Только с тобой я могу цвести

      — Нам с вами нужно серьёзно поговорить.        Голос Хонджуна звучал слишком грозно в гостиной комнате, в которой сейчас собрались все члены семьи. Даже Уёна удалось вытащить из комнаты, а Юнхо приехал на собрание, отпросившись с работы.       Хонджун обещал своему мужу, что со всем разберется, но сделать это оказалось куда сложнее чем сказать. Он долго думал о том, с чего начать, долго думал о своих переживаниях, пытался принять ситуацию. Они поговорили с Сонхва ещё раз, им нужно было во многом объясниться перед друг другом и Джун попросил прощения за свой поступок. Он не хотел этого делать, ведь до последнего признавал свою правоту, хотел упрямиться и не принимать того факта, что сделал кому-то больно, но он сделал больно своему самому дорогому человеку, снова заставил его плакать — такое он не мог принять. Сонхва эти дни так много плакал, что это напомнило альфе о тех ужасных днях беременности омеги, когда были сплошные ссоры и разборки с Минхо, когда Сонхва болел и тяжело переносил беременность. Этот период был для Хонджуна словно адом, и он бы никому не пожелал испытать такое на себе, поэтому сейчас его самая важная задача- всё уладить и больше никогда не подвергать Сонхва такому стрессу.       За всеми этими раздумьями и разговорами прошло два дня, два самых долгих и тяжелых дня. В доме стояла ужасная атмосфера напряжения и тоски, хотя в их доме всегда пахло только теплом, уютом и белыми розами.       — Обычно мы с вами собираемся так за семейным ужином, но сегодня, к сожалению, другой случай. — Джун звучал уверено, смотрел на каждого сидящего сына и был готов к серьезному разговору. А вот Сонхва — нет, омега слушал всё это и только сильнее сжимал ладонь мужа. Омега почти не дышал и даже боялся пошевелиться, сидя на диване рядом.       — Чтобы не было недопониманий и лишних вопросов, я хочу, чтобы вы внимательно выслушали меня и папу. — Ким перевел взгляд на Сонхва, который за одну секунду побелел так, как будто увидел призрака.       Ему было так стыдно перед своими детьми, было стыдно признавать, что он такой — изменил мужу с другим, родил ребенка — как же было сейчас ужасно на душе. Ведь он с самого детства читал им сказки на ночь про большие и дружные семьи, про любовь и понимание, учил их быть верным себе и своему избраннику, а что же сам? Как он сейчас будет выглядеть в глазах своих малышей, которые уже давно не дети. Они ведь точно будут призирать его, ведь уже давно всё понимают. Юнхо вон, уже несколько лет живет со своим омегой, может они даже скоро поженятся и родят милых малышей. Почти все нашли себе пару и знают, про семейные ценности, а он…       — Я… хочу извинится перед всеми вами, но… — Сонхва резко подскочил с дивана и упал в глубоком поклоне, наклоняя голову чуть ли не к полу. — Я ужасный папа, ужасный для вас пример. Я… поступил не подобающим образом и теперь… на самом деле… я не знаю, как сказать… но у вас есть ещё один брат…       В гостиной стояла гробовая тишина. Ни один из сыновей семьи Ким не решался издать звука, чувствовалось напряжение, запахи смешались в какой-то непонятный коктейль паники и отрицания, но на фоне всего этого выделялся один очень сильный древесный аромат, аромат дерева инжира.       — Вы были слишком маленькими и скорее всего не помните… но тогда — и тут Сонхва решил рассказать все, что терзало его все эти годы. Рассказал про свое выгорание и после родовую депрессию, о их отношениях с Хонджуном и о своей дружбе с Минхо. Со стороны родителя ему не следовало говорить об этом детям, зачем нагружать их прошлым, которое прошло и которое нельзя исправить, но он хотел, чтобы они знали всю правду, знали, как все было на самом деле. Рассказ получился долгий, немного несобранный, Сонхва плакал, пока углублялся в свое прошлое и открывал старые раны своего сердца, его благородный аромат голландских роз сейчас навевал тоску и печаль, было так больно чувствовать это, что по рукам Ёсана побежали мурашки.       Омега сидел рядом с Уёном, его начинало легко трясти от рассказа папы и от того, как с каждым словом пугающий запах его младшего брата альфы становился сильнее. По другую сторону от Уёна сидел Сан, который как раз и смог вытащить младшего из комнаты и привезти в гостиную. Старший альфа крепко держал брата за руку и только сильнее сжимал его пальцы, когда чувствовал, что тот собирается дернутся или что-то сказать.       Все дети чувствовали это напряжение. Его чувствовали и Хонджун, и Сонхва, но пытались не акцентировать на этом внимание. Рассказ подходил к самому ужасному — к тому моменту, когда Джун соврал своему мужу, чтобы избавится от нежеланного ребенка и пихнуть его Минхо.       — Но зачем ты сделал это? Папа же… он же не скрывал его от тебя, сказал обо всем сразу, ты простил его, зачем было…врать о таком… может вы могли бы видеться иногда, но поступать так… — Минги говорил очень тихо, он смотрел куда-то в пол, как будто разговаривал сам с собой, а не с отцом. Его запах цветка тигровой лилии был почти не заметен, как будто увядал от шока и всей информации, которая никак не укладывалась в голове.       Сонхва совсем обессилил от периодического плача, уже не мог говорить. Омега тяжело дышал, хватался за ворот рубашки, которая как будто душила, и в этот момент глава семьи взял всё в свои руки.       — Я понимаю, что в ваших глазах это может быть не простительным и не допустимым, но как альфа, как глава семьи, как ваш отец, я не мог допустить в этом доме ребенка от другого альфы. Учитывая, как Сонхва страдал всё это время и как долго болел, этот ребенок принес больше вреда, чем счастья. Я решил, что так будет лучше для всех, и Ли Минхо согласился со мной. — Слова Хонджуна как острые лезвия врезались в сердце самого младшего альфы. Уён с силой сжимал плед на мягком диване, и, если бы не Сан, точно бы зарычал и полез драться с отцом. Как он только смеет говорить так о человеке, о ребенке, который ничего ему не сделал, о его Чонине.       — Минхо согласился забрать ребенка в свою семью и больше никогда не появляться в нашей жизни. Так и должно было случиться, пока… Уён. — Хонджун перевел взгляд на сына, а имя звучало так громко, хотя он совсем не менял тон в голосе.       В голове Уёна это звучало как звон, как гул, как шум, как что-то не разборчивое, он до сих пор не верил в это, не принимал всю эту ситуацию. Он заперся в комнате для того, чтобы подумать, чтобы побыть наедине со своими мыслями и переживаниями, он даже не отвечал на звонки Нини. Их было так много, что рука тряслась в спазме, скорее нажать на кнопку и услышать его голос. Альфа хотел поговорить с ним, увидеть его, но так испугался.       Он испугался своих собственных чувств, испугался родства и ответственности, но сейчас, слушая всё это, слушая рассказ папы и жесткие слова отца, он серьезно всё для себя решил.       — Уён, ты должен прекратить эти отношения с Чонином. То, что произошло между вами и наша вина тоже, если бы мы познакомили вас раньше, этого бы не случилось. Но я смогу всё исправить, найму тебе психолога, вы всё обсудите, потому что иметь чувства к брату — это не нормально. Я надеюсь, ты понимаешь, о чём я говорю и согласен со мной. Я поговорю с Минхо обо всем этом, Чонин просто будет вашим братом.       — Я…       Сан ощутил, как ослабла хватка на его руке, а Уён что-то прошептал себе под нос на слова отца. Старший посмотрел на брата, который сейчас совсем не поменялся в лице, а древесный аромат стал более насыщенным, сильным и уверенным.       — Я… я не стану этого делать! — Ким младший резко подскочил с дивана и громко заявил о своем решении.       Все братья подняли на Уёна голову. Сан с Минги громко охнули, Чонхо часто заморгал, Юнхо смотрел со спокойным лицом, редко, когда можно было понять, что у него на уме, его беспокойство выдавал только легкий тревожный древесный аромат персикового дерева, а Ёсан, смотря на уверенного младшего брата, еле сдерживал слезы, вспоминая слова своего альфы:       «Если бы это были мы, я бы все равно продолжал любить тебя. Я бы никогда не оставил тебя, потому что люблю больше жизни. Я думаю, Уён думает тоже самое, ему просто нужно время».       — Я не стану этого делать. Чонин — мой истинный. Мне всё равно на родство. Тем более только по одному родителю. — Голос самого младшего альфы был как молния, яркая, громкая и такая пугающая.       — Ты понимаешь вообще, о чём говоришь? — Хонджун начинал злиться, он был не готов к тому, что Уён начнет сопротивление. Он рассчитывал на то, что после того, как все узнают правду — успокоятся и смирятся, а тут.       — Я прекрасно понимаю, о чём говорю, отец. Вы с самого детства твердите нам про истинных, а теперь хотите у меня его отобрать? Я не отступлюсь от моих чувств к нему. — Младший так же начинал закипать, он чувствовал, как отец давит на него запахом, как комната с каждой секундой заполнялась ароматом горячего костра и дымящейся древесины.       — Но Уён… — В этом сражении появился ещё один голос и это был Сан.       Младший повернул на брата голову и посмотрел злыми, недоверчивыми глазами.       — Прости, братишка, но я думаю, что отец прав.       — Это не тебе решать. — Младший рыкнул. Впервые он позволил себе такое обращение к старшему.       — Успокойся! — Сан мгновенно подпрыгнул с дивана и схватил брата за плечо, пытаясь удержать его от нападения. — Я понимаю, что ты любишь его, но подумай головой. Он просто омега, тебя влечет его запах, а аромат ведь произошел от запаха папы, может это просто такая реакция на наше родство, может ты просто привязался к нему, а во время течки произошла случайность.       — Ты хочешь сказать, что я всё придумываю? Что я спятил?       — Я этого не говорил, но считаю так же, как и отец, твои чувства к нему не нормальны. Подумай сам, он — твой брат. Это же тоже самое, что испытывать чувства к кому-то из нас, Ёни.       Все братья думали об этом, но молчали. Все думали о том, каково Уёну, думали о том, какого это испытывать чувства к родственнику, и только Сан решился сказать это в слух.       — Не мели чепуху! — Уён скидывает с себя руку Сана и пихает его в грудь, подальше от себя. Это уже было больше похоже на драку, поэтому Минги и Юнхо, быстро подскочили с другого дивана, готовые разнимать младших. — Ты слышишь себя, Сан? Как я могу испытывать чувства к кому-то из вас, это что по-твоему, вот так по щелчку появляется? Я знаю вас с самого рождения, вы моя семья и мои братья, а Чонин — мой истинный, это разные вещи.       — А если бы… если бы ты знал Чонина с самого детства?       — Да мне всё равно, с какого момента я его знаю, он же… — Уён на эмоциях начал отвечать на вопрос, а только потом встретился с серьезными глазами самого младшего из них.       — Или не знал кого-то из нас с самого детства, а потом встретил… что тогда?       Уён не ожидал такого от своего брата близнеца. Слова Чонхо были словно нож в спину.       — Что ты хочешь этим сказать?       — Хочу сказать, что ты не прав. Ты слишком сильно поддался эмоциям и не думаешь головой. Чонин — твой младший брат, наш брат. Это же почти тоже самое, если бы ты испытывал чувства ко мне!       От последних слов Чонхо по рукам альфы побежали мурашки, он видел, как на глаза его брата наворачиваются слёзы, а запах пропитывается болью и страхом. Было удивительно видеть на его лице такие эмоции, ведь Чонхо для омеги слишком спокойный и собранный, тихий и ответственный, он по поведению больше похож на альфу, его всегда выдавал только цветочный аромат.       — Это не тоже самое, Хо… — Уён склонил голову, понижая громкость своего голоса.       Почему никто не понимает его, почему они все его отговаривают? А как же истинность? Истинных альфу и омегу нельзя разлучать. Ким вспоминает первые дни, когда впервые почуял аромат цветов земляники, такие тонкие почти неуловимые ноты, но такие манящие и сладкие. Он не может испытывать такие чувства к родственнику, такие сильные чувства могут быть только к истинному.       — Мне всё равно что вы сейчас говорите. — Уён говорил тихо, в его голосе не было злобы или ненависти, в его голосе было принятие и уверенность в своем решении. — Мне всё равно, если вы все сейчас отвернетесь от меня, если никто из вас не поддержит меня, мне всё равно! Вы не сможете заставить меня отказаться от чувств к нему. Мы — истинные и любим друг друга! Мы будем с ним вместе!       — Уён, одумайся. — Хонджун внимательно слушал и наблюдал за всеми всё это время. — Ты понимаешь, что столько людей не ошибаются. Ты совершаешь большую ошибку, неужели ты хочешь остаться один, не будь упрямым, тебя никто не поддерживает. Это глупо!       — Я. я поддержу, Уёна…       — Ёсан?! — Сан громко вскрикнул на голос старшего омеги. — С ума сошел? Почему? Зачем?       — Я видел Чонина несколько раз, общался с ним… он правда замечательный и… его старший брат — альфа… — Омега делает глубокий вдох, он не хотел рассказывать обо всем вот так, но выбора не было. — Он мой студент… мы истинные…       — Что? — Сонхва громко охает и закрывает рот рукой.       — Поэтому я на стороне Уёна. Я знаю, что он чувствует, знаю каково это иметь истинного. Вот ты отец, если бы тебе сказали навсегда отказаться от чувств к папе, ты бы смог так поступить? Я думаю, что нет… Да, страшно осознавать их родство, но… мне кажется это им нужно решать. Мы с Сынмином долго обсуждали это и… оба так думаем.       Сонхва уже не понимал, что чувствует. Его сердце переполнялось таким большим круговоротом чувств, что казалось, будто оно сейчас выпрыгнет из груди. Слишком много всего произошло за последнее время.       — Спасибо, Ёсани, правда… — Уён повернулся на брата и кивнул ему в знак благодарности. Он видел, сколько теплоты и нежности появляется в глазах омеги, как только он начинает говорить о своем альфе, он уверен, что в его глазах тоже есть этот блеск рядом с Нини. — Я люблю Чонина, и мы будем вместе. Через год, когда ему исполнится восемнадцать, мы уедем, чтобы больше не тревожить вас. Я не хочу вас беспокоить и доставлять проблем, пусть он и мой брат, но мы будем вместе.       — Что? Подожди, может не надо принимать такие резкие решения? — Минги встал между Уёном и Саном, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и самому вступить в диалог. Юнхо продолжал стоять немного поодаль, иногда посматривая на недовольного всей этой ситуацией отца.       — Так нужно будет.       — Уверен? А что сам Чонин думает? Ты его спрашивал? Не решай всё за него. — Чонхо опять пошёл на перекор брату. Его голос сейчас звучал слишком остро. Когда он только успел стать таким упрямым.       — Нет… но я уверен, что он…       — Уверен? А может он всё знает, и больше не захочет тебя видеть! — Сан решил поддержать Чонхо, и продолжить гнуть свою линию. Ведь, они все желают младшему альфе только добра, потом он обязательно об этом пожалеет.       — Погодите, давайте не будем на него давить. Спросим у Чонина, тогда и станет ясно. — Юнхо прозвучал, как голос разума в этой толпе безумия.       — Согласен с Юнхо. Но Ёни… если Чонин откажет тебе, ты же понимаешь… — Минги посмотрел прямо в грустные глаза своего младшего, всегда веселого братишки, вот только сейчас это был совсем не он, а взрослый альфа, который будет бороться с судьбой за своего омегу.       — Я понимаю… против него, я точно не пойду. Но… вот увидите, мы любим друг друга. Я еду к нему! — Уён пулей оббегает диван и выбегает в коридор к лестнице, бежит на второй этаж за курткой и телефоном.       — Вы правда позволите ему уйти? — Сан оборачивается на отца с папой, которые всё это время сидели на большом широком диване.       — Сан, ты немного перегибаешь. — Юнхо отвечает на вопрос вместо папы, который так тяжело вздохнул. — Мы правда не можем ему запрещать, пока они не поговорят.       — А ты, что думаешь? Ты сам был против, разве нет? — Хонджун тихо спросил у Сонхва, аккуратно поглаживая по руке.       — Я не знаю… не знаю, что думать… я просто хочу, чтобы каждый их них был счастлив.       

***

      Чонин лежал на широкой двуспальной кровати под мягким пушистым одеялом, которое ему дал Феликс. Омега все эти дни жил у них в гостинице и умирал от болючих спазмов первой в его жизни течки. Вот только помимо физической боли он испытывал ещё одну, сердечную. Его маленькое хрупкое сердце, которое с каждым днем становилось сильнее и крепче было разбито в один момент самым дорогим ему человеком. Нини почти ничего не ел и не хотел разговаривать, всё время лежал молча, смотря в окно, и думал, пытался принять настоящую реальность, от которой так хотел убежать. Его запах цветов земляники угасал, становился тусклым и слабым, едва ощутимым, он сам постепенно переставал его чувствовать, как раньше.       Всё становилось как раньше.       Ему просто снова надо уйти в тень, снова стать никем, никчемным и никому не нужным, бракованным омегой без сладкого запаха или с запахом гнилой, протухшей клубники. Да, именно так, называли его обидчики в школе, воротили от него нос, называли отбросом, а он ведь в этом совсем не виноват.       Хотя нет, виноват.       Виноват в том, что поверил, виноват в том, что доверился, и решил попробовать сделать шаг к счастливой сказке, которая на самом деле оказалась просто миражом. Ведь они с Уёном братья.       Омега перевернулся на другой бок к стене, чтобы не видеть голубого неба, которое проглядывает через плотные темные занавески, не видеть птиц, которые садятся на подоконник и мило воркуют друг с другом, всё это приносит боль. Чонин хотел бы навсегда забыть об этом, чтобы сейчас не чувствовать утрату, хотел бы вернутся в прошлое и никогда не встречаться с тем, кто тебя растопчет и бросит, сейчас было слишком больно.       — Хлебушек, ты не голоден? — В комнате раздался приятный голос Ликса, который периодически заглядывает и проверяет всё ли хорошо.       Чонин в ответ мычит что-то отрицательное и больше забирается под одеяло. Течка прошла, но тело продолжало болеть, будто его кто-то бьёт самым острым оружием с едким ядом.       — К тебе пришли, может ты захочешь поговорить с ним?       Нини опять отрицательно мычит. Кому он вообще нужен, кто мог прийти? Хёнджин с Сынмином несколько раз на дню пытались пробраться в комнату и поговорить с ним, поддержать, успокоить, но он четко дал Феликсу понять, что не хочет никого видеть, тем более альф. Он прикрывался течкой и плохим самочувствием, периодически отвечал им и отцу на сообщения. Вот только…       На самом деле он врал. Врал всем и себе. Сейчас ему так хотелось быть с кем-то рядом, обнять и просто тихо поплакать, может так ему стало бы легче. Но этим, он принес бы только больше беспокойства и переживаний, лучше просто потерпеть, как он делал обычно, и подождать. Вот только раньше…       Раньше, когда ему было плохо, не важно по какому поводу, к нему всегда приходил папа. Он просто молча садился рядом на кровать, гладил по голове своей теплой нежной рукой и распускал самый приятный запах сладкой выпечки. Чонин очень скучал по папе, сейчас он был ему так нужен. Папа — единственный, кто не написал ему за это время, и он тоже сам не брал телефон в руки, чтобы связаться с ним. Было страшно говорить, ведь он наговорил ему столько перед уходом. Как теперь быть? Как поступить? Сейчас уже всё равно на кровное родство, он всё равно ему любимый папа, самый родной и понимающий.       — Прости, Нини… но я думаю, вам лучше повидаться с ним. — Голос Феликса выбил омегу из мыслей, по рукам побежали мурашки, а глаза щипало от новой волны наворачивающихся слёз. — Если что, я буду за дверью, ладно, малыш?       Чонин ничего не отвечает, слышит, как дверь открывается сильнее, издавая негромкий скрип, а комната заполняется запахом, который он думал, что больше никогда не ощутит.       Ароматом дерева инжира.       Омега крепче сжал простынь тонкими пальцами, пытался принюхаться ещё больше сквозь мягкое одеяло, может ему кажется, может мерещится, может у него навязчивая идея — это не может быть правдой, или?       — Нини… я так долго искал тебя, прости, что не отвечал…       Этот голос. Бархатистый, приятный, его любимый голос. Вот только как такое возможно? Почему Ликси вообще его пустил, может ему всё ещё мерещится? Чонин замер, не дышал, прислушивался к шорохам, под одеялом было вообще не понятно, что происходит в комнате и это нагоняло страх.       — Мне нужно было о много подумать и… принять решение… понять, что сейчас творится внутри меня, и что… что же нам делать.       Сомнений становилось всё меньше. Омеге могло показаться один раз, могло послышаться, но в этом запахе он точно не мог ошибиться, в запахе, от которого замирает сердце, а по рукам и спине бегут холодные мурашки.       — Феликс мне обо всем рассказал, прости… мне очень жаль, что всё сложилось именно так, мне жаль, что я не смог тебя защитить… защитить от этой боли… я правда не знаю, что делать… не знаю, как выразить всё то, что сейчас у меня на сердце… но я…       — Уходи. — Из-под одеяла донесся тихий голос.       Альфа замер в удивлении, а по рукам побежали мурашки от осознания того, что его любимого цветочного запаха почти нет. Он не чувствовал его. Аромат был ещё слабее чем, когда он почувствовал его впервые.       — Зачем ты вообще пришел? Видеть тебя не хочу! — Одеяло немного шелохнулось. Уён присмотрелся к большому кокону ещё раз и принюхался. Пусть и слабый, но все-таки немного ощущается аромат — цветочный запах, который сейчас так медленно угасает, теряет свою слабость и заполняется горечью и пустотой.       Ким вспомнил слова своего старшего брата: «А может он всё знает, и больше не захочет тебя видеть!» — в душе поселился страх. Уён ехал сюда полный уверенности, был готов на всё, наконец увидеть, обнять, объясниться, но сейчас всё слова будто вылетели из головы. Его сбила с ног вся эта ситуация, а разговор с Ликсом выбил из колеи.       Омега вообще сначала не хотел его пускать, не то что в комнату, даже на порог. Он проклинал Сынмина за то, что тот спалил где сейчас находится Нини, но в то же время был рад, что альфа сам пришел за ним, ведь Феликс до самого конца верил в них, надеялся, что его Джини ошибается и они смогут понять друг друга. Он пустил Уёна в комнату, потому что почувствовал это в древесном запахе, почувствовал насколько альфа любит его и почему пришел.       Поэтому сейчас Уён не должен бояться, не должен отступать, он хочет во всем убедиться сам, поговорить.       — Прости меня, цветочек. Я правда виноват перед тобой… — Альфа опустился на колени прямо около кровати и уткнулся головой в большой кокон из одеяла. — Я не хотел верить в это, отрицал до последнего, не признавал, что мы можем быть братьями. Я умолял, чтобы это был просто сон или злая шутка родителей, которые не хотели, чтобы мы были вместе… но       — Так уходи, зачем тогда пришел? — Чонин в одно движение скинул с себя одеяло и посмотрел яростными, полными горечи глазами на альфу. — Если не хочешь в это верить, если не можешь признать, зачем пришел тогда? Чтобы снова сделать мне больно? Чтобы поиграть? Я верил тебе, впервые доверился кому-то настолько сильно, полюбил тебя, а ты…       — Нини… — Уён не ожидал такого. Он смотрел, как с из глаз омеги начинают течь слёзы, рот скривился от обиды, а запах цветов становился всё слабее и слабее. — Прости… — Он не мог ничего больше сказать. Он склонил голову, продолжая сидеть на коленях.       — Чего ты хочешь этим добиться? Пришел напомнить мне о том, кто я? Какой я? Брошенный своим родным папой? Обманутый? Никому не нужный, ещё и твой брат, который полюбил тебя, грязный, бракованный омега. — Последние слова Чонин громко выкрикнул, как будто выплюнул их из себя со всей горечью, что в нем копилась. Он не мог остановить поток слёз, а тело начало немного трясти.       — Я же говорил тебе. — Ким резко подскочил на ноги, быстро хватая омегу за плечи и прижимая к себе. — Говорил тебе, никогда больше себя так не называть!       — Отпусти меня! Ты! Ты обещал тогда! — Чонин попытался вырваться из крепких рук альфы, которые только прижимали его к широкой груди. Такие сильные горячие руки, они были ему так нужны, Уён был ему так нужен. Запах дерева инжира нес в себе печаль, но был сейчас таким успокаивающе приятным, что омега просто не мог сопротивляться, он заплакал ещё больше и с сильной сжал своими тонкими пальцами запястья Кима. — Ты обещал, что всегда будешь рядом, что я могу звонить, и ты всегда ответишь, но когда ты был мне так нужен, ты просто оставил меня одного, а сейчас пришел… пришел, когда тебе стало удобно… я… я не прощу тебя… зачем мне прощать, если мы всё равно не сможем быть вместе… я твой брат… а твой папа… — Нини заплакал ещё сильнее, утыкаясь лбом в крепкую грудь, уже не было сил сопротивляться. — Мы родственники… это не правильно… тебе лучше уйти… ты найдешь другого, а я буду жить как раньше, глупо было с моей стороны верить в это, я сам виноват… но я был так счастлив… я больше никогда не смогу полюбить кого-то так же сильно, как тебя. но так будет лучше… поэтому пожалуйста, просто уходи…       — Ты правда хочешь, чтобы я ушел?       Нини вздрогнул от тихого голоса прямо около своего уха.       — Помнишь, один раз у нас уже был такой диалог, тогда в парке. Ты помнишь, что я тогда сказал? Я уйду, только, если ты ненавидишь меня, если я делаю тебе больно, я уйду, если ты правда этого хочешь… ты помнишь, что ты тогда ответил? Ты сказал, что не ненавидишь меня и тоже любишь, прошу не прогоняй меня сейчас.       Чонин почувствовал, как его спины касаются крепкие руки, а древесный аромат становится таким мягким и успокаивающим. Он вспомнил тот день в парке, вспомнил их первый поцелуй и свои чувства, которые переполняли его всего изнутри. Он не может… не может без него, но что он может сделать? Как он может просить его остаться, когда они братья. Как он может продолжать просить его быть рядом с ним.       — Мне всё равно на наше родство, всё равно, что мы братья. Я полюбил тебя как человека, как омегу, и не изменю своим чувствам. Пусть между нами один родитель, я всё решу и преодолею. Я правда виноват перед тобой, что молчал, но за это время я понял, как сильно ты мне нужен… мой истинный, мой любимый, мой цветочек.       — Мы не сможем… — Чонин не мог остановить плач, поднял глаза на альфу и продолжил. — Как? Наши родители… общество… мы родные по крови… как…       — Мы сбежим, я заберу тебя далеко-далеко, где никто нас не знает. Никто не может запретить нам любить. Ты же понимаешь, вместе мы сможем всё. — Ким сильнее прижимает омегу к себе, утыкается носом в мягкие волосы и гладит по спине. Он никому его не отдаст, защитит, сохранит его улыбку и подарит самое большое счастье.       — Я так не смогу… — Нини медленно отстраняется и отодвигает ошарашенного Уёна от себя. Смотрит немного в пол, пряча глаза. — Я хочу поговорить со всеми, хочу извинится перед папой, ведь я столько гадостей ему наговорил… объяснится с отцом и… познакомится с… с моим биологическим папой… познакомится ещё раз… я хочу… я хочу остаться дома с моими братьями… закончить школу и пойти в университет, где ты сейчас учишься, чтобы встречаться с тобой в коридорах. — Омега наконец поднимает на альфу глаза, и Уён замечает, как в них начинают распускаться цветы земляники. — Я не хочу прятаться, хочу ходить на танцы, где работает мой отец и наконец, может я смогу выйти на сцену… я хочу быть самым обычным омегой, хочу быть твоим парнем, и может потом мы сможем завести семью… я не хочу бежать от этой жизни, но в то же время, я хочу… хочу, чтобы в этой жизни, в моей жизни был ты, Ёни, потому что… — Чонин делает глубокий вдох и на выдохе произносит самые значимые для него слова. — Потому что я люблю тебя и только с тобой я могу цвести!       Уён даже не успел моргнуть, как Чонин сам потянулся вперед и коснулся его губ в поцелуе. По телу разлилось сладостное щекочущее чувство, а до носа снова начали доходить самые сладкие ароматы цветка земляники.       — Может они… может они смогут принять нас, смогут понять… я хочу узнать твоих братьев… хочу познакомится с Саном, Минги, Юнхо и Чонхо ведь ты так много рассказывал о них… может они смогут принять меня так же тепло, как и Ёсан… или… Ёсан против наших отношений? Может он был добр со мной, потому что мы не были родственниками?       — Глупенький. Если бы не Ёсан…я бы не смог найти тебя так быстро, он помогал мне всё это время и его поддержка дала мне сил… так же, как и Сынмин… они заботятся о нас незаметно, но так много сделали. Они точно смогут нас принять, нет, они уже приняли нас, малыш. — Ким снова прижимает омегу к себе, показывая ему, что тот в безопасности, распускает свой древесный аромат, пытаясь как можно сильнее смешать его с ароматом цветов земляники. — Я пойду с тобой куда угодно, буду с тобой где угодно, здесь или в другом городе, мне не важно! Я хочу, чтобы ты был счастлив, и, если ты хочешь остаться тут, я помогу… я всё для тебя сделаю, давай вместе поговорим с родителями, я думаю… они смогут нас понять.       Чонин в ответ только кивает и снова по его щекам бегут маленькие блестящие слёзы, образовывая сверкающие дорожки. Он не сдерживается, обвивает спину Уёна руками, утыкается в его плечо и громко плачет. Он так боялся, боялся, что всему этому пришел конец, боялся, что потерял его навсегда, а всё оказалось совсем наоборот. Он пришел за ним. Его альфа, пришел за ним, несмотря ни на что.       Ким в ответ гладил омегу по голове, целовал в макушку и приговаривал приятные слова, чтобы успокоить. Его окружал самый сладкий аромат цветов земляники и сам он чувствовал успокоение и облегчение. Наконец всё это закончилось, наконец он смог отпустить все страхи и переживания, всё то, что мучило его эти дни. Наконец он рядом с тем, кого любит.       Феликс же в этот момент, с облегчением отошел от двери, как только почувствовал смешанный аромат альфы и омеги. Помирились. Он так переживал, что Нини всё это время был подавлен, а запах его будто растворялся в воздухе, сейчас же, он снова начинает набирать свою силу и становится более устойчивым и сильным. Ликси рад, что оказался прав, рад, что интуиция его не подвела и Уён правда оказался достойным альфой.       Впереди осталось самое сложное — разговоры, которые изменят их будущее.