Я посажу тебя на цепь и обучу командам

      Уэнсдей раскрыла глаза и тут же поднялась в сидячее положение, оглядываясь в незнакомой обстановке. Отвратительно выбеленные стены, подсвеченные солнечными лучами из окна, выжигали глаза. Её бледные щёки тут же защекотали распущенные волосы, и Аддамс недовольно поморщилась от мысли, что кто-то касался её кос, а уж тем более расплетал их. Девушка немедленно принялась заплетать волосы обратно, отчасти чтобы вернуть себе хоть капельку контроля над ситуацией. Этому процессу помешала пропитанная чем-то повязка на её голове, которую Уэнсдей немедленно сняла и бросила на тумбочку. Она определённо была не в больничном крыле академии, а в обыкновенной, насквозь пропахшей едким спиртовым раствором больнице, скорее всего в Джерико. Аддамс вернула себе свою неизменную причёску и удовлетворённо кивнула, хотя девушку тут же ждало новое разочарование — она была в лёгкой медицинской сорочке, а нормальной одежды рядом не было. Стало неуютно и неприятно, и Уэнсдей на всякий случай натянула лёгкое одеяло до самого горла. Ощущение уязвимости никуда не делось, но девушка перешла в режим ожидания дальнейших событий, откинувшись на спинку кровати и подтянув колени к подбородку. Шаги в коридоре не стихали ни на секунду, будто там за дверью была оживленная пешеходная улица, но, наконец, постучались и к ней. Аддамс даже не успела ответить, как дверь уже открылась, и в палату зашёл шериф Галпин, который сейчас был последним человеком, которого девушка хотела бы сейчас видеть, хоть у него и были ответы на её вопросы. Мужчина выдавил из себя мимолетный сочувственный взгляд, и Уэнсдей подтвердила свою догадку, что выглядит жалко. Как-то машинально она натянула тонкое одеяло по самый подбородок, пытаясь почувствовать хоть капельку неуязвимости. Сработало, надо сказать, так себе. — Ну… Как ты? — вопрос из его уст прозвучал как-то противоестественно, показывая, что забота, очевидно, не самое привычное для Донована Галпина. — Кошмарно, — голос Аддамс звучал совсем тихо, и ей пришлось прочистить горло, чтоб не звучать так жалобно. — Что-то мне подсказывает, что вы не о моем здоровье пришли спросить. Как я здесь оказалась? Шериф усмехнулся и постучал пару раз пальцем по своему затылку, намекая на Уэнсдей. Девушка потрогала примерное место, куда указал Галпин, и ощутила резкие вспышки боли, вспыхивающие при каждом прикосновении. Аддамс сморщила нос, совершенно не понимая, как и где умудрилась разбить голову, да ещё с такой силой. Конечно, в играх с Пагсли она получала травмы и посерьёзнее, но никогда до этого не теряла память. — Вопрос всё ещё актуален, — Уэнсдей мотнула головой в попытке избавиться от боли, которая так не кстати разыгралась с новой силой. — Вряд ли я сама приползла на порог больницы с мольбами о помощи. — Что ты делала на месте преступления? — хмуро прервал её Донован, строго глядя на неё сверху вниз. Аддамс молчала, напрягая свою память, однако последним воспоминанием оставался утренний разговор с Энид, но что-то подсказывало, что сейчас уже за полдень. Последующие события всплывали нерезкими обрывками, будто фотографии, которые только проявлялись, замоченные в специальном растворе в красной комнате. Особо яркими воспоминаниями отпечатались громкий крик и тело, лежащее лицом вниз. Но черт возьми, почему же она отключилась?! — Я пошла на крик, — медленно начала проговаривать Уэнсдей, пытаясь пережить события заново. — Дошла до тела. Начала его осматривать, а дальше… Не помню. — Твоя одежда, если так можно назвать твой скафандр, была вся в крови жертвы, — для подтверждения Галпин старший заглянул в свою папку. — Как ты это объяснишь? — Это пчеловодный костюм, шериф, — намеренно игнорируя суть вопроса, раздражённо ответила Аддамс. — Я уже всё вам рассказала и то, что вы мне не верите, не моя проблема. — Хоть бикини, Уэнсдей, мне всё равно, — острил шериф, закатывая глаза от невыносимости собеседницы. — То есть ты утверждаешь, что случайно попала на место убийства? — Давайте будем честны, мистер Галпин, будь это я, вы бы никогда не нашли ни тела, ни меня, — девушка закатила глаза в ответ, пустые обвинения — это наименьшее, что ей сейчас нужно. — Я устала, у меня болит голова, и я не намерена продолжать этот бессмысленный разговор. Донован недовольно подошёл чуть ближе, всё же оставаясь на расстоянии от девушки, и скрестил руки на груди. Насколько плохо бы Уэнсдей не разбиралась в эмоциях, нервное негодование на лице шерифа читалось легко, как будто неоновая вывеска с кричаще красными буквами. Мужчина долго думал над своим следующим вопросом и, наконец, неодобрительно вздохнул, сведя брови к переносице. — Пока что тебя спасает только одно: серия убийств началась до твоего приезда в город, — Галпин выглядел серьёзно и разозленно одновременно. — Но если вдруг твой отец воспитал тебя как себе подобную, то я найду способ доказать твою причастность. — Не волнуйтесь, шериф, он именно так меня и воспитывал в перерывах между купаниями с акулами и фехтованием, — холодно иронизировала Аддамс, защищая себя привычным способом. — И ещё кое-что… — Донован выпрямился и начал говорить уже более отстранённо. — Не общайся с моим сыном, ты на него плохо влияешь. — Боюсь, тогда мне будет трудно сделать заказ во Флюгере, — скорбным голосом проговорила Уэнсдей, состроив самую печальную гримасу на лица. Когда дверь за Галпином старшим закрылась с обиженным скрипом, Уэнсдей с болезненным хрипом откинулась на кровать. Академия начинала ассоциироваться с надоедливой болью в области затылка, которая плавно протекала к вискам. Мысли шумели в голове хуже любой мигрени, не давая обдумать произошедшее, которое до сих пор оставалось для неё загадкой. При всех исходных данных напрашивался неприятный вывод — когда она обнаружила новый труп в лесу, её вырубили ударом по затылку. Если бы ещё от этого понимания становилось легче, однако наоборот возникали только новые вопросы, вытекающие один из другого. Например, если это был убийца, почему он оставил её в живых, когда у него были все шансы избавиться от лишнего свидетеля, который приложит все силы, чтобы раскрыть это преступление? В коридоре заговорили, и Аддамс, напрочь игнорируя монотонный шум в голове, поднялась с кровати и подошла к двери. Голоса шерифа и его помощницы она узнала без особого труда, они обсуждали произошедшее убийство бездомного, жаль без особых подробностей. Следствие было сбито столку, но они безошибочно определили это преступление как очередное в серии Деталиста, как его любовно называли промеж строк протоколов. Позже к диалогу добавился ещё один мужской голос, и, по его словам Уэнсдей стало понятно, что это местный коронер. Девушка напрягла слух, чтобы не пропустить ни одной интересующей детали, которые бы помогли ей найти ключ к разгадке этой тайны, но стоило врачу дойти до самой сути своего заключения, как в коридоре послышалось цоканье каблуков. Аддамс даже не нужно было видение, чтобы ясно представить картину — к её палате быстро и неумолимо подходила Уимс — поэтому девушке не оставалось ничего другого, как быстро вернуться на кровать и изобразить все грани страдания от пребывания здесь на лице. — Как вы, мисс Аддамс? — заходя, Лариса сверкнула привычной белозубой улыбкой и придирчиво оглядела девушку. Уэнсдей ни за что не призналась бы, что единственное чего она хотела прямо сейчас — дотронуться смычком до струн своей виолончели, упорядочивая мысли и пряча тревоги в очередной композиции Вивальди. Столько социальных разговоров об одном и том же отобрало слишком много сил. — Для человека, которому чуть не раскроили череп, вполне сносно, — ответила Уэнсдей, скрывая собственную растерянность за сарказмом. — Интересные у вашей академии окрестности. — Вам ещё предстоит объяснить мне, что вы делали в лесу! — Лариса вспыхнула и недовольно сжала губы в тонкую полоску, неодобрительно глядя на беспокойную ученицу. — Поверьте мне, я придумаю вам занятие, раз у вас так много свободного времени! Аддамс выжидающе молчала, не зная, что можно ответить на обвинения Уимс. Вообще-то после разговора Уэнсдей с шерифом Лариса должна была играть ролевую модель «доброго» полицейского, но чем больше претензий директриса высказывала, тем больше девушка понимала, что скорее Галпин старший был таковым. Слова сливались в одну шумный и громкий поток в разболевшейся голове, но Аддамс упрямо старалась не упустить ничего, что могло бы прояснить её появление здесь, из виду. — Что я должна отвечать шерифу, когда он звонит мне и сообщает, что нашёл вас без сознания рядом с трупом? — Уимс видимо посчитала нужным высказать Уэнсдей всё, что она о ней думает. — Вы правда верите, что я бы упала в обморок рядом с мертвецом? — девушка подавила в себе хищную усмешку, которая могла стать катализатором новых претензий. — Какого отвратительного вы обо мне мнения. Директриса шумно вздохнула, не сводя глаз с Аддамс в тщетных поисках хоть малой доли раскаяния, но Уэнсдей выдержала этот зрительный контакт, так и не отведя взгляда от возмущённой женщины. Лариса измученно покачала головой, не припоминая, чтобы хоть один ученик академии до Уэнсдей приносил столько хлопот и забот, сколько она доставила за целый месяц. — Я надеюсь, вы меня услышали, мисс Аддамс, и больше вы не доставите академии проблем, иначе мне придётся применить к вам соответствующие меры, — уже спокойно продолжила Уимс и почти ласково улыбнулась. — Собирайтесь, врачи вас отпустили. Девушка уже знала, что сегодня же ночью вернётся в больницу, правда в другой корпус. К более молчаливым пациентам.              Уэнсдей понимала, что как только она вернётся в свою комнату, то тут же будет атакована Энид, которая потребует объяснения её исчезновения и ответов на вопросы. Тех самых ответов, которых у самой девушки не было. Аддамс ещё нужно было много чего обдумать самой, в идеале даже вернуться к месту преступления, но теперь, когда внимание директрисы обратилось к её персоне с новой силой, об этом можно было только мечтать. Благоразумно решив растянуть время до встречи с соседкой, Уэнсдей отправилась прогуляться по внутренней территории академии. Свежий прохладный воздух приятно трепал чёлку и успокаивал голову, придавая какое-то эфемерное спокойствие. Девушка сделала круг вокруг Офелии холл, пока не заметила активные движения внутри оранжереи, что моментально привлекло её внимание, приспособившееся подозревать всех и каждого. Оранжереи походили на место преступления, в котором жертвами были безобидные цветы, всюду были раскиданы комья земли и безжалостно отрезанные засохшие листья. Стол был уставлен разными цветами и растениями, знакомыми Аддамс с самого детства. Заправляла всей этой ботанической феерией, конечно, Торнхилл, которая тут же подняла голову при звуке шагов массивных ботинок. — Уэнсдей, — Мэрилин радостно улыбнулась, заметив вошедшую. — Не хочешь помочь мне с пересадкой? Аддамс хотелось отвлечься от произошедшего, да и мозг требовал переключения, а оранжереи на данный момент казались самым безопасным местом как в Неверморе, так и в самом Джерико. Уэнсдей кивнула и подошла ближе к столу, на котором расположились все нужные инструменты, земля и горшки взамен тем, которые уже не подходили по размеру. Девушка любовно погладила жёлтые листья-ловушки дарлингтонии и вооружилась маленькой лопаткой, чтобы разрыть торф в горшке. Тишина, прерываемая лишь пересыпанием земли, ощущалась более чем комфортно, но с самого входа в оранжерею Аддамс размышляла, стоит ли задать женщине вопрос, который её беспокоил. — Мисс Торнхилл, скажите, а у вас никто недавно не интересовался цветком под названием асфодель или, может быть, похожими? — невозмутимо начала Уэнсдей. Рыхлая земля хорошо поддавалась миниатюрной цветочной лопате, так что Аддамс не приходилось прикладывать усилий, хватало привычных лёгких движений, доведённых до автоматизма. Что же, её воспитание и впрямь отличалось от того, чем занимались остальные дети в детстве, но хотя Уэнсдей вряд ли когда-нибудь скажет это вслух, но она благодарна родителями, что они не поддались пагубному влиянию общества. — Знаешь, — Мэрилин подошла к девушке, чтобы забрать со стола лопатку, но замерла, разглядывая движения Аддамс. — Вообще-то… Ксавье спрашивал и именно про асфодель и её значение. Уэнсдей напряглась и чуть не отрезала здоровый отросток корня, правда она вовремя сумела остановиться и не ранить растение. В горле неприятно пересохло, и Аддамс отложила секатор на край стола, фокусируясь на собственных мыслях. Почему на каждый её вопрос «Кто?» ответом постоянно всплывало имя гребаного Торпа? — А что? — как бы между прочим уточнила Торнхилл, не поднимая головы от своего цветка. — У него довольно странный вкус на подарки, — Уэнсдей многозначительно замолчала, надеясь, что дальше разговор не пойдёт. Мэрилин странно улыбнулась, что девушке совсем не понравилось, уж слишком очевидно было к чему она клонила, к какому-то глупому и инфантильному проявлений эмоций и гормонов. Поразительно, как многие люди недооценивают Аддамс. — Я не понимаю, почему он надоедает мне, — Уэнсдей недовольно мотнула головой, чтобы чёлка не мешала взгляду, и снова вооружилась лопаткой. — А я, кажется, догадываюсь, — весело улыбнулась Мэрилин, но, заметив недовольство на лице девушки, поспешила добавить. — Извини, это вообще-то не моё дело. — Куда её поставить? — Аддамс резко сменила тему, аккуратно приглаживая верхушку торфа в горшке. — Поставь её, пожалуйста, к стенке, — Торнхилл махнула рукой в сторону угла оранжереи. — Она не любит, когда на неё дует сквозняк. Слишком капризное растение, как же я с ней намучилась. Уэнсдей молча подхватила горшок и прилежно поставила его, куда просила преподаватель, и, возвращаясь к столу, запнулась о лежащую на полу лопату, перепачканную чем-то странным. Прежде чем девушка успела рассмотреть грязный инструмент, Мэрилин перехватила черенок лопаты и убрала к стене за шкаф. — Будь аккуратнее, — мягко попросила учительница, вновь улыбаясь. — С тех пор, как сарай перешёл в ранг персональной мастерской мистера Торпа, моим инструментам так и не нашлось подходящего места. — Мастерская Ксавье? — заторможено переспросила Аддамс, не до конца понимая, о чём говорила Торнхилл. — Сарай в паре шагов отсюда, — Мэрилин махнула рукой в определённом направлении. — Ужасная рухлядь, но мистер Торп привёл его в порядок, так что директор разрешила ему в ней обосноваться. Даже обидно. Преподавательница нахмурилась, но уже через секунду к ней вернулось привычное расположение духа, и она улыбнулась. Вот только Уэнсдей уже не могла отделаться от мысли, что мастерская — это что-то очень важное, что прольёт свет на тайну Ксавье. — Мне пора, — после минуты размышлений отозвалась Аддамс. — До встречи на занятиях, Уэнсдей, — Торнхилл лишь улыбнулась на прощание.       Сарай выглядел ухоженно, так что назвать его рухлядью можно было с большой натяжкой, хотя его вид во многом и напоминал кладбищенскую сторожку. Аддамс прислушалась через деревянные двери, но не услышала ровным счётом ничего, да и выключенный свет намекал на то, что внутри никого не было. Уэнсдей ещё раз осмотрелась вокруг и, не заметив никого в медленно надвигающейся темноте вечера, решительно открыла дверь, которая тут же отозвалась скрипом. Первым, что привлекло внимание девушки, когда она зажгла свет, был жуткий бардак словно здесь было убежище психопата, а не художника. А вторым десяток рисунков пучеглазого монстра, того самого, что она ищет уже так долго. Какие-то картины были так хорошо детализированы, как Аддамс даже не могла восстановить в своей голове образ монстра. С клыков, совсем как у пираний, капала слюна, смотревшаяся настолько правдоподобной, что кровь замедляла свой бег по венам. — Конечно, у каждого художника своя муза, но это как-то слишком, — девушка огляделась вокруг. Что-то внутри Уэнсдей рвануло в пропасть, когда она ощутила, что все глаза смотрят только на неё. Все рваные штрихи уцепились за её кожу и вгрызались в нежную плоть. В голове все сложилось поразительно чётко и не один факт не противоречил действительно пугающему выводу. Ксавье — монстр. Ксавье определённо психически болен и одержим своей собственной природой. — Одержимость достойная восхищения, — девушка продолжила свой диалог ни с кем, подходя ближе к каждой картине и рассматривая её. — Кажется, только что я стала больше увлечена искусством. И одним конкретным художником. Возможность изучить монстра, о котором не было ни одного упоминания в магических бестиариях, адреналином поджигала что-то внутри Уэнсдей. Такой азарт и самонадеянность сгубили ни одного сыщика, который совсем забыл об опасности своего противника. Аддамс твёрдо понимала, как опасен монстр, с которым она связалась, но на самый крайний случай всё ещё держала запасной вариант, ведь она всегда может сдать Ксавье шерифу.       Времени рассмотреть каждое полотно отдельно у неё могло не быть, ещё неизвестно когда может нагрянуть хозяин мастерской, поэтому Аддамс решила надолго не задерживаться на этой художественной выставке. Убедившись, что её визит ничего не поменял внутри сарая, Уэнсдей бесшумно выскользнула на улицу, приноровившись закрыть дверь почти беззвучно. Однако удача, если когда-то и была на стороне девушки, то в Неверморе она отворачивалась от Аддамс со скоростью детского волчка. И именно по этой причине, стоило Уэнсдей зайти за угол сарая, она тут же наткнулась на Торпа, который был немало удивлён этому. Ещё бы с его бестиарием внутри мастерской. — Уэн-сдей? — удивлённый Ксавье изъяснялся по слогам. — Ты чего здесь? — Я тебя искала, — равнодушно соврала она. — Зачем? — Торп слегка нахмурился и бросил короткий взгляд на свой сарай. Аддамс неотрывно смотрела снизу-вверх на юношу и незаметно для самой себя начала заламывать пальцы, выдавая свою нервозность с головой. Ещё минуту назад Уэнсдей дала сама себе чёткий психологический портрет Ксавье, как монстра и серийного убийцы, а сейчас он уже с подозрением смотрит на неё. Поразительно, какие иногда возможности возникают у человека, оказавшегося в нужное время в нужном месте. Сейчас Аддамс было важно выбить себе полное право находиться в его студии, приходить сюда в нужное время и любоваться новыми детализированными рисунками монстра. Уэнсдей никогда не рыбачила традиционными способами, но, когда добыча сама плывёт в твои сети, грех этим не воспользоваться. — Хочу научиться рисовать, — выпалила девушка быстрее, чем подумала какими последствиями для неё это обернётся. Губы Ксавье растянулись в широкой улыбке, которая, по меркам Аддамс, была слишком яркой и солнечной. И это долбанное солнце сейчас выжигало её глазные яблоки своим самодовольством. Вместо сумрачной прохлады тело Уэнсдей будто попало в крематорий, до того душно и тепло становилось с каждой секундой, пока Торп сверлил её своими ореховыми глазами. Сердце девушки грохотало невероятно громко, смешивая кости рёбер в труху, благо этот учащенный пульс не доносился до Ксавье. — Вот как, — понимающе кивнул юноша, пряча ладони в карманы толстовки. — А что мне за это будет? Аддамс нахмурилась, задумавшись, к чему в конечном итоге приведёт эта импровизация, потому что её план рассыпался ещё в тот момент, когда она наткнулась на Ксавье. Предлог насчёт уроков рисования был неплох, вот только соразмерная плата у Уэнсдей вряд ли найдётся. Казалось, что Торп имеет всё те же навыки, что и девушка от фехтования до увлечения ботаникой. Вероятность, что Ксавье заинтересуется препарированием белок, при том, что он в обличье монстра творит с людьми, тоже была невелика. Значит, ва-банк. — Услуга за услугу, — Уэнсдей пыталась держаться равнодушно, хотя это было не так-то просто, когда перед тобою первый подозреваемый в серийных убийствах. — У меня в долгу будет сама Уэнсдей Аддамс? — проклятая улыбка стала ещё шире, а сам Торп нарочито важно раздумывал над предложением. — Это точно того стоит. — Начнём прямо сейчас, — Аддамс решительно последовала в сторону в мастерской. — Нет, — Ксавье загородил двери своим телом. — Там не убрано и вообще… Сейчас уже поздно. Можем начать завтра, после занятий. Что скажешь? И вновь улыбка, от которой плавилась не одна девушка, а Уэнсдей на силу отвела взгляд в сторону, чтобы точно не попасть под эти чары. Вежливостью со стороны Аддамс было бы улыбнуться в ответ, но она лишь чуть нахмурилась, начиная представлять чем для неё обернётся собственная затея. — Не обольщайся, — Аддамс была готова самолично придушить сначала юношу за его выражение лица, а потом саму себя за глупый бред, который она несла здесь уже несколько минут. Торп протянул девушке руку и Уэнсдей, задержав взгляд на тонких бледных пальцах, пожала её, скрепляя их уговор. Всё обошлось малой кровью, она решила, что придёт к нему на первый урок, а потом, выдав что-то страдальное об отсутствии таланта к рисованию, откажется от своей идеи. Вроде бы всё донельзя просто — прийти, отказаться, уйти — но почему-то сама мысль об этом била током и заставляла Аддамс нервничать.