Арена

      — Ну давай. Рассказывай. Я вся внимание.       Плюхаюсь на стул, ноги закидываю на соседний и скрещиваю в районе лодыжек. Правым локтем упираюсь в стол, левую руку, сгибая, закидываю на спинку, свешиваю кисть. Смотрю на Ника пристально и с ожиданием.       Ловлю пару неодобрительных взглядов. Наверное, из-за ног на стуле. Тьфу ты. Вертела я эти приличия.       Состояние Ника заметно меняется. Улыбка однобокая становится бледной и слабой. Заказ у подошедшей официантки делает отстранённым голосом, глядя словно сквозь неё. Когда девушка приносит кофе и чай, ставит передо мной и ним, — едва ли замечает, смотрит в сторону, куда-то в глубь кафе. Нервно барабанит пальцами по столу.       — Ну? — поторапливаю, вскидывая брови.       Приходит в себя, возвращается в реальность. Вздыхает, откидывает взъерошенную ветром чёлку — наверное, думает теперь, что кафе под открытым небом в такую погоду не очень хорошая идея. На мгновение запрокидывает голову назад, точно с мыслями пытаясь собраться, и переводит взгляд на меня. Бледная прежде, теперь улыбка исчезает совсем.       Честно признаться, когда такие клоуны, как Ник, становятся настолько серьёзными, я малость впадаю в лютый ужас.       — В одной деревне засели мудаки, — наконец-то заговаривает. — Решили в гангстеры заделаться, походу. Оружия у них там дохрена. Настолько, что бойцов Корпуса обеспечить можно. Кто они конкретно такие — без понятия. Знаю только, что за последние четыре месяца, что они там торчат, пропало четверо людей. По одному в месяц. И все псионики. А полиция сидит на жопе ровно и не чешется. Так что у меня прямой приказ от Приора — доеб… очень сильно пристать к местному отделению и спросить, какого хрена у них такое творится и почему никто до сих пор не выследил и не обезвредил этих тварей.       Отводит взгляд, а я внимательно наблюдаю за ним. Параллельно вытаскиваю из карманов пачку и зажигалку, кладу на стол, достаю новую сигарету и закуриваю. Слегка щурюсь, отпиваю немного кофе, глубоко затягиваюсь, медленно выпускаю дым. Оглядываю серьёзное лицо Ника, чьи черты стали после рассказа будто острее.       — Близкий там кто-то? — спрашиваю, затягиваясь вновь. — Так злишься.       Усмехается. Снова смотрит на меня. Делает глоток чая.       — Был бы кто-то близкий — уже бы ехал убивать. — Выдерживает короткую паузу, вздыхает. Продолжает: — Нет. Просто бесит, что не могу разобраться. Там люди, понимаешь? И они пропадают, потому что я до сих пор ничего не смог сделать. Уже ездил туда кучу раз, говорил с полицией, а им хоть бы хрен. Искать пытался мудаков, но тщетно. Жители тоже ни в зуб ногой. Не видели никого из них ни разу. Зато боятся все очень. Из домов не вылезают. Уехали те, кто мог.       — Пропадают, — хмурюсь. — Значит, тел не находили?       — Не-а. Ни одного. Но я хз, это потому что не убивают или потому что убивают, но хорошо закапывают.       Отвожу задумчивый взгляд, оставляю сигарету во рту и выдыхаю дым. Попеременно стучу ногтем указательного пальца по чашке. Машинально убираю волосы за левое ухо. Спустя время перестаю стучать, вздыхаю. Полностью ухожу в размышления, и изображение перед глазами расплывается.       Мартен, конечно, сказал, что над делом должен работать один Ник… но что, если эта преступная группа связана с покушениями на него? За уши притянуто, наверное, но это же расследование — рассматривать нужно все варианты. Даже самые безумные. Точнее, особенно самые безумные. Они чаще всего оказываются правдивыми. К тому же Церковь, Инквизицию и Мартена в частности ненавидят действительно многие. Тут уж всякого можно ожидать.       — Слушай, — заговариваю, возвращаясь в реальность и вновь глядя на Ника, — а как я тебе могу помочь?       — Ну, ты телекинетик, — принимается объяснять. — Тем более с такой ступенью. Можешь деформировать оружие. Ножи, пули. Машины. Бомбы.       — Бомбы?       — Ага. Жители говорят, взрывы слышали.       Хмурюсь. Вытаскиваю сигарету изо рта, делаю большой глоток кофе, опять затягиваюсь. Ставлю ноги на землю, отодвигаю почти пустую чашку, складываю руки на столе. Смотрю на Ника внимательно, задумчиво.       — Бомбы… — медленно повторяю. — И два раза Мартена чуть не подорвали, да? Ну, если теракт тот считать.       Хмурится тоже. Кажется, можно видеть, как в мозгу с огромной скоростью вертятся шестерёнки. Смотрит на меня всё с большей подозрительностью. Садится в ту же позу, что и я. Медленно скользит взглядом с одного моего глаза на другой.       Продолжаю, озвучивая предыдущие мысли:       — А если мудаки эти связаны с покушениями на Мартена?       — Да ладно. Они же только в деревне беснуются. — Однако, хмурясь сильнее, тут же говорит: — Если только не прикрываются этим. Типа, если будут отрываться только на местных, то никто не свяжет их с событиями в Нью-Пари. Но они могли и просто там засесть. Их мог кто-то нанять и приказать там сидеть, чтобы никто их ни в чём не подозревал. Ну, кроме пропажи деревенских. Ладно… Оставим эту версию.       Выпуская дым, неторопливо отворачиваюсь и обвожу взглядом кафе. Приходит мысль, что слишком открытое место выбрали, чтобы поговорить. И ощущение, будто кто-то следит. А я привыкла доверять чутью. Так что глубоко затягиваюсь, убираю сигарету и, выдыхая через нос, кидаю её в остатки кофе.       Смотрю на Ника вновь. Киваю на выход. Тут же кивает в ответ. Оставляет деньги под своей чашкой, и без спешки направляемся прочь. Не оглядываюсь специально, но чей-то взгляд, прожигающий спину, чувствую очень сильно. Не мотнуть головой назад становится тяжёлой задачей, но справляюсь — и как раз уже выходим. Ощущение слежки не пропадает, но дышится легче.       Тянусь за ещё одной сигаретой, но сдерживаюсь и просто оставляю руки в карманах.       — Слушай, а чё за деревня-то? — спохватываюсь.       — Ле Лож, — коротко отвечает.       Бешено округляя глаза, резко останавливаюсь, словно подошвы ботинок внезапно к асфальту приклеились. Медленно, даже слишком медленно, перевожу взгляд на Ника, когда через три шага тормозит и оборачивается, поняв, что не иду следом. Недоумённо хмурится.       Горло перехватывает так сильно, что не могу выдавить ни слова. В голове проносится весь последний диалог. Засевшие в деревне мудаки, оружие и бомбы, пропавшие местные — неизвестно, живые или нет… Ле Лож. Дыхание сбивается, пальцы мелко дрожат. Сразу хочется что-нибудь швырнуть.       Зараза. У нас, конечно, отношения не ахти. Вечно неловкость какая-то странная, когда рядом, потому что хрен знает, как себя вести. Особенно после выпуска из интерната… Но это же мама.       — Едем. Прям щас, — отрывисто бросаю и резко ускоряюсь. — На байке быстрее. Сзади сядешь.       Блин, а я не знала, что в экстренных ситуациях во мне включается Кей со своими долбаными короткими предложениями!       — Куда едем? В Ле Лож?! — восклицает, догоняя. Равняется со мной и продолжает: — Чё тебя так торкнуло? И какой байк?! Поехали на машине! И чё ты собралась делать в деревне сейчас? Сразу всех положить, что ли? Рид!       До кафе шли реально десять минут, как и говорил. Зато сейчас обратный путь занимает всего лишь пять. Но даже они кажутся мне вечностью, что жутко раздражает. Становится хуже, когда хватаю шлем, а в следующий момент он исчезает из моих рук и оказывается у Ника. Ещё и поднимает так, что не допрыгну.       С другой стороны, зачем прыгать? Могу же просто втащить! Даже кулак сжимаю, только не успеваю ударить.       — Тихо, мадемуазель, не надо меня бить, — отшагивает, сразу, конечно, улавливая намерение. Почему «конечно»?.. Такой крутой глава охраны типа? — Не хочешь говорить, почему тебе так надо в Ле Лож, — окей, без проблем. Но, во-первых, что ты собралась там делать? Прогуляться да осмотреться? А во-вторых, на машине же удобнее будет!       — А байк я куда дену, умник?! — мгновенно взбрыкиваюсь, выходя из себя всё хуже и игнорируя остальные вопросы.       Шумно вздыхает.       — В гараж оттащим. У меня там друг есть. Я ему доверяю. — Мгновенно продолжает, как только открываю рот, чтобы возразить: — Слушай. Ты доверяешь Кею, так? А Кей доверяет мне. А я доверяю другу. Всё с байком будет нормально. Присмотрит, ещё и подлатает, если есть что латать. Всё окей, мадемуазель. Честное слово. Ну, если нет — куплю тебе новый. Такой же. — Внимательно вглядывается в моё лицо, пока обдумываю услышанное и взвешиваю все «за» и «против». Одна сторона хочет врезать ему, сесть на байк и просто уехать, а другая — быть здравой и прислушаться к умным словам. — Да блин, тебе же надо быстро, да? Тогда, может, оставим споры и просто поедем на машине?       Вздыхаю ещё более шумно, чем он.       — Бесишь. Как тебя Кей вообще выдерживает? — цежу сквозь зубы.       — С радостью и благодарностью, что не достался кто похуже, — цедит в ответ.       Закатываю глаза так, что голова ноет.       — Делай чё хочешь. Только поехали уже!

***

      По радио крутят какую-то музыку, но до мозга не доходит. Едва слышу даже. От нервов быстро дёргаю коленом, хмуро глядя в окно. Проносящиеся мимо пейзажи нисколько не цепляют, а в голову лезет всякое дерьмо. Уже представляю, как захожу домой, зову маму, а она не отзывается, потому что её нет. Пытаюсь выкинуть эту долбаную картину из башки, но она, как назойливая, не хочет отваливать. Так и стоит перед глазами.       Не то чтобы у нас плохие отношения. Ну так. Нормальные. До подружек далековато. Не ругаемся. А после того, как Тайлера бросила, стало вообще замечательно. Хорошую работу себе нашла, плюс я помогаю. Иногда приезжаю, но рядом находиться бывает неловко. Не знаем, как себя вести правильно. Говорим о чём-то, чай пьём или что покрепче, телек молча смотрим. Но всё равно… странно. До того, как меня увезли в интернат, было проще. А потом стало сложно.       Но сложно, грёбаный в рот, не означает, что обрадуюсь, если её загребут какие-то отморозки! Чтоб они все передохли в долбаных муках!       — Почему «генетическое недоразумение»? — за шкирку вытаскиваю себя из мыслей, лишь бы только перестать думать обо всём этом дерьме, иначе нахер взорвусь. А машину вернуть надо бы в целости. Так что привычка Ника много болтать может помочь. — И почему Уэйн тебя так ненавидит?       Поворачиваюсь к нему, наблюдаю, как уголок губ тянется вверх, рисуя однобокую ухмылку. Заметно, что слегка расслабляется — до этого руль сжимал до белых костяшек, теперь чутка отпускает. Поза в целом становится не такой напряжённой, как секунды назад. Даже согнутый локоть малость высовывает из открытого до упора окна, оставляя на руле только одну руку.       Выглядит как нахохлившаяся птица.       — Положи свою руку на мою, — внезапно произносит, из-за чего вскидываю брови так резко, что они чуть в космос не улетают. Бросает на меня мимолётный взгляд, усмехается и просит снова: — Положи.       Ага. Надо, значит, чтобы коснулась. А Уэйн сказал, что он генетическое недоразумение. Наверное, обратиться так можно только к псионику.       — Ок, я поняла, ты эмпатик. Ещё один на мою бедную башку, — быстро проговариваю и скрещиваю руки, отворачиваясь и направляя взгляд в лобовое стекло. — Мог бы и так сказать. Я словами через рот отлично понимаю.       Фыркает и качает головой.       — Никакого в тебе азарта, мадемуазель, — отзывается, продолжая ухмыляться. — А недоразумение, потому что я ещё и пирокинетик. Три… два… один…       — Чего?! — вскрикиваю и стремительно поворачиваюсь обратно — настолько, что шея от боли ноет. Смотрю огромными глазами и, кажется, перестаю дышать. Наблюдаю, как тянет уголок губ ещё выше, явно довольный эффектом. — Как так? В смысле? Разве так возможно?       Высовывает руку из окна. Так, чтобы видела ладонь. В следующую секунду на ней вспыхивает маленькое пламя. Спустя мгновение затухает, и Ник возвращает руку обратно в салон, оставляя снаружи только локоть.       И меня — в абсолютном ахере.       — Но Уэйн недоразумением меня просто так называет. В смысле, отношения у нас давно не заладились, потому что его бесит мой характер и длинный язык. Я его просто раздражаю. Про то, что я двойной, он не знает, — объясняет, поворачивая руль вправо. — А как так вышло — я сам не знаю. И не хочу ни у кого спрашивать. Как-то не прельщает стать подопытной крысой. Так что все знают только то, что я пирокинетик. Ну, все, кроме Мартена и Кея. И тебя теперь.       — Охренеть, блин, — шумно выдыхаю и снова смотрю в окно. Спустя паузу спрашиваю: — И как это? Тяжело?       — Ну. Как сказать. Использовать одновременно не пробовал, а так — не особо. Но как пирокинетик я больше прокачан, чем как эмпатик. Третья и четвёртая ступени. Хотя как эмпатик всё равно хорош. Но, конечно, не так, как Кей. Слушай… — интонация внезапно меняется, заставляя вновь глянуть на Ника и в очередной раз вскинуть брови, — извиняюсь, конечно, если лезу совсем в личное, но что случилось между вами с Кеем? Он на седьмом небе от счастья был, когда вы встречались, чуть ли не с глазами-сердечками ходил, только о тебе и говорил, а полгода назад такой: «Мы расстались». Он с этой новостью аж до меня доехал. Я думал, он щас на пороге у меня так и сдохнет.       Съезжаю вниз по спинке, хмурюсь, резко отворачиваюсь. В груди так сильно давит, что становится тяжело дышать. Нос и горло тут же дерёт, а в глазах щиплет от слёз. Хочется провалиться куда-то под землю и больше никогда не вылезать, чтоб никто меня не видел и я никого не видела.       И снова перед глазами встаёт картинка, которую не хочу видеть. Которую пытаюсь отогнать последние полгода, чтобы чувство вины не сожрало. Которую просто ненавижу, а время назад уже не воротишь.       — Да, это совсем личное, — хрипло отвечаю и перевожу тему: — Завезёшь меня кое-куда, ладно? Постараюсь ненадолго. Потом в полицию.       После короткой паузы слышу:       — Окей.       Закрываю глаза.

***

      Пялюсь в одну точку и не могу перестать. Знаю, что Кей сидит напротив, за своим столом, и смотрит на меня, но не поднимаю на него взгляд. Хочется скрутиться на полу и остаться в таком положении. Или сдохнуть. Можно пойти и дать себя избить, чтоб валяться потом дома, не вылезать и никого не впускать, слать всех в пешее на хер.       На похороны Кею приходить запретила. А когда после них притащилась в «Арену» и поднялась к нему — не дала даже коснуться. Не смогла просто. Казалось, что стоит только дотронуться — и меня тут же свалят истерика и рыдания. Так что просто упала в кресло, когда он сел в своё, и уставилась на стол. Меня трясло.       Трясёт до сих пор. И не знаю, сколько уже так сижу, но слышу, как некоторые предметы в кабинете мелко подрагивают. Из-за этого пугаюсь, пытаюсь держать себя в руках, но боль настолько сильная, что хочется разнести всё вокруг. Сердце так сжимается, словно трескается. Лёгкие требуют никотина, но нет сил дотянуться до пачки. Перед глазами всё плывёт от слёз, а веки уже вспухшие и красные — видела себя в зеркале. К сожалению.       — Лу…       — Не надо, — сипло произношу. — Пожалуйста.       Знаю, что переживает, что душа за меня болит. Сама места себе не нахожу, когда у него что-то не так. Но просто не могу. Ощущение, что если только взглянет на меня с этим своим пониманием, чистым сочувствием или коснётся — тут же рассыплюсь. А я не хочу. Не могу. И так еле держусь.       Что уж про Кея говорить, если даже от друзей сбежала? Не выдержала.       Тоже не выдерживает — всё равно встаёт. Улавливаю краем глаза, как обходит стол, потом через пелену вижу, как медленно и осторожно подходит и опускается на корточки. Не касаясь меня, кладёт руки на подлокотники. Правая дёргается, когда одна слеза скатывается, но он сдерживается, хоть и видно, что с трудом. Вторую щёку тоже прочерчивает холодная солёная дорожка.       Теперь Кея вижу чётко.       — Маленькая, знаю, тебе больно, — тихо проговаривает и так проникновенно смотрит, что хочется разрыдаться в голос. — Но не закрывайся от меня. Не надо переживать всё в одиночку. Давай куда-нибудь…       — Хватит. Я тебя прошу. Перестань меня жалеть! — резко и громко обрываю, отодвигаю кресло и вскакиваю. Запуская пальцы в волосы, отворачиваюсь и отхожу. Останавливаюсь посередине кабинета, слышу, как Кей поднимается, и тяжело дышу. До слуха доносится, что предметы трясутся сильнее, чем прежде. Твою мать! — Если хочешь оставить свой долбаный кабинет целым — оставь меня в покое! — Негромко всхлипывая, опускаю руки и оборачиваюсь. Сталкиваюсь взглядами с не на шутку обеспокоенным Кеем. Дрожащим голосом уже тише говорю: — Ты видишь, чё творится со мной? Я съехала с катушек. Не могу себя контролировать. И первый раз у меня потекла крыша, когда отец умер. Теперь Доган. И вот снова. У меня проблемы. Я реально не могу себя контролировать, когда эмоциональный всплеск. Так что не трогай меня. Пожалуйста. Не трогай.       Хотя чувствую, как таймер медленно отсчитывает секунды до взрыва. А выплеснуть некуда. Не хочу навредить. Не хочу делать ураган из всего, что находится в кабинете. Не хочу срываться. Страшно. Но даже глаза уже жжёт — и не от обычных слёз. От них нет такой рези.       Твою мать, твою мать, твою мать.       Делает шаг — и это его самая большая ошибка.       Крышу совсем срывает. Внутри всё клокочет от бешенства, не могу с собой справиться. Голос уже хрипит. Предметы вокруг трясутся. Даже Кей успокоить не может. Любой шаг ко мне хуже выводит из себя.       Не контролируя, применяю пси. Лежащий на полке канцелярский нож летит прямиком Кею в лоб. Почти достигает цели.       — Лу!       Испуганный крик резко отрезвляет. Испуганный. Нож застывает в миллиметре от кожи, а Кей вскидывает руки, пытаясь то ли защититься, то ли остановить меня. Смотрит огромными глазами.       Руку ещё вытягиваю, чуть согнув пальцы, удерживаю нож в воздухе. Хрипло и отрывисто дышу, от шока не могу думать и шевелиться. Сердце колотится. По щекам бежит кровь, обжигая и отрезвляя.       Расслабляю руки, безвольно роняю их. Нож со звоном падает, следом — какая-то мелочь, которую, оказывается, тоже подняла в воздух. Волосы противно липнут к лицу, но нет сил убрать. Голова раскалывается, но становится абсолютно пустой. Мышцы больше не хотят шевелиться, слабеют с каждой секундой.       Перед глазами внезапно темнеет. Понимаю, что колени подгибаются. Последнее, что чувствую, — Кей ловит меня уже у пола.       — Этот дом? — неожиданно приводит в чувство голос Ника, и стремительно оборачиваюсь к нему. Хмурится. — Всё нормально?       — Да, нормально, — машинально отвечаю, отворачиваюсь и открываю дверцу. — Да, этот. Скоро приду.       Сразу выхожу из машины и не слышу ответ. Мчусь к дому, достаю свой ключ, открываю дверь, влетаю в прихожую, потом — в гостиную. Большими глазами оглядываю всё пространство. Хочу уже позвать маму, но она сама, удивлённая, появляется в поле зрения.       Секунду смотрим друг другу в глаза — и после вопросительного «Лу?» бросаюсь вперёд, в два широких шага оказываюсь рядом и крепко-крепко обнимаю. Чувствую такое облегчение, что тянет заплакать. Особенно когда обнимает в ответ, ласково поглаживая по спине.       — Хоть бы позвонила, — слышу её голос у правого уха. — Я бы приготовила что-нибудь.       — Ма, у тебя такой кухонный блок, что готовкой даже заморачиваться особо не надо, — хрипло отвечаю и отстраняюсь.       Слабо улыбается.       — Всё равно. Да ты хоть сядь.       Вздыхаю, отхожу и падаю на диван. Мельком оглядываю гостиную — уже чуть внимательнее. Слегка приподнимаю уголки губ, замечая, как симпатично мама всё обставила. Сейчас даже уютнее, чем было, когда последний раз приезжала.       — Слушай, ма, — заговариваю, решив не ходить вокруг да около, и смотрю на неё. — Поехали в Нью-Пари. Вместе будем жить. Если не захочешь — квартиру тебе снимем. Просто поехали.       — Зачем?       — Серьёзно? «Зачем?» Тут небезопасно. Или ты не заметила четырёх пропавших?       Протяжно вздыхает. Подходит ближе, садится рядом со мной, мягко обхватывает мою ладонь своими двумя. Смотрит в глаза. Тянет вверх уголки губ. И весь её вид такой… какой мне не нравится. Вообще.       Кажется, ответ уже знаю.       — Не поеду.       Ну да, так и думала.       — Мам…       — У меня работа тут, понимаешь? — ласково произносит. — И дом. Да и… трогают только псиоников. Со мной ничего не случится.       — Ты… ты…       Возмущение так перехватывает горло, что не могу говорить. Глаза становятся огромными, и невольно сжимаю мамину ладонь сильнее нужного — даже ойкает, но руку не убирает. Сглатываю медленно и нервно, стараюсь оставаться спокойной, потому что разнести дом и с мамой ругаться не очень хочется.       Но в голове не укладывается. Тут творится такое дерьмо, а она остаётся! У этих психов может в мозгах, если они есть, чё-то нахрен щёлкнуть — и всё, и вот они уже гребут и обычных местных! Но нет, с ней, видите ли, ничего не случится.       Мама глупой женщиной никогда не была, но сейчас хочется из неё всё вытрясти, чтобы проводочки в голове нужные соединились.       — У тебя всё ещё приступы? — обеспокоенно хмурится, нервно оглядываясь.       Только в этот момент до слуха доносятся мелкие странные стуки. Вдруг доходит, что самоконтроль всё равно слал меня на хер и предметы вокруг трясутся. Некоторые уже валяются на полу и стучат теперь о него.       Ну и задница…       — Долбаный психолог нихрена не помог, — хрипло отзываюсь. — Походу, пора просто в дурку.       Удивительно, но в ответ не слышу, мол, девушки не должны так выражаться. Вместо этого чувствую, как свободной ладонью проводит по моим волосам, задевая скулу большим пальцем. Тут же перевожу на неё взгляд.       — Я же серьёзно, — возвращаюсь к теме. — Тут орудует группа мудаков. Непонятно, что им взбредёт в башку. Поехали. — Вижу, что она снова собирается отказать, и с бо́льшим напором, резко наклоняясь вперёд, хриплю: — Ну перестань. Хватит. — Вдруг ощущаю жжение в глазах. От слёз. — Папы нет. Я чуть не сдохла, когда его не стало. Мы обе. Ты туда же хочешь? А мне потом что? Куда? В петлю?       — Единый, Лу, ну что ты такое говоришь! — испуганно восклицает.       — Блин, я знаю, у нас не идеальные отношения. Но если с тобой что-то случится — мне легче сдохнуть.       Небольшой шум от стучащих мелочей вокруг превращается в настоящий грохот. Эмоции так захлёстывают, что дышать не могу. Контролировать себя — тем более. Не представляю, что сделать, чтобы успокоиться.       Вдруг раздаётся хлопок входной двери. Сначала думаю, что это уже я так завелась, но следом в гостиной неожиданно появляется Ник. Хмурым и нервным взглядом быстро окидывает пространство, замечает творящийся хаос, смотрит на меня и тут же подлетает. Резко садится на корточки, заглядывает в глаза, сначала обхватывает плечи, потом мягко и осторожно — лицо.       Как он тут вообще?.. А, эмпатик. А говорит, что как эмпатик слабее… Ну-ну.       — Смотри на меня, Рид, — произносит, когда пытаюсь вывернуться. — Не шевелись. Смотри на меня. Слышишь? Слушаешь?       Приходится сделать, как сказал, и кивнуть.       — Супер. Теперь вдох-выдох. Медленно. Не сопротивляйся. Делай, что говорю.       — Ник…       — Тихо. Молчи. Дыши. Тебе успокоиться надо, ясно? Иначе себе навредишь. Ослепнуть можешь, понимаешь? Из-за срыва. Так что тихо. Дыши. Я тут, с тобой. Я тебя держу. Успокойся. Всё нормально. Ты не одна. Дыши. Вдох-выдох. Давай.       Внезапно понимаю, что уже отпустила мамины руки и теперь цепляюсь за запястья Ника. Смотрю в глаза, не в состоянии увести взгляд. Медленно вдыхаю, медленно выдыхаю. Расслабляю пальцы, хотя уверена, что оставила красные отметины на его коже.       Сердце перестаёт колотиться так сильно. Дышать становится легче. Шум в ушах стихает. Боль в висках перестаёт пульсировать. Руки совсем убираю, устало опуская их на диван. Грохот больше не слышу, и теперь в гостиной совсем тихо.       Слабо приподнимает уголки губ и медленно кивает. Заправляет волосы мне за уши, проводит большими пальцами по щекам. Поднимается, отпускает меня и делает шаг назад. Окидывает взглядом с головы до ног и обратно, будто пытается удостовериться, что теперь всё точно нормально.       — Простите, что так ворвался, — обращается к маме. — Показалось, что-то не так. Вот, значит, был прав. — Улыбается. — Я Ник Меро. Напарник. Приехали тут по делу. Но уже ухожу, не буду мешать. Рад был познакомиться, мадам Рид.       Мама, конечно, за весь его короткий монолог не произносит ни слова, а потом просто провожает взглядом уходящую фигуру. Недоумённо хмурясь, поворачивается ко мне. И взгляд тут же становится беспокойным.       А мне так странно спокойно… Не помню, когда такое было.       — Как ты? — негромко спрашивает.       Смотрю на неё, вяло пожимаю плечами.       — Нормально, — отвечаю тоже негромко. Несколько секунд молча глядя в глаза, объясняю: — Работу нашла ещё одну. Переживать не о чем. — Посидев без слов ещё недолгое время, спрашиваю: — Точно не поедешь?       Поджимает губы и качает головой.       — Не могу. Прости, Лу.       Коротко киваю. Упираясь ладонями в колени, поднимаюсь. Мыслями тут же возвращаюсь к делу, к другой причине, нахрена ещё притащились в Ле Лож. Раз уж мама никуда не едет, а заставить её вряд ли смогу, то хотя бы займусь работой. Тут уж эмоционально точно ничего не выбьет. Дерьма повидала много.       Замечательно, если получится найти доказательства, что банда связана с покушениями на Мартена. Хотя это, вероятно, всё ещё притянуто за уши. И сомневаюсь, что смогу до чего-то докопаться сейчас. Но зацепиться бы за что-то. За любую мелочь. Только бы куда-то увести внимание. Пока нахрен не сдохла.       С другой стороны, приступы всегда так опустошают, что ни на что сил не хватает больше. Так что остаётся надеяться только на то, что не свалюсь по дороге до Ника.       Бесит.       — Пойду тогда, — бросаю и направляюсь к прихожей. На пороге гостиной останавливаюсь и круто разворачиваюсь на пятках. — Только, блин, пожалуйста, позвони, если что случится. А то у нас тут ОПГ, оказывается, а я не в курсе. А не в курсе почему? Потому что ты не сказала.       — Не хотела тебя дёргать. Ты и так на нервах постоянно.       — Ох-х-х, мам! Просто позвони мне. Сразу!       Сокрушённо и раздражённо качая головой, быстро ухожу. Не хочется второго пришествия ещё одной волны. Иначе уже точно не сдержусь, и Ник не спасёт.       Выхожу из дома. Еле переставляя деревянные ноги, иду к нему, присевшему на капот. Параллельно вытаскиваю сигареты и зажигалку и спустя несколько секунд уже глубоко затягиваюсь. Настолько глубоко, что ощущение, будто дым обвивает лёгкие полностью. Но сейчас так восхитительно похеру, что перестаю думать об этом мгновенно.       И даже похеру, что мне похеру.       — Ты как?       — Зашибись. — Оставляю сигарету во рту, прячу руки в карманы кожанки. Запрокидывая голову, выпускаю дым. Стою так несколько секунд, возвращаюсь в исходное положение, спрашиваю: — Ну чё, теперь к полицаю? Душу вытряхивать пойдём? Или мозг вытрахивать?       Однобоко ухмыляется.       — Это как решишь, мадемуазель. — Отлипает от капота, подходит к пассажирской стороне, открывает дверцу и кивает на сиденье. — Прыгай.       Подхожу ближе, останавливаюсь. Смотрю на него. Долго. Настолько, что даже улыбаться перестаёт.       — Спасибо, — наконец произношу. Тихо и искренне.       — Пожалуйста, — серьёзно отвечает. Кладёт руку на дверцу, свешивая кисть. — Слушай, ты… обращайся. С этой проблемой. Серьёзно. Я не мозгоправ, конечно, не врач и всё такое, но… знаком. Знаю, через какую хрень проходишь. Звони сразу, как только приступ. А рядом когда я, то сам замечу. Как щас. Ладно? Не смотри так, я не шучу. Я знаю, через что ты проходишь.       Невольно бросаю взгляд на шрам, пересекающий переносицу и щёку. Снова смотрю в глаза и вижу подтверждение догадки. В груди что-то ёкает, но всё равно отстраняюсь. Не столько физически, сколько ментально.       Не могу подпускать. Больно. Страшно.       — Мы знакомы пару часов.       Усмехается, очевидно готовый к такому ответу.       — Это дружба с первого взгляда, Рид. Смирись, теперь ты от меня не отделаешься.       Ну еб… здравствуйте. Теперь у меня два Йонаса.

***

      Разговор с полицией прошёл дерьмово. Как и ожидала, там сидят тупые дебилы, которые нихрена не хотят работать. Приора на них не хватает. Так что мы с Ником поболтали с ними от силы полчаса где-то, потом переглянулись в абсолютном немом согласии, что они долбанутые и безмозглые бараны, и уехали. По дороге молчали, переваривая последние события. Он подбросил до «Арены», заставил обменяться номерами, попросил передать Кею привет и уехал.       Теперь стараюсь ни о чём не думать. Особенно проведя время до позднего вечера в баре. Ни о мудаках в Ле Лож, ни о матери, ни о Нике, ни о работе. Тем более сегодня всё равно встречаться с Мартеном, так что будет время о деле подумать. А сейчас надо подготовиться к бою, но для начала бы, конечно, не надраться. Иначе боец из меня будет так себе. А репутацией своей здесь всё-таки дорожу.       В конце концов, я непобедимая Лу. Самая крутая, опасная и бла-бла. Особенно бла-бла.       — Стой, Лу, это второй стакан уже.       Стекло выскальзывает из пальцев, и со вздохом перевожу взгляд на Малую. Внимательно глядя на меня, убирает виски подальше, чтоб я не смогла перегнуться через стойку и дотянуться. Могу, конечно, дотянуться до чего-нибудь другого… но мудрого совета иногда надо послушать. Тем более сама решила не надираться.       Как-то раз перед боем уже так накосячила. Хватило.       — Да, правильно сделала… — одобряю, устало проводя ладонями по лицу. — Слушай, а сегодня твоя смена разве?       Малая работает третьим барменом месяцев пять уже. С тех пор, как стукнуло восемнадцать. Когда Марк сказал, что зашивается даже с одним сменщиком и нужен ещё, и она предложила свою кандидатуру, я была против. Думала, бар — место не совсем для неё. Несмотря на то что в «Арене» поприличнее и попроще, чем в том же «Утконосе». Однако, к моему — и не только — удивлению, её поддержал Кей, но поставил условие — примет на работу только после восемнадцатилетия и с испытательным сроком. Малая даже не возмутилась. Согласилась мгновенно. Помню, как мы с Ирмой и Йонасом переглянулись, а я подумала: «Ок, ясно, всё, спелись». Испытательный срок прошла под строгим надзором Кея и Марка — и прошла блестяще. А с Кеем они и правда спелись. Ну, хорошо так сдружились. И до сих пор. Она ему как младшая сестра. И я даже готова признать, что это мило.       Теперь, правда, Малая тут как моя совесть. Не даёт напиваться. Иногда бесит, но по большей части испытываю только благодарность. Так что в итоге — здорово, что она здесь, и Кей молодец, что поддержал.       М-да, его дипломатичность хорошо уравновешивала мою импульсивность.       Та-а-ак, стоп, куда понесло?! Тихо. Дышать. Вдох-выдох. У меня бой. Бой. Бой, Рид.       Жесть. Вот повело.       — Ты в норме, Лу? — спрашивает Малая и ставит передо мной воду с лимоном. — Не смотри так. Пей.       Да чё сегодня мной все командуют? Дыши. Пей. Охренеть.       — Да, в норме, — отзываюсь. Тяну к себе стакан и делаю большой глоток. Чудеса, но башка реально проясняется. Щурюсь, глядя на Малую. — Ты чё, постриглась?       Улыбается, заправляет за ухо короткую синюю прядь. Следом продолжает делать какой-то коктейль, а я всё смотрю на волосы. Никогда бы не подумала, что ей пойдёт каре, но… вполне прикольно.       — Красиво, — коротко комментирую и слезаю с барного стула. — Кстати, ты не ответила. Сегодня разве твоя смена?       — Нет, но Марк позвонил, сказал, я срочно нужна. Я приехала. Оказывается, он вернулся и выкинул второго бармена. Не знаю почему. — Замолкает, ставит бокал с готовым коктейлем перед клиентом. Возвращается ко мне. — Мы теперь вдвоём будем работать за троих, пока Марк третьего не найдёт. Сказал, что зарплату поднимет. Точнее, Кею скажет, чтоб он поднял. По крайней мере, пока так работаю. Дальше посмотрим. А я чё? Против, что ли? Так что вот.       — Супер. Стой. Ты сказала «Марк»?       Улыбается снова. Кивает.       — Ага. Он к Кею пошёл.       Ничего больше не говорю и уношусь прочь.

***

      Маркус Дюбуа — наш с Кеем рыжий близкий друг. Не знаю, где Кей нашёл это чудо природы, но ведущим боёв он стал едва ли не круче его самого. И бармен из него охрененный. Такой многорукий многоног, без которого «Арена» не «Арена», несмотря на то что официально сердце и мозг «Арены» — Кей. Но его тут ненавидят, боятся и обожают, а Марка просто обожают. Кей может убить взглядом, а Марк — только обнять. От Кея временами исходят волны серийного убийцы, и ему достаточно посмотреть на человека, чтобы тот понял, что последние секунды его жизни — сейчас, а Марк умеет так улыбаться, что сразу жить хочется, обнять мир и нюхать травку цветочки.       Так что теперь прорываюсь сквозь толпу, собравшуюся смотреть на бой, чтобы добраться до Марка. Взглядом выхватываю, как спускается по лестнице вниз, и ускоряюсь. С криком «Марк!» преодолеваю последние пару метров и бросаюсь ему на шею. Смеясь, тут же обнимает в ответ и даже приподнимает, слегка качается из стороны в сторону.       — Привет, тростинка, — здоровается, и в голосе слышится улыбка.       Словами не передать, как соскучилась. Даже не подозревала об этом, пока он был у родни в Судвиле — деревне, находящейся от Нью-Пари на приличном расстоянии. Зато теперь не хочется вообще с него слезать. Так и приклеилась бы.       И всё-таки отпускает. Приходится встать обратно на пол.       — Как дела? Как родители? Как хозяйство? Отец поправляется? — тут же сыплю вопросы. — Тебя три недели не было. Давай рассказывай!       Улыбается, и веснушки на щеках и носу, как всегда, делают его похожим на солнышко, а карие глаза будто светятся. Длинными пальцами по привычке ерошит мне волосы.       — Бой у тебя. Через пятнадцать минут, — кивает на ринг, и в левом ухе качается маленькая серебряная серёжка-колечко. — У меня бар горит. Поболтаем потом.       — Ну смотри мне. Я тебя достану.       — Уж надеюсь.       Беззлобно фыркаю, коротко целую в щёку и поднимаюсь по лестнице. Где-то на середине, слыша голос Марка, останавливаюсь и оборачиваюсь. Вопросительно вскидываю брови.       — Ты нормально? — повторяет то же движение.       — Да. А что?       Пару секунд молчит, потом отвечает:       — Бледная. Глаза красные.       Пожимаю плечами.       — Потом расскажу.       Вздыхает. Кивает. Когда разворачивается и уходит — делаю то же самое. Только теперь чуть не подпрыгиваю от счастья, как будто на каждом шагу на кнопки острые наступаю.

***

      Запала драться было много, даже слишком, но сдуваюсь уже после первого противника. Только в этот момент понимаю, что приступ в Ле Лож отнял сил гораздо больше, чем думала. Так что слезаю с ринга и, едва переставляя ноги, плетусь наверх, обратно в раздевалку. Перед глазами попеременно мелькают, уменьшаясь и увеличиваясь, красные пятна, поэтому в комнату просто вваливаливаюсь.       Более-менее прихожу в себя, уже когда скатываюсь вниз по дверце шкафчика, упираясь в него затылком, и падаю на пол. В следующий момент становится ещё хуже, чем до этого, и раздевалка резко темнеет. Спустя несколько секунд снова появляется, но возвращаются красные пятна. Теперь они, правда, бледнее, но пляшут всё равно активно.       Ну просто сдохнуть не встать. Хотя встать и так сил нихрена нет. Осталось чё, сдохнуть?       Фу ты, блин, ну и дрянь в башку лезет.       — Лу? — внезапно слышу справа, и в тот же момент в глазах опять темнеет. Дышать становится тяжело. Сердце колотится. Пытаюсь сесть ровнее, но делаю только хуже: слабость растекается по каждой мышце. — Лу!       Узнаю́ голос Кея, слышу, как подлетает ко мне, чувствую, что обхватывает ладонями лицо, а через пару секунд свет вновь включается — и вижу его, сталкиваюсь своим мутным взглядом с его испуганным. Стараюсь глубоко дышать, но получается просто дышать — и на том спасибо.       — Знаю я эти признаки… — бормочет. Отпускает меня, встаёт, достаёт что-то из шкафчика, садится обратно — в руке оказывается бутылка с водой. Открывает её, придерживает мне голову и заставляет пить. — Снова приступ? Когда? Из-за чего?       Обретая способность шевелиться, отбираю бутылку и выливаю остатки воды на себя. Откидываю пластик в сторону, морщусь от шума, думая, что иногда я всё-таки дурак. Вновь смотрю на Кея, пока он, как видно, глядеть на меня вообще не перестаёт.       Тяжело вздыхаю.       — В Ле Лож была, — хриплю. — У матери. Не спрашивай, расскажу потом.       Качает головой. Так же, как я, вздыхая, откидывается назад и упирается спиной в скамейку. Не отводит от меня взгляд, смотрит то ли с беспокойством, то ли с желанием придушить. Чаще всего выглядит одинаково, так что не угадаешь.       — Сказал Нику приглядывать за мной, да? — внезапно вспоминаю. — Чё, всерьёз?       — Ты об этом хочешь поговорить? — дёргает брови вверх.       Наконец могу сесть нормально, а не валяться, как дохлая мышь. Устраиваюсь удобнее, сгибаю правую ногу, кладу на колено руку, свешивая кисть. Капающая с коротких волос вода холодит кожу, пуская дорожки мурашек, но не обращаю внимания.       Фыркаю. Потом усмехаюсь. Покачиваю головой.       — А о чём ещё надо?       — Жен, — мгновенно отвечает.       — О, нет. Отвали.       — Расскажи. В чём проблема? Внезапно переживать за неё стала?       Закатываю глаза. Пытаюсь подняться, но эта задача оказывается пока невыполнимой, что жутко бесит. Придётся торчать с Кеем и рассказать, какой у нас с Женевьев был увлекательный разговор. В смысле, первая часть предложения нравится, а вторая — нихрена.       Дерьмо. Дерь-мо.       — Я же сказала. Она хотела тебя поиметь, — устало проговариваю. — Чё ты ещё от меня хочешь?       — Серьёзно пытаешься нагреть человека, с которым три года под одной крышей жила? — спокойно спрашивает, выгибая бровь. — Покажи того, кто знает тебя лучше меня. И давай ещё попытку. Итак, Жен.       — Бесишь. Очень.       — Тоже тебя люблю.       О том, как сильно сердце ёкает от этой фразы, пожалуй, промолчу.       — Стоун, бесишь. Очень. Настолько, что съехать от тебя охота.       — Нет, ты меня любишь. А я тебя.       А ну брысь!       — Лу, я могу с тобой тут сидеть хоть до утра.       Не можешь. Мне ещё к Мартену на аудиенцию идти. То есть встречаться с ним.       — Она откуда-то узнала, что я швырнула в тебя нож во время приступа, — выдаю на одном дыхании. Сразу после кажется, что даже чувствую, как в теле Кея напрягается каждая мышца, и эту самую волну серийного убийцы. Взгляд становится стальным и ледяным настолько, что самой жутко становится. — Вот и напомнила. Сказала, что она для тебя была бы лучшей девушкой. Потому что, цитирую, она хотя бы аквакинетик, а не телекинетик, и не пустит в порыве бешенства в тебя нож. Ну, может, не прям дословно, но чё-то такое. Поэтому я чуть не вылетела с боя и поэтому превратила её рожу в кровавую кашу. Доволен теперь?       Ну, насчёт «доволен» утверждать не берусь, но «я убью эту тварь» точно присутствует.       Чувствуя себя полегче, пытаюсь встать. Тянусь к скамейке, цепляюсь, приподнимаюсь, но ведёт в сторону — и плюхаюсь на неё. Шумно вздыхаю, упираюсь локтями в колени, заправляю волосы за уши и оставляю руки за шеей. Сердце снова колотится от перегруза. Перед глазами мелькают чёрные точки.       Несколько минут в раздевалке царит тишина, потом Кей спрашивает:       — Почему сразу не сказала?       Так хорошо держит голос, что даже не могу определить степень того, насколько он в бешенстве. А он в бешенстве — это точно знаю. Ненавидит, когда меня трогают. Тем более если лезут в настолько личное. К тому же не одной меня ведь касается. Его тоже.       Хотя вряд ли думает о себе. У него же красная тряпка — меня обидели. Всё, собственно, финита ля комедия. Женевьев может писать завещание и молиться Единому.       — Больно вспоминать, — отвечаю. Встаю, как только точки перестают отплясывать издевательскую джигу, и подхожу к шкафчику. Упираюсь одной ладонью в дно, а второй — в соседнюю дверцу. — Для тебя это шок?       Слышу тяжёлый вздох за спиной.       — Предлагал вместе разобраться. Пройти через это. Дойти до врача. Вместе. — Замолкает, потом тихо продолжает: — Ты же отказалась. Ушла, закрылась. Йонас говорит, даже с ним редко видишься.       Раздражённо фыркаю.       — Ты ещё и с ним это обсуждаешь.       Да и неправда. Нормально с Йонасом вижусь. Вроде.       — У меня выбор есть? Со мной ты не говоришь. Точнее, говоришь обо всём, кроме того, что больше всего волнует.       От злости и боли даже спину простреливает. Поворачиваюсь, продолжая упираться ладонью в дно шкафчика, и впиваюсь в Кея взглядом.       — Я чуть не убила тебя.       — Я жив.       — Ты придурок.       Отворачиваюсь снова. Вытаскиваю сменную одежду и ухожу в туалет. Не то чтобы стесняюсь переодеваться в его присутствии — чё он там не видел, — но хочется побыть наедине с собой и подумать.       Наверное, могу Кея понять. Не знаю, как бы себя чувствовала на его месте, если б моя девушка ушла и отказывалась говорить о том, что у неё болит, а я бы сама с ума сходила от беспокойства. С другой стороны, и ему стоит меня понять. Это больно и тяжело — вспоминать случившееся. Тем более разбираться и копаться в нём. Легче уйти в бои, сигареты и выпивку.       Хотя, конечно, бег от проблем не самое хорошее занятие. Последствия могут быть разрушительными. Для меня в первую очередь.       Тебе успокоиться надо, ясно? Иначе себе навредишь.       Н-да… Ну, если Ник поможет… Лучше он, чем к врачу. Лучше что и кто угодно, чем опять к мозгоправу.       Возвращаюсь в раздевалку, кидаю шмотки в шкафчик, захлопываю. Натягиваю кожанку, нащупываю в карманах пачку и зажигалку. Выдыхаю. Скрещивая руки, смотрю на Кея — всё ещё сидит на полу.       — Со всем же можешь ко мне прийти, Лу, — продолжает гнуть своё. — Вообще со всем.       — Я прихожу.       — Неправда. Вижу же, что умалчиваешь. О многом. — Упирается ладонями в скамейку, резко поднимается. Подходит ближе, вынуждая поднять голову, чтобы смотреть в глаза. — Я переживаю за тебя, Лу. Это странно? А ведёшь себя так, будто чужие.       Хочется отвести взгляд, но упорно продолжаю глядеть на него. Сжимаю челюсти, медленно сглатываю. Пытаюсь придумать, что сказать, но в голову не лезет ничего толкового. Всё, о чём получается думать, — это о том, что сначала чуть не грохнула его ножом, а теперь делаю больно, потому что отстранилась и как будто выкинула из своей жизни. Или выкинулась из его жизни.       Гадство.       Правда хочется сказать что-то нормальное, адекватное. Сказать, как ценю, как дорожу, как люблю, как важна его поддержка. Сказать всё, что при виде него в голове крутится. Сказать, что иногда только благодаря ему на ногах стою. Сказать, что мило всё-таки — попросить Ника приглядывать за мной.       Вместо этого привычно целую в щёку и ухожу. Пролетаю расстояние от раздевалки до выхода из «Арены» за считанные минуты, не обращая внимания на то, что чуть не полетела с лестницы, и на зовущих меня Малую с Марком. Просто выбегаю и резко вздрагиваю, попадая под проливной дождь. Поднимаю голову, и крупные капли принимаются стучать по лицу. Опускаю, протяжно выдыхая.       В мгновение ока на мне не остаётся сухого места, но внезапно дождь прекращается. Вскидываю голову снова и вижу над собой одну черноту. Спустя секунду доходит — это зонт. Поворачиваюсь влево и сталкиваюсь взглядами с Мартеном. Трясёт жутко, но он смотрит так спокойно и невозмутимо, что тугой комок в груди становится самую малость слабее.       Дождь всё ещё шумит, но уже не раздражает.       Странно как-то.       — Хотел встретиться с вами в тёмной зоне, но вы так быстро пролетели мимо, что я решил просто за вами выйти, — негромко проговаривает. Невольно окидываю взглядом: снова слабый хвост, дорогой костюм и пальто. Выглядит прям как обычный человек. Из Центра, конечно, но тем не менее. Между тем заканчивает мысль: — Если сейчас никак — можем обговорить все вопросы завтра утром. Просто приедьте пораньше. Вы не выглядите расположенной к диалогу.       — Всё нормально, — мгновенно отвечаю. Отвожу правую ногу чуть в сторону, принимая более устойчивую позу, когда голову снова слегка ведёт. — Могу сейчас говорить. Пойдёмте.       Потащу к себе в блок. Хер ли нет? Чё мне терять? Да и состояние паршивое настолько, что уже без разницы. Хотя дышать отчего-то всё равно проще.       — Можете под руку меня взять, чтобы легче идти, — внезапно произносит.       Да чтоб твою тощую задницу попутным ветром унесло! Откуда ты понял?!       Явно улавливая недоумение и шок на моём лице, едва-едва приподнимает уголки губ и предлагает локоть.       — На ногах еле стоите. Бледная. Часто ды́шите. Взгляд сфокусировать не можете. — Делает короткую паузу. — Держитесь за меня, мадемуазель Рид. — Улыбается чуть шире. — Я никому не скажу.       Говнюк. И я ему ещё помогать согласилась. Ну как согласилась…       Всё же, признавая правоту, сжимаю пальцами его локоть, и сдвигаемся с места. Думаю о том, как беспалевно и абсолютно не парясь Мартен заявляется в Термитник. Без охраны. Вообще. С другой стороны, может, его морду тут и не знают. Да и без инквизиторской формы, наверное, на Приора он и не похож. Так, на обычного богача, которому вдруг приспичило припереться сюда, к низам. Таких у нас грабят обычно, конечно, но Мартен выглядит как человек, которого трогать не очень хочется, а лучше по стеночке — и свалить подальше.       Да уж, загадочный вы тип, месье Мартен…       Внезапно телефон оповещает о сообщении. Отвлекаясь от размышлений, достаю его и открываю СМС. Губы сами собой растягиваются в улыбке.             Йонас:             Свежие новости. Стрела в норме. Вет сказал, просто чутка траванулась. Теперь всё ок. Завтра верну. А то сожрёт меня. Либо сама приезжай. Хоть сейчас             Я:             утром заеду             спасибо, йонас             Йонас:             Ага. До завтра тогда       Убираю телефон обратно в карман и не могу теперь перестать улыбаться.       Наконец хоть что-то хорошее.