Изломы вероятности

      Удар о постель выбил из него дух, а поцелуи в шею прикончили рассудок. Курт откинул голову на подушку. В висках стучало, перед глазами плыло. Надо снять очки, все равно никакой пользы. Питер вдавил его в матрас. Прижался губами к впадине между ключиц. Скользнул к груди. Обхватил сосок. Замычал, пустив в ход зубы.       «Нам нельзя… Великий Господь, Питер, нет…»       «Молчи».       Хриплые вздохи. Редкие стоны. Рубашка липла к плечам, собиралась складками под поясницей. Они не сняли одежду — только чуть распустили. Питер слишком голодный и взвинченный, Курт слишком слабый и пьяный. Пряжка ремня холодила колено. Язычок молнии колол внутреннюю сторону бедер. Кончик носа ерошил волосы на груди. Питер перешел к другому соску. И все терся, терся, терся о его ногу. Курт проглотил очередной стон. Мотнул головой — очки покосились. Закрыл глаза — так острее, ярче. Господи, что мы творим. Господи, Дик, прости меня…       «Он мертв! Они все мертвы! Только ты! Только ты у меня остался!..»       Только он. Единственный, кто не ушел, не оттолкнул, не оставил одного, беззащитного, беспомощного. Сипло всхлипнув, Питер с нежностью чмокнул куда-то в бок. И еще, еще, еще раз. Курт дернул бедрами — и едва не закричал. Как нежно. Как плотно. Как… Какие у него сильные руки. Ему ничего не стоило поднять взрослого мужчину, взгромоздить на плечо и донести до спальни.       «Питер! Отпусти!»       «Все, что пожелаете».       Все. Даже это. Скользкая мягкая ладонь на члене. Сухие ласковые губы вокруг соска. Курт вцепился парню в плечо, засунув руку под толстовку. Пальцы елозили: кожа потная, мышцы каменные. Парень, на вид тонкий, как тростинка, оказался крепким, как стальной прут. Он уложил его легко, играючи и запрыгнул сверху проворно, изящно. Так вот как он… Так вот почему он…       «Ты — Человек-паук».       «Не надо. Не сейчас».       Курт мученически скривился. Нужно было его остановить. Нужно было сказать твердое «нет» еще на кухне и прикончить все это безобразие в зародыше. Нужно было пересилить себя, продраться сквозь мутный алкогольный дурман, болезненно ноющее возбуждение. Парализующее разум желание. Похотливый ублюдок. Старый извращенец. Что бы сказал Дик? Что бы сказала Мэй? Что скажет сам Питер, когда его помешательство пройдет?!       «Пожалуйста!»       Курт захлебнулся воздухом — парень убрал руку и прижался к нему еще ближе. Тело к телу. Какой твердый, подумал Кертис. Под веками плыло и кружилось. Какой горячий. Он сжал плечо Питера — и потянул на себя. Только бы не уперся, только бы понял правильно… Губы впились в губы. Язык скользнул в рот. Умница. Какой же умница… Бедра потерлись о бедра. Сипло вдохнув, Курт погладил потную шею и запустил пальцы в слипшиеся вихры на затылке. Питер разорвал поцелуй. Ткнулся в подбородок, за ухом, в шею. Прикусил. Лизнул. Зарылся в плечо. Сдавленно, со всхлипом застонал…       «Пожалуйста, не прогоняй, — шептал он, целуя Курта в губы, в шею, в центр ладони. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ты нужен мне. Нужен, нужен!.. Я не могу больше! Не могу!.. Курт, прошу, умоляю!..»       И Кертис сломался. Кровать под ним. Питер на нем. Слезы на его щеках — слезы злости, смятения, страха. Жажда в словах, нежность в прикосновениях. Свой собственный горящий разум, пораженный алкоголем и отчаянием. «Ты нужен мне», — твердил его драгоценный мальчик. И ты мне. Великий Господь, как ты нужен мне, Питер. Курт так устал терпеть, так устал бояться, так устал поступать так, как надо, а не так, как хочется. Так устал оглядываться на…       «Боже, Дик, прости меня…»       «ОН МЕРТВ! Его нет! Только мы! Мы с тобой!»       Только мы — и больше ничего. Только мы — и пусть весь мир идет к черту. На эту ночь. На этот раз. Всего один раз… Курт прижался щекой к растрепанным вихрам. Его трясло, лихорадило. В голове стоял туман. Вздохи все чаще, рывки все резче. Конец все ближе. Как давно он… Как давно у него… Питер… Вслух? В мыслях?.. Питер что-то прошептал. Быстрее. Резче… Как близко, как горячо, как много… Питер… «Кертис»… Пит… «Курт»… Сердце пропустило удар. Что?..       Вспышка. Жар. Судорога. Веки распахнулись сами собой. Мутное стекло. Кончики волос. Лихорадочная дрожь. Курт схватил ртом воздух. Шея под его ладонью напряглась. Спина выгнулась. Хриплый вздох обжег мочку.       Между ног стало горячо. Тугой узел в животе медленно распустился…       — Господи, — прошептал Курт.       — Обалдеть, — выдохнул Питер.       И со сдавленным стоном растянулся сверху. Реальный мир неспешно, но неумолимо хлынул в их горячечное марево. В ночной тишине — лишь стук сердца и частое дыхание. Курт дрожащей рукой снял очки и откинул подальше. Кажется, они упали на пол. Только бы не наступить утром. Моментально начало морозить. Бедра мелко вздрагивали, стоило кому-то из них пошевелиться. После оргазма кожа еще слишком… Его член. На моем. Господи… Курт зажмурился и мотнул головой. Все. Поздно. Поздно уже стыдиться. Ты лежишь под ним в распахнутой рубашке и со спущенными штанами. О каком стыде вообще речь, доктор?..       — Это было… — просипел Питер, приподняв голову. Мутные глаза, красные щеки. Господи… — Это было… Вау… Вау!       — Да, — выдохнул Курт с дрожащей улыбкой. — Да, здорово.       — Хочу еще, — тут же выпалил парень и потянулся к нему.       — Сейчас, — прошептал Курт, чмокнув в ответ. — Дай пару секунд.       — Ага, — судорожно закивал Питер.       Прижался щекой к его груди, тяжело дыша. Ему самому надо было отдохнуть. Молодость как она есть: мысли не поспевают за словами, а желания — за телом. Кертис расчесал буйную шевелюру пальцами, втянул запах юноши полной грудью. Одеколон, пот, семя. В низу живота чуть-чуть потеплело — только чуть-чуть. Возраст и здоровье брали свое. Это неправильно. Все, что здесь происходит, неправильно. Он должен быть с Гвен. Или любой другой девушкой. Или любым другим парнем. Таким же свежим и выносливым. Таким же красивым и крепким. Это ошибка. Он будет жалеть. Я должен сказать ему…       Питер поцеловал его в правое плечо. Около подмышки. И еще раз. И еще. Повернул к нему голову. Курт сощурился — без очков, в полумраке он не мог увидеть, не мог понять…       — Питер? — шепнул он.       — Можно? — еле слышно выдохнул парень.       Что? О чем он?.. Неважно.       — Конечно, — ему можно все.       Судорожный вдох. Дрогнувшие губы. Питер прикусил их — и поцеловал его рубец на культе. В груди екнуло. Боже. От рубца к рубцу, от них — по всему обрубку вверх. Быстро, медленно, нежно, резко. К дрогнувшему плечу, к вспотевшей шее, к мелко бьющейся жилке. Курт повернул голову, чтобы парню было удобней. Он дрожал. В животе жгло. Как быстро он… как легко он…       И тут в поле зрения попал небольшой сине-зеленый тюбик. Буквы на этикетке расплывались, но Курт и так знал, что это. «Пит… Там, в тумбочке… Да, вот это… Будет полегче…» Обыкновенная смазка. Без вкуса, без запаха, без каких-то особых свойств. Густая, маслянистая… Губы втянули кожу за ухом. Язык мазнул по шее к затылку. Курт смотрел на тюбик, и в голове его пронеслась древняя, казалось, почти забытая фраза: «…ты как знаешь, но я убежден — первый раз должен быть «классическим». У женщины — как у женщины. У мужчины — как у мужчины. А уж пото-о-ом можно экспериментировать…»       — Питер, — негромко позвал Курт.       — М? — парень навис над ним.       — Ты когда-нибудь был с мужчиной?       Пауза. Сиплое дыхание. Сердце бьется о ребра. Питер прикусил губу. Ткнулся носом в основание челюсти.       — Я читал статьи. И форумы, — смущенно пробурчал парень.       — Про мужчин? — улыбнулся Кертис.       — Про всех, — буркнул Пит. Куснул за мочку. — А что?       — Помоги, — Курт неловко повернулся на бок — мало того, что штаны стреножили, так еще и Питер… — Сними с меня… Сними рубашку.       Питер даже не пошевелился. Его сиплое дыхание согревало щеку. Рука так и осталась лежать на боку. Она дрожала… Ничего, ничего. Я покажу. Я объясню, как… Питер резко уткнулся ему в шею. Поцеловал. Прикусил. Обхватил за грудь и крепко прижал к себе. Сцапав зубами волосы на затылке, чуть потянул.       Отчаянно заскулил, толкнувшись бедрами.       — П-правда? — заполошно прошептал он. — М-можно, Курт? Можно?       — Только помедленнее, — мягко попросил Кертис. Обернулся, поцеловал его в горящую щеку. — Не спеши, милый. Не спеши.       Непростая задачка для молодого организма. Питер не слушающимися руками стянул с него одежду — «не мни, сложи аккуратно, спасибо» — почти сорвал собственную и снова набросился на его шею. Курт подал ему смазку. «Не жалей». Парень так яростно закивал, что хорошенько боднул его в затылок — и тут же принялся судорожно извиняться. Девственник. Первый раз. Никого до этого. Великий Господь… Член стал твердым как камень.       — Не бойся, — шепнул Курт, чувствуя, как Питер дрожит. — Я подскажу.       — Ага, — выдавил Пит, поглаживая его по пояснице. — Ага, хорошо.       Курт лежал на левом боку, вытянув руку. Щека прижималась к подушке. Питер прижимался грудью к спине. Волосы уже колючие, взрослые. Скоро надо будет брить. Если Пит захочет, конечно. Курт мог бы помочь, он был бы счастлив помочь… Пальцы коснулись ягодиц, чуть развели в стороны. Курт сжал руку в кулак. Прикрыл глаза. Он неопытный. Ничего. Потерпим. Не надо пугать… Питер застыл, напряженный. Тяжело сглотнул.       «Все хорошо», — хотел сказать Курт. Хотел подбодрить, успокоить. Парень, наверное, боится… Но тут поясницу опалило дыхание. Губы поцеловали копчик. Язык лизнул ниже… Кертис дернул ногой. Захотелось одновременно застонать и засмеяться. Вот тебе и боится! Судорожно вдохнув, он закрыл глаза. Мой умница. Теперь будет проще. И ему, и Питу. Оба в дурмане, оба расслабленные. Поцелую его, дал себе зарок Курт, когда язык скользнул глубже. Обязательно поцелую. Это необходимо. Питер будет растерян, смущен. Нужно вернуть ему уверенность. Спустя бесконечность парень вернулся к пояснице. Поцеловал между лопаток. В затылок. Хотел заодно и в щеку, но в последний миг замер. Нерешительно, почти застенчиво мазнул по линии подбородка.       Курт рывком обернулся и нашел его губы. Придержал за шею, когда парень дернулся назад.       — Я учился на врача, Пит, — шепнул после, лизнув краешек рта. — Мы народ небрезгливый. Да и не только мы, вижу. Зачем ты?..       — Не знаю, — промямлил Питер, потупившись. — Захотелось… Захотелось там… тебя… Ну и вот…       Курт с улыбкой чмокнул его в нос. «Можно я тебя… за руку?» — пропыхтел Питер. Кертис кивнул — если достанешь. Достал. Сначала хотел положить руку над головой — неудобно. Тогда просунул под его шеей. Лучше — почти вровень. Они переплели пальцы. Кертис прижался щекой к крепкому плечу. «Не спеши», — шепнул уже в который раз. «Не спешу», — буркнул Пит, и Курт улыбнулся. Надоел тарахтеть, старик. Лежи молча. Капля пота скользнула за ухом.       — Сгибай плавно, — шепнул Курт, когда Питер наконец-то взялся за него всерьез. Хорошие пальцы. Длинные, гибкие, ловкие. — Не тыкай. Слегка нажимай. Круговыми движениями…       — Вот так?       Курт вздрогнул. Нет. Чуть подальше. «Так?» Нет. Поглубже. «М?» Ты почувствуешь. «Может…» Да, да. Чуть-чуть… О. «М!» Да. Да, да, все. Молодец.       — Можно? — задыхаясь, неуверенно.       — Нужно, — сипло, с усмешкой.       Два — обязательно. Три — для удобства. Язык в помощь, все мышцы расслабились. Курт сжимал руку Питера до боли в сухожилиях. Пит возился с ним долго. Медленно, доктор, неспешно, как ты просил…       У него от такой неспешности искры перед глазами.       — Все, — прохрипел Кертис, перебирая ногами. — Хватит, Пит.       — Не, — выдохнул Питер, тяжело дыша ему в затылок. — Рано. Ты…       — Сейчас кончу, — сообщил Курт. Щеки вспыхнули сильнее прежнего. — У меня двадцать лет никого… Пит. Иди сюда.       «Двадцать», — беззвучно произнесли губы на его коже. Да, дорогой. Ты первый почти за два десятилетия. Курт помнил, как его возбудили слова давнего любовника о том, что он его «первый за пять лет». Он был молодым, восторженным, горячим; ему так хотелось служить, угождать. Питер, видимо, такой же. Его прикосновения стали нежнее, поцелуи — медленнее. Он снова замер, рассеянно поглаживая его бедро. Рука стиснула руку Курта с новой силой. Волнуется, переживает, не хочет все испортить…       В голове вспыхнуло старое воспоминание, и Кертис хмыкнул.       — Что? — напряженно спросил Питер.       — Вспомнил один совет, — с кривой улыбкой ответил Курт. — Но он собьет весь настрой.       — У нас тут какой-то особый настрой? — фыркнул Пит.       Чуть расслабился. Кертис прочистил горло.       — Раздели пенис на три примерно одинаковые части… — серьезно начал он.       Договаривать было необязательно — парень прыснул. Уткнулся ему в плечо, беззвучно хохоча. Курт довольно улыбнулся. Сработало.       — Хороший совет, — просипел Питер, чмокнув его в шею. — Надо попробовать.       — Пробуй, — шепнул Курт, поглаживая его пальцы. — Только…       — Не спеши, ага, — Пит куснул его лопатку. — Запомнил.       И хорошенько, судя по всему. Советом воспользовался без всякой иронии — входил осторожно, медленно, останавливаясь через равные интервалы. Курт старательно следил за дыханием, до белых костяшек сжимая его руку. Жгло. Давило. Боже, подумал он, когда Пит прижался к нему вплотную. Господи, как он… и какой… хорошо, что не очень большой… И тут он заметил, что парень начал дрожать. Сначала это была мелкая, почти незаметная дрожь, но чем дальше, тем… Курт открыл глаза. Скованно, неловко обернулся. По лицу Питера тек пот, губы были плотно сжаты, глаза — крепко зажмурены. Бедра подрагивали. Он… Черт. Ну. Ничего…       — Ничего, Пит, ничего, — зашептал Кертис, целуя его лицо, часть шеи — все, до чего мог дотянуться. — Так бывает в первый раз. Ничего страшного. Давай…       Питер промычал что-то нечленораздельное и упрямо мотнул головой. Он глубоко вдохнул. Медленно выдохнул. И так раз, другой, третий… Приоткрыл мутный глаз. Тяжело сглотнул. Криво усмехнулся.       — Ложись, — прохрипел он.       Кертис лег. Голова гудела. Мой умница. Мой… Только на эту ночь. А после… Питер не спешил, как он просил. Ему это давалось с трудом, после каждого движения он останавливался и глубоко дышал. Курт стискивал челюсти, сжимал руку. Просил немного менять угол. Еще одна задачка — Питер не совсем понимал как. Курт кое-как — перебарывая жар, тяжесть и головокружение — силился объяснить. В конце концов плюнул и сказал, что скажет, когда… «Я хочу быстрее». Подожди. Не сейчас. «А-а теперь?» Нет. Еще немного. «М?» Нет… Стой. Как будто… Ох! «М?!» Еще… пару раз. Да, как ты уже делал… «М-м?»       Великий Господь. Крепко-накрепко сцепив пальцы парня со своими и плотно сомкнув веки, Курт выдохнул с дрожащей улыбкой:       — Да. Давай.       Пит был так сосредоточен, что даже не кивнул. Курт думал, что он сорвется. Вопьется зубами в затылок, рванет на себя и отделает так, что он потом неделю сидеть не сможет. Но, как часто бывало с ним в последнее время, ошибся. Медленные движения перешли в плавные, плавные — в легкие толчки, а уже потом, спустя несколько долгих мгновений — в быстрые, резкие, выбивающие дух рывки. Холодный анализ смешался с горячечным бредом. Простыни липли к коже, кончики пальцев онемели. Волоски кололи спину, колено давило под колено. Влажное горячее дыхание обжигало шею. Хриплые вздохи, сиплые стоны. Беззвучные крики. «Курт, Курт», — шептал дрожащий голос в ухо. Питер… Тело к телу. Кожа к коже. Так горячо, много, глубоко… «Тесно, — жалобным голоском выдохнул парень в какой-то миг. — Блять, тесно, горячо».       Горло горело, сердце ныло. Щипало в носу. «Мой мальчик…» Вор. Гнусный вор. Ты украл эту ночь. Ты украл этого парня. Днем все придется вернуть. Ты будешь жалеть. Жалеть, жалеть, жалеть…       Питер прикусил его шею.       — Курт, — выпалил он — и одним слитным толчком прижался к нему вплотную. — Мой. Люблю. Люблю.       Скользкая неловкая ладонь нашарила… Сжала… Кулак прошел снизу-вверх… О боже… Питер сдавленно закричал в затылок. О господи…       Дрожь. Жар. Вспышка под веками. Сильная рука, стискивающая до боли. Гнусный вор… НЕТ! Это неправда! Он мой. Сегодня, до конца ночи! Мой! Мой по праву!       Курту хотелось закричать от отчаяния.       — Питер… — просипел он спустя несколько ударов сердца.       — Люблю, Курт… Мой… Курт… Мое! — Питер с пьяным смехом потянул его на себя. — Все мое! Мое, мое, мое!       Липкие губы. Запах одеколона, пота и семени. Они переплелись. Плотно, как змеи, как связанные паутиной… «Сними их», — попросил Кертис, когда они только упали на кровать. Он не мог видеть их — не мог видеть эти проклятые паутинные пистолеты. «Веб-шутеры». Да плевать! Курт закинул ногу парню на бок, другую — сунул между острых коленок. Прижал драгоценную голову к себе, целуя макушку, лоб, щеки. Парень не оставался в долгу — облизывал его шею, подбородок, плечи — и Кертису хотелось выть.       — Мой, — довольно улыбаясь, заявил Питер. — Навсегда.       Нет. Никогда… Человек-паук. Герой-легенда… Старый доктор. Неизлечимый калека… Нет, Питер. Нет. Никогда!       — Я люблю тебя.       Великий Господь… Дик… Ненавижу. Как же я ненавижу тебя, ты слышишь?!.. Ты бросил сына, ты бросил друга — ты бросил нас обоих и вот! Вот, что из этого получилось! Если бы ты воспитывал своего ребенка, если бы ты был со мной — хотя бы просто был, я никогда не требовал взаимности! — если бы ты, свинья, рассказал, почему, из-за чего, как… Все могло быть иначе! Может, мы бы смогли!.. У нас бы получилось, Дик, боже!.. Мне так жаль…       — Люблю, — поцелуй в самое сердце, в яремную вену, в край губ. — Люблю, Курт.       Я не могу, Дик. Я устал. Я так устал быть лжецом.       — И я тебя, Пит.       Сверкающий взгляд, глубокий поцелуй, сильные руки, обвивающие крепко, надежно, ласково. Питер зарылся носом в шею. Курт прижался щекой к волосам.       Даже если твой сын лжет, я честен. Я люблю его — и ты бессилен этому помешать. Я люблю его — и никто не может это изменить. Я умолял забрать меня с собой. Но что ты сделал?..       Уйди, сказал Курт бледной тени, нависшей над кроватью, его домом, самой жизнью. Мне тошно думать о тебе. Уйди, дай своему другу благополучно сгнить в одиночестве. Питер поцеловал его вместе с еще одним «люблю». Благо, до утра осталось всего-то несколько мгновений…