Два шага вперёд, один шаг назад

      Ирука угрюмо смотрел на слова, нацарапанные на свитке в его руках; красные чернила уже занимали большую часть свитка, и от этого казалось, что по нему текла чья-то кровь. Он бросил взгляд на другие свитки и вздохнул. Он ещё не убил ни одного из детей, хотя в это трудно было поверить, учитывая количество красных пометок и исправлений, покрывавших каждую домашнюю работу.       Он знал, что был строг с ними и что вымещать своё разочарование на жалких попытках выполнить домашнее задание, которые ученики ему приносили — это непрофессионально. Обычно он был более снисходителен, но последние четыре дня у него было ужасное настроение, и это сказывалось на работе.       Впрочем, лучше жертвой падут эти свитки, чем дети.       Он взял кусок тоста с тарелки, стоявшей на столе, и недовольно проглотил его, запив пивом. Последние четыре дня он не мог готовить себе еду и прекрасно знал причину этого.       Причина была та же, что и в его плохом настроении: Какаши.       Или, точнее, его отсутствие.       Ирука должен был признаться, хотя бы самому себе, что ему неловко за то, что произошло, когда Какаши в последний раз был в его доме. Всё было в полном беспорядке, и хотя Какаши был отчасти виноват, он выглядел искренне растерянным из-за реакции Ируки. Растерянным и обиженным.       Ирука знал, что был слишком резок; он оттолкнул Какаши без объяснений, а затем решительно захлопнул перед его носом дверь. И последние четыре дня он скучал по нему, как скучал бы по лишённой конечности. Они не расставались на такой длительный срок со времён войны, если только Какаши не уходил на миссию, и Ирука начал понимать, что, возможно, он слишком поторопился.       Просто… ну, флирт Какаши заставил его почувствовать, что для них есть надежда, но воспоминания о его словах эхом отдавали на задворках сознания. Если Какаши не хотел, чтобы он влюбился, значит, его интересовали только секс и дружба. С дружбой Ирука мог справиться, но секс требовал от него слишком многого, по крайней мере, в отношении Какаши.       Может быть, ему стоит просто признаться и объяснить причину своей реакции. Какаши, несомненно, поймёт его и даст ему пространство, необходимое для того, чтобы его чувства улеглись.       Да, он определённо должен это сделать. Подождать, пока закончится неделя, а потом найти Какаши и провести с ним долгий разговор. Он собирался показать себя открытым и уязвимым, признавшись, что влюблён в него, но это был риск, на который Ирука был готов пойти, если это спасёт то, что у них было.       Приняв решение, Ирука глубоко вздохнул и приготовился продолжить кромсать домашнее задание своих учеников на кусочки.       Он был поражён, когда услышал стук в дверь, и его брови моментально нахмурились, когда он узнал чакру по ту сторону. Какаши.       Хорошее настроение, которое он испытывал в течение последнего часа, быстро исчезло, сменившись ужасом и раздражением. Он не был готов к этому разговору, пока не готов. А ведь он ясно дал понять Какаши, что не хочет видеть его в своем доме в течение недели.       На мгновение он подумал о том, чтобы не реагировать на стук, притвориться, что его нет дома, и подождать, пока Какаши уйдёт. Он знал, что не сможет этого сделать: Какаши наверняка почувствовал его присутствие в доме и был достаточно упрям, чтобы пересидеть Ируку.       Он встал и открыл дверь.       — Что ты здесь делаешь? — спросил он воинственным тоном. Ирука не отступил в сторону, чтобы впустить Какаши, и этот жест не ускользнул от Какаши.       — Мне нужно поговорить с тобой, — нахмурившись, сказал Какаши, не сводя глаз с Ируки.       — Не о чём говорить, Какаши, пока не о чём. Я сказал — через неделю, — Ирука попытался закрыть дверь, но Какаши был быстрее: его рука крепко держалась за дерево.       — Я пришёл извиниться, пожалуйста, впусти меня.       Именно искренность в его тоне заставила Ируку сдаться и открыть дверь шире. Какаши вошёл, его шаги были странно нерешительными для того, кто провёл в этих стенах большую часть последних двух лет. Ирука занял своё прежнее место на диване и жестом показал Какаши сесть напротив него.       Он заметил, что Какаши не снял маску сразу же, как только оказался внутри, как он делал в последнее время, и от такой мелочи ему стало даже больнее, чем от разговора, который им предстояло вести. Это не оставляло сомнений в том, что многое изменилось, вспышка Ируки в прошлый раз разрушила то, что строилось между ними на протяжении долгого времени. Ирука надеялся, что ничего не разрушено до конца, хотя было очевидно, что трещина уже есть.       — Говори, — сказал Ирука, когда Какаши удобно устроился на диване. Тон его был отрывистым и раздражённым, хотя какая-то его часть была рада, что Какаши рядом. Ему очень не хватало этого засранца, и сейчас он упивался им.       Какаши с минуту молча смотрел на него, слегка ёрзая на своём месте. Было видно, что он чувствует себя неловко, и это заражало Ируку нервозностью. Он открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, когда Какаши наконец заговорил.       — Можно мне пива? Мне нужно немного храбрости для этого, — сказал Какаши со своей обычной самоуничижительной искренностью, и Ирука фыркнул. Уж кто-кто, а Какаши найдёт, что сказать, чтобы успокоить его.       — Ты думаешь, это хорошая идея — пить рядом со мной? Не забывай, что именно из-за выпивки мы оказались в этой ситуации, — ответил Ирука, но встал и подошёл к холодильнику, доставая две бутылки пива.       Когда Ирука снова появился в гостиной, маска Какаши была уже снята, и он почувствовал, как от облегчения у него слабеют колени. Возможно, не всё было так плохо, как он боялся. Они были, прежде всего, взрослыми людьми и друзьями. Они найдут способ всё уладить.       — Спасибо, — Какаши взял предложенный напиток и осушил почти половину одним глотком. Ирука последовал его примеру, тоже нуждаясь в некоторой смелости.       Они снова погрузились в молчание, их дыхание было слишком громким в неожиданно тихой комнате. Чувствовалось напряжение и неловкость — слишком много вещей висело между ними.       — Ты сказал, что хочешь извиниться, — наконец произнёс Ирука, не в силах больше выдерживать напряжение.       Какаши кивнул, и его щёки покраснели.       — Да, я должен.       Ирука нахмурился, когда Какаши закрыл рот, не говоря больше ни слова.       — Ну?       — Я бесчувственный мудак, или так мне сказали, — начал Какаши, и Ирука замер. Что? Это было не то, чего он ожидал, и Ирука боялся, что извинения означают, что Какаши наконец-то понял, в чём дело. — Я не должен был так сильно давить, когда было ясно, что тебе это неприятно. Просто… я… я не…       Какаши замялся, глядя куда-то поверх плеча Ируки. Ирука замер в напряжении, вслушиваясь в каждое слово Какаши. Это было подобно созерцанию крушения поезда в замедленной съёмке, и он знал, что ничего не может сделать, чтобы остановить Какаши. Тот наконец-то осознал его чувства, и извинения были способом мягко его утешить.       — Послушай, Ирука, — Какаши встал с дивана и начал вышагивать. — Я гений, или, по крайней мере, половина деревни так считает, но мы-то с тобой знаем, что я идиот. Я не знал, и мне жаль, если мои слова и действия причинили тебе боль.       Ирука закрыл глаза, благодарный за слова Какаши и в то же время задетый ими.       — Какаши… — попытался сказать он, глядя на своего друга и пытаясь найти нужные слова, чтобы заставить его замолчать и не испортить всё окончательно.       — Нет. Позволь мне, — оборвал его Какаши, нервно расхаживая по гостиной Ируки. Он провел руками по волосам в явно обеспокоенном жесте, его обнажённое лицо выдавало все его чувства. — Я пытаюсь сказать, что я хочу быть твоим другом — я всегда буду им — но, чтоб мне провалиться, если я не хочу гораздо большего.       — Что ты имеешь в виду? — спросил Ирука, поражённый словами Какаши, чувствуя, как в его груди расцветает что-то похожее на надежду.       Какаши прекратил свои беспорядочные метания по комнате и подошёл к Ируке, опустившись перед ним на колени, чтобы заглянуть ему в глаза.       — Я хочу сказать, что я идиот, раз не увидел раньше то, что было перед моим носом. Мы с тобой идеально подходим друг другу — нам весело, мы уважаем друг друга, твоя еда самая вкусная, и ты единственный человек, который может находиться рядом со мной длительное время. Я думал, что, имея тебя в качестве друга, я не нуждаюсь больше ни в чём, а потом мы переспали, — Какаши сделал паузу, серьёзно глядя на Ируку. А его сердце так сильно билось о грудную клетку, что он был уверен — Какаши слышит это. — Я не знал, что хочу поцеловать тебя, пока ты не поцеловал меня, и не знал, что хочу заняться с тобой любовью, пока не сделал этого. Я думал, что твоей дружбы достаточно, только потому, что не пробовал всего остального.       — Какаши, — низким голосом предупредил Ирука, не желая верить словам Какаши и разочаровываться в дальнейшем. — Не шути с этим.       Какаши решительно покачал головой.       — Я не шучу. Я знаю, я сказал… — тут он покраснел, и это внушало Ируке доверия больше, чем слова. Какаши редко смущался из-за чего бы то ни было, что он когда-либо говорил или делал — обычно он отделывался смехом или шуткой. — Я был не прав, и я не мог перестать думать об этом, потому что я действительно хочу, чтобы ты влюбился в меня, как бы глупо ни было говорить это тебе сейчас. Я идиот, ты же знаешь.       Ирука наконец-то улыбнулся.       — Да, ты идиот. Ты влюблён в меня, — произнеся это вслух, Ирука почувствовал головокружение и в то же время ужасный испуг от того, что мог понять всё неправильно, хотя это было маловероятно, поскольку насмешливая улыбка Какаши подтверждала сказанное.       — Да. И ты уже давно влюблён в меня, а я был глуп, не заметив этого и причинив тебе боль.       Ирука хотел что-нибудь сказать, оправдать Какаши за невольно причиненную им боль, но слова были поглощены губами Какаши вместе с дыханием.       В тот момент, когда их губы соприкоснулись, в мозгу Ируки словно щёлкнул выключатель, и гнев, боль и надежда, скопившиеся за прошедшую неделю, схлынули под волной чистой похоти.       Он потерял себя в поцелуе, открываясь ему и наслаждаясь вкусом и ощущениями Какаши у себя во рту, заполняя пробелы в своих обрывочных воспоминаниях реальностью и осознанием того, что теперь он принадлежит ему. Ирука обхватил плечи Какаши и притянул его ближе, откинувшись назад, пока они оба не легли на диван, прижавшись друг к другу телами.       Он хотел этого сейчас так, как не хотел уже давно — воспоминания о предыдущей совместной ночи были испорчены обидой, которая последовала за этим, и смазанностью от слишком большого количества алкоголя.       — Кровать, — прорычал Ирука в рот Какаши, и он был рад видеть, что Какаши охотно подчинился.       Они неуклюже поднялись с дивана — ни один из них не желал отрываться от рта другого — и направились в спальню Ируки, чему мешали их попытки одновременно избавиться от одежды.       Какаши запутался в собственных брюках, споткнулся и вцепился в Ируку, чтобы восстановить равновесие, и в итоге они оказались прижаты к стене, смеясь как ненормальные и потираясь друг о друга телами.       — Кровать, — повторил Ирука, застонав, когда рот Какаши сомкнулся вокруг соска, пока одна из его рук выводила узоры на коже его бедра.       — Слишком далеко, — пробормотал Какаши, поднимая голову и глядя на Ируку; голод и потребность были написаны на его лице. Он подался вперёд и впился в губы Ируки яростно, пожирающе, и Ирука сдался, впиваясь ногтями в спину Какаши и обвивая ногами его талию.       В следующее мгновение он уже лежал спиной на матрасе, а Какаши прижимал его к тому своим телом и целовал так, словно хотел забраться в него. Ирука задыхался, неохотно убирая одну руку с тела Какаши и слепо нащупывая то, что ему было нужно. Он передал Какаши маленький пузырек, как только его пальцы сомкнулись на нём, и раздвинул ноги, чтобы точно донести мысль до Какаши, если тот не понял.       А он понял, если верить задыхающемуся стону, сорвавшемуся с его губ. Какаши возился с пузырьком, не отрывая губ от рта Ируки, смазал пальцы склизким веществом и начал готовить его.       Это было торопливо и немного болезненно, почти отчаянно. Зубы Какаши сомкнулись вокруг нижней губы Ируки, прикусив её, а пальцы быстро и с силой погружались внутрь Ируки, раскрывая его. Он мог бы попросить Какаши действовать медленнее, немного помягче, но ему было уже всё равно. Ирука подмахивал бёдрами навстречу руке Какаши, призывая того действовать быстрее, добавить ещё один палец или просто пропустить это и трахнуть его наконец.       Время для медленного и нежного будет позже.       Позже будет много медленного и нежного.       Какаши подчинился: его рука исчезла и взяла Ируку за бёдра, и он проник внутрь одним глубоким толчком. Ирука напрягся от шока и боли, прижался к Какаши и сильно укусил его за губу.       — Двигайся, — прорычал он, прочерчивая ногтями глубокие линии на спине Какаши.       Какаши повиновался, вбиваясь в него со страшной скоростью, словно тоже потерял себя в Ируке. Всё завершилось слишком быстро: наплыв эмоций и смесь удовольствия и боли были слишком яркими, чтобы кто-то из них мог долго сдерживаться.       Они лежали, задыхаясь, на кровати, всё ещё переплетённые, когда всё закончилось. Ирука посмотрел на свои руки, не без удивления обнаружив кровь под ногтями, а затем взглянул на лицо Какаши и разразился смехом.       Какаши на мгновение растерянно посмотрел на него, а затем присоединился; его смех был лучшим, что Ируке доводилось слышать.       — Я тоже выгляжу так, будто провёл с Гаем десять раундов и все их проиграл? — спросил Какаши, веселясь и задыхаясь.       — Я бы сказал, двадцать, — ответил Ирука, наклоняясь к нему и целуя его кровоточащие губы. — Прости.       Какаши покачал головой.       — Не волнуйся; у меня, по крайней мере, есть маска, чтобы скрыть это. Что ты скажешь своим детям завтра?       Ирука на секунду задумался, ухмылка исказила его распухшие губы.       — Я скажу им, что Копирующий Ниндзя сдал плохой отчёт о миссии и мне пришлось избить его, чтобы он сделал всё заново, — он засмеялся, услышав невнятные звуки, доносящиеся от Какаши. — И я скажу, что если они сомневаются в моих словах, то пусть найдут тебя и взглянут, чтобы узнать, кто победил.       Какаши заставил его замолчать поцелуем, всё ещё трясясь от смеха.       — Ты погубишь мою репутацию.       — Я знаю. А теперь заткнись и трахни меня снова.       Какаши с радостью подчинился.