Я посажу тебя на цепь и обучу командам

      В английском языке более миллиона слов, а Ксавье выбрал для первого оправдания самые клишированные из них. На автомате вылетевшая фраза всё только усугубила, как будто стала выдернутой из гранаты, которая повлечёт сокрушительный взрыв. Справедливости ради, вся ситуация была сплошным клише, поэтому Аддамс не поверила ни единому его слову. В её ситуации никто бы не поверил. Какие слова вообще могут играть роль, когда ты застаёшь человека на месте преступления? Волей-неволей в голову приходят крамольные мысли. Так уж мы устроены. — Чёрт-чёрт-чёрт! — затараторила Уэнсдей, подлетев к раненой конечности. — Вещь, ты меня слышишь? В ответ раздалось лишь мерное падение капель багряной крови на пол. Во рту горчило ненавистью к тому, кто это сделал. Девушка, наверное, впервые в жизни была действительно близка к срыву и не знала, как вести себя дальше. В поле зрения Аддамс попал опешивший от событий Ксавье, и подозвала его к себе, кинув красноречивый взгляд, где за пеленой слёз едва ли была видна радужка. — Помоги мне! — распорядилась Уэнсдей, лихорадочно ощупывая Вещь. — Я его держу, а ты вынимай нож! — Ты уверена…? — с сомнением переспросил Торп. — Вынимай чёртов нож! — крикнула Аддамс, не обращая никакого внимания на волнение парня. Ксавье глубоко вздохнул, качая головой от дурноты, подобравшейся в самую голову, и взялся за ручку ножа. Не обратив никакого внимания на листок бумаги, который был приколот над рукой, Уэнсдей вслух досчитала до трёх и, подождав, пока он рывком вытащит нож, взяла Вещь. Зажатые мышцы расслабились, и рука сразу потеряла свою напряжённость, обмякая в ладонях хозяйки. Аддамс неразборчиво выругалась по-итальянски и зажала рану. — Оставь нож на столе и убирайся из моей комнаты! — сердито бросила она, прежде чем скрыться за дверью.       Уэнсдей не помнила, чтобы когда-то настолько быстро бежала и боялась опоздать. В голове творился сущий хаос, хуже, чем в аду, но одна мысль была яснее всего — дядя Фестер точно должен знать, что делать. К счастью, она разрешила ему перекантоваться на пасеке, пока Юджин в больнице, так что бежать ей нужно было не так далеко. С каждой минутой тревога становилась сильнее, а с каждым футом Аддамс начинала задыхаться, ведь дыхание сбилось ещё на лестнице в Офелии холл. — Дядя Фестер! — Уэнсдей с криком ворвалась в пчелиный домик. — Поднимайся! Вещь! Он… Мужчина от такого шума моментально проснулся, тут же подрываясь к своей протеже с косичками. Уэнсдей запнулась от накатившего к горлу кома и протянула ладони с Вещью на них, у самой у неё внутри всё сжалось от этого зрелища. У девушки вдруг возникло ощущение, что она падает в глубокий подвал, из которого нет выхода. — Кинжал мне в печень… — присвистнул Фестер, рассматривая раненую руку. — Твоя меткость тебя покинула? — Нет, это… Не знаю, кто это сделал, но я его убью! Но не сейчас… — Аддамс говорила в непривычно быстром темпе. — Ты же сможешь ему помочь? Он не реагирует ни на что! — Клади его на стол! — скомандовал дядя, мысленно прикидывая, как вернуть конечность к жизни. Аддамс бережно опустила верного соратника на стол, наблюдая, как последние силы покидают Вещь. Рука была с ней сколько Уэнсдей себя помнила: заводил механический мобиль с мохнатыми паучками над колыбелью, частенько помогал спрятаться от удушливых приступов любви её родителей, подавал инструменты для первой паровой гильотины, неизменно сопровождал на всех опасных вылазках… В конце концов, присягнул ей в безграничной верности. Вещь — часть семьи Аддамс, и сейчас ему грозила ужасная, в самом плохом смысле, участь. — Может быть слишком поздно… — скептично прикинул Фестер, ощупывая окровавленную ладонь. — Сделай хоть что-нибудь! — Уэнсдей очень старалась говорить со строгими интонациями, но каждый раз это давалось ей сложнее и сложнее. — Мы не можем не попытаться! — Будем делать дефибрилляцию! — решительно заявил мужчина, разминая пальцы. Первые разряды тока ничего не дали, лишь слегка всколыхнули Вещь, но никакой ответной реакции не было. От ярких вспышек электричества стало больно глазам, и девушка быстро сморгнула, но всё же присела на корточки, оказываясь на одной высоте с поверхностью стола. Фестер делал короткие паузы, чтобы не спалить руку большой мощностью тока. Уэнсдей не хотелось думать о том, что Вещь умрёт прямо сейчас на этом столе, но эти мысли всё равно против воли лезли в голову. Ей хотелось повернуться и уйти, но Аддамс понимала, что никогда не простит себе этого решения. — Если ты умрёшь, я тебя убью! — Уэнсдей была на пределе. Девушке не нравился неоднозначный взгляд, которым её смерил Фестер, потому что ничего хорошего это точно не значило. Аддамс очень хорошо понимала, что такая многозначительность означала, будто дядя на что-то намекает. Уэнсдей уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Фестера начал первым. — Всё… — Нет, нет, нет! Продолжай! — Уэнсдей… Посмотри. Девушка перевела взгляд с дяди на Вещь, почувствовав лёгкое прикосновение. Тёплая рука дотронулась пальцем до её ладони, и Аддамс мгновенно посветлела. Они смогли! У них получилось! — Вещь, — дрогнувшим голосом произнесла Уэнсдей. Самое страшное было позади, а потому она выпрямилась, отвернулась и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы привести в порядок своё тело. Дрожащими пальцами Аддамс вытерла слёзы, которые вовсю бежали по щекам то ли от напряжения, то ли наоборот от облегчения, раздражая своей солью лицо. — Всё хорошо, — ободряюще кивнул Фестер и явно собирался дотронуться до вздрагивающих плеч, но передумал. — А сейчас ему нужно отдохнуть. Как и тебе. — Спасибо, дядя, — не отрывая взгляда от пола, тихо поблагодарила Уэнсдей. Какое-то время она с усилием приходила в себя, стараясь не обращать внимания на дрожь в голосе. Какого черта спрашивается, её так захлестнули переживания? — И что ты будешь делать дальше? — поинтересовался Фестер, не сводя взгляда с племянницы. — Закончу с этой историей.       Возвращаться в общежитие, Аддамс не спешила, поэтому шла обратно в медленном темпе, обдумывая своё решение. Что в её комнате кто-то есть, Уэнсдей ощутила шестым чувством, и замерла на пороге, не издавая ни звука. С виду комната была пуста и застыла в полутьме. Опасность отчаянно шифровалась под обычный порядок вещей, так что Аддамс сделала несколько шагов вперёд, напрягаясь в полной готовности отразить удар. Из-за открытой двери что-то зашумело, уж точно не предвещая ничего хорошего. Когда Уэнсдей резко обернулась на звук, она едва успела отскочить удара Синклер, вооружённой костюмной вешалкой. Не будь у Аддамс паршивого бессилия на душе, она обязательно бы злорадно рассмеялась несуразности ситуации. Энид, притаившаяся в ночи как волк, выжидала в полной темноте и собиралась первого зашедшего ударить вешалкой, которая была выше неё самой. Такое оружие, будучи увешанным разноцветными ленточками, не вызывало никакого испуга, лишь лёгкую нелепость. Но Синклер настолько не ожидала увидеть свою соседку, что ей понадобилось время, чтобы прийти в себя. — Ой… — оборотень выпустила из рук своё оружие, которое тут же с грохотом упало на пол. — Это ты… Казалось, Уэнсдей исчерпала весь свой заряд реакции и уже не могла предугадать объятия Энид, с которыми та немедленно накинулась, едва не сбив с ног. В первые мгновения Аддамс даже не успела возразить, а потом эта необходимость просто отпала, потому что от прижавшейся подруги каким-то невообразимым образом стало легче. Казалось, усталая душа Уэнсдей обрела частицу какого-то уютного тепла. — Я думала ты… тебя… — прерываясь на всхлипы, залепетала Синклер, сжимая подругу в крепких объятиях. — Захожу, тут всё разгромлено… А на столе нож… Я думала, кровь твоя… — Не моя, — тихо ответила Аддамс. — Значит… Ты кого-то? — нотки испуга заиграли в голосе новыми красками, и Энид разжала объятия. Бывают некоторые вопросы, ответить на которые не так-то просто, и дело совсем не в словах. Если отвечаешь на какой-то серьёзный вопрос сродни «ты кого-то убил?» отрицательно, то твой голос не должен ни дрожать как при лжи, ни быть чересчур хладнокровным. Уэнсдей это понимала, но сейчас ей было всё равно, тем более что где-то в сознании теплилось знание, что подруга поверит, даже если её голос дрогнет. — Нет, — Аддамс тяжело вздохнула, борясь с закипающей в ней ненавистью. — Пока в комнате никого не было, кто-то пробрался сюда и ранил Вещь. — Божечки-кошечки! Где он?! С ним же всё в порядке? — ужас Синклер рос в геометрической прогрессии. Уэнсдей медлила с ответом и, подойдя к выключателю, включила свет в их комнате. Озарённый лампами беспорядок заиграл новыми красками, и Аддамс поняла, почему Энид настолько испугалась, когда вернулась в комнату и застала этот беспорядок. — Он в проверенном месте с проверенным человеком, — поспешила заверить её Уэнсдей. — Скоро поправится. С губ Синклер сорвался облегчённый выдох, и она принялась собирать бумажки, залетевшие на её сторону комнаты. Аддамс последовала её примеру, ведь на её половине ситуация обстояла ещё хуже, и царил полный разгром. Мебель пострадала не сильно, но вот всё вещи были раскиданы по полу. Уэнсдей не выносила бардак, поэтому точно знала, что не сможет уснуть, пока не приведёт всё в педантичный порядок. Если она в принципе сегодня заснёт. В голове крутился миллион разносортных мыслей, и эта спутанность только росла, давно Аддамс за собой такого не припоминала. С каждым наклоном за разбросанными вещами из-под ворота рубашки выглядывали кулоны Уэнсдей: буква-перевёртыш, врученная матерью, перед тем как она бросила её здесь, и безделица в форме Луны — презент Энид в тот день, когда они были на шоппинге. Аддамс задумчиво попробовала Луну наощупь и обернулась на соседку, которая делала домашнее задание. — Энид, — вдруг начала она, перебирая страницы романа. Какие-то были полностью испорчены, какие-то ещё можно было спасти, но каждую всё равно следовало перепечатать. — Почему ты меня обняла? — Это сложно… Потому что почувствовала облегчение, что с тобой всё хорошо, — обернувшись, робко начала оборотень, явно неготовая к такому вопросу. — Объятия поддержать близкого человека в трудной ситуации, показать, что он не один. Друзья часто обнимаются. Тебе не понравилось? — Я действительно испытала некое… Облегчение… — кивнула Уэнсдей, сопоставляя полученные сведения и собственные остаточные эмоции. — Спасибо. Когда вопросы закончились, Аддамс села за свой стол и какое-то время просто смотрела на стопку испорченных листов, а потом просто подвинула пишущую машинку ближе. Ясно было одно — написание романа стало её единственным способом выбраться из бездны отчаяния. Не то, чтобы она испытывала большое желание писать, но Уэнсдей хотелось придать происходящему ясные очертания. После таинственного визитёра ей пришлось переписывать некоторые страницы романа, которые или были безнадёжно испачканы, или потерялись в общем бедламе. Следовало срочно за что-нибудь зацепиться, хотя бы за одну из многих вещей, которые удерживали от уныния.       Аддамс вдруг оторвалась от написания, вновь глядя на страницу, которая была приколота вместе с Вещью к стене. С дырой посередине и пропитавшаяся кровью она уже не была подводкой к кульминации её романа, лишь испорченной бумагой. Хуже всего было то в какое послание, были обведены слова и буквы: Верни дневник на его место. Это могло значить только одно — тот, кто был здесь, следил за ней весь день, а ещё знал о существовании и сейфа в тайной библиотеке, и дневника исследователя, занимавшегося изучением изгоев. Пребывание в Неверморе становилось всё опаснее и опаснее, а интерес, который обычно просыпался в Уэнсдей при смертельной опасности, забился куда-то в дальний угол. Кто-то следил за ней и оставался невидимым… Или, что было куда проще и очевиднее, маячил на расстоянии вытянутой руки столь часто, что Аддамс уже к этому привыкла. Ксавье, Ксавье… — Энид, — Уэнсдей обернулась к соседке. — У тебя есть какая-нибудь вещь, которую тебе давал Ксавье? Синклер удивлённо заморгала и тут же задумалась, осматривая свою половину комнаты, словно искала подсказку, чтобы ответить. Наконец, её взгляд упёрся в стопку учебников, сложенных на забитом всякой всячиной столе. — Ну, он одолжил мне книгу по живописи эпохи Возрождения для будущего семинара по культурологии, — задумчиво ответила Энид. Оборотень поднялась с места, намереваясь отдать подруге книгу, но Аддамс остановила её, чтобы вдруг не смазались отпечатки Торпа. По лицу Синклер, с которым она наблюдала, как Уэнсдей убирала учебник в пакет, было видно, что у неё были вопросы, но озвучить она их так и не решилась.       Всю ночь Аддамс пролежала на кровати, так и не сомкнув глаз, и на рассвете поняла, что её ждёт самый сложный выбор. Уэнсдей могла бы и сама сравнить отпечатки с ножа с пальцами Ксавье, у неё были для этого и навыки, и инструменты, вот только вряд ли шериф принял бы такие доказательства. Очевидно было бы отдать ему книгу и нож для сравнения, и в случае совпадения рассказать о своей теории, к которой вдруг стало так много доказательств. Выдать грёбаного Ксавье Торпа, забыть и не вспоминать. В том, что он серийный убийца, обращающийся в монстра, Аддамс уже не сомневалась, однако мысль о том, что она может больше его не увидеть, неприятно жгла в животе. Наверное, хуже уже не будет.       Уэнсдей еле высидела учебный день, который тянулся невыносимо медленно и сопровождался её блужданием по коридорам академии, в попытке убежать от самой себя. Весь день Аддамс была страшно раздражительной, ещё больше сторонясь всех, кто её окружал, и ловила регулярные грустные взгляды Ксавье, так и не решавшегося подойти и поговорить. Ещё бы, ведь Уэнсдей выглядела как бомба, которая вот-вот рванёт и разнесёт всё вокруг в клочья. Правда, к концу занятий злость Аддамс прошла, уступив место чему-то похожему на отчаяние. То, что должно было произойти, внушало неясное опасение, но почему-то Уэнсдей казалось, что она всё взвесила и решила верно. В конечном итоге, любой замкнутый круг можно разрубить, нужно лишь подобрать топор по размеру.       Зайдя на пасеку, Аддамс проверила самочувствие Вещи и настроение Фестера. И первое, и второе было удовлетворительным, что внушило ей немного надежды. Рука ободряюще поприветствовала девушку, но на вопрос о случившемся вчера неведающе развела пальцами. Уэнсдей уже не нуждалась в излишних доказательствах, в её голове не меркла картинка, что всё это дело рук Ксавье, а потому факты весьма стройно притягивались за уши. Девушка даже на заостряла внимания на очевидных фактах, которые бы доказали, что её теория не более чем удобное оправдание для неудобных чувств. Ведь ощущение, которое примитивный автор обозвал бы бабочками в животе, тогда становилось всего лишь азартом детектива и чувством страха, которое вселяла животная сторона хайда. Оттягивать больше было нельзя, поэтому вместо сеанса с Кинботт, Аддамс направилась прямиком в полицейский участок. Пора было поставить определённую точку в этой шекспировской драме о монстре. В конечном итоге, ей ещё нужно разобраться со странным пророчеством до ближайшей кровавой луны. К счастью, Галпин-старший оказался на месте довольно поздним вечером, и в этом Уэнсдей увидела знак судьбы. Стучаться Аддамс, конечно, не стала. Донован сидел в своём кресле, задумчиво вертя в руках какие-то бумажки. — Шериф, — девушка чуть кивнула в знак приветствия, входя в его кабинет. — У меня для вас новости по расследованию. — Что я тебе говорил о твоём вмешательстве? — риторически осведомился мужчина и, не услышав от девочки ответа, тяжело вздохнул. — Что там у тебя ещё? Аддамс хотела было кинуть ему в ответ колкость, но настроения на сарказм у неё не было. С тех пор, как расследование пошло своим чередом, Уэнсдей стала замечать, гнетущее бессилие. Если раньше Аддамс боролась с каждым поворотом судьбы, то сейчас она чувствовала себя сторонним наблюдателем. — Я кажется знаю, что за монстр убивает людей, — без прелюдий начала Уэнсдей и положила перед шерифом книгу и нож в пакете. — Нужно сравнить отпечатки отсюда и отсюда. — Господи, Аддамс, он же в крови по самую ручку! — лицо Донована выражало откровенное непонимание, пока сам он вертел пакет с ножом в руках. — В чьей? Как это вообще связано с монстром? — Напрямую, — твердо заверила Аддамс, двигая к нему книгу указательным пальцем. — Если отпечатки сойдутся, я вам всё расскажу. — Значит монстр кто-то из ваших? — закономерно предположил Донован и, получив утвердительный кивок девушки, прищурился. — А Уимс знает, что ты здесь? — Нет, — честно призналась Уэнсдей. — У неё есть плохая привычка замалчивать правду. Мужчина тяжело вздохнул, откидываясь на спинку кресла и задумавшись о том, стоит ли принимать помощь Аддамс. Девчонка определённо что-то знала, а сам он, надо признать оказался в полном тупике по делу Деталиста, которого так отчаянно выдавал в прессе за медведя.       В конечном итоге, шериф согласился, и они немедленно отправились в лабораторию, которая находилась в восточном крыле полицейского участка. Рабочий день криминалистов закончился ещё час назад, поэтому Галпин взялся за дело сам, чем немало удивил Уэнсдей. Почему-то в её голове прочно закрепилась аксиома, что шериф Джерико некомпетентен в своей должности, но вопреки этому обращался с инструментами он умело. Аддамс откровенно скучала, пока Донован забивал оба комплекта отпечатков в базу, и осматривалась в лаборатории, несмотря на строгую просьбу сесть и не мешать. — Что же, — шериф качнул головой, привлекая внимание Уэнсдей. — Отпечатки на ноже и на книге одинаковые с вероятностью в 80%, плюс погрешность, сама понимаешь. Теперь я, наконец, услышу имя убийцы? — Ксавье Торп. И в ответ на его недоумение Аддамс выложила шерифу абсолютно все свои подозрения и доказательства. Начала со справедливого довода, что где бы не появлялся убивающий зверь, следом возникал Ксавье, упрямо твердивший, что никакого монстра он не видел. Его вранье было чем-то смешным с учётом того, что у самого Торпа была целая коллекция рисунков монстра и мест кровавых преступлений. Никто не знал об убежище монстра, Уэнсдей и сама бы никогда не нашла его, если бы не очередной слишком приметный рисунок. Аддамс показала на карте примерное местоположение пещеры, на что Донован медленно закивал. Коготь и окровавленный платок, найденный Уэнсдей в сарае Ксавье, были отличными доказательствами, однако тут шериф оспорил этот факт, ведь кровь не принадлежала ни одной из жертв. Аддамс не преминула добавить, что как только она докопалась до правды, что монстр — это человек, то тут же получила цветок-угрозу, а единственным студентом, спрашивавшим о нём у преподавательницы, был Торп. По мере каждого предложения её рассказа скепсис на лице шерифа сменялся пониманием, и Донован всё больше хмурился, находя теорию Уэнсдей убедительной. — Этот монстр называется хайдом, — девушка вытащила из рюкзака дневник Фолкнера и развернула на нужной странице. — Хайд… — глухо отозвался Галпин-старший, медленно покачав головой. — Это очень серьёзное обвинение, Уэнсдей. Аддамс на минуту задумалась о том, что мужчина даже не взглянул на рисунки, но явно понимал, о ком идёт речь. Однако у неё определённо были доказательства, что она не ошибается. Да, не всё с первого раза ввязывалось в стройную цепочку рассуждений, но в конце концов версия вышла приличной.       Наконец, дослушав весь рассказ целиком и полностью, а кое-что даже записав, Галпин задумчиво посмотрел на замолчавшую девушку, продумывая в голове план. В рассказе Аддамс были логические дыры, но Донован был уверен, что залатает их первым же допросом. План шерифа оказался под стать дьявольскому — устроить очную ставку с подозреваемым, где Уэнсдей заставит его признаться, а полицейские будут само-собой прикрывать на подхвате. Было не очень-то понятно, за что именно борется шериф Галпин: то ли за правду, то ли за возможность очернить академию. Аддамс такой план сразу не понравился, ведь заранее осознавала тяжесть, которая ляжет на плечи при её согласии. В конце концов, Уэнсдей согласилась, засунув неудобные чувства подальше.       Самое сложное было впереди — Донована ждал разговор с директрисой Уимс, которая явно не собиралась выдавать Ксавье без боя. Для того, чтобы показать насколько далеко зашёл Торп, Аддамс даже пришлось рассказать Ларисе о нападении на Вещь. Галпин из этого рассказа мало что понял, но результату определённо был рад, ведь Лариса с тяжёлым вздохом согласилась с позицией шерифа. Однако несмотря на строгий запрет Донована, директриса всё же предупредила преподавательский состав академии о предстоящей полицейской операции.       Всё это и привело Уэнсдей к дверям мастерской Ксавье, внутри которой, судя по доносившейся музыке, он вновь рисовал. Аддамс осторожно приложила руку к сердцу, которое бешено колотилось и грозило выпрыгнуть из грудной клетки. Такое волнение выбивало из колеи, но умерить его никак не получалось. Решать эту проблему нужно было радикально… В старых боевиках в такой момент обычно говорили: «операция началась». Дверь со скрипом открылась, впуская девушку внутрь, а Торп тут же выключил музыку, обращая на неё своё внимание. Уэнсдей сделала несколько шагов внутрь, не решаясь начать диалог. У неё было время продумать свою тактику, но как только Аддамс переступила порог, все её мысли разлетелись прочь. — Что-то хотела? — уточнил Ксавье, нарушая повисшую тишину. — Что ты делал вчера в моей комнате? — Уэнсдей перешла в активное нападение, ведь не было лучшей защиты. Он продолжал смотреть на неё, словно всерьёз ожидая услышать другой вопрос. Тем временем Аддамс сделала несколько шагов по сараю, поскрипывая досками под массивной обувью и ненароком осматриваясь в поисках новых зацепок. Уэнсдей не верила ни в Фортуну, ни в Судьбу, но очевидно этим поздним вечером сорвала полный джек-пот — за стаканом, в который были воткнуты цветные карандаши, блестел маленький белый баллончик. Находка тут же отозвалась тугой болью в груди, ведь это было ни что иное, как ингалятор Юджина. — Я хотел проверить, что с тобой всё хорошо после разговора с Тайлером, — растерянно отозвался Торп и развёл руки в разные стороны. — И наткнулся на, ты сама видела что. — На этом ноже… — Аддамс вытащила из кармана оружие, которое шериф позволил ей взять для большей убедительности. — Твои отпечатки. — Если ты забыла, ты сама попросила меня вытащить его из Вещи! — раздражённо парировал юноша, ощущая, как раздражение в его голове сменяется злостью. Уэнсдей Аддамс появляется в его жизни только за тем, чтобы обвинить во всех смертных грехах. Девушка застопорилась, как компьютер обрабатывая столь простое и логичное объяснение. Как можно было настолько притягивать факты за уши, чтобы не подумать о самом простом объяснении… Даже если это действительно так, подумала Аддамс, все остальные улики и так изобличают настоящего убийцу. — Ты хотела меня ещё в чём-нибудь обвинить, или я вернусь к рисованию? — саркастично осведомился Ксавье. Пан или пропан, Уэнсдей. Единственный патрон уже в барабане револьвера, осталось только нажать на курок. Попытаться дернуть запасной парашют, когда стропы основного оборвались. Время поставить на «зеро» в рулетке. — Ксавье… Ты монстр, — серьёзным тоном заявила Аддамс, складывая руки на груди. — Ты можешь обращаться в хайда. Полагаю, кто такой хайд, ты уже знаешь. Молчание зависло в воздухе, маячило перед глазами и текло по венам. Лицо Торпа впервые было непроницаемым и безэмоциональным, и Уэнсдей вдруг захотелось поёжиться. Он какое-то время наблюдал за ней, переводя взгляд с лица Аддамс на нож зажатый в одной из хрупких ладоней. А после произошло то, чего она совсем не ожидала… — Да, Уэнсдей. Ты разгадала эту загадку… — тяжело протянул Ксавье и как-то совсем не искренне. — Поздравляю. Правда говорят, раскапывая чужие тайны, убедись, что ответы того стоят… Девушка исступленно посмотрела на него, не зная, как ей продолжать свой допрос, если Торп во всём признался. Её задача как приманки заключалась в том, чтобы спровоцировать Ксавье на сопротивление, но теперь, когда он явно сказал правду, Уэнсдей растерялась. В этот момент Аддамс вдруг поняла, что не знает, зачем она вообще ввязалась в эту очную ставку. Чего хочет добиться? За какую правду так отчаянно борется? А Торп по-прежнему стоял около неё, заложив руки за спину, и думал, какая же Уэнсдей всё-таки красивая и упрямая. Он до сих пор не понимал, что же в Аддамс есть такого, отчего она становится просто невыносимой. Ксавье даже стало интересно, что девушка собирается делать с этой информацией. Уэнсдей не была ни сплетницей, ни стукачкой, а вот захотеть использовать его вторую сущность в своих корыстных целях вполне могла. — Значит, я всегда была права, что ты убийца… — медленно проговорила Аддамс, словно кто-то поставил кинофильм на меньшую скорость. — Что? — изумленно переспросил Торп, словно ожидал услышать нечто другое. — Я не убийца! — Ты только что сам признался! — энергично вспыхнула Уэнсдей, которая начинала порядком уставать от этого театра. — Я хайд, Аддамс, но не серийный маньяк! — Ксавье резко всплеснул руками. — Вот как? — на губах Аддамс заиграла какая-то дикая усмешка. — А давай взглянем в глаза фактам! Она сделала несколько шагов назад, подошла к столу, заваленному всякой всячиной, и положила на деревянную поверхность нож. Пока Уэнсдей доставала из завала запримеченный ранее ингалятор, её взгляд зацепился за треснувшие очки. Бог любит троицу, в то время как Дьявол властвует над парами. — Это ингалятор Юджина. Видимо, ты забираешь с мест преступлений не только органы жертв, но и сувениры, — только Аддамс могла обвинять кого-то в убийствах саркастичным тоном. Она чувствовала, что разговор уже подходит к концу, и не могла остановиться. — А это… Я более чем уверена, что очки Роуэна. Конечно, теперь они ему без надобности. — Почему ты так отчаянно хочешь, чтобы я был убийцей? — Торп подошёл к ней, подхватывая со стола нож. Уэнсдей шумно сглотнула. Ксавье застыл в опасной близости, его лицо склонилось к ней и замерло на расстоянии меньше вытянутой руки. В тёмном взгляде Торпа плясали все черти ада, пока его глаза неотрывно следили за девушкой, а в длинных пальцах крутился острый нож. Аддамс почувствовала, как от его взгляда опалялась кожа, а дыхание учащало свой бег. На сей раз это был не страх, а кое-что ещё хуже… Надо же, какой смертельный ужас. Уэнсдей и не думала, что может захотеть кого-нибудь, пусть даже и монстра с убийственными наклонностями. Определённо, это от нервного перенапряжения. — Подкидываешь мне всё это дерьмо, подстраиваешь всё так, чтобы мои отпечатки были на ноже. Может и Вещь ты заколола, чтобы меня подставить? — перехватив инициативу, продолжил Ксавье. От возмущения Аддамс даже поперхнулась воздухом на вдохе. Как он посмел? — Ещё чего. Я готова была поверить, что ты не убийца, что ты не монстр. Что ты втёрся ко мне в доверие не для того, чтобы обеспечить себе алиби, — её слова вспарывали плоть острее чем любой скальпель. — Но ты напал на Юджина и Вещь, а такого я простить уже не могу! Но слова уже были сказаны, слова висели в душном пространстве и больно ранили. Уэнсдей вскинула голову, и в её взгляде, холодном и жестком, застыла ненависть. И если что-то было самым жутким в этот миг, так это то, что она была искренна. — Что ты от меня хочешь, Уэнс? Чтобы я вышел на главную площадь с транспарантом, что я убийца? Ведь нет… Ты заигрываешь со смертью, может подсознательно ты хочешь, чтобы я тебя убил? — Торп играючи поднял нож на уровне шеи, словно целился ей в самое горло. — Хочешь таким образом подтвердить свою гипотезу о кровожадном монстре? — Убьёшь меня сейчас — никто никогда тебя не раскроет, — не отрывая взгляда от его лица, произнесла Аддамс. Ксавье ожидал после этих слов чего угодно, но только не того, что его мастерская вдруг наполнится полицейскими и отблесками красно-синих проблесковых маячков. Шериф правильно истолковал намёк, громко брошенный Уэнсдей, когда она потеряла контроль над ситуацией, и дал команду к задержанию. — Бросай нож! Бросай! Опешивший Торп разжал ладонь, и холодное оружие с характерным звуком упало между ними. Аддамс сжала губы, опустив взгляд на нож, лежащий теперь на полу. Весь шум, гам и крики действовали Уэнсдей на нервы, но не так сильно, как разочарованный взгляд Ксавье. Ореховые глаза словно выцвели и потухли одновременно, а лицо как-то в один момент осунулось, окрасившись в цвета полицейских мигалок. Девушка, как примагниченная, не могла отвести свой взгляд, мысленно пытаясь угадать, о чём Торп думал. — Мистер Торп, вы задержаны по подозрению в серии убийств, — Галпин начал зачитывать конституционную информацию. — У вас есть право хранить молчание и не свидетельствовать против себя. Также вы можете совершить несколько телефонных звонков. Можете обратиться к своему адвокату, или его вам предоставит штат Вермонт… Ксавье молчал, когда его отпустили на колени, чтобы защёлкнуть наручники, но всё также не сводил взгляда с Аддамс. Он не понимал, как мог так ошибиться и продолжать доверять Уэнсдей, когда она только и делала, что показывала ему опасность этой затеи. Себя Торп не жалел, испытывал только огорчение, как его доверие вышло ему самому боком. Это было, конечно, не в первый раз, но впервые настолько больно и сжигающе изнутри, что в голове Ксавье крутилась одна-единственная мысль: — Лучше бы мы никогда не знали друг друга! — ядовито выкрикнул Торп, совершенно не сопротивляясь помощнику шерифа. Наручники звонко защёлкнулись на худых запястьях юноши, и звук этого щелчка намертво остался в памяти Аддамс. Шериф настоял на том, чтобы Уэнсдей отправилась в полицейский участок вместе с ними. Она бы душу продала за возможность улечься в гроб и забыть весь этот день на дне могилы, но спорить с Донованом не стала.       Аддамс не знала, что точно Уимс собиралась сказать задержанному Ксавье, но почему-то ощущала необходимость услышать это. Лариса вошла в комнату с одной единственной камерой, как ранее им пояснил шериф, для особо опасных подозреваемых, которые оказывали сопротивление при задержании и были склонны к побегу. Ни одна из двух характеристик не относилась к Торпу, поэтому девушке эта мера показалась излишней. Когда они обе вошли, юноша поднял голову, даже не поднимаясь с холодной плитки, на которой сидел. — Мистер Торп, я вынуждена сообщить вам, что вы исключены из академии Невермор. Как вы знаете, мы не обучаем хайдов, — в тоне Уимс даже промелькнуло что-то похожее на сочувствие. — Мне очень жаль. Ксавье часто заморгал, словно никак не мог понять смысла слов, произнесённых директрисой. Уэнсдей непроизвольно начала жалеть его, такого беспомощного и одинокого в толстых цепях за прочной решёткой. Ругая себя за непозволительную слабость, Аддамс взяла себя в руки, и через несколько минут неприятное ощущение прошло. Или, вернее сказать, затаилось, чтобы потом ударить с большей силой. Она всё сделала правильно, просто нужно себя в этом убедить. — Можно… Последнюю просьбу? — Ксавье выглядел ещё более опустошённым. — Не говорите отцу, я… сам ему скажу из-за чего. — Хорошо, — подумав, Лариса всё же кивнула. — Я уведомлю его, но без причины. Уэнсдей казалось, что внутри неё разорвалась атомная бомба, которая разнесла все органы в клочья. По крайней мере, ощущения были именно такие. Ей хотелось провалиться куда-нибудь глубоко-глубоко и заснуть навсегда. Будто Аддамс медленно и мучительно умирала, пока пыталась оторвать ноги от пола и сделать шаг по направлении к выходу вслед за директрисой, и каждое лишнее движение причиняло страдания. Тело больше не слушалось её, и Уэнсдей не понимала, почему она ещё жива.