Только с тобой я могу цвести

      — Мистер Ким, можно у вас спросить?       — Да, что такое? — Ёсан собирает ноты на столе около сцены в большом концертном зале, где у них только что было занятие по вокалу. Он пытается не реагировать, когда его студент Сынмин подходит ближе и так неловко смотрит в глаза.       — Мне кажется, что я… совсем не тяну ноту в третьей части… воздуха не хватает в лёгких. — Альфа кладёт руку по середине груди и глубоко вдыхает. — что вы думаете? Сейчас дыхание правда перехватывает, ему не показалось, учитель Ким начинает пахнуть сладкими цветами каждый раз, когда они остаются наедине.       — Хм, я не заметил сегодня этого, ты пел ровно…              — Вы не могли бы… ещё раз отработать со мной эту часть? — Сегодня Сынмин был настойчивее чем обычно. Раньше ему хватало просто смотреть на него, слышать его бархатистый голос на уроках, слышать, как он задаёт тон для распевки, думать о нем в своих мечтах и твердить себе, что его чувства никогда не должны быть раскрыты, но увидев его рядом с другим, каким-то младшекурсником альфой, внутри все сжалось от ревности. Он не слышал, о чем они говорили, но прекрасно видел, как учитель тепло улыбался своей красивой, но редкой для учеников улыбкой, а альфа в ответ только кокетливо смеялся. Это недопустимо.       Ёсан немного неловко отвёл глаза в сторону, пытаясь не показывать всей радости и удачно сложившейся ситуации.       — Хорошо, давай прогоним ещё раз, в каких моментах ты сомневаешься?       Сынмин быстро достал свою нотную тетрадь и начал показывать учителю места в песне, обводя нужные моменты карандашом. На самом деле он прекрасно пел эти элементы, просто это было единственное, что он смог придумать, чтобы остаться с объектом своих воздыханий наедине. Ёсан же уверено и так спокойно объяснял, раскладывал по полочкам, как лучше будет сделать переход и где сделать акценты. Музыка и пение — это его стихия, он мог говорить об этом часами, часами обсуждать классические произведения, часами напевать различные песни, не важно для выступления или нет, его голос был ангельским с самого рождения и сейчас Ли Сынмин таял буквально на глазах, полностью растворяясь в его мягком тембре. Он умирал от вида прекрасного омеги, который тонкими руками держал карандаш и рассказывал про переходы, иногда заправляя за ухо спадающие на лицо непослушные тёмные пряди.       Альфа настолько был одурманен ситуацией, что ему начало уже казаться, что их сладкие запахи сливаются в одну единую композицию, заполняют весь зал полностью, предупреждая других, что это только их территория.       Но такого не могло быть… он знал, что чувства не взаимны, он знал, что недостаточно хорош, чтобы быть альфой взрослого статного и успешного певца, у которого толпы поклонников, ему просто хотелось быть рядом, иногда ловить лёгкие улыбки на репетициях и видеть его каждый день. Так он думал до сегодняшнего дня, пока не почувствовал, как учитель стоит почти вплотную, касаясь рукой его плеча, увлечённо рассказывая про переходы в песне, пока не понял, что ему совсем не показалось и аромат Мистера Кима правда изменился, раскрылся с другой более нежной, цветочной стороны и начал потихоньку смешиваться с его мягким запахом чёрного хлеба.              — Смотри, здесь лучше будет вдохнуть глубже, понимаешь?       Сынмин пытался держать себя в руках, но сдерживаться становилось все труднее, цветы заполняли собой все пространство вокруг, их запах был неописуемо прекрасен и напоминал что-то такое сладкое, съедобно-вкусное, но в то же время такое необычное с лёгкой каплей кислинки — это были цветы ягод, тёмных ягод, которые редко где можно было найти в городе, цветы ягод черники.       — Мы же проходили этот переход недавно. Не помнишь?       Альфа не мог ничего сказать, голова не соображала, от учителя пахло слишком сладко, он почти не слышал, что спрашивают и только глупо моргал, смотря в глаза.       — Ну вот смотри, делаешь вдох, потом… — Ёсан хватает ученика за ладонь и кладёт себе чуть выше живота, прижимая к себе так сильно, чтобы тот даже через шелковую рубашку, смог почувствовать, как диафрагма напрягается и опускается вниз от груди к животу. — на этой ноте… выдох… — Ким дышит спокойно, показывая, как его диафрагма расслабляется, выпуская весь воздух из лёгких, а вот Сынмин готов прямо сейчас умереть от чувств. Крепкая, но такая нежная ладонь держит его руку, а лёгкая ткань рубашки холодит.       Почему такое обычное прикосновение кажется сейчас таким интимным и нежным? Ёсан поднимает заинтересованные глаза, в надежде, что его ученик, наконец понял, но встречается с томным, затуманенным взглядом и моментально понимает, что только что сделал. Запах чёрного хлеба становился сильнее, вбирает в себя аромат цветов черники, сливаясь с ним полностью, и заполняет теплом тело омеги. Ким моментально краснеет, отпускает руку, быстро отворачивается лицом к столу, чтобы не смотреть, чтобы не потерять последние остатки здравого смысла, чтобы самому не наброситься на него, не прижать альфу к себе, подставляя шею для самых откровенных действий. Тяжёлые глубокие вдохи, которые совсем не подобают учителю. Не позволительно испытывать такое влечение к студенту, не позволительно рассматривать Сынмина, как самого красивого и привлекательного альфу. Нельзя.       Но омега не успевает успокоить себя и свои мысли, потому что со спины на него буквально накидываются с крепкими объятиями, прижимаются так сильно, что по спине бегут мурашки, а горячее дыхание обжигает шею, заставляя издать странный писк.       Альфа прижался носом к выпирающей, такой манящей косточке на шее со стороны спины, тяжело дышал, так громко и так неприлично, что будь это кто-то другой Ёсан бы сразу же скрутил ему руки и перекинул через плечо, как учил его младший брат тхэквондист Сан, но это был Сынмин. Его желанный альфа, ему… ему можно все… можно сейчас так громко дышать ему в спину, можно рвано гладить по груди и животу, сминая рубашку, можно, но только потому что они в университете, только потому что он все ещё его учитель — им нельзя.       — Сын… Сынмин, что ты… делаешь? — голос предательски дрожит, а перед глазами мутнеет от сладкого запаха альфы, от нежных горячих рук на животе и груди, от того, что он так долго сдерживался.       — Простите, Мистер Ким, но я… — голос Сынмина обычно звонкий и нежный приобрёл другой, такой низкий, рычащий тон, от звука которого у Ёсана чуть не подкосились коленки. — но я не могу больше сдерживаться, я больше не могу игнорировать бурю чувств, которая сейчас разорвёт меня на маленькие кусочки… вы… вы пахнете так сладко, только наедине со мной… вы… — ещё один рык и несдержанный поцелуй в шею, руки сильнее сжимают рубашку, расстёгивают пуговицы около брюк, забираются под ткань, обжигают кожу своими прикосновениями.       — Подожди… Нам нель. нельзя, Сынмини… — с губ срывается несдержанный стон, а руки альфы уже во всю гуляют по груди, сжимая пальцами набухшие от желания бусинки сосков.       — Вы слишком сладкий, даже на вкус…       Ёсан не помнит, как позволил себе откинуть голову назад на плечо ученика, подставляясь под ласки, не помнит, как рубашка была полностью расстёгнута, а его собственные руки пытались ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы не упасть. Сынмин целовал его в шею так нежно, будто сцеловывал росу с каждого лепестка цветка черники, языком проводил по коже, будто пил сладостный нектар, он уже не мог остановиться. Запах цветов стал более чувственным, таким блаженным, тягучим, он словно наркотик кружил голову.       Запах не врал. Учитель хотел того же, что и он, ему это нравилось, Мини чувствовал, как тело дрожит в его руках, как руки не могут найти себе место, губы сильнее сжимаются, чтобы не выпустить наружу громкий стон наслаждения, он чувствовал, как Мистер Ким был возбуждён до предела.       — Сын… Сынмини, милый, у меня… у меня сейчас будет пара… что ты…нет… подожди — Ёсан говорил нет, мозг кричал, что нельзя, но тело было уже не остановить. Он так давно этого хотел, уже три года, как только он стал преподавать у Сынмина, он не может оторвать от этого милого альфы взгляд, а сейчас он так крепко сжимает его своими большими руками, так приятно целует в шею, плечи, за ушком, кусает мочку, проводит языком вверх-вниз — просто сводит с ума.       — Мне остановиться? Простите меня… я остановлюсь, если вы скажете. — Внутри альфы точно так же бушевало две бури. Одна — кричала и требовала ещё, требовала сделать омегу своим, а другая — чтобы он остановился, так нельзя.       — Нет, только… пожалуйста не останавливайся сейчас… — вместе с последними словами с губ Мистера Кима сорвался рваный, но такой сладкий стон, как раз тогда, когда альфа опустил руку от живота ниже, задевая большой бугорок возбуждения.       Сынмина не нужно уговаривать дважды, его просили не останавливаться и это стало самым большим и громким сигналом сорвать все цепи и дать волю чувствам. Он одним движением развернул старшего к себе лицом и страстно поцеловал в губы, не церемонясь, проникая языком в горячий рот. В ответ последовало не сдержанное мычание, губы пытались поспеть за ритмом, а поцелуй смешался с громкими неприличными причмокиваниями. Они оба хотели большего, оба умирали о жажды друг к другу. Альфа не переставал наступать, заставил учителя сделать пару шагов назад, чуть не повалил его на стол, смахнул рукой сложенные в небольшие стопки ноты на пол, думал уже, что возьмёт его прямо здесь и сейчас. Кусал мягкие сладкие губы, руками уже стянул с плеч старшего рубашку, расстегнул молнию на плотных, обтягивающих брюках, и запустил одну к горячей возбуждённой плоти.       От прикосновения Ёсан издал самый громкий стон, такой гортанный и томный, он эхом ударился о стены большого концертного зала, приводя в чувства обоих. Или только Сынмина?       Мини на секунду отстранился, заглянул в мутные глаза, которые уже не могли смотреть ясно, разум был затуманен пряным тяжёлым запахом альфы. Мистер Ким выпустился из университета около пяти лет назад, Сынмин знал о нем ещё до того, как поступил, ведь как не знать главный и самый красивый оперный голос Сеула? В день, когда Ёсан стал куратором нового курса вокалистов и случилась их роковая встреча, в тот день они оба ощутили друг друга, но постеснялись, побоялись неожиданной встречи, испугались чувств, которые появились буквально с первого взгляда.       Альфа огляделся по сторонам, подумал, что не хочет брать старшего тут, в университетском концертном зале — на столе, ведь омега, которого он так любит заслуживает самого лучшего — лучшего места, лучших условия для их первого раза, но как-то же надо разгребать кашу, которую они заварили.       Он снова прильнул к шее Ёсана, не давая отдышаться, начал опускаться ниже — целовать ключицы, грудь, задевать зубами твёрдые соски, руками начал стягивать брюки вместе с бельём вниз, боялся спугнуть, но Кима уже ничего не волновало. Омега хотел его, как никого и никогда до этого. Запах чёрного хлеба смешался вместе с возбуждением альфы и приобрёл такие сладкие ароматы, что все это напоминало какой-то десертный горячий вкус выпечки. Он хотел его всем телом.       Когда Сынмин опустился перед ним на колени, его будто прошибло током — возбуждение било из омеги через край, делая запах более желанным, более приторным. Альфа обхватил возбуждённый член одной рукой, аккуратно так медленно, мучительно провёл ей вверх-вниз, слишком красивый.       Ёсан еле держался на ногах, стол был его единственной опорой, чтобы прям тут не растечься перед учеником лужей и не предоставить себя всего полностью. Учитель краем сознания понимал в какой неловкой ситуации оказался, полностью обнаженный находится в концертном зале в университете с учеником альфой, который сейчас стоит перед ним на коленях. Погодите…       — Ты сейчас… подожди… не надо так, я же… — договорить омега уже не смог, потому что Сынмин взял возбуждённый член в рот, плотно сжимая губы и вырисовывая по всему стволу необычные узоры языком.       Ёсани сжимал губы до боли, кусах их, чтобы не закричать, как же было хорошо. Колени начало трясти, его всего переполняли чувства, но альфа не останавливался. Мини схватил его за стройные бедра и только сильнее, глубже вобрал в себя плоть, он кайфовал от процесса не меньше чем Мистер Ким, который сейчас буквально был где-то в раю, его глаза закатывались в экстазе, тело трясло от нарастающего все больше возбуждения. От каждого движения головой, от каждого причмокивания, которое он слышал его будто прошибало током — всего на сквозь.       Сынмин не спешил наращивать темп, он старательно вылизывал каждую венку, следил за тем, как член дёргается от прикосновений его пухлых губ, он хотел доставить учителю самую большое райское и незабываемое наслаждение. И тут он почувствовал в своих волосах тонкие пальцы, которые чуть давили на голову, направляя. Альфа поднял глаза, выпустил член изо рта и жадно облизал губы.       — Вы — такой удивительный, самый сладкий на свете.       — Боже… — Кима всего ломало изнутри, альфа ещё никогда так не стоял перед ним на коленях и это возбуждало ещё больше. — Сколько можно меня мучить, я готов, может уже возьмёшь то, что так хотел?       — В первую очередь, я хочу сделать хорошо вам, ведь вы — мой любимый омега. — Ли провёл рукой по внутренней стороне бедра, ведя её дальше к заветной дырочке, с которой во всю сочилась ароматная смазка и стекала по ногам. Он слегка коснулся её пальцем, а Ёсана будто прошибло самым сильным электрическим разрядом, он с силой сжал волосы альфы и громко гортанно застонал. От этого звука Сынмин уже был готов позорно кончить в штаны, даже не прикоснувшись к себе, особенно осознавая что такой сладкий стон учитель издал от его ласк. Альфа сам был на пределе, брюки болезненно давили на плотное возбуждение, нужно скорее получить разрядку.       Ким не верил его словам — это все казалось самым желанным сном. Такие сладкие речи, кто бы мог подумать, что его сильные чувства к этому ученику могли оказаться взаимными, он не верил, что его Мини сейчас проделывает такие неприличные действия.       Сынмин закидывает одну ногу омеги себе на плечо, открывая больше доступа к заветному входу. Снова берет твёрдый член в рот и вставляет один пальчик в горячую дырочку. Кима затрясло ещё больше — это было слишком, все тело стало слишком чувствительным, оно реагировало даже на лёгкое дуновение ветра. Одна рука сжимала волосы альфы, а другая хваталась за плечо, царапая ногтями, он пытался удержать сознание в этой реальности, но это было невозможно.       Движения Сынмина стали более резкими и быстрыми, он сжимал губы вокруг члена омеги плотнее, а рукой ласкал дырочку, проникая пальчиком все глубже и глубже. По всему концертному залу начали разноситься самые развратные звуки, которые Сынмин когда либо слышал, а главным вокалистом в этой композиции оказался главный оперный певец Сеула. Разрядка была так близко, Мини с каждой секундой все наращивал темп, не забывая при этом работать язычком и рукой, доставляя удовольствие сразу во всех чувствительных местах, но на секунду остановился, не хотел, чтобы все закончилось так быстро. Ёсан обиженно замычал, опустил на альфу затуманенные глаза, так тяжело дышал, просил ещё. Он уже не просто облокачивался о стол, его всего выгибало от большого прилива удовольствия, уже было все равно на время, на статусы, на ситуацию, было все равно даже если кто-то зайдёт и увидит их. Он каждой клеточкой своего тела чувствовал альфу, лёгкие полностью были заполнены плотным ароматом чёрного хлеба, а перед глазами бегали яркие звёздочки.       Сынмин выпустил член из рта с громким причмокиванием, он наслаждался картиной, наслаждался телом омеги, наслаждался томными вздохами и громкими уже не сдержанными стонами. Он решил добавить второй палец и продолжить ублажать любимого. Коснулся кончиками указательного и среднего пальца дырочки, перевёл дыхание и одновременно начал свои действия. Член дёрнулся сильнее чем до этого, а Ёсан чуть не выл, извивался в его руках. Альфа задел пальцами простату, заставляя омегу ещё больше сходить с ума. Он сразу понял под каким углом лучше будет двигать пальцами и начал наращивать скорость, одновременно активно посасывая твёрдый член, который уже вот-вот выпустит из себя все что копилось долгое время.       — Сынмин… Сынмини… Мини… прошу… я больше… больше не выдержу… — омега сжал волосы альфы крепче, давил немного на голову, прося брать глубже. Ким так и поступил, вбирая член на всю длину и сильнее давя пальцами на простату.       Ёсан кончил с громким, низким гортанным стоном, размякая, скатываясь вниз по столу на пол, опускаясь в руки ученику. Они оба тяжело дышали, правда уже не воздухом, а сладким любовным запахом, который получился при смешивании их ароматов. Сынмин обнял омегу сильнее, прижимая к себе, накрывая голые плечи рубашкой, которая одиноко свисала со стола все это время.       — Я люблю вас и больше никуда не отпущу. Вы только мой и мне не важен статус, возраст, я ради вас на все пойду, буду бороться со всеми кто встанет на пути. Моё тело ещё тогда среагировало на вас, а сейчас я точно уверен, что вы мой истинный омега, тот кого посылает судьба и звезды. — Ким шептал все это на ушко учителю, который все никак не мог отдышаться и отойти от сильного, яркого оргазма.       Альфа вспомнил, как совсем недавно посмеялся над своим младшим братом и сказал, что истинные бывают только в сказках. Надо будет ему сказать, что он жестоко ошибался насчёт этого, потому что в его руках сейчас был самый любимый, нежный, ласковый его истинный омега.       — Хорошо… — сил совсем не было, даже на то, чтобы что-то сказать. Ёсан обнял альфу за талию, сам поцеловал у основания шеи, оставляя маленький, красный след-засос, от которого Мини немного дёрнулся. — может тогда, для начала поборешься с собой и… обратишься ко мне на «ТЫ», мой истинный альфа?       — Я… — Сынмину было немного неловко, он не ожидал такого поворота. Сердце забилось сильнее от томного голоса учителя прямо над ухом, как же приятно было это слышать. — никуда Тебя не отпущу. Сделаю Тебя самым счастливым на свете и не уступлю, не отдам тому темноволосому альфе, с которым Ты там мило ворковал в коридоре. Ты только мой, мой истинный. — Сынмин крепче обнял мужчину за талию, прижимая к себе, показывая свою немного ревнивую собственническую сторону.       Ёсан сначала не понял о чем речь, но потом громко рассмеялся, повергая альфу в шок.       — Ты про Уёна сейчас что ли? Решил бороться с ним? Глупенький мой. — Омега нежно коснулся губ ошарашенного ученика, увлёк его в тягучий недолгий поцелуй, проникая язычком в ротик, а потом заговорил шёпотом, касаясь дыханием пухлых губ:       — Он мой младший брат, глупышка. Я твой, мой дорогой Мини.