Отец-одиночка Лань Чжань

      Дядя был в бешенстве! Куцая бороденка воинственно дергалась и топорщилась, глаза метали искры, пальцы, напоминающие когти хищной птицы, сжимались и разжимались, выдавая крайнюю степень раздражения. Под сочувствующим взглядом брата Лань Чжань достал из магического мешочка всё, что украл из сокровищницы клана, покаянно выложив целую гору добра.       — Ты хоть понимаешь, что хотел сотворить?!       — Да.       — И тебе не стыдно?! Тебя не терзает ужас от содеянного?       — Нет.       — Лань Ванцзи, ты предатель клана! Вор! Ты весь в свою мать, лживый, подлый, хитрый…       — Дядя! — Лань Сичэнь церемониально сложил руки, бросаясь на колени перед бушующим предком, падая лбом в пол. — Выслушайте меня, глава клана! Мой брат ошибся. Он осознал и больше не совершит подобного. Прошу, накажите меня, это я плохо за ним приглядывал!       Взмахнув рукавом, дядя отвернулся, пытаясь переждать приступ гнева. Конечно, племяннику могли заморочить голову, обмануть, наложить проклятие неповиновения, ведь он всегда был так чист, не знал человеческого коварства. И всё же, чтобы обезопасить в будущем, его следует испугать.       — Идите со мной.       В маленькой оружейной, на площадке для упражнений с мечом, сбоку была незаметная дверка, неопытные ученики и умудрённые опытом старейшины с опаской поглядывали в ее сторону. Открывалась она редко – в Гусу Лань не практиковали жестокие наказания: десяток ударов легкой деревянной ферулой, широкой линейкой с вырезанными на ней изречениями мудрецов, считалось вполне достаточным для усмирения самого ретивого озорника. И всё же именно к той двери направился глава клана с племянниками, отпер тяжелый замок и, пропустив обоих внутрь, зажег пару огненных талисманов, осветивших пространство тесной комнатенки.       Из мебели здесь присутствовал только один узкий шкаф без дверок, с тремя полками. Внизу лежали свернутые трубочками манускрипты с записями вины осужденного и видом применённого к нему наказания. Выше – палки из бамбука. Полированные до блеска, они мрачно отсвечивали в неверном свете горящей, но не сгорающей бумаги.       — Возьми, — глухо приказал дядя, и в его голосе не слышалось сомнений. — Прими сегодня вечером наказание за недостойное поведение.       — Благодарю добродетельного главу клана Лань Цижэня за проявленную милость.       Наказанный осторожно снял длинные палки, по обычаю поднеся к губам, поцеловал. Лань Сичэнь испуганно воззрился на обоих.       — Нет! А-Чжаня нельзя бить! Дядя, прошу, отмените наказание! Брат просто попал под дурное влияние! Это всё Вэй Ин, это его продуманная хитрость. Дядя, будьте милосердны, его не за что наказывать! Он же вернулся! Принес извинения! Простите его!       — За воровство? Побег? Непокорность и нарушение правил? И уж если кто-то заговорил о жестокосердии, А-Чжань, посмотри, что лежит на третьей полке.       Отложив шесты, тот осторожно снял сверху вытянутый ящик из черного дерева. Ящик был заперт на ключ, крышку покрывал густой слой пыли, однако внутри кипела невидимая жизнь – что-то там активно ворочалось, словно изнывая от вынужденного заточения.       Наклонившись, дядя сунул серебряный ключ в замочную скважину, предупредил:       — Будьте внимательны.       Повернув дважды ключ, приподнял тяжелую пыльную крышку.       В узком, похожем на гроб, пространстве, хранился знаменитый дисциплинарный кнут клана Гусу Лань. Черная рукоятка плети металась как живая, стучала, билась о стенки футляра, вырезанная на конце рукояти голова дракона бессильно раскрывала пасть, показывая мелкие зубки. Но страшнее всего был хвост рукотворного дракона – длинный, корявый, испещрённый чешуей. Время от времени по нему пробегали алые искры гнева, вспыхивали и с шипением гасли. Хвост дрожал, скручивался кольцами, силясь покинуть пределы черного гроба, напрягаясь, распирал стенки и бессильно опадал, принимая заточение.       — Лань Чжань, рассмотри его хорошенько.       — Я смотрю, дядя.       — Ты видишь ядовитые шипы? Знаешь, для чего они нужны?       — Да, они будут вырывать куски мяса из спины провинившегося, впрыскивая в кровь отраву, чтобы раны никогда не зажили.       — Ты знаешь, для чего нужен маленький шарик на конце хвоста?       — Да, он будет прижигать повреждения, чтобы наказуемый не умер раньше времени от потери крови.       — Сколько ударов дисциплинарного кнута может вынести заклинатель вроде тебя?       — Не более десяти.       — Правильно. А теперь закрой крышку и убери его наверх. Сегодня твой ум получил хорошую пищу для размышлений, а тело вечером подтвердит мои намерения, если ты еще раз ослушаешься.       Два дня и две ночи клан Гусу Лань пребывал в волнении: на коленях перед залом исполнения наказаний стоял Второй Нефрит, в парадном голубом ханьфу, с дисциплинарными палками в протянутых руках. Бесстрастное лицо не исказила даже тень сомнения или страха. В молчании он покорно ждал начала наказания как милосердия, но старейшины заперлись в зале совета, не желая участвовать в избиении любимого племянника главы клана. Два дня и две ночи старший брат вымаливал у дяди отмену пытки, просил разрешить взять на себя все удары или хотя бы их половину и даже был готов с мечом броситься на всякого, кто бы посмел поднять палку. На эти два дня жизнь замерла в Гусу Лань: ученики не ходили на занятия, на боевых площадках не отрабатывались техники – все, затаившись, наблюдали за жестокой дуэлью праведности и гнева, любви и закона.       И вот прошла ночь, и день закончился, но никто из старейшин не вступил на платформу исполнения наказаний. Под утро выпал первый снег, осел чистым сверкающим покровом на одеревенелые плечи Ванцзи, разметался по земле словно погребальными одеждами. Повинный не сдвинулся с места, не согнулась его прямая спина, а губы не произнесли ни единого слова мольбы. Дисциплинарные бамбуковые палки, сжатые окоченевшими пальцами, не дрогнули. Если бы не слабое облачко выдыхаемого теплого воздуха, то его вполне можно было принять за каменную статую, безмолвную, безразлично холодную.       И только на третью ночь прозвучало:       — Ты прощен. Верни инструмент на место.       С тех пор Лань Чжань не произнёс ни звука… Он и раньше был немногословен, а теперь и подавно замкнулся в себе, ушёл жить в заброшенный дом матери, выстроенный на отшибе поселения, – туда, где коротал свой век старый журавль со сломанными крыльями. Птица стала его единственным немым собеседником. Удушающая тишина тяжелым ватным одеялом легла на деревья и кусты, серые камни, водяную гладь маленького пруда, и лишь по вечерам до слуха обитателей Облачных Глубин доносился тихий плач гуциня.       За эти дни Ванцзи передумал многое, принял гнев дяди и согласился с ним. Осталось примириться с собой… потому он много медитировал, читал, упражнялся в каллиграфии, переписывая поучения гусуланьских мудрецов. Спустя две полные луны боль, казавшаяся невыносимой, притупилась, оставив пустоту, которую уже не было необходимости заполнять. Уединение стало спасением. Он прилежно и покорно учился жить в пустоте, не ходил на собрания клана, не участвовал в ночных охотах. Терпеливо, день за днем вытаскивал из себя глупые мысли, с кровью, с мясом отрывал от сердца куски, чтобы бросить их под ноги и раздавить в липкое отвратительное месиво. Не произносил имя друга, не вспоминал встречи, разговоры, взгляды. И если днём еще держался, то ночью, когда невыносимо болели пальцы от струн, закрывшись ширмой, позволял себе беззвучно кричать, сжимая ладонями горячие виски.       Ванцзи боялся сойти с ума… Сичэнь боялся того же…       Рождение ребенка девы Цзян Яньли стало подходящим событием для отчаявшихся братьев. Приглашенные по столь значимому случаю, они выехали заранее на невысоких гнедых лошадках, послушных узде. Лань Сичэнь следовал первым, с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам. На тонких розовых губах играла загадочная улыбка. Лань Чжань следовал за старшим, отставая на несколько шагов. В отличие от Сичэня хороший денек его не радовал, взгляд равнодушно скользил по истоптанной дороге, где земля мешалась с пожухлой травой. «Отвратительно. Грязно. Безнадежно…»       В небольшом селении, где они остановились заночевать, случился переполох. Посмотреть на элегантных путников сбежались едва ли не все жители ближайших домов. Смущенно переминаясь, исподтишка бросали восхищенные взгляды на невиданные по красоте одежды. Благородные лица незнакомцев также вызывали немалый интерес.       Спорили:       — Эй, глянь-ка! Вот тот, что повыше, – приветливый господин! Смотри, как улыбается нашей простушке Сун Ли, прямо как небожительнице. Вот ведь повезло девчонке!       — А второй чё-то грустный. Не ест – видать, не нравится наше угощение. Вот бы раз он улыбнулся, и я бы назвала его самым выдающимся красавчиком всей Поднебесной.       — Ну нет. Тот, что постарше, изящнее, и взгляд добрый.       — Зато у его спутника глаза красивые.       Обрывки простодушных разговоров долетали до братьев. Сичэнь едва сдерживался, чтобы не засмеяться уморительным высказываниям сельских простаков, с удовольствием ел гречневую лапшу с луком и яйцом. Поглядывая на угрюмого брата, сидящего с отрешенным видом напротив, пытался расшевелить его. Любя подсовывал самые вкусные кусочки курицы в кислом соусе, паровые булочки, конфеты из патоки – местные деликатесы, которые мог предложить услужливый хозяин постоялого двора.       — А-Чжань, ты ничего не ешь. Не боишься завтра упасть с лошади от голода?       — Я сыт.       — Мы весь день провели верхом. Возьми вот этот маленький пионовый пирожок – уверен, вкус у него замечательный.       — И это всё, в чем ты уверен?       — Ванцзи, хватит себя изводить. Ты прощен, твоя спина избегла наказания – чего же еще желать? На празднике будет много красивых девушек. Стоит тебе лишь проявить весеннюю увлеченность…       — Мы едем на смотрины?       Сичэнь рассмеялся, непринужденно перекинул прядь волос за спину, с нежностью посмотрел на брата.       — А почему бы и нет? Ты уже вошел в возраст, пора бы начать интересоваться такими делами.       — Не хочу.       — Ты просто не встретил ту, что займет все мысли, к кому тебя будет тянуть всеми желаниями…       Второй Нефрит устремил на брата испытующий взгляд.       — А ты? Встретил?       Тот стушевался, опустил глаза.       — Не задавай смущающих вопросов, это неприлично.       Пожав плечами, Ванцзи наконец взял палочки и с отвращением ковырнул ими слипшийся в чашке рис. Больше о предстоящем празднестве они не говорили.       Сичэнь пошел осмотреть лошадей, проверить их на ночь, а заодно перекинуться словами с сопровождающими их людьми клана.       Устроившись на низком диванчике в комнате для ночного отдыха, Лань Чжань взял в руки книгу, пытаясь забыться, но мудрые изречения не задерживались в голове. Он думал над словами брата. Может, действительно стоит попробовать? Вэй Ин ему не пара! От рождения легкомыслен, глуп и задирист. Если у него и был какой-то интерес к Ванцзи, то сейчас от него не осталось и следа – утешается в объятиях девицы Вэнь, а скорее всего и других красоток. Тем более у него есть сын – его кровь, его продолжение… Они уже давно идут разными дорогами и более не пересекутся! Тогда… почему он раз за разом мысленно возвращается к событиям на горе Луанцзан? Завидует Вэй Ину? Его жизни? Его свободе? Его искусству?       Отбросив книгу, Лань Чжань поднялся и принялся шагать из угла в угол. Что ему не дает дышать? Отчего горло точно перехвачено невидимой удавкой и так болит сердце?! У Вэй Ина была любимая женщина, теперь есть сын! А у него – ничего и никого! Хватит! Неожиданно остановился, и глаза полыхнули огнём. Ванцзи больше не будет одинок! Он встретит ту, единственную, создаст с ней семью и родит не одного, а много, очень много детей! Его будут любить, его наконец кто-то будет любить! Не жалеть, не терпеть, не возлагать надежды…       Упершись ладонями в подоконник, гусуланец вдруг улыбнулся проходящей мимо местной девушке.       Клан Ланьлин Цзинь сиял золотом и белым нефритом, начиная с огромной лестницы из безумно дорогого белого мрамора, украшенной резными фигурами мифических животных. По бокам её – сотни кустов пионов, источавших чудесные ароматы, склонялись к земле под тяжестью бутонов. С ворот и окон свешивались алые парадные занавеси. Пурпур здесь соперничал с золотом, изображения драконов и фениксов затмевали причудливостью узоров искусно повязанные банты и торжественные узлы. Роскошь и изобилие соревновались в негласном поединке, выставляя напоказ годами хранимые сокровища.       Перед гостевым домом Лань Ванцзи заметил искусственный пруд, густо засаженный речным лотосом, — дань уважения родине невесты. Нежные розовые цветы, распустившиеся ночью, поднимали еще не окрепшие после влажного сна головы. Осыпанные мириадами крошечных капель, бутоны светились и играли в солнечных лучах. Отвлекшись на созерцание, Лань Чжань не увидел, как к ним подошел распорядитель торжества. Мэн Яо, как всегда, был опрятен и приторно вежлив, фальшивая улыбка не сходила с хитрющего лика. Издалека заметив долгожданных гостей, постарался быстренько отделаться от адептов клана Цинхэ Не и едва ли не бегом поспешил навстречу Сичэню.       — Ах, такая честь встретить вас, брат! Как путешествие? Надеюсь, оно оставило только приятные впечатления?       — Предвкушение радости от встречи с вами и вашим уважаемым главой сделало нашу поездку весьма увлекательной.       Ванцзи вскинул голову, весь интерес изучения цветков лотоса сразу пропал – слушать льстивые речи Мэн Яо и ответное воркование брата невыносимо. Сжав Бичэнь, торопливо отдал вежливый поклон и отошел, не желая мешать этим двоим изощряться в хвалебном славословии.       — Второй господин Лань! — Из делегации клана Цинхэ Не отделился его бывший соученик Не Хуайсан. Заметив одиноко стоящего друга, поспешил к нему. — Как здорово, что ты тоже здесь! Хоть одно знакомое лицо! Этот старик Цзинь Гуаншань наприглашал так много гостей, что я окончательно потерялся. Идем, я знаю одно замечательное местечко. Да не обращай ты внимания на брата, идём повеселимся!       — Куда?       — В один неплохой цветочный домик! Там подают такой ароматный чай – закачаешься! А какое там вино!       — Бордель?       — Вот глупый, я сказал – цветочный домик! Это место отдыха и наслаждения, никто к тебе приставать не будет. Посидим, вспомним прошлое. Гляди, как твой братец обихаживает Мэн Яо! Даже издалека видно: что-то тут нечисто.       — Перестань.       — Ага, перестану, когда выпью. Давай, второй господин Лань, не смущайся. — Ухватив Ванцзи за рукав, потащил в сторону от гудящей толпы, изредка похохатывая и возводя глаза к небу, словно призывая его в свидетели.       Извилистая дорожка, усыпанная белым гравием, быстро закончилась. Заклинатели остановились перед невысокой, скорее декоративной нежели оборонительной, стеной, сверху покрытой золотой черепицей.       — Здесь тупик.       Не Хуайсана оказалось трудно смутить. Осмотрев стену, он бодро предложил:       — Подставляй спину! Я взберусь, а потом перетащу тебя.       — Лишние хлопоты. — И Ванцзи, взлетев над коньком, мягко приземлился уже снаружи – технику передвижения по воздуху он освоил еще в десятилетнем возрасте.       Его спутник немного помедлил, потом тоже сумел форсировать препятствие, хотя и не так изящно. Свалившись в траву, потер ушибленную спину.       — Лучше бы мы перелезли, вечно ты со своими штучками.       — Вернемся?       — Как же! Не для того я изображал горного барашка. Вот и ханьфу порвал, будь оно неладно! Ага, кажется, это где-то здесь…       Сразу несколько хижин примостились за стенами обширного поместья Ланьлин Цзинь. Невысокие, но построенные с претензией на роскошь, казалось, так и манили своей доступностью. Отовсюду слышалась музыка и звонкие девичьи голоса.       — Да тут вообще шикарный цветник, брат Ванцзи. Ты когда-нибудь видел подобное?       — Нет.       — Тогда чего стоишь, друг мой? Вперед! Сегодня нас ждут умопомрачительные приключения!       — Уверен?       — Не-а, я вообще никогда не уверен, но надеюсь! Поэтому мы идем в самый звонкий и пестрый дом. Кстати, деньги у тебя есть?       — Да.       — Тогда гуляем! И пусть нашим напыщенным индюкам-братцам станет завидно!       Дом увеселений, который выбрал Не Хуайсан, уже с крыльца поражал воображение огромным каменным львом, душистыми цветочными гирляндами и вышитыми занавесями с изображением пурпурных роз. У входа валялся обалдевший от вина мужик и тянул какой-то пошлый мотивчик, изрядно приправляя его кашлем. Встречающая особа, возрастом далеко за сорок, с густо накрашенным лицом и пунцовыми губами, низко поклонилась.       — Проходите, гости дорогие, выбирайте столик. Девочки сейчас подойдут.       Гусуланец оглянулся на друга.       — И это дом искусств?       — Ага, а я не отказываюсь от своих слов! Сейчас дамы нам продемонстрирует все шесть искусств, только успевай отсчитывать.       — Ты мне соврал?       — Перестань, брат Ванцзи, корчить из себя оскорбленного девственника. Присядь.       От диванчика пахло сладкой цветочной эссенцией и старыми женскими духами. Лань Чжань, сдержав рвотные позывы, сумел обуздать брезгливость и опустился на самый кончик сидения. Не Хуайсан, напротив, развалился, раскинув все четыре конечности по сторонам света, жадно вдыхая приторные ароматы многочисленных курильниц. В глубине кто-то неумело играл на цине. Резкость мелодии, а особенно фальшивые ноты вызвали брезгливую усмешку на красивом лице Второго Нефрита.       — За какие проступки в своей прошлой жизни я вынужден это слушать?       — А ты не слушай! Плюнь! О-па, какие крали! Дамы, сюда!       Трое девушек, не стесняясь, приблизились. Две удобно расположились на длинном диване по обеим сторонам от блаженствующего Не Хуайсана, третья же, с виду молчаливая, тихонько подсела к гусуланцу.       — Как вас зовут? — задала невинный вопрос.       Тот вздрогнул, точно увидал нежить.       — Никак.       — Тогда я буду звать вас прекрасный незнакомец.       — Просто незнакомец.       Девушка мило улыбнулась и осторожно взяла холодные длинные пальцы Ванцзи в свои мягкие ладошки. Он попытался выдернуть враз помертвелые руки, но красавица оказалась не робкого десятка. Нежно сжав ладонь, она смущенно зарделась.       — Пожалуйста, — прошептала, — не надо. Иначе хозяйка меня прибьет.       — Вас обижают?       — Только если гость останется недоволен.       — Я могу заплатить…       — Не сейчас. Позвольте мне немного вас поразвлечь? Что вам нравится?       — Ничего.       — Так не бывает. Что же вы любите?       — Я сказал – ничего!       Девушка, сначала показавшаяся даже хорошенькой, стала раздражать своей неуемной настойчивостью. Ее прическа со множеством дешевых заколок, кричащее оранжевое одеяние, бедро, так навязчиво прижимающееся к ноге гостя… Слишком воспитанный, чтобы оттолкнуть нахалку, Лань Чжань попытался отодвинуться сам, но был остановлен жаркими объятиями Не Хуайсана. Тот успел опрокинуть пару чашек крепкого рисового вина и потому пребывал в полной уверенности, что находится в раю, а друг пытается отсюда сбежать.       — Брат Ванцзи, не ерзай! Лучше выпей этот благословенный нектар и сразу почувствуешь себя легче!       — Я не пью.       — А с Вэй Ином пил, говорят. После той грандиозной попойки вас даже не могли добудиться – так вы сладко почивали в объятиях друг друга.       На губах Не Хуайсана заиграла многозначительная пьяная ухмылка.       — Замолчи.       — Ну, тут молчи не молчи, а триста ударов линейкой получили только ты и он – всем остальным всыпали по тридцать. Чуешь разницу? Говорят, вы потом на пару отмокали в целебном источнике, абсолютно голенькие. Хе-хе.       — Вранье.       — Хм, может, и вранье, но признайся – восхитительное!       — Ты… ты… сластолюбивый тип, не имеющий никаких представлений о приличиях!       — А что тебе дали твои приличия? Ты, зацикленный на морали с рождения, был ли когда-нибудь по-настоящему счастлив?       — Конечно…       — И когда?.. — хмельной выкрик Не Хуайсана внезапно оборвался. Поперхнувшись третьей чашкой вина, он выплюнул ее содержимое на белое ханьфу Ванцзи и раскатисто захохотал. — Не обманывай себя, братец. Все видели, как ты жадно смотрел на Вэй Ина. Видать, он удовлетворил тебя по полной! Перестань корчить из себя высоконравственного господина. Чем вы занимались в Пещере Черепахи-губительницы целых пять дней? Уж точно не правила Гусу Лань повторяли. Говорят, А-Сяня выносили на руках, а ты, хотя и отказался от помощи, но едва ноги передвигал и хромал знатно.       Слышать подобное было слишком больно, потому Ванцзи поднялся, отлепляя от себя пьяненького друга. Пошарив в рукаве, достал связку монет и неловко бросил на стол.       — Надеюсь, тебе хватит заплатить за выпивку и… прочее.       — Не уходи, брат, я беру все свои слова назад! Ну давай посидим еще немного!       Выбранив себя за малодушие, гусуланец сел на место и, поджав презрительно губы, осмотрелся. К ним присоединились и другие девицы, заполонили собой зал, превратив его в подобие клумбы. Многие расселись напротив заклинателей, не стесняясь, нахально задирали ноги, так что стало видно исподнее. Принесли еще вина. Не Хуайсан пребывал в полнейшей нирване, подливая себе и девушкам, звонко чокался и выкрикивал тосты. Все смеялись, баловались, играли, кто кого перепьет. На столе, сменяя друг друга, появлялись всё новые закуски. И только Ванцзи не притрагивался ни к чему. Внутренне сжавшись, он серьезно озирался по сторонам и молил богов, чтобы пытка побыстрее закончилась.       — Господин, так нельзя. Вы даже не улыбнулись ни разу.       Девушке было от силы пятнадцать. Необыкновенно свежая, юность еще не исчезла под густым слоем пудры и белил. Повинуясь негласному приказу распорядительницы борделя, села на колени гостя, провела кончиками пальцев по узкому подбородку Второго Нефрита, приблизила свое лицо, чувствуя его дыхание.       — Прошу лишь одну улыбочку, тогда я сделаю для вас всё что пожелаете.       Она чем-то напоминала девицу Вэнь, к которой Ванцзи испытывал жгучую ревность.       — И ты сойдешь с моих коленей, — с трудом растянул непослушные губы в неком подобии между оскалом и гримасой.       Девица громко захохотала. Резко подавшись вперед, вдруг смачно чмокнула его в нос.       — Умничка, давай еще!       — Уйди!       Терпение Второго Нефрита кончилось. С бледным лицом и брезгливо сжатыми губами вскочил, не слушая завывания Не Хуайсана, бросился к выходу! На пороге его остановил сладкий до приторности, знакомый голос:       — Второй Нефрит клана Гусу Лань, вы были грубы с девушкой.       У окна сидел Тан Сиань, еще один любитель шести искусств. В изумрудно-зеленом ханьфу, в накидке, вышитой мелким жемчугом, с драгоценными янтарными подвесками на поясе, он казался вызывающе роскошным для такого убогого заведения. Представитель клана Тан Тинвэй, редко посещающий собрания пяти великих кланов, предпочитал оставаться в тени даже в увеселительном заведении. Найдя убежище у дверей, зорко наблюдал за входящими.       — Я принесу извинения в письменном виде, а пока прошу простить меня.        Тан Сиань медово растянул губы, хитрые глазки подозрительно сверкнули.       — О, не беспокойтесь, я уже позаботился о вашем неуместном порыве. Могу я в знак дружеского расположения проводить вас до имения?       — Благодарю, но вынужден отказать.       С первого взгляда Тан Сианю никто бы не дал много лет, он выглядел моложаво, на гладком лице ни намека на морщинки. Изогнутые глаза феникса сверкали задорным блеском, а роскошное серебряное оголовье едва поддерживало копну густых волос. Высокие скулы, слегка припудренные, были подобны нежным персикам, еще не налившимся сладким соком, а губы, казалось, источали нектар – так умиротворяюще текли его речи.       Ванцзи был немного знаком с его манерой обволакивать собеседника словами, точно змея кольцами, а потому, отдав многозначительный поклон, попросил того не беспокоиться и быстро покинул заведение. Вполне предсказуемо за спиной раздались крадущиеся легкие шаги, и вскоре Тан Сиань собственной персоной нарисовался рядом.       — И всё же я проявлю настойчивость.       — Это излишне.       Скорым шагом заклинатели пересекли широкий двор и вышли на узкую тропу, ведущую в имение. Шагать рядом в молчании считалось невежливым, поэтому Ванцзи поинтересовался у своего спутника целью приезда.       — Та же, что у вас: поприветствовать будущего хозяина Башни Золотого Карпа. Говорят, младенец очень похож на отца, это принесет ему счастье. Кстати, как здоровье вашего уважаемого родителя?       — Умер, — коротко бросил гусуланец, не зная, как отделаться от прилипчивого Тан Сианя.       — Ах, какая грустная новость. Могу ли я навестить Гусу Лань по окончании торжеств, чтобы выразить, так сказать, сожаление?       — Это решает мой дядя.       — Ну разумеется.       Больше общих тем не находилось, и потому заклинатели продолжили идти молча, лишь изредка бросая взгляды друг на друга. Тан Сиань затаенно улыбался, словно обдумывая очередную вежливую фразу, но всё же предпочитал молчать. Вид Второго Нефрита Гусу Лань, по-юношески непосредственного и предельно правдивого, возбуждал. Еще никогда Тан Сиань не чувствовал, чтобы от восхищения у него подгибались колени. Определенно, сын очень походил на отца, к которому заклинатель когда-то испытывал чувства, вот только свежее.       — А что ваш уважаемый брат – тоже здесь?       — Мы приехали вместе.       — Конечно, я бы мог и сам догадаться, о вашей привязанности ходят легенды. Два нефрита Гусу Лань как два героя Юньмэн Цзян. Интересно, увидим ли мы Вэй Усяня, названого брата, дядю виновника торжества?       — Мгм, — задумчиво протянул собеседник, и это могло означать всё что угодно: безусловно, определенно, невозможно.       Тан Сиань рассмеялся, делая вид, что ничего не понял.       — Занимательный молодой господин, осмелившийся встать на темный путь совершенствования и весьма на нем преуспевший. Имя старейшины Илина у всех на слуху, даже у нас о нем ходит немало сплетен. Говорят, он достиг высшего совершенствования и может оживлять мертвых, а еще ему подвластны духи и всякая нечисть. Вы со мной не согласны?       — Я не слушаю сплетни.       Мысль о встрече с лучшим другом совсем выбила Ванцзи из равновесия, и потому он поступил как последний дурак, когда при всех попросил пригласить старейшину Илина на празднование первой луны новорожденного племянника. Позже именно этот поступок он ставил себе в вину, приняв на себя все загубленные жизни. Ужас от бойни на тропе стал началом его медленной смерти…       Когда в Башню Золотого Карпа вбежал посланец в окровавленной одежде и прокричал о гибели наследника клана и ушедших с ним адептов от рук Призрачного генерала, управляемого Вэй Ином, когда с громким стоном лишилась чувств его сестра, а брат зарычал подобно раненому псу, когда все вокруг вопили о возмездии отбросам Вэнь и были готовы немедленно начать карательный поход, только Ванцзи не пошевелился. Он остался стоять посреди бушующего зала, не принимая происходящее, не слыша ругательств, стонов и рыданий. Его слух исчез, а глаза затуманились. «Вэй Ин мертв?..» — беззвучно шептали губы.       Умоляюще он смотрел на брата.       — Он мертв? Скажи мне! Он мертв?! — заорал, бледнея как покойник.       Тот бросился к нему.       — Уходим, А-Чжань! Здесь мы ничем не сможем помочь.       — Он мертв?! Я хочу видеть! Его! Пусти!       Оттолкнув испуганного брата, Ванцзи выбежал из роскошного зала, еще уставленного угощениями и украшенного цветами и лентами. У подножия лестницы лежало несколько тел, прикрытых белыми траурными полотнищами. Затаив дыхание, бросился вниз, упал на колени перед первым поверженным телом, сдирая с лица полотно.       — Не он! Не он! Не он! — Лань Чжань метался в горячке между трупами, ища того, о ком рыдало его сердце. — Опять не он! Где Вэй Ин? Где его тело?!       Его схватили, силой оттащили от мертвых. Ванцзи бился в крепком захвате брата, истерично выкрикивая имя любимого. Прическа растрепалась, драгоценный нефритовый гуань упал и, сломанный, был втоптан в грязь. Ханьфу трещало в зажатых пальцах, разрываясь на длинные куски.       — Вэй Ин!.. — и замолк…       Это брат применил к нему заклинание молчания, делая знаки увести младшего как можно дальше от погибших.       Ванцзи подчиняется, по подбородку течет кровь, капает на белые одежды, на землю. «Вэй Ин…» — шепчут разорванные губы, но уже из глаз текут спасительные слезы. Брат поднимает его на руки и быстрым шагом несет прочь.       — Он жив! Пока жив!