Убийца династии

Рейнира не оборачивается. Больше никогда не смотрит назад. Даже, когда наследный принц зовёт её по имени и просит остановится. Рейнира уверенно шагает по залам Дрифтмарка прочь, унося с собой близнецов. Джекейрис и Люцерис. Её светловолосые мальчики. С большими глазами и бледной кожей. Истинные Таргариены. У Рейниры сердце сжимается от боли при одном только взгляде на них. Видеть столь явные черты их отца просто невыносимо. Её дядя угадывается в тёмном оттенке глаз, в серебряном отливе волос и в носу с маленькой горбинкой.

Несколько раз в месяц меня посещает одновременно гнетущее и солнечное чувство. Я вспоминаю ее… Вспоминаю ее губы, ее нежные руки, я вспоминаю, как мы вместе засыпали и как я просыпался от ее теплых подталкиваний.

Сердце Рейниры окутано ядовитым плющом со свадьбы (Деймона), и с каждой секундой ей всё сложнее сделать вдох. От её боли нет никакого противоядия. Она дракон, которому обрезали крылья, заковали в цепи и посадили в клетку. Своды Дрифтмарка давят на неё, прижимая к земле и заставляя склонить голову. Рейнира больше не смотрит Рейнис в глаза, она устала от её укоров и откровенной жалости. Король попросил её с мужем вернуться в Дрифтмарк сразу после того, как Лейна стала принцессой-консортом. Так ненавязчиво, мягко улыбаясь, точно она дитя неразумное, которое ничего не понимает, но в будущем обязательно скажет родителям спасибо. Рейнира больше не называла его отцом. Она билась, точно бабочка, нанизанная на иглу, и в своих сражениях проиграла крылья. Остались лишь жалкие обрубки. Она довела всё до скандала, когда ядовитые слухи, посланные королевой, разрушили её последний бастион. Осталось только беззащитное нутро, огонь без очага и поленницы. И тогда наследный принц велел ей послушаться и вернуться в Дрифтмарк. Он безжалостно залил угли водой. Рейнира не уверена, что теперь способна гореть.

Она всегда опаздывала на работу. У нее всегда был кавардак на столе. А я пытался изменить ее. Я был таким дураком.

Эти дети… Чудесны. Они заслуживают целого мира. Лейнор обожает их. Корлис и Рейнис души в них не чают. Правда в том, что Рейнира бы отказалась от них, не задумываясь, если бы это значило, что принцессой-консортом была бы она. Естественно, с прежним наследником у трона. На самом деле, оглядываясь назад, она была готова сказать, что и трона никакого не надо. Только верните его. Верните его. Верните её дракона.

Сейчас я сам постоянно опаздываю. У меня у самого на столе сплошной кавардак. Но я хочу, чтобы у меня был кавардак. Так я не забуду о ней.

Рейнира бы приняла его любого, без трона, сокровищ и великих побед. Она бы объяла его своими руками, и была бы счастлива одинаковыми порезами на их ладонях и губах. Вечные отметины, что он — её, она — его. И целая вечность вперёд и назад, во всех возможных жизнях и воплощениях. Душа к душе. Неизменно. Бесконечно. Болезненно. Сладко. Больно. Счастливо. Он и она. Два дракона, кусающих друг друга за хвосты.

За окном февраль. 2011. А у меня лето. Потому что я навсегда остался в том самом лете. Там, где мы сидим на берегу. Там, где солнце крепко обнимает нас лучами, а я обнимаю ее. Я хочу одного.

Рейнира проглатывает эти мысли, как глотает колкий взгляд Алисенты и её тихие оскорбления между строк на обязательных совместных ужинах. Лейнор больше не бросается на её защиту. Он видит — ей всё равно. Ей больше не больно. Ей никак. Она не зовёт наследного принца по имени, не обращается к королю без вежливого «Ваша светлость». Вода на углях, помните? Вода, вокруг одна вода. Зато наследный принц бросается, как всегда, впрочем. Отвечает не менее колко и ядовито. Тоже между строк. У него на руках две дочери, и Лейна ждёт ещё одного ребёнка. А он сражается, без меча и щита, прямо на глазах слепого короля. Это уже не имеет значения.

Боженька, я прошу только одного, сделай так, чтобы то лето никогда не заканчивалось. Слышишь, никогда. Я отдам тебе все, что ты захочешь. Душу? На, забирай. Тело? Да забирай же. Все мои песни, все мои чертовые стихи. Делай с ними все что хочешь. Мне не жалко. Ты только верни мне То лето.

Рейнира чувствует себя в клетке из собственных костей. Дракон без крыльев, в цепях, кандалах, не видящий солнечного света, не чувствующий ветер на своей чешуе. Она должна, должна, должна… Быть хорошей женой, хорошей женой, подарившей наследнику Дрифтмарка прекрасных сыновей. Рейнира рожает Висению в Красной крепости, на исходе их пребывания там. Раньше положенного срока. Она рождается мёртвой. Её малышка не кричит, не сжимается, не плачет, не издаёт ни звука. Что-то вспыхивает в Рейнире. Пожар в море. Она кричит, яростно, ранено и где-то там ей вторит Сиракс. Она прогоняет всех из своих покоев. Она прижимает к себе маленькое, хрупкое, детское тельце и баюкает, баюкает, рыдая навзрыд впервые за годы. И жалеет свою маленькую Висению, которая, к счастью, наверное, не узнает этого жестокого мира, и видит себя, такую же мёртвую, изломанную и ненужную. Непутевая дочь, которая не смогла родиться мальчиком и прекратить мучения своей матери. Неправильная принцесса, потому что не принц, потому что была слишком строптивой, свободной, потому что на всё имела своё мнение, потому что она рычала и никогда не опускала глаз. Пропащая жена, которая даже не смогла понести от своего мужа, но которой хватило одной украденной ночи с чужим. Плохая мать, которая не нашла себя в детях, не увидела в них спасение. Рейнира поднимается, чуть пошатываясь, чувствуя струящуюся по ногам кровь, и на удивление легко открывает потайной тоннель. Воздух в проходах затхлый, а ей всё равно чудится острый и резкий запах Красной гавани. Её шаги отдаются эхом, а в ушах звенит смех городской площади, стоны улицы Шёлка. Прошлое стоит перед ней, позади неё. Оно повсюду. И Рейнира впервые осознаёт, что это всё, что у неё есть. Она приходит к Драконьей яме, как неприкаянный призрак, как памятник материнству, вечно больному и вечно страдающему, никем не понятому и постоянно умирающему. Сиракс бросается ей на встречу. Её пытаются остановить смотрители, но острые зубы и драконий рёв напоминает им, где их место в этой пищевой цепочке. Мелеис рычит, клокочет. Она понимает, поэтому бросается наперерез Караксесу, вцепляется ему в шею и прижимает всем весом к земле. Рейнира кивает ей напоследок и улыбается. Она смотрит в глаза Сиракс. В большие золотые глаза. Связь между ними звенит, натягивается, дребезжит. Они видят мир глазами друг друга, они — две половины одной души, и никогда не будет иначе. — Присмотри за ними вместо меня, — шепчет едва слышно Рейнира и оборачивается, кидая взгляд на застывших в ужасе смотрителей. — Эй! — она улыбается, кажется, впервые за годы, и смеётся, как смеялась в свои четырнадцать, когда Деймон Таргариен (теперь можно произнести) был ещё её. — Передайте, что Рейнира Таргариен заявила свои права на дракона и была отвергнута! Передайте, что она отказалась жить без неба! Они смотрят на неё, самую молодую всадницу в истории Таргариенов, как на сумасшедшую, но она и, правда, сумасшедшая. Она целует свою прекрасную Висению в лоб и поднимает взгляд на Сиракс. Рейнира не опускается на колени. Она отказывается встречать небо на них. — Дракарис!

Верни мне ее. Верни все, что ты у меня отобрал. Нагло отобрал. Я прошу тебя. Я умоляю тебя. Я встану на колени Я буду становится на колени каждую ночь, пока ты не вернешь мне все. Все. Все.

Деймон понимает, что что-то случилось, когда не находит Рейниру в её покоях. Она крушила мебель, кричала и гнала всех прочь. Она ярилась, как прежде, и властно требовала. И рыдала. Выла. Как дракон, которым была в юности (когда была его). Прибегает стражник, но прежде, чем он успевает раскрыть рот, ночь разрезает вспышка в Драконьем логове и драконий рёв. Что-то в его груди обрывается, и Деймон бросается туда, слыша Караксеса, отчаянно воющего, зовущего его и не дозвавшегося, не успевшего. Сиракс рычит, она поёт свою песнь по всаднику, ушедшему, как дракон. Деймон смотрит на то, что осталось от единственной женщины, которую он когда-либо любил и от дочери, которую ему было даже не дано узнать. Он молчит, задыхается, кричит бесшумно, содрогаясь всем сердцем и душой. Он бы всё отдал, чтобы свернуть по этой дороге в другую сторону. Трон, все свои победы, Тёмную сестру, душу, сердце, брак и даже возможность растить Рейну и Бейлу. Но Боги всегда были глухи к его молитвам. Они и сейчас не примут его подношения. Деймон слушает сбивчивый лепет смотрителя и смеётся, заходится смехом, разражается воем и плачем. Как же долго его дракон ждал. Ждал этого последнего толчка, чтобы взлететь в последний раз. Ему не нужно ждать. Говорят, когда рождается Таргариен, мир бросает монетку. Его дракон упал на ребро и отскочил в раскрытые ладони его племянницы. Ему не нужны толчки и поводы. — Передайте королю, что небо отказывается покидать его дочь снова, — Деймон уверенно шагает вперёд, когда отдаёт Караксесу последний приказ. Смотрители в страхе разбегаются, отскакивают, как сумасшедшие, хотя сбрендивший, конечно, он, они, два Таргариена. Деймон не боится и не преклоняет колен. Он только стремится, спешит, как привязанный, за своей драконицей. Храброй, вечно смелой и прекрасной даже без крыльев, которых он и Визерис её лишили. Деймон больше её не оставит. Ему не нужны порезы на ладонях и губах, самые важные слова и валирийские боги, чтобы следовать за ней. В любой мир, любую жизнь и каждое воплощение он будет идти за ней и больше не отпустит её руки. Никогда. Кровь и огонь. Вместе и навсегда. Как ты когда-то обещал Эймме, ты помнишь, Визерис?

Потому что. Я люблю ее. В прошлом. В настоящем. И в будущем. Я люблю ее. Я люблю ее. До конца. До последней минуты. До последнего дыхания. Люблю… Даже за тысячу километров. Всем сердцем. Каждой клеточкой моей никчемной душонки. Люблю! Люблю! Люблю! Я люблю ее… Просто, люблю…

И люди будут говорить, что два дракона не выдержали разлуки; что два дракона любили друг друга так сильно, что только огонь мог разделить их боль и понять их любовь; что пожары в их груди наконец-то нашли выход. Люди будут шептать, что король отказал им в милости быть вместе, что слепой король не видел их любви. И погубил. Люди будут думать, что чистокровная, последняя династия Таргариенов ушла в тот день, что драконы покинули Вестерос и устремились к звёздам. И никто не смог заковать драконов в цепи. Даже Убийца Династии. Люди будут петь о последних Таргариенах, о двух принцах, с белоснежной кожей, аметистовыми глазами, и принцессах с пепельными волосами и сиренью во взгляде, о последней надежде. Но это всё будет неважно, потому что на небосводе будут сиять два дракона.