Отец-одиночка Лань Чжань

      — Смотри-ка, а здесь почти ничего не поменялось! — невольно вырвалось у обоих братьев, когда они пришли в стоящий несколько лет запертым дом отца.       Обойдя комнаты и осмотрев мебель, со знанием дела расположились в небольшом жилом крыле. Найдя залежи старой одежды, Ванцзи отобрал всё, что могло быть ему по росту, вымылся в огромной бочке на заднем дворе и вышел, надев сияющие белизной одежды.       Сичэнь отдыхал, нарочито внимательно разглядывая изображенного на ширме дракона: чешуйчатую спину, свивающееся в кольцо тело, мощные когтистые лапы, загребающие облака.       — А-Чжань, ты слышал что-нибудь о лунных драконах?       — Мгм.       — Я хочу рассказать тебе одну легенду, которую уже сотни лет хранят люди нашего рода. Её мне поведал отец, взяв обещание передать тебе, когда вырастешь…       Очень давно – Гусу еще назывался в то время «ничейной землей» – сюда прилетал лунный дракон. Он любил нежиться под водопадом, наслаждаться видами соснового леса по берегам, вдыхать терпкий хвойный аромат. Дракон прилетал только на одну ночь в году. Не боясь людей, полоскал серебряную чешую в прозрачных водах источника. Живущие в горах крестьяне вскоре заметили, что после того, как дракон улетал, во́ды в источнике становились целебными и хватало одного глотка, чтобы все болезни исчезли, а раны исцелились. Благодарные дракону за столь щедрый дар, они построили на берегу красивую стройную пагоду и поместили в нее маленький алтарь. Сжигая благовония и вознося молитвы, призывали его возвращаться и на следующий год. Так продолжалось сотни лет.       Озеро, в котором купался дракон, не имело стока, вся весенняя вода уходила по подземным каналам глубоко в недра земли. Но был один маленький ручеек, затерянный среди камней, который просочился в пещеру – сейчас мы её называем Холодный Омут – и там образовал своё маленькое озерцо. Никому не было известно про него, сотни лет пещера стояла запечатанная грудами камней.       Как я сказал, Облачные Глубины тогда не имели сегодняшнего облика – это было лишь хаотичное скопление нескольких деревушек. Однако вскоре поселяне, обладая немалым доходом с продажи целебной воды, превратили свои скромные домики в роскошные поместья. Люди быстро предали забвению прежнее житье и возжелали еще больших богатств. Они даже стали ругать дракона, почему он прилетает всего один раз в год? Возможно, если бы он купался в источнике чаще, то его вода могла бы воскрешать мертвых! Забывшие благодарность люди теперь только и думали, как бы пленить дракона и заставить его навсегда поселиться в источнике. И однажды им это удалось.       В тот год дракон должен был удалить с тела одну единственную чешуйку, чтобы сделать из нее звезду. Для этого ритуала ему пришлось принять образ человека, и, когда он осторожно отделил от кожи старую чешуйку, самый меткий лучник послал стрелу в незащищенную броней часть тела. Выстрел оказался роковым для дракона: он не умер, но, пораженный в сердце навылет, не смог принять свой истинный облик. Тогда люди приковали его к огромному серому валуну, едва возвышающемуся над водной гладью озера. Цепь была очень короткая, чтобы дракон не мог выйти на сушу и принять помощь ночного светила. В то же время он не мог и взобраться на камень – слишком остра и хрупка была его вершина, торчащая вверх точно остро заточенная пика. Вынужденный жить в водах озера, дракон опустился на дно и уже более никогда не показывался людям.       К огромному разочарованию злодеев, вода не стала от этого целебнее, напротив, она помутнела, утратила целебные свойства и никто более не покупал её. В злобе люди разрушили пагоду, сожгли алтарь и стали распространять нелепые слухи о том, что в озере обитает чудовище, которое пожирает путников. Много заклинателей приезжало на берег, желая избавить мир от новой беды. Часами они распевали мантры для усмирения злого духа. Было несколько смельчаков, рискнувших спуститься на дно, чтобы сразиться с ужасным монстром, но вода, к тому времени ставшая невыносимо холодной, сковывала члены так, что на руках пальцы примерзали друг к другу, и, чтобы поднять меч, требовалось невероятное усилие. Не сделав и трех шагов, самые отважные воины выскакивали из озера, тщетно стараясь согреться.       Пришел на берег проклятого озера и наш предок Лань Ань. Он не стал по примеру других разбрасывать талисманы или заклинать неизвестную тварь, он просто сел, стал смотреть на водную гладь и заметил, что в лунные ночи, когда вода светлеет, из глубины кто-то пытается всплыть, а после нескольких неудачных попыток неизвестная сущность возвращается на дно.       — Это не монстр, — однажды сказал Лань Ань, — и не нечисть. Это скорее несчастная тварь, которой требуется помощь.       Бывшие там заклинатели подняли его речи на смех.       — И как же ты собираешься поймать его? Может, обычной сетью? Учти, как только ноги твои коснутся воды, их пронзят сотни игл смертельного холода, а если ты опустишь руку, то она застынет подобно каменной. Как ты сможешь подобраться к этой сущности?       Лань Ань не стал рассказывать своих планов. Дождавшись полнолуния, когда ночное светило высоко стояло над горизонтом и ярко освещало студеное озеро, одним прыжком переместился на верхушку серого валуна, которого не заметил никто из заклинателей. Острая вершина едва приподнималась над водой, а чтобы на ней удержаться, нашему предку пришлось долго стоять на одной ноге, потому что для второй просто не было места. Подобно журавлю Лань Ань замер, терпеливо ожидая, а когда тень показалась из глубины, быстро наклонился, протянул руки навстречу. Не обращая внимания на жуткий холод, погрузил их почти по локоть в стылую воду, заклиная коченеющими губами неизвестного:       — Я пришел помочь! Доверься мне!       Жгучий мороз пронзил ладони и запястья, но заклинатель не отступил, стремясь поймать в мутной воде непонятно кого. Когда же его пальцев коснулось слизкое от тины существо, он подумал, что это труп. Движимый состраданием, Лань Ань сжал неизвестную руку и одним рывком приподнял дракона на водной гладью. Проведший несколько столетий в волнах озера внешне дракон ничуть не изменился, только густой слой ила и черной глины покрывали его. Заметив, что бедного узника сдерживает огромная ржавая цепь, Лань Ань заклинанием разбил ее, на руках отнес несчастного в свою временную хижину, вымыл и обогрел. Дракон прожил с Лань Анем около года, до ночи первой полной луны. Всё это время он молчал и не выходил за порог дома, питался исключительно сырой рыбой, пил только воду. Его спаситель сшил дракону одежду из простого отбеленного холста, похожую на современные одежды нашего рода. Желая как-то развеселить молчаливого жильца, однажды наиграл на гуцине простую мелодию, и дракон ожил, знаками попросив дать ему инструмент. Под его пальцами цинь запел, заплакал, рассказывая печальную историю человеческого предательства. С тех пор Лань Ань разговаривал с драконом исключительно с помощью инструмента.       Дракон научил его магии струн, от него наш клан перенял секретную технику обращения с гуцинем. В ночь первой полной луны дракон сыграл грустную мелодию расставания и вышел из хижины. Струящийся лунный свет охватил его с головы до ног, облил золотом человеческое тело, и оно стало терять прежний облик. Перед пораженным Лань Анем появился огромный дракон, сверкающий перламутром. Громко вздохнув, он приблизился к прощально протянутой руке человека и осторожно положил в нее чешуйку, которая так и не стала звездой. А потом рванулся с земли в небо, оставляя далеко внизу одинокого Лань Аня с подарком и маленьким фонарем в руке, провожающего друга в далекое путешествие.       С тех пор в Гусу остался обычай в ночь первой луны зажигать фонари перед домом, словно показывая дракону, что его ждут и надеются на прощение.       — Выходит, то озерцо… в пещере Холодный Омут еще хранит целебные свойства?       — Выходит так.       — Тогда я должен принести свои извинения Лань Цижэню за то, что считал – он из злости запер меня. Дядя лишь старался вылечить моё тело, когда заставлял лекарей по много часов купать меня в водах Холодного Омута. Как дракона, они привязывали меня за ногу к камню, чтобы не выполз на берег. Мне было очень холодно, брат, но, возможно, именно эта вода и спасала меня.       — Забудь, А-Чжань, к этому больше нет возврата.       — Да, я забуду. Я уже умею забывать.       До вечера братья не могли наговориться. Если бы люди, знающие второго господина как самого немногословного и сдержанного адепта, услышали его сейчас, то были бы удивлены жаром и долготой его речей. Забыв про ужин, они сидели обнявшись на одной циновке, перебивая, рассказывали друг другу о годах разлуки. Пальцы переплетались в горячем рукопожатии, и целомудренные поцелуи в щеки и лоб были более чем уместны и умилительны.       — Переночуй сегодня со мной, — вдруг попросил Ванцзи, заметив многозначительное поглядывание старшего брата на часы.       — В твоем нынешнем доме только одна кровать.       — И мы вполне уляжемся на ней, прижавшись друг к другу как в детстве. Не бросай меня, геге, я устал от одиночества.       Утром Лань Цижэнь был неприятно удивлен, когда ему доложили, что глава клана ночевал в доме верховного заклинателя. Почесывая поясницу и кряхтя от смущения, он отправился своими глазами рассмотреть нарушение сто пятого правила и как следует отругать племянников. Дядя очень торопился. Не успело еще солнце подняться над горизонтом, как он уже стоял на пороге дома верховного заклинателя. Однако готовые слететь с языка нравоучения застряли в горле: с идеальной прической и серьезным выражением лица, Ванцзи в одиночестве сидел за столом для принятия посетителей, перебирая таблички с записями прошлых лет. Услышав шорох, быстро встал, отдавая почтительный поклон.       — Один? Где Лань Хуань?       — Полагаю, у себя.       — А ты? Решил поднять архив?       — Готовлюсь к приему просителей, потому решил перечитать дела прошлых лет, чтобы не ошибиться.       — Похвально.       Лань Цижэнь чувствовал себя неловко, словно его застали за подглядыванием чужой жизни. Он немного потоптался на месте.       Заметив его смущение, Ванцзи пригласил бывшего главу клана разделить с ним завтрак. Они сели за низкий столик из полисандрового дерева. Разливая жасминовый чай по маленьким пиалам, бывший узник, забывшись, склонился чуть ниже обычного – длинные волосы упали на грудь, и старший Лань увидел краешек жуткого шрама, чуть пониже шеи.       — Болит? — спросил, забыв про субординацию.       — Иногда.       — Зайди сегодня ко мне, из Лаодзиня привезли новые лекарства.       Улыбка тронула неподвижные губы второго господина.       — Мой дядя такой заботливый, благодарю.       А потом они молча пили терпкий чай, обладающий чарующим ароматом цветов жасмина.       — Во сколько ты намерен открыть двери просителям?       — В шесть, как заведено еще до меня.       — Тогда я ухожу. И не забудь: я жду тебя к вечеру.       Весть о назначении верховного заклинателя разнеслась по окрестностям со скоростью летящей стрелы, ровно в шесть у приемной двери уже толпились крестьяне со своими бедами.       Первым оказался совсем молодой парень, с круглой корзиной, из которой торчал ворох свежей соломы. Именно эту корзину он и водрузил на стол перед Лань Ванцзи. Доверительно пожаловался:       — Вот поглядите, почетнейший. Вы только рассмотрите это безобразие!       На соломе лежали обычные куриные яйца.       — И что с ними не так?       — Как что?! Их снесла черная курица, а яйца-то белые! Здесь несомненно происки духов! Если все мои черные куры будут нести подобные яйца, я же разорюсь! Сделайте что-нибудь, господин достопочтенный, а то на рынке никто не хочет покупать обыкновенные яйца по цене дорогих черных! А еще меня обзывают нехорошими словами.       — Я пошлю заклинателя разобраться с вашей бедой. Назовите мне свое имя и где вас найти. А пока попробуйте подсадить на эти яйца наседку – очень интересно, какие появятся цыплята.       — Чистые демоны, ваше почтительность! Вот чует моя душа – чистые демоны!       Забрав корзину, расстроенный крестьянин вышел, ругаясь про себя, но сдержался сказать недовольство вслух.       За ним были две женщины с жалобой на игривого духа, каждую ночь путающего шелковые нити.       — Совершенно невозможно стало ткать! По полдня распутываем клубки, которые он катает.       — А кто-нибудь видел этого духа?       — Нет, господин, ночами мы боимся войти в мастерскую, потому что оттуда доносятся странные стучащие звуки.       — Я пошлю адептов, чтобы они разобрались с вашим обидчиком.       Потом были: пастух, уверяющий, что в его старого пса выселился дух грома и потому он так долго и громко воет, особенно в дождливую погоду; мужчина, считавший, что на нем любовное проклятие, и потому он никак не может найти себе подходящую девушку.       — Да я-то чего, вот в Юньмэн Цзян, достопочтенный, — доверительно наклонившись вперед, он понизил голос до шёпота, — вот где странные дела творятся! Совсем там неупокоенный мертвец разбушевался! Не дает умиротворения своему названому брату с супругой. Каждый день в их доме происходят чудеса: свечи то тухнут, то вновь возгораются (причем сами по себе!), то таблички с именами предков вдруг попа́дают с полок, то кто-то нарисует неприличные картинки на стенах, а то двери как начнут хлопать, да так и не остановишь до утра! Вот дела какие творятся в Лотосовой гавани.       — Неужели не нашлось опытного заклинателя, чтобы связаться с беспокойным мертвецом и узнать, чего он хочет?       — Сам хозяин несколько раз говорил с ним. Видишь ли, жениться хочет дух, да не абы как, а по-настоящему заключить посмертный брак! Глава клана уже несколько раз организовывал ему свадебные церемонии, одарял будущих супругов дорогими подарками. Ан нет, не хочет принимать ни одну невесту строптивый дух, требует будто бы только одного человека! Бедные девушки даже в храм зайти не могут – дух тотчас закрывает двери перед процессией, а еще вышвыривает в окно подарки, словно они ненужный мусор. Все так напуганы в Юньмэн Цзян, что больше ни один отец не соглашается отдать дочь для призрачного брака, да и девицы тоже перестали соблазняться щедрым приданым, которое пообещал глава клана. Да… вот оно как. А имя духа… Вэй Усянь, — мужчина замолчал.       Посетитель, панибратски развалившись на циновке перед верховным заклинателем, бросив себе под спину пару подушек, заметил, что второй господин Гусу Лань как-то странно смутился, опустил ресницы и ранее упрямо сжатый рот превратился вообще в узкую полоску.       — Кого же требует себе в супруги дух Вэй Усяня?       — Не знаю, про то люди не говорят. Ну да пусть преисподняя по нему плачет! А со мной-то что? Будет мне благословление?       — Будет, — задумчиво протянул Лань Чжань. — Направлю тебя к одной очень симпатичной и очень одинокой даоске, по ее молитвам многие находят себе пару уже в течение одного лунного месяца.       — А вот за это спасибо! Рад, сердечно рад!       Уже и солнце постояло в зените и закатилось, и луна выплыла над землей, а Ванцзи всё принимал и принимал просителей. Большинство приходило с простыми надуманными страхами, но жалобы иных надо было принимать всерьез и действовать незамедлительно.       — Дух лиственницы?       — Да, господин. — Худой изможденный крестьянин смотрел на него с надеждой. — У нас в деревне беда. В прошлом году мост, соединявший деревню с местечком Чихань, рухнул от старости, и теперь все вынуждены переплывать реку на лодках. Люди мы бедные, и потому, зная, что такое вскорости случится, собирали деньги на строительство нового моста уже три года. Набралось немного, только-только заплатить плотникам, а еще нужно было достать дерево на доски. Тогда мы решили спилить старую лиственницу, растущую неподалеку. Она была единственной оставшейся от некогда целой рощи. Ствол оказался шириной в полсотни человеческих обхватов. Именно из этой лиственницы мы и решили сделать сваи для вбивания в дно реки, ведь всем известно, что её древесина твердая и не гниет в воде. Но как только начали рубить старое дерево, оно зашумело, взмахнуло ветвями и словно из-под земли перед нами вырос симпатичный юноша, в широкой соломенной шляпе и длинных одеждах. Он спросил, зачем мы губим последнего стража долины? Мы только рассмеялись в ответ – какой страж из старой лиственницы? Опечаленный, юноша пытался уговорить нас, да глупость ослепила наши души. Тогда, уходя, он сказал, что никто не пройдет по новому мосту, будь то человек или дух…       Дядя так и не дождался племянника ни на ужин, ни за лекарствами…       Всю ночь Ванцзи распределял между адептами родного клана цели ночной охоты, сам же ни свет ни заря отбыл по направлению к деревне с непроходимым мостом.       В дороге его не покидало чувство беспокойства. Обдумывая слова неизвестного мужчины о духе Вэй Ина, он пришел к выводу, что такое вполне может быть и девушка, которую требует себе в жены бывший товарищ, несомненно Мянь-Мянь. О её судьбе за последние три года Лань Чжань ничего не мог сказать, потому, рассчитывая побыстрее покончить с заданием, хотел разыскать Мянь-Мянь и, если она свободна, непременно привезти ее в Юньмэн Цзян. Впрочем, сейчас нужно было думать совсем о другом.       По одиноким огонькам заклинатель нашел селение, из которого прибыл удрученный крестьянин, и, постучав в дверь одного из обитаемых домов, попросился на ночлег. Усталая женщина со следами былой красоты отодвинула засов, без улыбки махнула ему на пустой угол с одинокой кроватью.       — Располагайтесь, господин. Есть будете?       — Благодарю. Нет.       Достав из рукава чайный прибор, Ванцзи вскипятил воду огненным заклинанием и, разложив перед собой сласти: молочные конфеты, пирожные, паровые булочки с корицей, – уже хотел приступить к ужину, как вдруг увидел пять пар черных глаз, смотрящих на чудесное угощение из-под валяющейся в углу циновки.       — Это ваши дети?       — А чьи же еще, господин?       — Они сегодня кушали?       — А-то нет. Недалече чем час назад полный котелок риса умяли и закусили просяными лепешками.       — Вы не будете против, если я угощу их?       — Ды-к кто же против? Угощайте себе на здоровье. Когда еще им доведется отведать диковинных блюд?       Лань Ванцзи аккуратно поставил на расстеленное прямо на земле полотно блюдо с пирожками и насыпал горкой конфеты.       — Детвора, налетайте!       По одному, оглядываясь и смущаясь, самые старшие подползли на коленях к чужому угощению, пожирая глазами невиданные сладости, не зная, с каких начать. Пришлось развернуть пару конфет и буквально вложить смельчакам за щеки.       — Вкусно?       Дети, втянув голову в плечи, съёжились, будто ожидая удара, и принялись точно обезьянки запихивать себе в ненасытные грязные ротики изысканные яства. Лань Чжань даже перестал пить чай. С жалостью поглядывая на голодных детишек, невольно вспоминал Лань Сычжуя, ведь и ему в детстве совсем не перепадало ничего вкусного. Думая о сыне, пожалел, что не простился с ним перед охотой (все-таки они плохо расстались, каждый ушел в свою сторону с тщательно скрытой обидой), и дал себе обещание: если вернется, обязательно поговорит с сыном, попробует с ним всё с самого начала.       — Уважаемая, а вы? — вовремя заметив, что из глаз женщины льются слезы, Ванцзи встал и поднес хозяйке полную чашку ароматного чая с маленьким пионовым пирожком. — Скушайте, будьте так любезны.       Она взяла пирожок, но слезы так и лились из глаз, слепя, не давая ей роздыху.       — Со мной так ласково никто не разговаривал, — немного успокоившись, поведала бедняжка. — Вы такой красивый и молодой. Умоляю, уезжайте, нам уже не помочь! Это проклятое место, никто не может перейти мост, всякий падает бездыханный, едва дойдя до середины. Были здесь заклинатели до вас, пытались договориться с духом старой лиственницы, но он и слушать никого не желает, так обиделся на нас.       — И всё же позвольте мне попробовать.       Выйдя из дома, Ванцзи пошел в направлении, указанном женщиной, и вскоре увидел красивый деревянный мост с перилами, светящимися в сумерках белизной гладко оструганных досок. Издали мост казался загадочным, словно заколдованным. Неужели никто так и не смог перейти его? Не желая рисковать, гусуланец выбрал иной путь. На берегу снял с себя верхнее одеяние, вошел в воду и упрямо направился к мокрым сваям.       Собаки лают,       И шумит вода,       И персики       Дождем орошены.       В лесу       Оленей встретишь иногда,       А колокол       Не слышен с вышины.       За сизой дымкой       Высится бамбук,       И водопад       Повис среди вершин.       Кто скажет мне,       Куда ушел мой друг?       У старых сосен       Я стою один.       Ванцзи не знал, почему ему на ум пришло именно это грустное стихотворение Ли Бо о человеке, обманувшимся в своих ожиданиях, но когда он стал декламировать драгоценные строки, мост задрожал. Рядом с заклинателем появился юноша, лицо которого скрывала широкая шляпа.       Забыли мы       Про старые печали –       Сто чарок       Жажду утолят едва ли.       Ночь благосклонна       К дружеским беседам,       А при такой луне       И сон неведом,       Пока нам не покажутся,       Усталым,       Земля – постелью,       Небо – одеялом.       Юноша, как и Ванцзи, стоял по грудь в воде, но одежда его удивительным образом оставалась сухой.       — Благородный муж порадовал меня чтением стихов бессмертного поэта, потому я готов выслушать тебя. Только не говори мне про этих мерзких обезьян, глупых и жадных. Я сотни лет защищал их от злобных демонов, будучи лиственницей, а они заставили меня держать на спине мост, чтобы ходить в соседний город к продажным девкам!       — Не скажу и пары слов. Я лишь пришел, чтобы выпить с тобой отличное вино, оно называется Улыбка Императора! Самое лучшее в Гусу Лань.       — Ты из Гусу? Скажи, по прежнему:       Ветерок шелестит,       Над ночными ветвями струясь.       На террасе Гусу       Веселится подвыпивший князь.       А красотка Си Ши       Танцевать попыталась, хмельная,       Но уже засмеялась,       На ложе из яшмы склонясь.       Ванцзи мягко улыбнулся.       — Добрый друг, у нас впереди вся ночь. Мы сможем продолжить наше поэтическое состязание на берегу?       Юноша опечаленно покачал головой.       — Ноги мои вбиты в речной ил, на плечах сидят мерзкие лягушки, а улитки точат спину. Я не могу пойти с тобой, благородный господин из Гусу, я призван навсегда стоять здесь.       — Разве нет в окрестностях ни одной молодой лиственницы, чтобы ты мог переселиться?       — Увы, эти недалекие людишки вырубили всех моих родственников. Одинокий, я вынужден оплакивать грустную участь родных.       — А я уверен, что это не так. По пути сюда я видел много твоих родичей, и если ты мне поверишь, то я отнесу тебя к красивой молодой лиственнице.       Юноша опустил голову, словно задумавшись. Ванцзи протянул руки, но не коснулся духа, желая, чтобы он сам принял решение. Тот вздохнул.       — Как могу я не поверить такому обходительному молодому господину? — тихо прошептал, и Ванцзи понял: пора. С трудом передвигая ноги в глубоком илистом дне, сделал шаг вперед.       — Садись ко мне на спину, почтеннейший.       Еще никогда Лань Чжань на таскал на спине бревна, а то, что это было деревянное тело столетней лиственницы, он не сомневался. От напряжения у него задрожали поджилки, по лицу потек горячий пот. Стараясь не показать бедственного положения, он, сжав зубы, попытался выйти на берег. Лиственница придавила его словно жука, выбила дыхание, взорвала нестерпимой болью спину.       — Прости, — донеслось тихое сожаление.       — Мгм, — раздалось в ответ.       Маленькими шажочками, едва дыша, они выползли на берег, и уже там, застонав, заклинатель упал ничком, зарываясь руками и лицом во влажную землю.       Ванцзи соврал. Он не разглядывал деревья, пока летел сюда, но дух не должен был знать об этом, потому незаметно послал говорящий талисман в дом доброй женщины с просьбой отыскать нужное дерево. Сам же, едва отерев пот, вытащил из мешочка первый кувшин Улыбки Императора. Продрогший, в мокром исподнем, на холодном ночном ветру, пил с лиственницей хмельной напиток и ждал ответа. Если к утру искомое дерево не найдется, дух может убить его. Наконец, серый клочок бумаги послушно лег ему в ладонь. «Пик Яньшэнь», — говорилось в записке.       Дух к тому времени беззаботно опорожнил пятый кувшин и был не в состоянии связать и пары слов. Сотрапезник же предусмотрительно выливал вино из своих чарок за плечо и потому, как только получил известие, легко встал, поднимая приятеля на ноги.       — Сейчас мы немного полетаем. Ты удержишься на мече?       С улыбкой дух лиственницы ответил:       Говорю я тебе:       От вина отказаться нельзя, –       Ветерок прилетел       И смеется над трезвым тобой.       Погляди, как деревья –       Давнишние наши друзья, –       Раскрывая цветы,       Наклонились над теплой травой,       А в кустарнике иволга       Песни лепечет свои.       В золотые бокалы       Глядит золотая луна.       Все мы смертны. Ужели       Тебя не прельщает вино?       — Мгм, — коротко согласился Ванцзи.       Уже совсем скоро они были над Пиком Яньшэнь. Еще издали высмотрев целую рощу молодых деревьев, заклинатель аккуратно спустился и повел к ним хмельного духа.       — Выбирай!       Юноша снял широкополую шляпу, низко поклонился и исчез.       Постояв немного среди деревьев, гусуланец тронул рукой ствол, качая головой.       — Знатный был бы товарищ Вэй Усяню…