — не осталась в долгу Султан, — мог бы придумать что-нибудь оригинальное! — Ну так придумай! — хмыкнул Ахмет бей. — Это же не мой ребенок, — фыркнула Султан, — пусть родители голову ломают. — Если не хочешь или не можешь помочь, то лучше просто промолчи, моя милая Султан, — проговорила Азизе ханым, глядя на невестку почти с жалостью, что, мол, с тебя взять, с дурынды этакой. — Отчего же, я могу предложить Али назвать дочку в вашу честь, Азизе ханым. Ведь далеко не факт, что мальчик родится, правда? Так что давайте обсудим и женские имена тоже. Или я угадала, и иных вариантов попросту быть не может? — А что, — задумалась Салиха, — я с удовольствием приняла бы это предложение. — Кто бы сомневался! — фыркнула Султан. — Я считаю, пусть мама сама выберет имя нашему ребенку, когда он родится, — внес предложение Али. — Что ж, — улыбнулась Азизе ханым, — осталось теперь только дождаться этого радостного дня. Хвала Аллаху, он показал мне его: вот-вот я возьму на руки еще одного внука!***
Вот, кажется, этот благословенный день настал. С утра пораньше как только братья Асланбеи уехали в офис, Эсма приготовила детям завтрак, а после лично собрала их в школу. Генюль с Мираном успели за это время поссориться из-за учебника по турецкому языку, который Генюль никак не могла найти. Она утверждала, что это Миран решил над ней подшутить и спрятал. Миран же ответил, что она сама потеряла, потому что у нее «голова дырявая». Генюль стукнула его по голове тетрадкой, заявив, что он нахал и грубиян, за что Миран тут же запустил в нее диванной подушкой. Никакие уговоры Эсмы успокоиться, потому что иначе они могут опоздать, и даже угроза немедленно позвать Азизе ханым и пожаловаться ей на безобразное поведение внуков не подействовала. Тут как раз пришел Фырат, чтобы узнать, готовы ли Генюль с Мираном. Генюль тут же подбежала к нему и потребовала «сказать Мирану, чтобы он прекратил и сию же минуту отдал ей учебник». Фырат вдруг вспомнил, что злосчастный учебник Генюль вчера сама же оставила в школе, в своем шкафчике, дабы «не нужно было таскать лишние тяжести». В следующее мгновение все трое весело рассмеялись, и тут же состоялся второй раунд сражения диванными подушками. Эсма даже прикрикнула на сына, что если они опоздают в школу, то она лично запрет Фырата дома на целый месяц. Наконец дети убежали попрощаться с бабушкой, а после наконец-таки Эсма со спокойной душой отвела их к Ферхату, дабы он отвез их в школу. Хозяйка вышла в гостиную сразу же после их отъезда, попросила принести ей чаю, но тут в комнату влетела растрепанная и перепуганная Султан ханым. — Хвала Аллаху, вы здесь, мама! — обрадованно воскликнула она. — А то я ни до Эсмы, ни до этой бездельницы Фидан не могу докричаться! — Что с тобой, Султан, ты что, на пожар бежала? — удивленно изогнула бровь Азизе ханым. — Побежишь тут! — кивнула Султан. — Там, — она кивнула на дверь, — Салиха. — Что такое? — мгновенно посерьезнела Азизе ханым. — Воды у нее отошли, вот что такое! — И вместо того, чтобы сразу сказать, ты представление устраиваешь! — гневно сверкнула глазами хозяйка. — Эсма, пошли со мной, быстрее! — А ты, — обернулась она к Султан, — лучше врачу позвони. Хоть какая-то польза будет от тебя! Ты идешь, или нет?! — раздраженно взглянула она на Эсму. — Да, ханым! — не обращая больше внимания на Султан, Эсма поспешила за хозяйкой. Салиха ханым была бледна и, судя по всему, очень напугана. Она вцепилась в руку Азизе ханым и расплакалась, дескать, ей очень больно, страшно, и если она умрет родами, то пусть в этом доме хорошо заботятся о ее несчастном малыше. — Не выдумывай глупостей, дочка, — Азизе ханым обняла ее за плечи, — никто не умрет, и все будет хорошо. — Но… мне больно, мама! — Пройдет, доченька, терпи! Такова уж наша судьба — терпеть боль, давая жизнь нашим детям. Ничего, — она погладила ее по руке, — ничего, милая, Аллах тебя убережет! И тебя, и твое дитя… Совсем скоро ты возьмешь его на руки, прижмешь к груди, думай только об этом, а все прочие глупости выброси из головы! — Я врачу позвонила, он ждет, машина уже готова, — доложила Султан ханым, заглянув в комнату. — Вот и прекрасно, — отозвалась Азизе ханым. — Эсма, помоги! Эсма вместе с Султан ханым помогли Салихе ханым дойти до машины, после чего Азизе ханым велела ей немедленно позвонить Али бею и рассказать ему все, а сама уехала вместе с Салихой. К обеду она вернулась, сказав, что Али бей приехал в больницу и заявил, что никуда не уйдет, пока не родится его ребенок. С Салихой же ханым все в порядке, во всяком случае, так заверил ее доктор. После обеда хозяйка уехала в офис к Ахмет бею, дабы, как она выразилась, не оставлять его там совсем одного, наказав при этом Эсме сообщить ей немедленно, если позвонит Али бей. Однако, наступило уже время ужина, а вестей ни от Али бея, ни от хозяйки все еще не было. Эсма принесла Султан ханым стакан воды и принялась раскладывать салфетки, когда за дверью послышались голоса и смех. Миран с Генюль вбежали в столовую, не переставая обмениваться впечатлениями о сегодняшнем дне. Генюль, улыбаясь, проговорила, что ответить сегодня заданный урок ей не составило никакого труда, потому что «это полная легкотня». Миран же ответил, что втолковывал ей это с самого начала, так что зря она волновалась. — Правда, Фырат? — обернулся он к старшему своему товарищу. — Ну, конечно! — довольно улыбнулся тот. — Здравствуй, мама! — он подошел к Эсме и поцеловал ей руку и принялся помогать ей расставлять стаканы. — Добрый вечер, Султан ханым! — Мама, — Генюль тут же бросилась своей матери на шею, — я соскучилась! — И я по тебе, моя радость, — Султан ханым обняла ее в ответ. — Тетя, — Миран уселся за стол и схватил с тарелки кусок сыра, — а кто у нас родился, новый брат, или новая сестра? — Да, мама, — тут же подхватила Генюль и по примеру брата потянулась к сыру, чтобы взять и себе кусочек, — ты уже знаешь? Султан ханым развела руками: — Увы, не знаю. Ни дядя ваш, ни бабушка пока не объявлялись. Но, как говорится, отсутствие новостей — это хорошие новости, так что, надеюсь, там все в порядке… — Мне бы хотелось брата, — прожевав сыр, проговорил Миран. — О, нет, — закатила глаза Генюль, — хватит уже одного Мирана! Лучше сестру. — Лишь бы не была такая зануда и плакса, — ехидно прищурился Миран, а Генюль в ответ показала ему язык. — Миран, веди себя прилично! — строго взглянула на него Султан ханым. — Да она первая начала! — мгновенно насупился он. — Вот уж кто всегда первый начинает, так это он! — хмыкнула Генюль. — Опять ссоритесь по пустякам, да? — вошедшая в столовую Азизе ханым остановилась напротив внуков и по очереди посмотрела каждому из них в глаза. — Что на этот раз? Миран вскочил со своего места и бросился к ней навстречу, чтобы обнять, Генюль, разумеется, от него не отстала. — Бабуля, не ругайся, — Генюль поцеловала ее в щеку и улыбнулась, — мы вовсе не ссорились. Совсем-совсем! Правда же, Миран? — Мы просто хотели поскорее узнать, кто у нас появился, сестра или брат, — кивнул он. Азизе ханым задумалась на мгновение и посмотрела на часы: — Думаю, в самое ближайшее время мы узнаем. — А пока, может быть, наконец поужинаем спокойно? — спросила Султан ханым. — На сей раз, Султан, ты совершенно права, — неожиданно миролюбиво проговорила Азизе ханым, усаживаясь на свое место, и сделав при этом вид, что не заметила, как Миран с Генюль вновь схватили по куску сыра и несколько оливок со стола. Хотя она терпеть не могла, когда дети начинали «кусочничать» перед едой, а потом говорили, что наелись, едва-едва поковыряв вилками в тарелках. За это, помнится, еще покойному Мехмет бею, а равно и Али бею в детстве частенько от нее попадало. Что ж, сегодня хозяйка явно в хорошем настроении, поэтому детям и спускают с рук разные шалости. — А Ахмет не приехал, мама? — вздохнув, спросила Султан. — Он решил во что бы то ни стало закончить несколько важных дел, сказал, что будет позднее, — отозвалась Азизе ханым. — Лишь бы в кабак снова не завернул, а то начнутся тут опять… представления! — пробормотала Султан. — Эсма, Фырат, — Азизе ханым тем временем кивнула на свободные стулья, — садитесь же! Фидан подаст, я уже распорядилась. Фырат не заставил себя просить дважды, тут же уселся рядом с Мираном, и тот что-то прошептал ему на ухо. Эсма, коротко вздохнув, села рядом с сыном, как раз напротив Султан ханым. — Почему бы всех охранников не позвать за стол, а заодно и того голодранца, с которым день и ночь теперь нянчится Ферхат, — разглядывая узоры на фарворовой тарелке, еле слышно проговорила Султан, но, разумеется, Азизе ханым прекрасно расслышала ее слова. — Если я посчитаю нужным, дорогая моя, — отчеканила она, мигом растеряв хорошее расположение духа, в котором пребывала все это время, — то позову и у тебя разрешения спрашивать уж точно не стану! Она хотела прибавить что-то еще, но тут вдруг зазвонил ее телефон: — Да! — отозвалась Азизе ханым, ответив на звонок. — Али, наконец-то, родной, ну, как там дела?.. — все присутствующие, включая кухарку Фидан, которая как раз принесла горячее и осторожно поставила блюдо на середину стола, подняли головы и уставились на хозяйку. На лице Азизе ханым тем временем расцвела радостная улыбка, а глаза ее ярко заблестели: — Слава Аллаху!.. Ты их видел?.. Да, милый, понимаю… Разумеется, я обо всем позабочусь, не переживай… Мы ждем, да хранит тебя Аллах, сынок! Тебя, твою жену и нашу милую девочку… И я тебя, дорогой! — Ханым?.. — улыбнулась Эсма. — Сестра, да, бабушка, сестра ведь, правда? — захлопала в ладоши Генюль. — Девочка! — кивнула Азизе ханым. — Али сказал, все в порядке: дочка здорова, с Салихой тоже все хорошо. — Слава Аллаху! — впервые за все время искренне улыбнулась Султан ханым. — Мои поздравления! Миран, Генюль и Фырат, вскочили со своих мест и, взявшись за руки, принялись прыгать и громко кричать «ура». Эсма повернулась к хозяйке, чтобы поздравить, и, глядя на ее счастливую улыбку, на веселые и довольные лица детей и Султан ханым, радостно подумала, что, кажется, в этот дом вновь вернулись мир и счастье.