***
Остаток дня проходит в бессмысленном таскании по городу и размышлениях о бомбах. Даже на каком-то одном действии не получается задержаться — мысли тут же уносятся к разговору с Мартеном. Не могу перестать думать о выводе, к которому пришла, о взрывах и о его последнем вопросе. Всё это создаёт противную синтетическую кашу в голове — и хрен её соскоблишь с черепушки. Если только снять саму черепушку. И не то чтобы сейчас очень против… С удовольствием вытащила бы мозг из башки, чтобы перестать думать хотя бы на три секунды. Иначе, кажется, взорвусь. Ладно, нахер шутки про взрывы. До «Арены» добираюсь поздно вечером. Слезая с мотоцикла, смотрю на крупную грузовую машину, в которую знакомая команда загружает обломки мебели и ещё чего-то, о чём не хочется даже задумываться. Один из парней замечает меня и приветствует коротким взмахом руки. В ответ получая вскинутые в виде буквы «V» указательный и средний пальцы, возвращается к работе, кивает коллеге. Натягивая капюшон толстовки, убираю руки в карманы и скрываюсь в проулке между нашим зданием и соседним. Там находится запасная тайная дверь, замаскированная под стену, ведущая в зал боёв и сделанная на всякий случай, для подстраховки. Конечно, знают о ней не все — только те, кто в теме боёв: зрители и участники. Когда ставили её, задавалась вопросом, что остановит людей от того, чтобы не рассказать о запасном входе, но Кей лишь загадочно улыбнулся и не ответил. Быстро оглядываясь, толкаю плечом дверь и захожу. Иду по тёмному коридору, открываю ещё одну дверь и оказываюсь в зале. До слуха тут же долетают шум, восторженные крики и громкие звуки ударов. Мельком смотрю на ринг и сворачиваю к лестнице, выцепляя взглядом стоящих у перил и не замечающих меня Марка и Кея. Преодолеваю последние ступени и неторопливо подхожу, пытаюсь услышать их разговор. — Давно интересует вопрос, — разбираю в шуме голос Марка. — С Лу пылинки сдуваешь. Как на бои пустил? Лицо Кея не надо видеть, чтобы узнать, что иронично приподнимает бровь. Сначала поворачивается к нему, потом усмехается, отворачивается и качает головой. Собирается, наверное, что-то ответить, но намерению мешаю я — подхожу и со спины обнимаю, прижимаясь щекой к плечу. Так непривычно и привычно одновременно. — Думаешь, выбор был? — многозначительно вскидываю брови. Вообще, это не очень весёлая история, но не буду о плохом. Марк, с абсолютным спокойствием глядя на нас, тянет вверх уголок губ в смешливой полуулыбке. Хмыкает, поворачивает голову в сторону дерущихся, покачивает ею. Стоит так несколько секунд, затем посмеивается. — Не заставляйте комментировать, — негромко произносит. Выпрямляясь, обходит нас и направляется к лестнице, бросая через плечо: — Знал, что так будет! С этими словами резво спускается по лестнице, что-то бормоча под нос и активно жестикулируя. Поразительно. Давно не видела его таким эмоциональным. — Скажу то же самое, когда они с Малой сойдутся, — проговариваю Кею в плечо, наблюдая за тем, как Марк возвращается к своему излюбленному месту в первом ряду. Кей смеётся. — То же самое хотел сказать. Улыбаюсь, когда поворачивается, упирается поясницей в перила и притягивает ближе к себе. Закидываю руки ему на плечи, смотрю в глаза. И так тепло становится при виде его ответной улыбки. — Стрела где? — спрашиваю и едва сдерживаю смех, видя выражение лица, на котором чётко читается: «А как у меня дела, тебе неинтересно, да?» — Набегалась с Марком по залу. Теперь свернулась на диване в кабинете и спит, — сообщает, крепче прижимая к себе. — Если рядом упадёт кирпич — она не проснётся. Слегка наклоняю голову, мягко убираю волосы с его лба, касаюсь скулы большим пальцем. Снова улыбаюсь — выглядит так, словно сейчас замурчит. — Ты выходил сегодня отсюда вообще? — негромко спрашиваю, обвивая руками шею. Качает головой, и сочувственно вздыхаю. — На спокойную голову повреждения осмотрел. Потом ребята приехали. — И насколько всё плохо? Судя по взгляду и тому, что невольно сильнее сжимает пальцы на моей талии, слово «повреждения» не совсем подходит. Или, точнее, совсем не подходит. Без лишних слов притягиваю к себе и крепко обнимаю, приподнимаясь на носочки. Пытаюсь всю поддержку передать через прикосновение и короткий поцелуй в шею. Уверена, всё чувствует, и обнимаю ещё сильнее, а он мягко утыкается подбородком мне в плечо. — Заново — значит, заново, — тихо произношу. — Справимся. Мы-то встанем, а те, кто это сделал, как только их найду, — уже нет. — Стою так ещё несколько минут, потом отстраняюсь и снова смотрю Кею в глаза. Радует, что уже не выглядит таким убитым. — Пойду теперь надеру кому-нибудь зад. Кивает, после чего коротко целую, отпускаю и направляюсь в сторону раздевалки. Вернее, пытаюсь: Кей хватает за руку, видимо снова не желая отпускать, разворачивает обратно к себе, притягивает и целует. Долго, с чувством — настолько, что возвращается забытое ощущение, когда коленки подгибаются. — Теперь иди, — улыбается, отстраняясь. Меня пробивает на смех. — А до этого я неправильно поцеловала? В ответ только улыбается и кивает мне за спину, мол, топай. Так что ничего не остаётся, кроме того как развернуться и идти уже в раздевалку. Усмехаясь, ухожу, а там переодеваюсь со скоростью света, чувствуя, как всё тело покалывает от предвкушения боя. Жутко тянет выпустить пар, особенно учитывая последние деньки. И то, что предложение Мартена заставило задуматься. Что со мной не так? Впрочем, лишние мысли вылетают, как только возвращаюсь в зал и поднимаюсь на ринг. Следом то же самое делают Марк и… о-о-о, братишка Одноглазого. Альбинос Франц. Ухмылку сдержать не получается, как и вопрос: почему, блин, в противники вечно попадаются люди, ненавидящие меня? Сначала Женевьев, теперь Франц, который терпеть меня не может из-за того, что чуть не оставила его драгоценного брательника без единственного здорового глаза. Да хрен ли? Нарываться меньше надо. Кстати, а где Женевьев?.. — Всё, народ, успокаиваемся, — обращается Марк к толпе. — Да-да, все мы любим Лу. Дышите ровно. Смеюсь, когда подмигивает, и качаю головой. Не так уж и все меня тут любят, не надо придумывать. Часто слышу, что выскочка и делать мне тут нечего, а соперников Кей заставляет поддаваться, чтоб всегда побеждала. Всякие разговоры бывают, но редко обращаю внимание. А если уж обращаю, то либо ржу конём, либо прописываю хук справа — и больше чел в мою сторону рот не открывает. — Помним, чем кончился предыдущий бой этих двоих? — между тем продолжает Марк, улыбаясь. — Отличные пси-раунды, а? И поразительное падение Франца. Он даже пообещал взять реванш. Поглядим, что получится. — Круто оборачивается к нам, разводит руки в стороны. — Готовы? Начинаем. Да уж, во время работы у него очень развязывается язык. Сразу вспоминает, что предложения могут состоять не только из двух слов. Быстро уходит, оставляя на ринге только нас двоих. Франц выглядит сосредоточенным, но всё же злым. А злой пирокинетик — такое себе сочетание. Так что надо его вырубить. Желательно побыстрее. А то сегодня тоже пси-раунды, и, хоть убивать нельзя, покалечить можно… Не до такой степени, конечно, чтобы безотлагательно требовалась скорая, но тем не менее. Парочкой ожогов уже обзавелась. Знала, куда шла, когда настаивала на своём участии в боях, но всё равно мало приятного. Собираю хвост, разминаю шею, наблюдаю за Францем. Собран, зол, явно горит желанием отметелить меня за себя и брата. Быстро прикидываю, какую стратегию применить сейчас: дать себя чутка побить, потом одним ударом вырубить… или сразу вырубить. У телекинетиков свобода большая: видишь предмет — метни в противника, только не убей и не посади в инвалидное кресло. Даже если очень хочется. Особенно если очень хочется. Окинуть взглядом пространство не успеваю — приходится резко уклониться от горящего кулака и отбежать на несколько шагов назад. Цежу сквозь зубы маты — думать надо быстрее и действовать. В следующий момент отбиваю ещё удар, сжимаю кулак и бью прямо в нос, из которого моментально хлещет кровь. Дезориентирую этим Франца и даю себе пару секунд на раздумья. Закинуть какой-то предмет извне нет времени — Франц слишком быстрый. Не успею даже махнуть рукой. Уже сейчас приходится снова уклониться, чувствуя опаляющий щеку жар, хоть и костяшки до кожи не дотягиваются. Едва не теряю равновесие, налетаю на канаты, тут же поворачиваюсь обратно, но всё ещё упираюсь в них спиной и тяжело дышу. Не хочешь и потом здесь остаться? Да оставь ты меня в покое! Резко падаю вниз, когда в меня летит огненный шар и вгрызается в дальнюю стену, следом перекатываюсь и сажусь. Упираюсь ладонями в пол и смотрю на Франца огромными глазами. Встречаюсь с ним взглядами, когда оборачивается ко мне. В следующий момент снова отскакиваю, и пламя облизывает поверхность ринга, а потом мгновенно поднимаюсь на ноги. Каждая клеточка тела напрягается, весь организм готов к удару. Твою мать, давно меня так не гоняли! А хотела вырубить его быстро… — Ты где так прокачался, мудила? — не выдерживая, раздражённо шиплю. Довольно скалится. — Испугалась, Рид? Сцепляю челюсти. Сжимаю кулаки. Отбиваюсь, когда в один прыжок оказывается рядом и пытается ударить. Ставлю блок, бью в живот. Рычу, когда слишком горячая ладонь обжигает рёбра, отшатываюсь от боли — и тут же получаю смачный удар в левую скулу. Ещё удерживаюсь на ногах, хоть перед глазами и плывёт, но затем Франц хватает меня за футболку, резко притягивает к себе и сжимает её в кулаке. Тяжело дыша и ощущая разрастающуюся боль в лице, злобно смотрю ему в глаза. Собираюсь ударить сама, пока сто процентов занят мысленным самовосхвалением, но не успеваю даже сжать кулак — он в тот же момент впечатывает свой уже мне в нос, таким образом, наверное, отомстив за мой удар. На этот раз равновесие удержать не получается, и сваливаюсь на пол, ткнувшись в него коленями и ладонями. Зал затихает, и всё, что слышу, — собственное дыхание. Сплёвываю кровь, провожу рукой под носом, морщусь из-за боли в наверняка обожжённом месте. Упираясь в пол, медленно — слишком, твою мать, медленно — поднимаюсь. Из-за гула в голове еле соображая, отшатываюсь к канатам и чуть ли не свисаю с них. Пытаюсь быстрее привести себя в чувства, но выходит паршиво. Так что возвращаюсь в боевую стойку уже как есть. Не только оглушённая, но и взбешённая. Наконец-то придумываю, как использовать пси, и уже не позволяю напасть — сжимаю кулак и резко деформирую кроссовок на левой ноге Франца. Из-за этого вскрикивает, падает на колено и тянется к обуви, пытаясь как-то всё исправить. Неторопливо подхожу — подползаю, точнее — и сталкиваюсь с ним взглядами, когда резко вскидывает голову, дыша через раз. Следую его примеру — хватаю за футболку, только за воротник, и сминаю ткань. Наклоняюсь, пытаюсь придумать что-то поострее и язвительнее, но, когда в голову так ничего и не приходит, заношу кулак и со всего размаху бью. Наблюдая за падающим Францем, отхожу назад и снова прислоняюсь к канатам. Его стаскивают с ринга, а ко мне подлетает Марк. Хватает за плечи, осматривает лицо, рёбра. Выглядит обеспокоенным и слишком серьёзным. В ответ смотрю измотанно, но чувствую, что голова уже проясняется, хоть лицо и рёбра болят нещадно. Как никогда. — Нельзя дальше, тростинка, — произносит, явно видя, что уходить не собираюсь, даже несмотря на творящийся со мной кошмар. — Не выстоишь. Тяну вверх уголок губ, пытаясь усмехнуться, но получается только безумный оскал. Не знаю, может, я адреналиновый наркоман, мазохист или просто ненормальная, но не ухожу с ринга до тех пор, пока не вырубят. А тогда уже просто приходится меня уносить. И сколько конфликтов на этой почве возникало между мной и Кеем — всё равно ничего не могу с собой поделать. Не ухожу, пока не добью или не добьют. Исключение — только последствие приступов, как в прошлый раз. А в остальное время — до победного. Или не очень. Как-то даже с Доганом ругались. В сердцах крикнул: «Тебе лечиться надо, Лу!» Может, не так уж был и не прав. — Уже в норме, — хриплю, отталкивая Марка и отлипая от канатов. Вижу, как хочет возразить, но кратко качаю головой и, опережая, спрашиваю: — Следующий кто? — А меня победишь? — раздаётся откуда-то из зала. Оборачиваюсь туда и развожу руки в стороны. Всё ещё тяжело дышу. И боль от ожога раздражает. — Мода теперь такая пойдёт? — громко спрашиваю. — Каждый бой будет выходить смелый ноунейм из зала? — Усмехаюсь, снова провожу тыльной стороной ладони под носом. Смотрю на Марка, киваю подбородком за пределы ринга, намекая, чтоб ушёл. Вновь оборачиваюсь к зрителям, пытаясь высмотреть выкринувшего. — Так чё стоишь-то? Иди сюда. Поднимается худощавый черноволосый парень. Бледный, кареглазый, кудрявая чёлка падает на лоб. Смотрит хмуро, настороженно… с агрессией. Будто не подраться вышел, а убить. Все инстинкты бьют тревогу. Отреагировать, однако, не успеваю: парень делает несколько замысловатых движений пальцами, и в следующий момент меня парализовывает. Ощущение, словно каждая клетка застывает, замораживается, будто кровь по венам перестаёт бежать, а сердце уже близко к тому, чтобы остановиться. Дышать тоже не получается — только едва-едва хватать ртом воздух. Голова взрывается болью, глаза слезятся. Полученные побои ноют всё хуже и хуже. И вдруг — выстрел, резкий крик парня, возможность шевелиться. Правда, на ногах устоять не получается — падаю, крупно дрожа. Рядом снова оказывается Марк, обнимает. Затем отпускает, уходит к парню, нависает над ним. — Бои на сегодня закончены, — доносится сверху голос Кея. — Прошу прощения, у нас технические неполадки. Зал пустеет быстро и шумно. Едва замечаю, как наступает тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием того мудака. Да и не то чтобы до чего-то есть дело — всё тело разрывает от боли так, что выть хочется или о стену убиться. Лишь бы не мучиться больше. До охреневшего мозга не сразу доходит, что рядом приземляется Кей и мягко обхватывает лицо ладонями, заставляя посмотреть на него. С трудом получается сфокусировать на нём взгляд, поэтому обессиленно опускаю голову и упираюсь лбом в его плечо. Чувствую, как обнимает за плечи. И только сейчас понимаю, какая жесть произошла. От испуга тянет расплакаться, но держусь. Потом, может. Кей прислоняет к канату, отстраняется, бегло осматривает меня, не находит ничего смертельного и поднимается. Направляется к валяющемуся на полу нерадивому… убийце? Хрен поймёшь, чё хотел сделать. Грохнуть или просто напугать. Хотя последнее очень даже удалось. — Кто ты такой? — спрашивает Кей, и в голосе сквозит такой холод, что запросто бы заморозил весь зал. Парень не отвечает — смотрит только на меня. — Тебя же предупредили, Рид, — шипит сквозь зубы. — Или бара мало было? С трудом сглатываю, всё ещё чувствуя привкус крови во рту. — Катись на хер, тварь, — через силу проговариваю. — Теперь ещё активнее за дело возьмусь. Так можешь и передать той мрази, что послала тебя. Или, может, у тебя телефончик с собой? Я напрямую звякну. Скалится. — Мне не нужно отчитываться по телефону, чтобы «та мразь» всё знала. И так за тобой следит постоянно. И о каждом твоём шаге в курсе. Так что не выделывайся. В следующий момент истошно орёт, когда Кей наступает на раненое бедро. Отворачиваясь от парня, смотрит на Марка. — Отвези Лу домой. Я пока сам тут. Потом вернись. Тот коротко кивает и возвращается ко мне. Быстро стаскивает с себя толстовку, оставаясь в футболке, и осторожно надевает на меня. Аккуратно обхватывает за плечи одной рукой, другой держит за локоть и помогает подняться. — Опять мотоцикл оставлять… — расстроенно произношу. — Не переживай, — на мгновение оборачиваясь ко мне и снова глядя на черноволосого, отвечает Кей. — Он у меня будет. Стрела тоже. Идите. Нет сил говорить что-то ещё, поэтому послушно плетусь вместе с Марком.***
— Не хочу домой. Отвези меня к Йонасу. — Тростинка… — Пожалуйста, Марк. Пожалуйста, отвези меня к Йонасу. Времени уже вроде дохрена, поэтому дёргаюсь, что притащилась так поздно, но если бы вернулась домой, осталась там одна — двинулась бы. Настолько сильно трясёт, что еле стою на ногах. А спустя минуты, когда Йонас дверь так и не открывает, уже совсем отчаиваюсь, но хоть тут удача не поворачивается ко мне задницей — и взору предстают лохматая шевелюра и нахмуренные брови. — Лу?.. Какого хера с тобой сделали?! — Прости, что так поздно, — хриплю, — я просто… — Тихо, не надо вот этого, — тут же перебивает, затаскивает в блок и захлопывает дверь. — Плохо — значит, приходишь. И без всяких извинений. Сама ночами не спала, когда мне нужна была. Так что не надо. Иди сюда. Обнимает так несвойственно для него крепко, что внутри больно и с грохотом обрывается что-то — и просто срываюсь. Утыкаясь носом ему в грудь, реву навзрыд. Дрожу, задыхаюсь, цепляюсь пальцами за ткань кофты и не могу остановиться. Даже не помню, когда последний раз так плакала — когда вообще плакала. И тело болит до ужаса. А Йонас просто обнимает. Ладонь опускает на макушку, водит большим пальцем вверх-вниз. Когда более-менее успокаиваюсь, ведёт к кровати и заставляет сесть. Сам опускается рядом, окидывает пристальным взглядом с головы до ног. Задерживается на лице, сводит брови к переносице — явно злясь очень сильно. Бесшумно вздыхает, но увиденное не комментирует. Тянется к скуле. Отодвигаюсь, качаю головой. — Лу, не начинай, — едва ли не угрожающе проговаривает. — Обработай просто, а, — сипло прошу. — Не надо хилить. Тут под толстовкой и ожог ещё. Не сильный вроде. С трудом стаскиваю толстовку, кидаю в сторону. Показываю на упомянутый ожог, чем, очевидно, вызываю новую волну злости и раздражения. Конечно, Йонас тоже изначально был против, чтобы вступала в бои. Теперь, наверное, вовсе их ненавидит. — Не надо хилить, — повторяю. — Обработай. Или чё там ещё надо… А я расскажу как раз всё. Ну, точнее, то, что осталось. Подробности-то все в прошлый раз ещё выложила. Я не влезала куда-то ещё, тут просто… Короче, щас скажу. Пока занимается синяком на скуле и ожогом и осматривает нос, дополняю прошлый рассказ новыми подробностями и мыслями. Иногда прерываюсь на болезненное шипение, на что неизменно слышу: «Терпи, дурная», но говорить продолжаю. Подойдя уже к концу, шумно вздыхаю и как-то вся обмякаю, совсем обессиленная. В тот же момент и Йонас останавливается, убирает всё в аптечку, выпрямляется, снова смотрит в глаза. — Бесят твои бои. Бесит твоя работа, — кратко отзывается на огромный рассказ. — Может, побережёшь себя, нет? Неохота в следующий раз в последний путь тебя провожать. — Злишься? Дурацкий вопрос, наверное. Явно уж не в восторге. Наклоняется, упираясь кулаком в одеяло, и пристально смотрит в глаза. — Злюсь, — признаётся, — но не на тебя. Потерять тебя не хочу. Нормально же вроде, да? — Вздыхает, выпрямляется. Спрашивает: — Останешься сегодня? Хотя чё спрашиваю. Останешься. Не пущу в таком состоянии. — Поднимается. — Чай пойду налью. Встаю и плетусь следом. Когда добирается до кухонного блока, плюхаюсь на стул и закидываю ноги на соседний. Спустя несколько минут возни ставит передо мной кружку с чаем, от которого идёт лёгкий пар и доносится ягодный запах. Слабо улыбаясь, тяну к себе, поднимаю, делаю глоток. — Кстати, помнишь, в интернате… — Как ты мадам Кюри муху в чай кинула? — садясь напротив, улыбается в ответ. — Конечно помню. Всю группу наказали, зато весело было. Я тобой прям гордился. Эта курица заслужила. Смеюсь, снова отпиваю чай. — Не, круче было, когда ты популярно объяснил, что такое горизонт… — И снова наказали всю группу. — Зато весело было, — повторяю его слова. Теперь смеёмся оба. Некоторое время сидим в молчании, медленно потягиваем чай. Постепенно улыбка бледнеет, затем вовсе исчезает. В какой-то момент ловлю себя на том, что бездумно вожу большим пальцем по ручке кружки и смотрю в никуда. Даже ни о чём думать не получается. — Лу, зачем ты сюда влезла? — нарушая длительную паузу, спрашивает. Перевожу на Йонаса взгляд. Долго всматриваюсь. Пожимаю плечами. Допиваю чай. — В бои просто захотела. Зато как прокачалась, — криво улыбаюсь. — А насчёт Мартена… не знаю. Проиграла. Отступать не люблю. Сам знаешь. Вздыхает, качает головой. — Тут серьёзно, понимаешь? Тебя реально убить могут. Едва приподнимаю уголки губ. — Я слишком живучая. Не дам себя убить. Усмехается. — Ты невозможная. — Иначе тебе было бы скучно жить. — Да уж… Снова смеюсь, но тут же ойкаю и прикладываю ладонь к скуле. Хотя смеяться не перестаю. Так пробивает, что не получается остановиться. Приходится дать себе время, пока наконец не отпускает. Только тогда затихаю и протяжно вздыхаю. Усталость накатывает, но спать неохота. Занимать опять кровать Йонаса — тоже. А то уже вижу, как собирается предложить прилечь. — Слушай, ты упёртый, конечно… — Интересное начало. — …но давай я всё-таки домой. Закатывает глаза, и такое ощущение, что едва держится, чтобы не отбить фейспалм. Снова смотрит на меня — так, словно я неразумный ребёнок, которому приходится объяснять одно и то же несколько раз за минуту. Опять качает головой. — Ты дойти в состоянии только до кровати, — принимается спорить. — Может, просто сделаешь, что говорю? Подаюсь вперёд, упираюсь локтями в стол, подпираю подбородок ладонью. Поджимаю губы. — Если проводишь — спокойнее будет? — всё же пытаюсь уговорить. — Как же ты меня иногда бесишь, — на шумном выдохе проговаривает. — Ты, думаешь, меня всегда вдохновляешь? — парирую, вскидывая брови. Дёргает вверх уголок губ, отворачивается, встаёт. Проходит мимо, останавливается в дверях. — Чё сидишь? Идём, нет?***
Моросит дождь, но капюшон надеть даже не хочется, хоть Йонас и заставляет натянуть его куртку. Прохладные капли приносят только облегчение ноющей голове и страдающему лицу. Даже руки в стороны развожу, поворачиваясь и идя спиной вперёд, прямо перед Йонасом. Вижу его слабую улыбку — и становится вообще хорошо. Совсем легчает впервые за вечер и ночь. — Кстати, ещё вспомнила, как в догонялки играли под дождём, — опуская руки, произношу. — Ага, — отзывается. — А потом Тома подвернул ногу. На траве поскользнулся. Поджимаю губы, мол, ладно, с кем не бывает… Каждый из нас в интернате по одному разу точно травму получил. С нашей гиперактивностью немудрено было. Особенно за Малой присматривали, чтобы не вляпалась никуда ненароком. — А помнишь, как надрались, когда диплом получил? — очень хитрым голосом спрашивает. Задумчиво щурюсь и медленно тяну: — Нет… Лицо Йонаса становится совсем довольным. — А я помню. Беззлобно фыркаю, затем оглядываюсь через плечо и разворачиваюсь. Снова иду нормально, спустя пару минут останавливаюсь на перекрёстке — странно пустом, словно специально. Смотрю на Йонаса, вставшего рядом. — Мне тут дойти три секунды, — говорю, наклоняя голову в сторону своей улицы. — Может, ты домой? Отоспаться бы ещё. Смена же завтра. С подозрением щурится и окидывает взглядом. Даже отходит на шаг, чтобы всю меня охватить. — Точно дойдёшь? Могу и до двери довести. Слегка улыбаюсь и качаю головой. — Не надо. Дойду. Пару секунд молчит. — Окей. Смотри мне. С готовностью киваю, а потом поддаюсь порыву, шагаю к нему и крепко-крепко обнимаю, прижимаясь щекой к плечу и сцепляя руки за спиной. Чувствую, как обнимает в ответ, мягко утыкаясь подбородком в макушку. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, совсем не желая отпускать и уходить. Но совсем уж задерживать тоже не хочется — иначе не выспится и будет весь день ходить хмурый и злой, потом ругаться, что спать не дала. Хоть и в шутку, конечно. Заставляю себя отпустить его. Вскидываю голову, вновь заглядываю в глаза. Больше не улыбаюсь. — Спасибо, — тихо говорю. — За что? — За всё. Серьёзно. Спасибо. Двинулась бы без тебя уже. В ответ смотрит тоже без улыбки. Воспринимает всерьёз каждое слово. Понимает. Как и всегда. Слабо кивает, на мгновение сжимает пальцами плечи, отпускает и отходит на шаг, убирает руки в карманы джинсов. — Мы же лучшие друзья, — произносит и звучит так, словно это всё объясняет. Впрочем… так и есть. Делает ещё шаг назад. — Говорю же, ты не одна. Забываешь просто иногда об этом. — Замолкает ненадолго, потом говорит: — Отпишись, как дома будешь. Ты сказала «три секунды». Я запомнил. Жду сообщение через три секунды. Тихо смеюсь, едва не закатываю глаза. — Иди уже. Улыбается. На мгновение задерживает на мне взгляд, словно в последний раз убеждаясь, что я точно в порядке, бросает: «Куртку оставь, завтра вернёшь», разворачивается и уходит. Не дожидаясь, пока свернёт за угол, следую его примеру и тащусь домой. Однако не успеваю преодолеть даже половины пути… До слуха доносятся несколько звуков подряд: шумный мотор, визг шин… и глухой, но громкий удар. Застываю на месте, не в силах поверить ушам и сдвинуться с места, а когда наконец поворачиваюсь — вижу, как мимо меня медленно проезжает машина. Стекло со стороны водителя неторопливо опускается, и взору предстаёт очередной незнакомец — и смотрит пристально, многозначительно, точно говорит: «Предупреждали же». Отворачивается, поднимает стекло обратно, даёт газу и уезжает. Сначала провожаю взглядом, а потом… доходит. Нет. Нет, нет. Пожалуйста. Смотрю туда, куда должен был свернуть Йонас… смещаю фокус левее, левее… Срываюсь с места, включаю такую скорость, какую в себе никогда не замечала. Долетаю до него в мгновение ока, падаю рядом, больно сталкиваясь коленями с асфальтом. Нависаю сверху, обхватываю ладонями лицо. Чувствую, как вновь трясёт. Не видела его таким жутко бледным ни разу в жизни. Таким неподвижным. Но хотя бы смотрит на меня — значит, жив. Жив. Дышит только хрипло и тяжело. Но это не смертельно же, да? Справимся же? Справится же? — Подожди, я… я скорую… — судорожно проговариваю и тянусь к карману джинсов за телефоном. — Стой, — хрипит. — Не надо. Они не… успеют. — Чё ты лечишь? — цежу сквозь зубы, всё равно вытаскивая телефон. — Хочешь, чтобы… — Лу, не успеют, — упрямо произносит. — Да и не станут… в Термитник приезжать. Людей, что ль… не знаешь? — Тогда Кею, — тоже упрямлюсь. — Не успеет, — шепчет, нащупывая свободную от телефона ладонь и сжимая настолько крепко, насколько может. — И перемещать меня… нельзя. Хуже будет. Уже не могу сдерживаться — снова реву, всхлипываю. Мотаю головой, опускаю её, резко поднимаю опять. Убираю телефон, обхватывая его ладонь в ответ. Жмурюсь, потом снова смотрю в глаза. — Неужели я вообще ничего не могу сделать?.. — сипло спрашиваю. — Хороший был удар… Ещё б сильнее — был бы летальный. Вновь всхлипываю. — Не хочу… — едва слышно говорю, сама не понимая, что хочу сказать. — Так не… — Знаю, — совсем слабым голосом отвечает. — Не вздумай только себя винить. А то… знаю я тебя. — Я не могу… Пожалуйста… Я не готова… Йонас… — Никто не готов, Лу. Так бывает. Справишься. На мгновение сжимает мою ладонь крепче, а следом… отпускает. Больше нет никакого движения: грудная клетка застывает, глаза останавливаются, пальцы расслабляются. Теперь просто… лежит. Будто в голову взбрело внезапно поваляться на мокром асфальте. А хрен ли нет? Кто запретит? Кто ему указ?.. Зажмуриваюсь изо всех сил, наклоняю голову, падаю вперёд. Ложусь щекой на грудь — и в тот же момент пробирает мурашками ужаса и боли: не слышу сердце. Наверное, доли секунды теплилась какая-то глупая надежда, а сейчас… пустота. Дыхания нет, сердцебиения нет. Ничего нет… И его нет. Утыкаюсь лбом в грудь и кричу. Раздирая глотку, оглушая саму себя — кричу изо всех сил. Вою, как побитая собака в подворотне. Словно сердце выдрали и растоптали. Меня растоптали — и выкинули. Мол, живи теперь как хочешь, разбирайся сама, одна. Когда крик стихает — снова прижимаюсь щекой к его груди и просто ложусь на асфальт. Стискиваю его ладонь так сильно, будто она может куда-то исчезнуть, если отпущу хоть на секунду. Чувствую, как капли покрупнее падают на лицо, но не обращаю внимания. Пусть меня хоть затопит. Наплевать. Абсолютно насрать. Может даже прийти кто-то и застрелить прям щас, прям тут — хер с места сдвинусь. Слёзы всё бегут, но вдаль смотрю уже остекленевшим взглядом. Словно сдохла в один момент с ним. А может, не «словно». Может, правда сдохла. Не знаю, какими силами тянусь к карману и вытаскиваю телефон обратно. Осознаю действия только тогда, когда уже прикладываю его к уху и слышу с той стороны голос Кея. Сначала даже не могу членораздельно говорить, поэтому просто что-то хриплю. — Маленькая, что с тобой? Марк сказал, отвёз тебя к Йонасу. Что-то случилось? К Йонасу… Ага. Да. К Йонасу… До боли прикусываю губу, сдерживая новую волну всхлипов. — Лу? Надо было ехать домой… Если бы только знала… — Тут перекрёсток… недалеко от моего дома… Приезжай. Ты мне нужен. Пожалуйста. На долю секунды в трубке виснет тишина. В следующий момент Кей произносит: — Жди. Звонок обрывается, телефон выскальзывает из руки. Сворачиваюсь клубком, всё ещё не выпуская ладонь Йонаса, и закрываю глаза. Вот бы проснуться и узнать, что это просто кошмар… Вот бы проснуться…