Отец-одиночка Лань Чжань

      Солнце едва показалось из-за горизонта, а Лань Ванцзи уже сидел на перилах бывшего непроходимого моста и беззаботно болтал ногами в воздухе. Озабоченные крестьяне, увидев небывалое, столпились у реки, пихая друг друга локтями.       — Не бойтесь, — звал их гусуланец, — идите ко мне! Здесь безопасно!       Однако ни один из них не осмелился сделать и шага на мост. Тогда, ловко спрыгнув на новенький настил, заклинатель прошелся три раза туда-сюда, показывая, что с ним ничего не происходит плохого. Боязливые люди всё равно не решались, упрашивая чужестранца не рисковать своей и чужими жизнями.       — Первый, кто пройдет по мосту, получит серебряный слиток!       Пришлось прибегнуть к некрасивому способу, сыграв на бедности обитателей деревни.       Вперед выступил пожилой мужчина. Убедившись, что у заклинателя есть обещанная награда, дрожа от страха, стал медленно подниматься на мост. Ванцзи предусмотрительно отступал, делая шаги назад, словно пригашая первого смельчака доказать сожителям безопасность перехода. В толпе все напряженно пыхтели, кто-то всхлипывал, а кто-то приготовился голосить, но человек продвигался всё дальше вперёд и удивительным образом не умирал, даже более: миновав половину моста, вдруг остановился, осторожно попробовав ногой прочность досок.       — Вроде ничего.       — Не останавливайтесь, почтенный, — звал Лань Чжань, стоя по другую сторону реки.       — Иду, — немного обреченно ответил испуганный крестьянин, лелея в душе мечту о серебряном слитке.       Когда он достиг заклинателя, то немедленно протянул руку, которая всё ещё не переставала дрожать.       — Молодец. — Верховный заклинатель вложил в ладонь честно заработанный приз и крикнул тем, кто топтался на противоположном берегу: — У меня есть еще пара таких слитков, и если…       Сразу с десяток человек ринулись на мост, отпихивая соперников. Первым добежавшим он искренне вручил маленькие серебряные слитки, бывшие в ту пору заменой денег.       За мужчинами, держась за перила, перешли их жены и дочери, детишки-пострелята проскакали мост, перепрыгивая с ножки на ножку. Страх расселся, хотя и не ушел совсем: люди подчас замирали надолго, словно не в силах сделать следующий шаг, или перебегали мост так, будто за ними гналась свора бродячих псов. Каждый житель деревни сейчас выстраивал свои отношения с мостом, стараясь делать это незаметно от соплеменников.       Усмехнувшись уголком рта, Ванцзи почувствовал себя здесь лишним, не ожидая награды от крестьян, засобирался в путь.       — Молодой господин! — Женщина, у которой он ужинал и отдыхал, отделилась от толпы. — Вы были так добры и подарили нам мост. Чем мы можем вам отплатить?       — Я отправляюсь в Лотосовую гавань. Не мог бы кто-нибудь из жителей отвезти меня туда на лодке?       Ночь, проведённая с духом лиственницы, отняла много сил, и гусуланцу хотелось немного поспать в дороге, чтобы не тратить напрасно время.       — Я отвезу вас, господин. — Вперед выступил тот самый грустный крестьянин, который приходил в Гусу Лань к верховному заклинателю с просьбой о помощи       Добрая женщина засуетилась, крикнув детям, чтобы принесли несколько новых циновок и теплое вязаное одеяло.       — На воде прохладно, — заботливо вздохнула, одарив дорогого гостя таким взглядом обожания, что ему стало немного не по себе. Обернувшись к лодочнику, уже совсем иным тоном произнесла: — А ты смотри у меня! Греби ровно, чтобы наш благодетель мог отдохнуть. Вернёшься, я с тебя спрошу!       Печальный крестьянин молча поклонился строгой защитнице и повел чужестранца к своей лодке.       В полдень они уже были на середине реки, которая впадала в другую, значительно более широкую и полноводную, та, в свою очередь разветвляясь, изливалась в озеро, на берегу которого и притулилась Лотосовая гавань.       Устроившись на носу, Ванцзи попытался медитировать, но покачивание лодки, плеск вёсел и стрекотание цикад отвлекали, потому, приняв невозможность отдыха, решил поговорить с невольным попутчиком. Крестьянин и сам был не прочь поболтать, ему едва удавалось сдерживать порыв, чтобы тотчас не поведать заклинателю свои мысли по поводу событий в клане Юньмэн Цзян.       — Дело оно, конечно, странное. Не то чтобы мы близко знали господина Вэй Усяня, но слышали о нем многое. Люди рассказывали: второго такого веселого да озорного парня и не найдешь на всем свете – весь день одни проказы! – а как в возраст вошел, то не стало ему равных в состязаниях на мечах или стрельбе из лука. Лихой воин получился из Вэй Усяня! А еще и сотрапезник добрый. Бывало, на пиру сто чарок вина выпьет, да всё трезв, только глаза сверкают! И всегда с улыбкой, со смехом! Да… многие девушки по нему сохли, видели Вэй Ина в весенних снах, привораживали, посылали письма с признаниями, вот только дальше шутливого разговора дело не шло: ценил свою свободу проклятый заклинатель, ни одной не подал надежды.       — Он был женат.       — Женат? Ну ты и сказал, молодой господин! Откуда же у него жена? Не было у него супруги из родного клана! Разве что в последний год жизни, может быть, он связал себя браком с какой-то девицей из клана Цишань Вэнь, ну… из тех преступников, с которыми он по глупости снюхался…       — Теперь это не имеет значения. Вэй Ин мертв, жена его мертва, и сын… тоже.       — Тогда я ничего не понимаю, — крестьянин, заволновавшись, опустил весло в воду и, скрестив ноги, сел на корме, разглядывая попутчика. — Если его семья переселилась в иной мир, почему он требует себе невесту из этого мира?       — Это не его дух, а иной, взявший для важности знаменитое имя. Такое бывает.       Некоторое время они медленно плыли по течению, смотрели на мутную желтоватую воду, молчали.       — Но глава клана уверен, что это призрак его брата! Стал бы он собирать такое богатое приданое для незнакомой девушки, которая осмелится выйти замуж за мертвого? Там одних сундуков с серебром почитай с два десятка, а еще золото в слитках, тюки гусуланского шелка!.. Нет, господин, тут дело нечисто, ведь с полсотни девушек добровольно хотели выйти за Вэй Усяня, даже мертвого! Приезжала Ло Цинъян, знаменитая ученица из клана Ланьлин Цзинь по прозвищу Мянь-Мянь, у которой был страстный роман с ним по время учебы в Гусу Лань. Вот это, скажу вам, выдающаяся дева! Мне посчастливилось её увидеть – настоящая красавица! Глаза как предрассветные звезды, а речь словно стелющаяся дымка над водой, настолько мягка. Волосы цвета старого розового дерева. А какие подарки она привезла хозяину гавани и его супруге!..       — Супруге?       — Вы будто вчера родились, молодой господин, не знаете таких важных событий! Конечно Цзян Чэн женат и, говорят, очень счастлив, потому как женился по большой любви, взял за себя девушку самого простого происхождения, но добродетельную и скромную.       — Рад за него. Как зовут хозяйку гавани?       — Цин. Вроде как, Цин, дальше не помню. Да и зачем мне помнить имена тех, кого я не встречал?       — Вэнь Цин?       — Не знаю… Все люди клана Цишань Вэнь уничтожены, откуда же ей взяться в Лотосовой гавани? — поняв, что сболтнул лишнего, крестьянин сконфузился и, опустив виноватый взгляд, снова взялся за весло.       Ванцзи, отодвинувшись на самый краешек лодки, завернулся в теплое одеяло и, глядя в воду, вспоминал окончание разговора с Сичэнем ту в ночь, когда они впервые вошли в дом отца…       — Три года я думал о тебе, брат. — Рассказав про лунного дракона, А-Хуань обнял младшего за плечи и прижал к груди. — Искал способ залечить твою душевную рану, читал трактаты по медицине, но нигде не нашел лекарства от любви. Мой бедный А-Чжань, всё, что я могу предложить тебе, только это. — Обреченно протянул вынутую из рукава квадратную шкатулку из полированного дерева, украшенную лазуритом и старой слоновой костью.       — Что это?       — Открой.       На подушечке из белого атласа лежала крупная чешуйка величиной с ладонь ребенка, равномерно облитая перламутром нежно-голубого отлива.       — Это она?       Лань Хуань медленно опустил длинные ресницы и многозначительно застыл, давая брату возможность получше рассмотреть драгоценную вещь. Не дерзая коснуться чешуйки лунного дракона, Ванцзи так и так поворачивал шкатулку, внимательно вглядываясь в слабое матовое свечение, чем-то похожее на отблески морозного инея перед рассветом.       Сичэнь меж тем пояснил:       — Видишь ли, Лань Ань за год успел привязаться к дракону и, зная, что приближается час расставания, сильно грустил. Потому спасенный друг оставил ему эту чешуйку, сказав напоследок: «Если тоска по мне станет невыносимой, положи ее на сердце, и оно спрячется от всех за чешуйкой, как за крепким щитом. Никакие весенние удары не будут ему страшны, и ты обретешь желанный покой». Лань Ань так и поступил. Всю жизнь он носил на груди чешуйку дракона и, не подверженный страстям или внезапным любовным порывам, снискал себе славу святого праведника.       — Ты считаешь это выходом для меня? Навсегда лишиться способности любить?!       — И страдать тоже.       Сичэнь не торопил с решением. Он поднялся, оставляя брата наедине с чешуйкой дракона, и медленно ушел за ширму.       Держа драгоценную шкатулку двумя руками, Ванцзи долго смотрел на переливчатый перламутр, не решаясь даже пошевелиться. Боль, засевшая в сердце, стала привычной, даже будничной, он вроде как и свыкся с ней. Так может быть, не стоит рисковать?       — Брат, кто-то, кроме Лань Аня, носил эту чешуйку на сердце?       — Да, много наших предков выбрали одиночество ради праведности. Последним владельцем чешуйки был отец.       — Могу ли я снять её, если ноша добродетельной жизни окажется слишком тяжела?       — Можешь, но не захочешь. Никто добровольно с ней не расставался, разве что… кто-то поможет. Правда, боюсь, ты не подпустишь такого человека ближе чем на длину меча. У нашей матери, во всяком случае, это не получилось. Не получится и у меня.       — А-Хуань, а ты будешь любить меня такого… бесчувственно-холодного, безупречно праведного?       — Да, ведь буду посвящен в твою тайну, — раздалось из глубины комнаты.       И тогда Лань Чжань поднял двумя пальцами почти невесомую чешуйку и, быстро распахнув нижние одежды, прижал её к груди, где изнывало от горя его бедное сердце… Легкий холодок пробежал по меридианам, встревоженная было Ци послушно заструилась, наполняя больное тело силой. «Как всё просто», — прошептал Ванцзи и впервые за три года улыбнулся.

***

      Лотосовая гавань показалась, когда на воду легли сумерки. Легкий причал из старого бамбука выглядел точно окрашенный черный лаком – настолько блестящими казались бревна, наполовину утопленные в воде. Луна еще не поднялась над горизонтом, а синие тени уже натекли на крыши домов, стоящих возле причала. Припозднившиеся торговцы собирались домой, радуясь щедрой выручке, вокруг усталых взрослых носились стайками чумазые дети с нечёсаными волосами и в рваной одежде.       Две старухи, перебиравшие в огромной корзине семена лотоса, были точно громом поражены, когда, скинув закрывающее его одеяло, чужестранец поднялся по весь рост, сверкнув в последнем луче заходящего светила белоснежным одеянием. Выверенным движением шагнул с качающейся лодки на мокрые доски причала и внимательно осмотрелся. Заметив остолбеневших от восхищения старух, направился к ним, вежливо поклонившись.       — Приветствую почтенных матерей славных сынов клана Юньмэн Цзян и прошу подсказать, где я могу найти вашего главу?       Ошалевшие женщины не могли выговорить ни слова, пытаясь знаками указать нужный путь, и тут на помощь пришли дети, наблюдавшие за необычным зрелищем.       — Дядя-красавчик, идите к нам! — звонко принялись выкрикивать. — Мы покажем, где живет хозяин гавани! — И пока впечатляющий незнакомец шел в указанном направлении, не переставали кричать во все стороны: — Эй, посторонитесь! Идет дядя-красавчик! Он к Саньду Шэншоу с важным известием!       Надувшись от важности, ребятня облепила Ванцзи, с изумлением рассматривая его вооружение и снежно-белые одеяния.       — А какие нежные полы одежды! Можно их потрогать, а? Только щекой можно прикоснуться?       — Дядя-красавчик, а у тебя есть тетя-красавица?       Лань Чжань молчал, но не препятствовал детям рассматривать себя. Даже когда его принялись хватать грязными ладошками – смолчал, припоминая трёхгодовалого Сычжуя, ведь тот был гораздо более непосредственный. Окруженный шумной оравой, он добрался до жилища Цзян Чэна, и только здесь суровый страж сумел разогнать голосистое шествие. Скромно поприветствовав гостя, попросил зайти внутрь.       — Хозяин вернется только завтра, вас примет его супруга.       Нагнув голову в знак согласия, гусуланец пошел за стражником и вскоре очутился в маленьком дворике, который обрамляли дома из бамбука с крытыми тростником крышами, служащие классами и залами для тренировки молодых адептов. Жилые покои располагались дальше, едва различимые за густыми зарослями акации.       — Как доложить о вас?       — Ханьгуан-цзюнь из Гусу Лань просит разрешения переночевать.       Страж убежал, а Ванцзи принялся рассматривать резные ширмы, закрывающие вход на территорию семьи Цзян. Искусство резьбы по дереву в Юньмэн Цзян было превосходным, в изяществе они могли бы поспорить с лучшими гусуланскими резчиками, а в чем-то и превосходили их. Например, исполненные из розового дерева цветы лотоса выглядели как живые – Ванцзи даже пару раз коснулся лепестков, желая проверить работу неизвестного мастера.       — Уважаемый Ханьгуан-цзюнь, — раздался голос стражника – парень немного запыхался от бега, — вас просят в лиловую беседку. Я провожу.       Супруга Цзян Чэна сидела в удобном плетеном кресле перед столом, на котором покоилось самое настоящее птичье гнездо. Тонкими пальчиками женщина кормила малюсенького птенца воробья, имитируя клюв мамы-птицы. Длинные ногти, окрашенные алым лаком, осторожно подхватывали крошечные просяные зернышки. Услышав шаги, она вздрогнула, сделала неловкую попытку подняться, но в последний момент задела плошку с кормом, и всё полетело на пол.       — Ах, я такая неуклюжая!       Гость поклонился. Заметив на лице хозяйки вуаль, понимающе отвел глаза.       — Идемте отсюда, я должна поговорить с вами наедине.       Удивленный импульсивностью казалось бы безмятежной дамы, заклинатель галантно развернулся, закладывая руки назад, показывая готовность следовать за ней.       Они миновали заросли акации, поднялись на горбатый мостик и вскоре стояли перед небольшой уединённой хижиной. Здесь женщина остановилась и серьезно посмотрела на Ванцзи.       — Вы, конечно, узнали меня?       — Барышня Вэнь Цин?       — От вашего внимательного взгляда ничего не укроется. Да, это я. Вот уже скоро четыре года как считаюсь умершей, на самом деле нашла покой и счастье здесь, в Юньмэн Цзян. Надеюсь на ваше понимание, Ханьгуан-цзюнь, и прошу не выдавать моего убежища.       — Можете рассчитывать на мое молчание.       Ванцзи в прошлом испытывал из-за неё бешеную ревность, теперь же ему вдруг стало безмерно жаль эту несчастную женщину. Улыбнувшись, он осмотрелся.       — У вас очень красиво, особенно в сумерках.       — Да, наверное, — всё еще беспокоясь, прошептала Вэнь Цин и поторопила гостя: — Идемте, я велела приготовить нам ужин.       После того, как была съедена последняя чашка риса, запитая теплым чаем, дева Цин наконец набралась смелости, чтобы задать бестактный вопрос:       — Вы любили Вэй Ина?       — Какой смелый вопрос… Вряд ли он уместен, однако я отвечу. Чувства – ненадежная вещь: сегодня вы готовы отдать жизнь за один теплый взгляд, а завтра уже смотрите в другую сторону. Я бы не стал доверяться такому проходящему явлению.       — Значит, для него всё кончено… — Вэнь Цин закрыла лицо руками, пытаясь сдержать рыдания.       Ванцзи показалось, что он был немного резок, и потому попытался исправить положение.       — Почему это вас так волнует? Наша дружба с Вэй Ином закончилась с его смертью.       — Дружба… — горько вздыхая, прошептала хозяйка. — Может, у вас это и называлось дружбой, а он вас любил, боготворил как недоступного небожителя, едва ли не поклонялся! На горе Луаньцзан все его помыслы были только о вас. Если что-то удавалось, он говорил: «Лань Чжаню это бы понравилось», если случалась беда: «Вот бы Лань Чжань был рядом». С утра до вечера он произносил ваше имя, говорил с вами так, словно вы и не покидали его. Писал вам письма каждый вечер, делал маленькие подарки в каждому празднику.       — Я не получал писем.       — Конечно, ведь мы жили на Горе Мертвецов – кто бы вам их доставил? Письма сгорели вместе с его безответной любовью.       — Госпожа Вэнь, о какой любви может быть речь, если ваш предводитель был женат и даже имел сына?! Вы выдаете желаемое за действительность и я не понимаю зачем!       — Вэй Ин не был женат! У него не было сына! Он принял Вэнь Юаня как родного, потому что его родители погибли!       — Юань из Цишань Вэнь? Как такое может быть?!       В голове Ванцзи, казалось, взорвалась петарда. «Я привел в родной клан отродье Вэнь! Уже скоро проявится его кровожадный характер, присущий всем людям его ордена. О небо! Что я наделал?!»       Заметив потрясение гостя, Вэнь Цин немного успокоилась, дожидаясь, пока гусуланец вновь обретет способность говорить.       — Вэй Ин жил во лжи и других морочил…       — Только однажды! В тот день, когда вы появились на горе, он умолял нас всех сделать так, чтобы вы ушли как можно скорее. Он уже тогда знал, что скоро придут каратели и всех истребят. Он хотел спасти хотя бы вас, боялся очернить общением с собой! А после… как он страдал! Если бы вы видели, то не сидели бы сейчас перед мной с идеально выпрямленной спиной, не склонялись, церемониально наливая чай, а побежали бы в храм его памяти и рыдали перед его памятной табличкой!       Дева Вэнь раскраснелась – видимо, последние слова вылетели сами собой и ей было очень стыдно за них, но она не могла удержаться. Второй Нефрит, напротив, пережил её обличительный порыв очень спокойно, лишь усмешка коснулась красивых губ.       — Я помню тот великодушный прием и помню, чем он закончился. Какое убожество.       — Тогда, — опустив голову и стараясь смахнуть пару слезинок незаметно для гостя, — вы нам не поможете. Извините за беспокойство. Устраивайтесь здесь для ночлега, я распорядилась, чтобы вам доставили всё необходимое.       — Моя должность верховного заклинателя предполагает помощь всем нуждающимся. Скажите, чем я могу помочь?       — Не надо. — Видимо, хозяйка все уже решила и спешила откланяться. — Спите спокойно, завтра муж проводит вас.       Она встала и, поклонившись, медленно пошла прочь. В этот момент чашка, стоявшая на столе, сама собой поехала к Ванцзи, будто её двигала невидимая рука.       — Благодарю, — ухмыльнулся заклинатель, — вы весьма любезны.       Ночью ему спалось очень плохо: казалось, кто-то невидимый сидел в ногах кровати, временами вставая и расхаживая по комнате, по пути натыкаясь на стол или шкаф со свитками. К утру, вымотанный бессонницей, Ханьгуан-цзюнь был полон решимости отбыть в родной клан и побыстрее. Измученный, он слишком долго приводил себя в порядок и потому опоздал на завтрак.       На этот раз приехавший ночью хозяин Лотосовой гавани встретил его самолично. За годы, пока Ванцзи пребывал в заключении и не видел Цзян Чэна, тот сильно изменился: похудел, кожа на лица приобрела смуглый, почти землистый оттенок, взгляд стал недоверчивым. Когда он сердился, то невольно потирал божественный браслет на левой руке – такого неосознанного жеста раньше не было.       — Дорогой гость, великая честь принять вас в нашем скромном доме.       Махнув рукой на церемонии, Ванцзи отдал приличествующий поклон и быстро сел напротив хозяина.       — Ваша добродетельная супруга вчера говорила загадками, однако, судя по имеющимся у меня сведениям, у вас безобразит неуспокоенный дух. Вы решили, что это Вэй Усянь. Я прав?       Цзян Чэн сжал губы, на лице появилось выражение «Если бы мог сам, не стал бы просить напыщенных индюков, таких как тот, что сидит напротив».       — Это Вэй Ин, — коротко ответил и серьезно посмотрел на верховного заклинателя Гусу Лань.       — Уверены?       — Абсолютно.       — Я могу услышать, на чем основывается такое заявление?       — Вы можете это увидеть. Идемте, позавтракаем после.       Ванцзи едва поспевал за идущим широким шагом хозяином гавани. В развевающихся клановых фиолетовых одеждах, с непроницаемым лицом, Цзян Чэн ввел гусуланца в храм предков и, закрыв за ним дверь, подвел к алтарю с памятными табличками. Памятник Вэй Ину стоял немного особняком, с краю. Ничего необычного в его расположении Лань Чжань не заметил.       Цзян Чэн сурово указал на табличку.       — Возьмите её в руки.       Подойдя ближе, заклинатель увидел, что табличка чем-то измазана, и, брезгуя, вытащил из рукава платок с вышитыми цветами цереуса. Обернув ладонь тканью, взялся за табличку – белоснежный шелк окрасился багровым.       — Кровь? Откуда здесь кровь?       — С тех пор как я установил памятную табличку, кровь на ней появляется каждое утро. Поначалу дальше этого необычного явления дело не шло, но примерно год назад я увидел на стене это. — Цзян Чэн поднял светильник повыше, озаряя им одну из стен. «Посмертный брак». Начертанные кровью иероглифы уже едва виднелись на темной стене. — Не понимаю, зачем брату это нужно, но, сумев передать свою последнюю волю, он, видимо, преследовал определенную цель.       — Эти иероглифы мог начертать кто угодно.       — Храм запирается, ключ только у меня, даже супруге я не оставляю его.       — Есть способы попасть в храм и не через дверь.       — В первый раз, когда я заметил это, то наложил мощные охранные чары. Даже если бы кто-то приблизился, я бы знал. Магия хозяина Лотосовой гавани вам что-то говорит?       Ванцзи недовольно фыркнул.       — Ладно, предположим, что это дело рук духа. Предположим, что Вэй Ин смог передать свою кровь, сделав из нее чернила, чтобы оставить эту надпись. Предположим даже, что это действительно его желание. Тогда почему он не принял ни одну девушку? Почему даже Мянь-Мянь не заинтересовала его?       Они стояли посередине храма, оба напряженные, разгневанные тупостью друг друга.       — Не мое дело сердечные дела брата! Я лишь пытался помочь ему, успокоить, выполнить последнюю волю!       — Выходит, дух Вэй Ина слишком придирчив?       — Он влюблен! — раздался голос Вэнь Цин.       Хозяйка осторожно переступила порог, на этот раз на ее лице не было вуали. Цзян Чэн бросился к супруге.       — Милая, зачем ты пришла?       — Чтобы сказать правду этому твердолобому барану! Вэй Ин хочет его в качестве супруга и потому отвергает все иные партии.       В храме мгновенно установилась тишина…       Ванцзи не мог поверить своим ушам. Услышав вырвавшееся признание, он перевел взгляд на Цзян Чэна, и тот утвердительно кивнул.       — Вот это появилось недавно, всего месяц назад.       На противоположной стене во всю ширь было размашисто написано: «Лань Чжань».