Новость о своём нелегальном положении Ксавье воспринимал слишком спокойно, будто бы и ждал чего-то такого. Уэнсдей даже подумала, что поэтому он не стал долго отговаривать, чтобы она убедилась в непреклонности Уимс сама. Увидев, какое у него лицо, Аддамс довольно быстро поняла — он с самого начала знал об обречённости этой затеи. Уэнсдей даже попыталась его приободрить, но вышло так себе. Наверное, зря она упомянула, что все серийные убийцы предпочитали одиночество. Торп даже слегка обиделся на это. Причины недолюбливать своё нынешнее положение у Ксавье определённо были. Фактически он незаконно пребывал на территории академии, а значит Торпу нужно было ходить аккуратнее, чтобы не попасться никому на глаза. В целях пущей секретности о нахождении хайда в Неверморе знали два с половиной человека: сам Ксавье, Уэнсдей и Вещь, который мог понадобиться им обоим. На каникулах всё было проще, потому что все ученики разъехались встречать Рождество с семьями, а преподаватели всё своё время проводили в своих комнатах или в городе. Так что вся территория Невермора была почти в полном распоряжении Аддамс и Торпа.
Разговор с родителями дался Уэнсдей не так просто, как ей хотелось бы. Семья слишком соскучилась, чтобы просто смириться с тем фактом, что девушка не собирается возвращаться на каникулы. Дядя Фестер, уже добравшийся до особняка, интриговал домочадцев рассказами о смертельно опасных приключениях племянницы, так что Гомес и Мортиша требовали подробностей. Тем не менее Аддамс на то и Аддамс, чтобы найти подход даже к своей семье, а потому, почти не наврав о важных биологических исследованиях, Уэнсдей всё же дала родителям понять, что не собирается возвращаться. Им понадобилось всё вселенское терпение и столько же любви к дочери, чтобы не заставлять её возвращаться.
Следующие четыре дня Уэнсдей провела со стилем жизни преуспевающего литературного критика: рылась в бумажках, пила кофе тоннами, читала груду текста и выискивала логические несостыковки. Материалы из кабинета директрисы были довольно полезны, а главное, сами сведения новее (что уже почти значило релевантнее). Ценнейший из материалов — потертая тонкая книжка в мягкой обложке от первой и до последней страницы, то бишь целиком и полностью о хайдах. Такой подарок Аддамс даже не мечтала найти в бумажках Уимс. А главное, ведь как правдоподобно Лариса играла полное незнание о хайдах!
Уэнсдей бегло изучила тонкий справочник, просматривая разделы. Страницы хотя бы не рассыпались просто от прикосновений в отличие от дневника Фолкнера. Больше всего написанное напоминало детскую книжку про зверушек, и в голове приходилось держать справедливую мысль, что монстр, с которым Аддамс связалась, страшнее любого из хищников. Физиологические параметры были ей знакомы и до этого, а вот заинтересовали Уэнсдей несколько глав про поведенческие паттерны, влияние монстра на человеческую сторону и способы привязки хайда к мастеру.
20 лет назад совет попечителей академии запретил хайдам обучение в Неверморе после какого-то кровавого случая, но среди кипы бумаг Аддамс так и не нашла подробностей того происшествия. Видимо, тот, кто был у руля академии в то время, неплохо умел заметать следы. Уэнсдей мысленно сделала пометку, чтобы привлечь к поискам подробностей интернет. Если он правда так хорош, как о нём все говорят, то во всемирной паутине должны быть хоть какие-то следы и этой истории. Аддамс хватило бы и сканов местных газет, которые наверняка обозрели произошедшее. Однако самой интересной формулировкой в этом запрете на обучение было то, что совет может и отменить его действие. Это подавало Уэнсдей крохотную надежду. В голове мгновенно созрел план — если попечители увидят, что Ксавье совершенно безвреден, и разрешат ему обучаться, Уимс просто не сможет им противостоять. Отсюда вытекало сразу две проблемы: во-первых, она не была уверена в том, что Торп полностью контролирует хайда внутри себя; во-вторых, совет попечителей руководил академией дистанционно и в большинстве случаев передавал свои волеизъявления через директрису. Аддамс пока не понимала, как добиться посещения ими Невермора, но эта была меньшая из двух проблем.
Почти в самом конце Уэнсдей наткнулась на специальную шкальную форму, которая предназначалась для заполнения специальной комиссией по опасным видам изгоев. Там был с десяток параметров, а также подробная инструкция, насколько субъективны могут быть оценки. Это была безусловно полезная находка, которая в дальнейшем могла помочь Аддамс оценить прогресс. С параметрами, по которым предлагалось оценивать контролируемость зверя внутри, Уэнсдей решила ознакомиться чуть позже, чтобы не путаться во всей новой информации.
Среди всего этого даже была газетная заметка о том, что один венгерский врач практиковал экспериментальные методы заглушения хайда в человеке. Судя по тону статьи, эти способы носили очевидно травмирующий характер и оборотнем-журналистом осуждались. В конце даже значился адрес этого врача, и Уэнсдей на всякий случай переписала его к себе на листочек. Научные консультации по почте ещё никто не отменял. Ну, или… мало ли.
В результате своих научных скитаний по полунаучной и полуновостной информации Уэнсдей написала условный список вопросов для Ксавье. Аддамс с этого и собиралась начать — сводить теорию с теорией и тасовать с фактами из жизни
её хайда. Она знала о Торпе довольно много, всё-таки сказывалось давнее знакомство, но какие-то вещи оставались для девушки тайной. В прошлую встречу они условились, что Ксавье придёт в комнату Уэнсдей ближе к вечеру, чтобы восполнить эти пропуски и уже после этого намечать дальнейший путь. До этого у Аддамс ещё было немного времени, которое она собиралась потратить с пользой. Найдя в ящике стола пустую толстую тетрадь, Уэнсдей решительно открыла её и замерла. Казалось, вот здесь всё и начнётся, но… это началось ещё когда Аддамс приехала в Невермор. В её первый день…
Меня зовут Уэнсдей Аддамс. Не знаю, зачем вы это читаете, но всё нижеизложенное является строгим научным исследованием. Я собираюсь продолжить дело Натаниэля Фолкнера, который при жизни не успел завершить свои опыты над хайдом. Надеюсь, мой научный путь будет чуть более удачливым. Скорее всего, раз вы читаете это, то меня постигла та же судьба, что и Фолкнера. Но если я жива, а вы взяли этот научный труд без спроса, то у меня для вас плохая новость. Вы умрёте.
Итак, целью моей исследовательской работы будет являться полное описание хайда, как одного из видов оборотней. Необходимо будет проверить соответствие его способностей данным ранее характеристикам его вида в целом.
Мой подопытный — хайд предположительно без хозяина либо эту связь предстоит обнаружить и исследовать. Его возможности ещё предстоит тщательно изучить, для чего будет необходимо провести ряд опытов и экспериментов.
Здесь я буду подробно записывать все свои эксперименты и сведения, которые в процессе них откроются. На данный момент я располагаю очень скудным набором информации, но всё равно распишу его. Из дневника Натаниэля Фолкнера я узнала, что хайд сам по себе подконтрольный оборотень, обладающий биполярным складом личности. Человеческое и звериное сознание по своей силе равны и телом управляет то, чью форму сейчас оно приняло. Не до конца понятно, может ли одно контролировать другое и устанавливать барьеры…
Аддамс задумчиво отложила ручку на стол и критическим взглядом окинула написанные ею слова. Всё было изложено, а значит начало положено и отступать уже поздно. Вещь беспокойно мельтешил туда-сюда по столу, выражая крайнюю озабоченность и переживание по поводу того, во что ввязалась Уэнсдей. Более того, ему категорически это всё не нравилось! Но руке оставалось только злится, ведь всем было прекрасно известно — если Аддамс за что-то бралась, то её уже не остановит и локомотив.
Когда в дверь постучали, Уэнсдей всё же пришлось отложить тетрадь с первой записью в выдвижной ящик стола. За дверью ожидаемо оказался Ксавье, и Аддамс пропустила его в свою комнату. В отсутствии соседки, которая уехала домой на рождественские праздники, здесь было довольно тихо и спокойно. Торп ни разу не был в комнате Энид и Уэнсдей с того момента, как туда въехала последняя, а потому вертел головой из стороны в сторону. Каждая из двух половин одного чердака полностью олицетворяла свою хозяйку. При всём огромном желании Ксавье не смог бы представить, как и Аддамс среди плюшевого зоопарка на цветастой кровати под гирляндами, так и Синклер в царстве чёрного мрака. Торп даже криво улыбнулся своей мысли.
— Ты чего? — поинтересовалась Уэнсдей, устраиваясь на полу.
— Да просто, — отмахнулся Ксавье, присаживаясь напротив неё. — Что тут у нас?
Перед собой девушка разложила какие-то бумажки, которых до этого Торп не видел. Ксавье по очереди перечитал их, отмечая, что всё здесь о нём. Ну, как о нём… о хайдах. Торп внимательно прочитал все отрывочные бумажки, что Аддамс показала, и пытался окончательно поверить в мысль о том, что они собирались делать. Как такового конкретного плана ещё не было, вдвоём они лишь пытались разобраться в огромном грузе, что на них свалился.
— Нашла это всё в кабинете Уимс, она явно знает больше, — пояснила Уэнсдей.
— Обращаться к ней за помощью точно не стоит, — Ксавье отрицательно покачал головой. — Да и вообще мне лучше не попадаться ей на глаза.
— Это точно, — Аддамс коротко кивнула и подвинула к себе список вопросов. — Сначала нужно всё точно сопоставить.
Её взгляд пробежался по столбцу, и Уэнсдей замерла. Как только она задаст первый вопрос, уже ничего нельзя будет повернуть вспять…
— Давай по порядку, — решительно начала она, щёлкнув чёрной ручкой. — Расскажи всё, что ты знаешь о своём монстре.
— Не знаю откуда, но я хорошо представляю его внешность и размеры — отсюда и рисунки. У него звериные повадки, он любит оленину. Людей не ест, кажется… — Торп неловко пожал плечами, словно сам был не в силах осознать мощь внутри себя. — Но настроен к ним агрессивно.
Он сделал паузу, наблюдая, как Аддамс что-то записывает с его слов. Почему-то это всё напоминало Ксавье приём у врача, разве что кроме того, что они сидели на полу. Парень и сам до конца не верил, что действительно делится чем-то настолько личным.
— Если я превращаюсь по собственному желанию, это дико больно, но я могу контролировать зверя, — Торп нервно облизнул губы. — Сложно, но почти всегда мне это удаётся. Правда… Контроль этот длится недолго, и мне приходится уводить зверя туда, где он никому не может навредить.
— И что потом? — Уэнсдей задумчиво уточнила, поднимая взгляд на него.
— Хайд берёт верх сам. Думаю, это происходит из-за сильных эмоций, причём неважно положительные они или отрицательные, — пожал плечами Ксавье. — С этим сложнее, я не успеваю раздеться или добежать до пещеры, чтобы приковать себя. И когда превращаюсь обратно, то уже ничего не помню — один сплошной провал в памяти. Иногда остаются какие-то обрывки образов, запахи или ощущения.
— Это у тебя с рождения? — аккуратно поинтересовалась Аддамс.
— М-м-м, я не знаю, — честно признался он, заправляя прядь волос за ухо. — Наверное.
— Тогда пойдём с другой стороны, — Уэнсдей вздохнула и покрутила ручку в руках. — Когда ты впервые превратился?
Ксавье крепко призадумался, пытаясь восстановить в памяти этот момент. Момент, когда он впервые почувствовал нечеловеческую силу, когда его тело изменилось до неузнаваемости, когда монстр впервые почувствовал свободу… Эти ощущения казались такими же привычными, как вкус мяты при чистке зубов или холодные капли на теле в дождь.
— Трудно сказать точно, — Торп вновь пожал плечами и озадаченно покачал головой. — Пару лет назад, наверное. Может чуть дольше.
— Ладно. Так, твой отец — медиум, — Аддамс подчеркнула на листе соответствующую пометку. — Кем была твоя мама? Изгоем же?
Ксавье опустил взгляд и вздохнул, было заметно, что подобная тема для обсуждения его очень сильно тяготила. Уэнсдей всего лишь пыталась выявить природу монстра внутри него, но неосознанно била в самую большую дыру на сердце.
— Я не знаю, — наконец подал он голос.
— Хорошо бы это выяснить, — тихо пробормотала Аддамс и поставила пометку на полях. — Дальше…
— Давай на сегодня всё? — в тоне Торпа сквозило что-то умоляющее.
Согласившись, Уэнсдей кивнула, убирая свои заметки в специальную чёрную папку, чтобы вернуться к ним позже, когда будет переписывать новые сведения в тетрадь. Ксавье выглядел отстраненно и смотрел в ту часть окна, которая не была затянута разноцветной плёнкой.
— Ты какой-то грустный, — подумав, Аддамс добавила. — Грустнее, чем обычно.
— Скоро Рождество, — как-то совсем печально улыбнулся Торп. — Обычно в Неверморе наряжают огромную рождественскую ель. Ну, знаешь, она стоит в центре двора и мерцает гирляндами, шариками… Вряд ли в этом году кто-то будет этим заниматься, все ведь разъехались по домам.
— Странно, конечно, наряжать мёртвое дерево, — задумчиво отозвалась Уэнсдей. — Но какой-то шарм в этом определённо есть. Продление агонии смерти и всё в таком духе.
— Вау, иногда ты чертовски пугаешь, Уэнсдей, — со смешком высказался Ксавье.
— Сказал хайд, — фыркнув, парировала Аддамс.
— Значит комплимент? — Торп предложил компромисс.
— Выходит так, — удовлетворенно кивнула Уэнсдей, едва заметно подняв уголки губ.
Ксавье расслабленно улыбнулся в ответ. Такие лёгкие мгновения дарили Торпу надежду, что он попал не в кромешный ад. Или, по крайней мере, что он в этом аду не один. В любом случае Ксавье доставляло огромное удовольствие просто так сидеть в тишине с Уэнсдей. Было в этом что-то неуловимо приятное, наблюдать, как Аддамс расслабляется, а взгляд её смягчается. С Бьянкой Торп такого никогда не испытывал, да и было особенно некогда — они всегда были в шумном и суетном центре внимания и даже наедине играли свои роли. С Уэнсдей было проще и естественней, что ли. Те минуты, когда они были наедине, и были самыми важными для Ксавье. Аддамс даже ничего не надо было делать — она просто была рядом.
Возможно, сейчас был идеальный момент наконец вызвать Уэнсдей на откровенный разговор, но Торп заведомо знал, что этого не выйдет. Он уже пару раз пытался завести об этом разговор, но всякий раз был бесцеремонно прерван, перебит и ещё несколько вариантов, перераставших в одинаковый итог. Разговор не шёл.
Как только Ксавье ушёл, Аддамс вновь воспользовалась телефоном, но на сей раз, чтобы написать Энид. Уэнсдей так себе разбиралась в людях, но вот в праздниках не понимала решительно ничего, поэтому ради Торпа ей пришлось просить помощи.
Уэнсдей
Энид, мне нужна твоя помощь.
Как я могу проникнуться Рождеством?
Энид
Обычно ты проникаешь туда, куда нельзя, а не праздниками
О, знаю!!!
Рождественская ярмарка в Джерико!
Вдобавок Синклер ещё и скинула фотографию красочного плаката с анонсом городских праздничных мероприятий. Аддамс слабо верила, что всё это вернёт Ксавье хоть немного оптимизма, но была готова рискнуть ради него. Судя по анонсу, в котором использовалось непростительное количество ярких цветов, программа была обширная: в кинотеатре покажут старые новогодние фильмы, во «Флюгере» обещали специальное рождественское меню, а на главной площади нарядят огромную ель, проведут церемонию помилования индейки и развернут рождественскую ярмарку с ледовым катком.
Пригласить самого Торпа прогуляться в город после недели, безвылазно проведённой в академии, оказалось легче лёгкого. Он как раз сам собирался вырваться из гнетущих каменных стен, так что не заметил в предложении Уэнсдей ничего такого.
Центральная площадь города мерцала разноцветными бликами новогодних гирлянд и ярких вывесок. Даже в дневном свете украшения только добавляли шарма Джерико, который проснулся перед праздниками. Осенняя, медленная сонливость сменилась радостным предвкушением Рождества. Жители сновали по всем магазинам в поисках подарков своим родным и близким или угощения к праздничному столу. В воздухе чувствовалось единение, и Уэнсдей была искренне удивлена такой резкой перемене с угрюмого на милое настроение. Она не понимала таких чувств, вызванных одним праздником, но надеялась, что с Ксавье произойдёт нечто подобное. Парень угасал на глазах по весьма очевидным для Аддамс причинам. Наблюдая, как с каждым днём лицо Торпа становилось всё более понурым, Уэнсдей начинала задумываться, чего в её идее помочь больше: собственных научных амбиций или искреннего желания спасти парня от монстра в собственной голове. Второе пока перевешивало чашу весов, но Аддамс не ручалась, что в один момент социопатичная часть её личности просто возьмёт верх. Это просто добьёт Ксавье.
Уэнсдей подняла на него взгляд. Они уже несколько минут упирались глазами в украшенную витрину лавки Урии Хипа, хотя думали о чём-то совершенно другом. Вообще, созерцании этих шедевров таксидермии могло подтолкнуть к суицидальным мотивами. Было не понятно, какая задумка автора нашла воплощение в сете фигурок из мёртвого скунса, переодетого в Санта-Клауса и уже занесшего чёрную лапу, чтобы погладить своего Рудольфа, который в прошлой жизни был бурундуком, раздавленным машиной. Их создатель явно знал толк в извращениях… Интересно, кто это мог быть?
Дверь в антикварный приоткрылась изнутри, и раздался звон колокольчиков. Аддамс обернулась на вышедшую оттуда доктора Кинботт. Несмотря на перенесённую затяжную болезнь, женщина выглядела довольно свежо.
— Нравятся? — спросила Валери, увидев, что ребята рассматривают фигурки.
— А говорят жизни после смерти нет, — уклончиво ответила Уэнсдей.
— Ну что, как ваше праздничное настроение? Уже готовы подводить итоги года? — уж у кого, у кого, а у Кинботт, судя по голосу, с настроем всё было в порядке.
— Надеюсь, на следующем сеансе не нужно будет делать это глупое упражнение… — с явной неохотой пробурчала Аддамс.
— Если у тебя на это не будет пламенного желания, то нет. И, вообще, Уэнсдей, тебя на следующем сеансе ждёт сюрприз! — торжественно объявила Валери, широко и искренне улыбаясь. — А ты, Ксавье, как понадобится, то сразу пиши. Хороших праздников, ребята!
Уэнсдей не была на приёмах у психолога довольно долго. За прошедшими событиями девушка даже затруднялась посчитать, когда в последний раз пересекала порог тошнотворно светлого кабинета. Зато Аддамс отчётливо помнила злорадную радость, когда директриса сообщила ей, что из-за болезни мисс Кинботт все сеансы переносятся на неопределённый срок.
— Если её сюрпризом будет запечённая индейка, я всерьёз задумаюсь о том, как бы мне подать прошение о смене психолога… — задумчиво протянула Уэнсдей, глядя на удаляющуюся фигуру.
— Брось, доктор Кинботт не такая уж и плохая. Ей действительно не всё равно, когда она пытается помочь, и это правда работает, если настраиваешься на принятие помощи… — Ксавье смерил девушку осуждающим взглядом.
— Ты тоже к ней ходил? — Аддамс запнулась на мысли.
— Ну, да, — рассеяно кивнул он. — Вообще, это секрет, потому что если кто-то узнает, если поползет хоть маленький слушок… В «жёлтых» изданиях тут же прополощут кости и мне, и моему отцу. Это может очень плохо сказаться на его имидже.
— Бред какой! — фыркнула Уэнсдей. — Какое им вообще дело, кто к какому врачу ходит?
— Так работают журналисты, всё это общие правила медийности… Всё должно соответствовать твоему образу: от часов, которые ты сегодня наденешь, до сына — примера для подражания! — ладонью Торп показывал высокую «планку», что для него задал отец. — Так что мне проще не отсвечивать лишний раз, чтобы его не раздражать.
— В который раз убеждаюсь, что журналисты, работающие в светской хронике — ошибки в эволюционном развитии человечества, — мрачно цокнула Аддамс. — Но вот записи Кинботт о тебе могли бы нам помочь. Знать бы только, как их забрать…
— Слушай, — Ксавье категорично сложил руки на груди. — Мои проблемы — это мои проблемы, и к хайду они никаким боком не относятся. Пообещай, что ты не возьмёшь их.
Уэнсдей подняла свой тяжёлый взгляд на парня, раздумывая над его словами. Вообще-то, у Торпа было полное право просить с неё это обещание, но Аддамс не могла просто оставить такую важную зацепку. Это бы настолько упростило её исследование, что запрет Ксавье казался Уэнсдей несправедливым. В конце концов, взгляд его глаз смягчил Аддамс.
— Обещаю.
В центре площади была наряжена просто гигантская ель, которая переливалась гирляндами и блестящими шарами. На небольшой сцене уже стоял вице-мэр Джерико, который уже толкнул наверняка душещипательную речь, а сейчас готовился миловать индейку. Мероприятие это было весьма сомнительное, но проводилось в городке уже довольно долго, поэтому жители считали это рождественской традицией. У Аддамс эта пародия на милование индейки в Белом доме вызвала смешанные чувства и краткую ремарку «Америка в миниатюре», а вот Ксавье оживился на праздничных гуляниях. Они ещё какое-то время побродили по самой ярмарке в красно, зелёно белых цветах, а потом решили сходить в кино. Вернее, решила и предложила Уэнсдей, на что Торп лишь удивленно моргнул и согласился. В душе он всё ещё не понимал, почему Аддамс сменила свою маску холодной бессердечности на такую трепетную теплоту.
Уэнсдей искренне уважала старое чёрно-белое кино и предпочитала всему остальному кассеты с ним, но всё-таки ей понравилась относительно новая «Рождественская история» с Керри в роле Эбенезера Скруджа. Правда, после просмотра Аддамс не удалось избежать шуток от Ксавье про то, как она смахивает на главного героя своей мрачностью и отстранённостью от людей. После этого они решили зайти во Флюгер, который, судя по украшениям, уже напоминал резиденцию Санта Клауса. Осенний декор из бумажных рыжих листьев сменили гирлянды и мягкие снежинки. За прилавком же стоял Тайлер в поражающем воображение идиотском красном колпаке, да и судя по его лицу он это прекрасно понимал. Несмотря на недавние прения с Ксавье, их с Уэнсдей бариста встретил с искренней улыбкой.
— Как работается в праздники? — довольно дружелюбно поинтересовался Торп.
— Ещё чуть-чуть и я начну убивать, — Тайлер усталым взглядом обвёл забитый зал кофейни, но, заметив, как оживилась Уэнсдей, добавил. — В переносном смысле, имею в виду.
Обменявшись с Галпином ещё парой слов обо всей предпраздничной суете в городе, Уэнсдей и Ксавье сделали заказ. Как парни не уговаривали Аддамс выйти из зоны комфорта и взять что-нибудь кроме своего излюбленного четвертного эспрессо, у них ничего не вышло и девушка наотрез отказалась. Хотя во Флюгере было непривычно много народу, но несколько свободных столиков всё же оставалось. Кафе было последним местом в их маршруте, так что ни Уэнсдей, ни Ксавье не знали, куда им ещё сходить. Вдвоём было хорошо, если не брать в расчёт застывшего между ними воздуха.
Снегопад, взявший паузу с самого утра, вдруг возобновился лёгкими снежинками, что кружились в свете гирлянд. Пока они стояли на крыльце Флюгера под маленьким таким бордовым навесом, Аддамс поправляла ворот своего пальто, чтобы снег не проскочил внутрь. Сложно представить что-то хуже, чем мокрые снежинки, забившиеся под воротник. За этим занятием она и не заметила, что Торп чересчур выразительно смотрел куда-то над ними.
— Знаешь, что нужно делать под омелой? — Ксавье хитро наклонил голову, не отводя взгляда от девушки.
Уэнсдей подняла взгляд на зеленоватый венок с ярко-белым ягодами, который висел над дверным проёмом кафе. Она была в курсе наиглупейшей традиции целоваться под растением-паразитом в канун Рождества. Намёк Торпа был настолько прозрачным, что буквально читался в каждом из шести слов. Аддамс на долю секунды просто представила, как они с Ксавье целуются прямо под венком. Тело непривычно бросило в жар, словно в тропическую лихорадку, и Уэнсдей слегка тряхнула головой, чтобы отогнать наваждение. Она не любила и не собиралась терять контроль.
— А ты знал, что белая омела относится к слабо ядовитым растениям? — Аддамс предусмотрительно отошла от порога, продолжая лекцию довольно небрежным тоном. — Она содержит высокотоксичные соединения.
— Твою мать, Уэнсдей, — Торп буквально простонал всю эту фразу, пытаясь справиться с злобой, нарастающей внутри. — Прекрати.
Девушка в недоумении обернулась на него. Ксавье, конечно, мог пережить, что Уэнсдей не хочет с ним целоваться. Не понимал он другого — почему Аддамс не хочет всё с ним обсудить? Между ними расходилась грёбаная Марианская впадина до краёв полная недопонимания и недосказанного, но девушку это почему-то устраивало. А сам Торп буквально застыл на зыбком краю.
— Серьёзно! Сколько уже можно? Мы можем обсудить наши отношения? Или что бы это ни было между нами? — Ксавье так нахмурился что меж бровей залегла складка.
— Не понимаю, к чему весь этот разговор, — Уэнсдей тоже нахмурила брови, сводя их вместе.
— Если бы ты потрудилась бы поговорить об этом, то узнала бы, что меня это не устраивало! Я просто давал тебе время разобраться с твоими чувствами, которых, судя по всему, у тебя нет! — Торп распалялся всё больше и больше, словно дал наконец волю чувствам. — Я уже дважды целовал тебя в надежде на хоть какую-нибудь реакцию! Поцелуй в ответ или удар по лицу, но хоть что-нибудь! И каждый раз после этого мы продолжали вести себя, как будто бы ничего не было!
— А я не просила меня целовать, — грубо припечатала Аддамс и добила контрольным прямо в сердце. — Ни в один из двух разов.
Издав нервный смешок, Ксавье медленно закивал головой и всунул руки в карманы пальто. Его молчание растворилась в шуме проходивших мимо людей, и Уэнсдей стало как-то не по себе от их разговора. Хотелось зябко поёжиться, но вовсе не от холода. Она же не совсем это имела в виду.
— Просто подумал, что я для тебя что-то большее, чем просто зверёк для экспериментов, — Торп развёл руки в стороны, отчего полы пальто разошлись. — Прости, снова в тебе ошибся.
— Прощаю, — своенравно и сквозь зубы процедила девушка, которой их ругань порядком надоела.
Ксавье… улыбнулся, и что-то в этой улыбке отдавало таким сожалением, что Аддамс почувствовала первые признаки отравления. Головокружение, слабость в теле и учащенный ритм сердцебиения — всё это атаковало организм одномоментно, не давая ей даже опомниться. Торп развернулся и быстрыми шагами направился прочь, в направлении к выходу из ярмарочных рядов. Уэнсдей тяжело вздохнула, попутно выдыхая клубок тёплого пара на морозный воздух.
