***
— Йонас, я знаю, что ты дома! Вообще, наверное, надо оставить его в покое и свалить домой, но не могу. Зная, что провёл дохрена жуткую операцию, после которой обязательно будет сниться всякая дрянь, ни за что не брошу. Пусть матерится, орёт и отпинывает — без разницы. Останется переживать один — кукушкой двинется. Плавали, знаем. Так что если придётся выбивать дверь, то выбью. К счастью, до этого не доходит, и с жутко раздражённым и усталым лицом Йонас открывает. Долго стоит без движения, словно прикидывая, пустить или послать. Приходит, наверное, к выводу, что если пошлёт, то стану ещё невыносимее, и шагает в сторону. Захлопывает дверь, когда захожу, и на скорости идёт в блок, тормозит у кровати, падает на неё. — И чё притащилась? — спрашивает, глядя пристально. Стаскиваю кожанку, кидаю на кресло. Скрещивая руки, вплотную подхожу к кровати и смотрю в ответ. — Помогать, дурак, — кратко отвечаю. — Да? А мне помощь нужна? — А не нужна? — резко вскидываю брови. — Сегодня дохера тяжёлая операция была. Завтра выходной. Не пришла бы — заперся дома, не выходил, не спал и не ел. И на звонки и сообщения бы не отвечал. Так что да, нужна, ещё как. Фыркает, отводит взгляд. Так же, как я, скрещивает руки и выглядит уже не таким недовольным — просто до смерти уставшим. Тяжело вздыхает. Долго молчит, словно ждёт, что из-за этого оставлю в покое, но, когда продолжаю стоять на месте, снова смотрит. Теперь даже без раздражения — больше измученно. Желание ругаться пропадает, и остаются только сочувствие и стремление поддержать. Поэтому выдыхаю и неторопливо опускаюсь на край кровати, не отводя от Йонаса взгляд. Опускаю ладонь на плечо, крепко сжимаю, вожу большим пальцем вверх-вниз. Чувствую, как его напряжённые до предела мышцы слегка расслабляются. — Не вини себя, — тихо произношу. — Ты сделал всё, что мог. Даже больше. Шумно вздыхает, с силой проводит ладонями по лицу, качает головой. — Ты не понимаешь, — хрипло отвечает. — Девчонка не встанет уже. Никогда. Слишком серьёзное повреждение. Всю жизнь в инвалидной коляске будет таскаться. И ради чего операция была? Хер ли я там забыл, если ничё не сделал? Так больно всё это слышать, что слёзы на глаза наворачиваются. — Ты ей жизнь спас. Если бы не ты, ей понадобилось бы не кресло, а место на кладбище. А она жива. Благодаря тебе. На это-то посмотри. Вздыхает вновь — тяжело и протяжно. Долгое время смотрит вперёд, не шевелится. Потом переворачивается на правый бок, сгибает колени, утыкается лбом мне в бедро, закрывает глаза, обхватывает пальцами локти. Замирает. Сочувственно сдвигаю брови, кладу руку теперь на другое плечо, снова сжимаю. Сижу так, не двигаясь, размышляя, чем ещё помочь, что могу сделать, чтобы полегчало. По итогу остаюсь на месте, иногда по плечу ладонью вожу. Смотрю, не засыпает ли. Хотя знаю, что не уснёт. Не сможет. Тело просто не хочет выключаться после такого жуткого стресса, потому что обязательно приснится кошмар, из-за которого станет ещё хуже. Так что каждый раз бессонница неизбежна. — Опять спать не будешь, — глухо проговаривает. — Я сейчас тебе нужнее, чем мне нужен сон, — не терпящим возражений тоном отвечаю. — Лучше о себе подумай. Хочешь чего-нибудь? Несколько секунд молчит. — Лежать. — Ну, значит, лежи. А я тут. Всегда. Ты не один, Йонас. Малость неуверенно опускаю ладонь ему на голову, и, кажется, совсем расслабляется. Спустя время тихо произносит: — Знаю. Жмурюсь. Открываю глаза. Как добрались до «Арены» — не помню. Соображалка возвращается только тогда, когда уже сижу в зале боёв, боковым зрением видя стол, на котором… лежит Йонас. Кажется, Марк приехал и помог… Не знаю. Все воспоминания обрываются на перекрёстке. Как Ирме с Малой позвонила — тоже смутно. Теперь просто сижу на стуле, упираясь локтями в колени, и жду, пока приедут. Иногда поглаживаю Стрелу, положившую морду на бедро, по голове. Смотрю в мокрый из-за падающих с волос капель пол, практически не моргая. С трудом разбираю, о чём переговариваются Кей с Марком. Выхватываю обрывки фраз, но они тут же теряются где-то в сознании, не задерживаются. Перед глазами только Йонас, та машина, тот водитель, лишь сейчас кажущийся смутно знакомым… Разглядеть было сложно: ночь, темно. Одни глаза могла видеть да волосы. И шрам вроде бы? Над переносицей. Странный такой. Чувствую, как вновь потряхивает. Образовавшуюся после произошедшего пустоту по-тихому заполняет ненависть, цепляет за собой злость. Дрожащие пальцы медленно сжимаются в кулаки, каждая мышца напрягается до предела. Перед глазами мелькает одно и то же: прощание с Йонасом, машина, его тело на асфальте — и так по кругу. Не вижу больше ничего около себя, чувствую, как теряю контроль. Хуже, чем полгода назад после Догана. Ощущение такое, что могу разнести весь зал. — Лу! Громкий скрежет и голос Кея возвращают в реальность. Вскидываю голову, вижу перекорёженный в хлам стул, а следом вид этот перекрывает Кей, хватает за запястья, садится на корточки, заставляет смотреть на него. Замечаю красные разводы у левого глаза, хмурюсь. Вытаскиваю руку из его хватки, тянусь к лицу, но пальцы замирают в миллиметре от кожи. Сейчас только понимаю — кровавые слёзы шли. У Кея… эмпатика… После того, как до меня дотронулся? Наконец смотрю в глаза. Он — в ответ. С сочувствием, пониманием… как всегда. Перехватывает руку, возвращает на колено, снова сжимает. Поглаживает большим пальцем, не отрывает от меня взгляд вообще. Обычно такое срабатывает, помогает успокоиться, даже сейчас становится вроде полегче… но знаю, что ненадолго. Теперь вместо крови по венам циркулирует желание убивать. Не бешено, как могло бы быть, а словно… спокойно, естественно, как само собой разумеющееся. Но приступы не нужны. Мешают только. Жаль, контролировать их не получается. Вижу, хочет сказать что-то, но не успевает: дверь в зал резко открывается. Оборачиваюсь и вижу застывших Ирму с Томой и Малую. Убираю руки Кея и медленно встаю, мягко отодвигая Стрелу. Не решаюсь подойти. Чувствую, как Кей встаёт рядом, касается своим плечом моего. Едва могу дышать, глядя на Ирму, которая еле передвигает ногами, идёт к Йонасу. Когда останавливается, кажется, что сердце замирает. А потом — крик. Как у меня. Только протяжнее. Ирма плачет навзрыд, что-то говорит, сжимает пальцами воротник его кофты, утыкается лбом в грудь. Трясётся, обнимает. Задыхается. Не обращает внимания, когда Тома подходит и кладёт ладони на плечи, когда с другой стороны подходит Малая — и тоже плачет, только тихо, зажав рот рукой и качая головой. Потом жмурится и медленно оседает на пол. Сдвигаюсь с места. Шаг за шагом, как заторможенная. Хочется что-то сказать, но в голову не приходит ничего нормального. Поэтому просто опускаюсь рядом с Малой и обнимаю её, глажу по голове. Чувствую, как сильно её трясёт, прижимаю к себе крепче. Смотрю вдаль, касаюсь губами мокрых волос, оставляю мимолётный поцелуй на макушке. — Лу… — раздаётся сбоку голос Томы, — как это… случилось? Молчу. Долго. Пытаюсь заставить мозг работать. Несмотря на то что всё и так постоянно мелькает перед глазами, открыть рот и складывать слова в предложения — сложно. Хочется сбежать, не проговаривать, не осознавать, что я в реальности, а не в кошмаре. Хочется не втягивать в эту реальность друзей, но… мы же в одной группе. Мы как семья. — Ублюдок выехал из ниоткуда, — бесцветным голосом наконец заговариваю. — Всего не видела. Спиной стояла. Визг шин, потом… обернулась, а он… лежал там. Машина уехала. Я кинулась, хотела скорую вызвать… Не дал. Сказал, не успеют. Хотела Кею набрать. Тоже не дал. Потом… всё. Он быстро очень… Я даже… — Горло перехватывает, говорить дальше не получается. Только хватать ртом воздух, потом едва слышно прохрипеть: — Простите меня. — За что? — сквозь слёзы спрашивает Малая. — Ты же не… виновата. Прикусываю губу, чтобы не сказать: «Виновата». Если бы не занялась этим долбаным делом… С другой стороны, Йонас был прав, когда сказал, чтобы не винила себя. Мне не до этого. Теперь надо найти тварь, которая его сбила, надо найти грёбаных подрывников, надо найти ту самую мразь, постоянно следящую за мной. Слишком много дел. Нет времени на самобичевание. Помогаю Малой встать, поднимаюсь сама. Смотрю на Ирму и Тому. Обхожу стол, обнимаю их так крепко, как могу. Спустя время отстраняюсь, отхожу, снова смотрю на Йонаса. И опять всё перед глазами. — Я… — сиплым голосом заговаривает Ирма, — я его… заберу. Надо… родителям… сказать. И… и… Я его заберу. Перевожу на неё взгляд, киваю. Всё равно ничем не помогу, только мешаться буду. Ещё и приступ долбанёт — вообще всё испорчу. Нужна будет моя помощь — позвонит или напишет. А пока отхожу. Медленно, шаг за шагом. Не могу стоять с ними рядом, зная, почему всё случилось. Это слишком. — Кей, увези Лу, — доносится до слуха голос Марка. — Я тут помогу. В следующий момент чувствую ладонь на спине. Скользит чуть вниз, сжимает талию, тянет в сторону. Сопротивляться нет сил и желания, поэтому послушно иду туда, куда Кей, зовя Стрелу, ведёт. В сторону ребят больше не смотрю, лишь краем глаза замечаю, как Марк прижимает к себе Малую. Только на выходе, когда дождь вновь принимается стучать по голове, понимаю, что куртка Йонаса всё ещё на мне.***
За окном постепенно светает, но сна ни в одном глазу. Глядя перед собой, лежу на груди Кея, пока ласково водит пальцами по плечу, и прислушиваюсь к сердцебиению. Отодвинуться страшно — боюсь потерять этот звук и окончательно двинуться. Сразу в голову заползают картинки, где вместо Йонаса на асфальте лежит Кей и пытаюсь нащупать пульс, но никак не могу… Жмурюсь, судорожно вздыхаю. Кей тут же обнимает крепче, приговаривая: — Тихо, маленькая, тихо… Я тут, не бойся. В ответ глухо шепчу: — Я тебя так люблю… — Я тебя тоже люблю. Натягивает на меня одеяло, целует в лоб, сильнее прижимает к себе. Наконец-то забываюсь беспокойным сном.***
Дождь опять льёт как из ведра. Не держи Кей надо мной зонт — сухого места бы не осталось. Впрочем, не особо бы обратила внимание. Больше сейчас волнует Йонас… и скромные похороны, которые смогла организовать Ирма. На которые пришлось себя тащить, потому что боялась сорваться. Теперь мне по-тупому никак. Боль настолько всё выжгла, что внутри не осталось ни единого чувства, кроме желания найти убийцу и вместе с тем закончить дело. Теперь тем более не отступлюсь. Теперь это совсем личное. Когда яму закапывают, церемония заканчивается. Никто не произносит ни слова. Просто обмениваемся взглядами, короткими кивками, как бы говоря друг другу: «Я рядом». Все расходятся — даже Ирма не может остаться, не находит в себе сил, выглядит так, словно постарела за последние несколько часов лет на пять. Провожая её взглядом, остаюсь на месте, смотрю на свежую яму, не могу сдвинуться. Кей переплетает наши пальцы, сжимает ладонь. Первый порыв — отстраниться, потому что не хочу, чтобы больно было из-за того, что считывает с меня, но не шевелюсь. Всё равно не даст руку убрать. Стоим так недолго, потом отпускает ладонь, обнимает за плечи, оставляет поцелуй на виске. Что-то шепчет — кажется, предлагает пойти домой. Возвращаю способность шевелиться, мотаю головой. Наконец отрываю взгляд от ямы, смотрю на Кея. Впервые за утро встречаемся глазами, и в его плещется столько сочувствия и беспокойства за меня, что совсем плохо становится. В ту же секунду жалею, что взглянула на него, но уже не отворачиваюсь. Тяжело сглатываю, пытаясь сообразить, как сформулировать мысль. Буквы в голове вообще друг с другом не вяжутся, не хотят собираться в слова, язык отказывает. Весь речевой аппарат словно сдох. — Что такое? Глубоко и бесшумно вздыхаю. Всё ещё стараюсь вспомнить, как говорить. Спустя несколько мучительных секунд наконец-то произношу: — Не поеду. Мне надо… работать. — Нет, Лу, с ума сошла? — ошарашенно вопрошает, сильно хмурясь. Вглядывается в лицо, будто пытается высмотреть там что-то. Не находит, продолжает: — Едем домой. Тебе отдохнуть надо. Медленно качаю головой, на полшага отхожу, вылезая из объятий. В тот же момент чувствую прижатый к ноге горячий бок Стрелы, всё это время тихо сидящей рядом. — Я не устала, — негромко отзываюсь. — Мне больно. Я хочу разобраться и виновных наказать. Нормально вроде? Я лучшего друга потеряла. Имею право. — Послушай, пожалуйста, — мягко произносит. Снова берёт за руку, слегка сжимает, пристально смотрит в глаза. — Ты не в себе сейчас, понимаешь? Тебе нужно отойти от дел хоть на несколько дней. Встаю вплотную. Грудь обжигает злость. — Настолько в себе я ещё никогда не была, — шиплю в ответ. — Нет, — покачивает головой. — Тебе больно, ты зла, в бешенстве. Внутри давит ещё хуже. Не в силах дослушать, резко отхожу назад, разворачиваюсь, зову Стрелу и стремительным шагом иду прочь. Пряча руки в карманы кожаного плаща, бросаю через плечо: — Я не приеду сегодня. Если что-то и говорит вдогонку — за шумом дождя не слышу. Ускоряюсь, достаю телефон, чтобы вызвать такси. Промокаю и промерзаю до самых костей — скоро точно простуда нагрянет в гости. Впрочем, мысли об этом отходят на второй план, когда через несколько минут сажусь вместе со Стрелой в салон и закрываю дверцу. Называя таксисту Корпус Содействия, сжимаю в кулаки ледяные пальцы.***
Сидя на диване в кабинете Мартена, упираюсь локтями в колени и утыкаюсь лбом в сплетённые пальцы. По-прежнему пустым взглядом смотрю на ножку стеклянного журнального столика, краем глаза вылавливая свернувшуюся у него Стрелу. Не шевелюсь с тех пор, как зашла и приземлилась сюда, кинув плащ на другую сторону дивана — куртка так и лежит в раздевалке. Хотя щас так резко похолодало, что, кажется, до кожанки уже не доберусь. Осень постепенно наступает, утепляться бы. Вовремя, конечно. Погода соответствует паршивому состоянию. Слышу, как открывается и закрывается дверь. Замирают шаги. Снова тишина. — Я без предупреждения, потоп ещё устроила. Извини, — заговариваю первой, замечая до сих пор срывающиеся с волос капли. Ничего не происходит ещё несколько секунд. Следом раздаётся ответ: — Не страшно, не беспокойся. — Мартен подходит ближе, останавливается на мгновение, неторопливо опускается рядом. Молчит. Кажется, смотрит на меня. — В чём дело? — Спустя мгновение вдруг говорит: — Теперь со Стрелой. — Ага, — бесцветно отзываюсь. Вздыхаю, выпрямляюсь. Резким движением заправляю волосы за ухо, опускаю руки, переплетаю пальцы. Смотрю на них, почти не обращаю внимания на противные мурашки из-за холодных капель с волос и местами мокрой одежды. Вдруг думаю, не поменять ли в себе что-нибудь… по мелочи. Может, легче станет. Хоть немного… — Мысли в кучу собрать хочу. Почему-то только около тебя получается, — в ответ на его вопрос срывается с губ бесконтрольно. Могла бы охренеть от сказанного, подумать, не двинулась ли башкой, но сейчас не до этого. К тому же, наверное, правда. Не знаю, особо не анализировала. — Короче, чё думаю… Мне надо всю инфу о Нике, Даниэль и охране — особенно из сопровождения. Досье, всякие характеристики, видео с камер каких-то, не знаю… твои личные наблюдения, личное мнение… Надо вообще всё. Даже о Баретти. Вдруг там что попадётся, поможет. И с Ником нам уже разобраться бы с Ле Лож, в конце концов. Непонятно же нихрена, связаны они со взрывами или реально просто мудаки обычные. Местные-то пропали же всё равно. С другой стороны, это может быть чисто прикрытием. А жители либо спрятаны, либо закопаны… Ускоряться надо, а мы всё на месте топчемся. Хер ли я тут забыла, если ничё не сделала? — Ты ко многим важным выводам пришла за время работы, — спокойным голосом отвечает. — От них сможешь отталкиваться и выстроить дальнейший план действий. Об этом подумай. Молчу, еле заметно качаю головой. Дежавю какое-то. — Возможно, мне стоит сказать Даниэль, чтоб она принесла кофе? У тебя руки дрожат. Снова качаю головой, отказываюсь. Добела сжимаю пальцы — так, что немеют. Как вчера в «Арене», чувствую подкатывающую злость. Она заполняет дыру в груди, вырывает контроль из рук, выбивает почву из-под ног. Совсем мутит разум, и не представляю, как справиться. Самой никак, и даже Кей не всегда в состоянии помочь… И срываться нельзя. Могу сделать оружие из предмета, который и отдалённо его не напоминает. — Лу… — впервые называет по имени, и что-то так странно ёкает в груди… — что случилось? Долго молчу. Застываю, забываю о существовании Мартена рядом. Сжимаю пальцы ещё сильнее, изо всех сил стараюсь держать себя в руках. Слышу короткий стук — что-то откуда-то свалилось. Мышцы напрягаются, в висках пульсирует тупая боль. — На меня напали. Во время боя. Вчера. Наш злодей послал шестёрку, чтобы предупредить меня. Как та записка была после взрыва, — наконец объясняю, стараясь не сжимать челюсти. — Я разозлилась, сказала, теперь хуже за дело возьмусь. Мудак этот ответил, мол… за мной постоянно следят. Потом к другу поехала. К Йонасу. Он полечил, потом… провожать пошёл. Мы попрощались, а… после… машина, удар… Обернулась, он… — Стискиваю зубы, резко сглатываю. Пальцев уже совсем не чувствую. И ощущение, будто лёгкие горят. — Ублюдок тот ещё мимо проехал, так зыркнул… И рожа знакомая. Но мне тогда похер было, я к Йонасу побежала. — Снова замолкаю. Минуту, наверное, не произношу ни слова. — Не выжил… он. Я только с похорон приехала. Сразу к тебе, потому что… — а правда, почему? — потому что уже разобраться надо с этим долбаным делом. У меня не то чтобы очень много близких. А хоронить ещё кого-то… я… Судорожно втягиваю воздух, когда ладонь Мартена внезапно накрывает мои пальцы, и только в тот момент перестаю их сжимать. До слуха доносится неясный шум — сразу понимаю, что начинается приступ. Хочется уйти, чтобы не разнести кабинет, но не могу — тело не шевелится, Мартен держит. А у меня каждая клетка словно в кислоте купается. Глаза уже режет. Дышу урывками. — Посмотри на меня, — раздаётся совсем близко, и кажется, что не первый раз. — Лу, посмотри. Заставляю себя повернуть голову и перевести на него взгляд. Чувствую, как сжимает мои пальцы чуть крепче, и только сейчас осознаю контраст — по сравнению с моими ледяными его руки горячие до жути. Когда встречаемся глазами — застываю, словно загипнотизированная. Обхватывает свободной ладонью запястье, тянет мои руки к себе, из-за чего приходится полностью повернуться, иначе сидеть неудобно. Всё ещё глядя мне в глаза, осторожно расцепляет пальцы, и к ним резко приливает кровь, затем покалывает. Слегка сжимает их, водит большими пальцами по внутренней стороне ладоней. Сначала сильно, будто растирает, нажимает, потом слабее, мягче. Вверх-вниз, вверх-вниз… Опускаю взгляд, наблюдаю за движениями. Резко моргаю, когда слеза скатывается. Сижу так какое-то время и вдруг осознаю, что шум прекратился. Никаких стуков, падений… ничего. Голова по-тихому проясняется, и смотрю на Мартена вновь. А он, кажется, на меня глядеть не прекращал. — Что ты сделал? — сипло спрашиваю. — Успокоил, — невозмутимо отвечает. Останавливается, но руки не отпускает, продолжает слегка сжимать. — Впрочем, временно. Через несколько часов вновь накроет. Возможно, вечером. Это лишь немного подавляет приступ. А ты, судя по всему, давишь каждый из них на протяжении долгого времени. Знаешь, что в таком случае направляешь разрушение внутрь? И я не с точки зрения психологии говорю. — А ты знаешь дохрена, да? — вскидываю брови. — Имел с подобным дело однажды. Тяжело закончилось. Не хочу для тебя такого же. Не знаю, что ответить, и опускаю голову. Вновь смотрю на наши руки. Думаю о том, что надо бы убрать свои, отстраниться, но остаюсь на месте. Раньше казалось, что у такой ледышки и кожа холодная, а всё наоборот. А мои так промёрзли из-за дождины и ветра, что из тепла их убирать вообще не хочется. — Как ты это сделал? — тихо задаю вопрос. — Во-первых, ты сосредоточилась на моих глазах и тактильных ощущениях. Направила сюда всё внимание, поэтому приступ поутих. К тому же мои действия вызвали недоумение, и ты переключилась бы на них неизбежно, — ровным голосом объясняет, точно до сих пор успокаивает или старается держать в более-менее нормальном состоянии. — Во-вторых, весь импульс идёт через руки. Я расслабил их. Насколько было возможно. Однако, как уже сказал, это временная мера. Тебе так или иначе необходимо… выпустить пар. В противном случае какой-нибудь из следующих приступов закончится весьма плачевно. Ага, после ножа Кею в лоб я весьма в курсе. — И чё предлагаешь? Пойти улицу разнести? — Некоторые, конечно, нужно… но нет. Приходи сюда вечером сегодня. Поздно. Есть одна мысль. — На мгновение замолкает, следом говорит: — Или можешь остаться здесь до того времени. Ты ведь просила информацию на всех. Это может занять весь день. Не шевелюсь сначала, потом коротко киваю. — Но Стрелу надо будет покормить. Едва-едва приподнимает уголок губ. — Что-нибудь найдём.***
Проводим вместе действительно весь день, пока рою бумаги, листаю данные в планшете и слушаю комментарии Мартена. Иногда под звук того, как Стрела ест. Временами застреваю, глядя на то, как она позволяет ему себя гладить. Недолго, несколько секунд всего, словно присматриваясь, примериваясь, размышляя, можно ли доверять… но всё равно позволяет. Когда не спит, прогуливаясь или пробегаясь по кабинету, зорко следит за ним, и он, судя по мелькающей моментами слабой улыбке, замечает это. И, честно, не понимаю, как реагировать. Несколько раз приходится выходить на улицу, но из-за непрекращающегося дождя стоять под навесом. Стрелу всё равно надо выгуливать, иначе со своей активностью лопнет. Бурных потоков с неба не боится, поэтому нарезает круги, пока, опираясь на стену, курю. Размышляю, охреневаю, прислушиваясь к себе и понимая, что злости, обжигающей так сильно, реально не чувствую. По крайней мере, пока. Естественно, мне больно, и нихрена это не пройдёт быстро, а может, вообще не пройдёт, но идти устраивать массовое убийство или разнести всё вокруг не хочется. Мне просто… никак. Одновременно безразлично и почти спокойно. И поражает, что «почти спокойно» — заслуга Мартена. Конечно, объяснил, что сделал и как, но всё равно в башке не укладывается… Вся полученная информация из-за дерьмового состояния в мозгу не задерживается, поэтому придётся потом дома всё перечитывать и записанные на диктофон ответы переслушивать. К тому же бо́льшую часть времени таращусь на Мартена, стараясь этого не делать и с треском проваливая все попытки. Ибо ситуация произошедшая из головы не уходит нихрена. Хотя хочется сосредоточиться на деле. Иногда звонит Кей, но тут же отклоняю, а потом вообще выключаю телефон. Не могу разговаривать с ним. В какой-то момент реально по-тихому крыть начинает. Дёргая пальцами, малость вздрагиваю, когда со стола что-то падает. Бросаю взгляд на окно — за ним уже темень. Стараюсь глубоко дышать, смотрю на Мартена, встречаюсь с ним глазами. Вижу, что замечает состояние, после чего встаёт с дивана напротив, подходит, поднимает меня на ноги и наклоняет голову в сторону двери. — Куда? А Стрела? — тут же вопрошаю. — Мы на первый этаж, — отвечает. — За Стрелу не беспокойся, она здесь в безопасности. — Добавляет, когда открываю рот, чтобы возразить: — Обещаю, Лу. Лу. Все моё имя произносят, а он как-то… по-другому. Странно. Вздыхаю, смотрю на Стрелу. Та на ковре растягивается, лёжа между диваном и столом. Уже с полчаса где-то так — походу, ковёр понравился. Возвращаю взгляд обратно на Мартена, молчу. Спустя время, так ничего и не говоря, киваю и пожимаю плечами, мол, хрен с тобой, золотая рыбка. Когда выходит из кабинета, по-прежнему молча иду следом. Оглядываюсь и никого не замечаю, даже Даниэль и охрану, — неудивительно, учитывая, сколько сейчас времени. Хотя такая тишина в КС всё равно непривычна. Днём здесь куча людей, идущих по делам, переговаривающихся, заходящих, выходящих. А щас — никого. Почти тотальная тишина, нарушаемая лишь звуками наших шагов. Первый этаж без людей выглядит максимально странно — обычно здесь их больше всего. Выбираюсь из размышлений и наблюдений, только когда Мартен открывает какую-то дверь и жестом приглашает зайти. Мельком глянув на него, так и делаю — медленно, слегка настороженно. Останавливаюсь у красной линии, за которой разбросаны разных форм предметы. Кубы, пирамидки, три манекена у стены… Хмурюсь, поворачиваюсь к остановившемуся рядом Мартену. — Полагаю, бои помогают тебе вылить скопившийся негатив, — заговаривает, отвечая на мой взгляд. — Подраться с тренажёрами, разумеется, не предлагаю, но можешь расшвырять их. Не смотри так. Тебя с минуты на минуту накроет, станет плохо. Выпусти это. — Молчит несколько секунд, не сводя с меня глаз. Заводит руки за спину, отходит на пару шагов назад. — Горе нельзя подавлять. Выпусти. Не дави приступ и эмоции, а позволь им выйти. Поверь, тебе действительно станет легче. Раскидай всё, кричи, делай что хочешь. Камеры, если что, отключены. У тебя полная свобода действий. Отворачиваюсь, смотрю на — как он сказал? — тренажёры. Чувствую, как потряхивает руки и подскакивает пульс. В голову снова лезут вчерашние картинки. Опять машина, мокрый асфальт, умирающий Йонас, «не успеют», зажатая в моих пальцах его ещё тёплая ладонь… От подступивших слёз жжёт глаза, дерёт горло, в груди боль вовсе не утихает. Сжимая челюсти, беспомощно смотрю на Мартена, отступаю на шаг, качаю головой. Хмурится. — Чего ты боишься? — Внимательно вглядывается. Подходит чуть ближе. Помолчав, произносит: — Попасть в меня? Могу отойти. Тебе за спину. — Следуя своим словам, отступает назад, и, когда оборачиваюсь, вижу, как уже опирается на стену. Убирает руку из-за спины, указывает ладонью в сторону тренажёров и манекенов. — Не сдерживайся. Снова отворачиваюсь, смотрю туда же. Эмоции подкатывают хуже, срывают крышу окончательно. В одну кашу смешиваются злость, боль, ненависть и страх. Снова вспоминаю Йонаса, вспоминаю Догана, отца… Злюсь из-за того, что в деле продвинулась так ничтожно мало, из-за того, что мама не согласилась ехать в Нью-Пари, несмотря на то что в Ле Лож творится такое дерьмо… Понимаю, что теперь боюсь потерять остальных. С Кеем только сошлись опять… а с Ирмой, Малой и Томой выросли вместе… И реально поеду кукушкой, если и из них кого-то убьют. Не успела смириться с тем, что не стало Догана, как теперь… Йонас… Никто не готов, Лу. Так бывает. Справишься. Делаю глубокий вдох — и кричу изо всех сил, вскидывая руки. От собственного крика, грохота и скрежета закладывает уши. Что-то швыряю в стены, что-то сминаю, ломаю, не прекращаю орать, срываюсь на рыдания, всхлипываю и уже не могу остановиться. С каждым ударом манекена или тренажёра о стену будто выкидываю из себя что-то, и, кажется, правда становится понемногу легче. Хотя бы не чувствую в солнечном сплетении тугого комка, который так давил недавно. Не знаю, сколько так проходит времени, когда наконец выдыхаюсь. Сил не остаётся, руки падают вниз, ладони хлопают о бёдра. Тихо всхлипывая, не могу удержаться на ногах и оседаю на пол, колени сталкиваются с полом. Сгибаюсь почти пополам, закрываю руками лицо, продолжаю плакать. Дыра внутри будто бы немного зарастает, желание крушить уходит, остаётся только боль. Зверская, но чистая, без примесей, толкающих на глупости. Теперь просто болит, и убивать больше не хочу. По крайней мере, пока. К тому же есть наказание хуже смерти… До этого эмоции мешали, и в итоге точно бы натворила какую-нибудь хрень. Поэтому нужна холодная голова. Просто так это не оставлю. Ни за что. Но сейчас не до того. Сейчас волнует одно — я потеряла лучшего друга. Правда потеряла… И это совсем не сон. Реальность. На плечи ложатся ладони, крепко сжимают. Не выходит удержать равновесие, и заваливаюсь на бок, облокачиваюсь на Мартена, утыкаюсь лбом в сгиб его локтя. Не могу остановить слёзы. Всхлипываю сильнее, когда вдруг чувствую, как проводит рукой по спине. Медленно — вниз, медленно — вверх. Остаётся только сидеть и плакать — так надрывно, словно не плакала вообще никогда в жизни. Ощущение, будто даже вчера не настолько сорвалась. Наверное, произошедшее дошло только сейчас. Окончательно. Спустя время успокаиваюсь, затихаю. Просто шмыгаю. Не двигаюсь какое-то время, потом сажусь ровно. Провожу пальцами по щекам, снова шмыгаю. Из-за забитого носа с трудом дышу. Упавшие на лицо волосы нет сил убрать, и некоторые пряди покачиваются, когда выдыхаю. Пытаясь вернуть способность соображать, смотрю на пол, на разбросанные тренажёры и помятые манекены. — Легче? — негромко раздаётся справа. Пару раз слабо киваю. Слегка вздрагиваю, когда чувствую, как осторожно, едва касаясь, проводит подушечками пальцев по коже, убирает волосы от лица, заправляет за ухо. Невольно перевожу на Мартена взгляд, сталкиваюсь с его. — Спасибо, Иво, — слегка хрипя, произношу. В ответ лишь чуть приподнимает уголок губ. Затем осторожно, как истинный джентльмен, обхватывает талию, обвивает предплечье и помогает встать. Убеждается, что твёрдо стою на ногах и могу идти, ведёт к двери. Надо временами за город выезжать и швырять так что-нибудь. Реально помогает…***
На следующий день встаю рано. Успеваю сгонять за краской, покормить Стрелу, помучить тренажёры, сходить в душ и, собственно… покраситься. Стою теперь, опираюсь на раковину и внимательно смотрю на себя в зеркало. Точнее, на волосы. Чёрные, прям как мои намерения. После русых, конечно, выглядит дохрена непривычно, но, как ни странно, мне нравится. Не фанат таких перемен, не фанат того, чтобы докапываться до внешности, красить лицо и волосы… но правда нравится. Йонас бы охренел сначала, потом сказал что-то типа: «Ну, Лу, даёшь. Неожиданно, но зачёт». Либо бы разнёс в пух и перья новый образ, хотя после обязательно добавил, мол, твоё дело, оставляй, тем более если нравится. Может, ещё сказал бы, что хоть с разноцветными волосами или ногтями я всё та же Лу… Всегда же в суть смотрит. Смотрел. И поддерживал, даже когда творила дичь. Просто был рядом. Тем хуже той твари, что сбила его. Самое время начать молиться Единому. Как и остальным, кто замешан, кто во взрывах виноват. И тому, кто всей этой хернёй руководит. Кея ведь тоже чуть не потеряла после того теракта. «Арену» теперь восстанавливать. Много преступлений, за которые надо отвечать. Оповещение о сообщении внезапно вытаскивает из раздумий. Смотрю на лежащий рядом телефон, тяну на себя, поднимаю, открываю чат. Округляю глаза. Ник: Одевайся, я щас приеду за тобой. Поедем в Ле Лож. Я нашёл место, где группа прячется Не забудь сказать, что я крутой Блокирую телефон, сжимаю в руке, вылетаю из ванной и чуть ли не бегом направляюсь к гардеробной. Неужели какой-то нормальный сдвиг в этом долбаном деле.