Отец-одиночка Лань Чжань

      «Не спи, не спи!» — пела флейта. «Поднимайся!» — вторил семиструнный гуцинь. Музыка не прекращалась ни на минуту, не давая душе расстаться с телом, принуждая бороться за жизнь.       Ванцзи метался в бессилии, словно стремясь выплыть из омута, подняться из тяжелых тягучих черных вод, но его затягивало всё глубже и глубже куда-то очень далеко, в иной мир…       А в этом мире, пристально вглядываясь в неподвижные черты младшего, страдал брат. Даже он не мог разглядеть и тени борьбы на лице раненого, лишь тонкая струйка отравленной ци, сочившаяся с губ, давала надежду на исцеление. Не спавший уже третью ночь, бледный до синевы, Лань Сичэнь раз за разом повторял мелодию, пришедшую ему во сне. Слезы отчаяния давно иссякли, оставив засохшие бороздочки на худых щеках, губы болели, дыхание время от времени срывалось, сильно першило в горле. Оглядываясь на дядю, так же непреклонно сидящего поодаль с гуцинем на коленях, Сичэнь поражался его выдержке, скупым движениям ладоней, летавших над певучими струнами. Лань Цижэнь, упрямый, внешне холодный, почти каменный, как гранитные утесы, окружавшие земли клана, за три дня ни разу не запросил отдыха. Кончики сухих пальцев почернели, кровь, сочась из мелких ранок, капала на деку инструмента.       Никто не смел потревожить старших Ланей, адепты на цыпочках ходили мимо комнаты исцеления, боясь заглянуть внутрь. Все притихли, отменили занятия в школе, не было и ночных охот. Для простого люда закрыли ворота, чтобы даже случайно никто не мог разрушить то, что создавалось сейчас главными заклинателями клана. Единственное исключение сделали Сычжую. Немного придя в себя, утолив зверский голод, тот неслышно прошмыгнул в цинши, не спрашивая разрешения, лег рядом отцом, положив голову ему на грудь…       Только к вечеру третьего дня с холодных губ сорвался слабый стон, черный поток иссяк и больной открыл глаза. Уловив этот момент, дядя опустил израненные руки на гуцинь, замер, прислушался и вдруг, слабо улыбаясь, откинулся назад, теряя сознание от усталости. Старший брат сел на колени, привалившись лбом к спинке кровати. Спасительная флейта, выскользнув из рук, стукнулась о пол, покатилась, а глава клана даже не попытался ее поднять – он уже спал, тревожно вздрагивая от всякого шороха. И лишь Сычжуй стал свидетелем того, как отец пришел в себя. Удивленно обводя взглядом помещение, он наткнулся на горящие надеждой глаза сына.       — Мгм?       — Живы. Дома.       — Мгм.       — Они просто спят, устали. Нелегко было извлечь про́клятую ци, но сейчас всё позади.       — Мгм.       — Да-да, отдохни еще немного, я пока сбегаю за чаем.       Мальчик уже хотел рвануть со всех ног, чтобы принести больному немного теплой воды, как вдруг слабая рука осторожно легла ему на затылок. Сычжуй замер, не веря нежданной ласке… Впервые отец касался его не с целью преподать урок или поправить выбившуюся из идеальной прически прядь, а просто так… чтобы доставить радость.       Ванцзи несколько раз осторожно провел ладонью по волосам и спине подростка, словно извиняясь за прошлое, а затем тихонько прижал к груди.       — Мой сын.       — Папка! — прорвало Сычжуя.       Крича от горя и радости, он закопался носом в прохладные белые одежды отца, вдыхая его запах, чувствуя его тепло, желая навсегда вот так быть единым целым с родным человеком.       На губах Ханьгуан-цзюня появилась слабая улыбка – порыв ребенка был ему приятен и не казался безрассудным.       Сжимая отца в объятьях, юный заклинатель в какой-то момент ощутил кожей щеки твердую перламутровую пластину. Боясь нарушить сладость момента, решил расспросить о ней позже, а сейчас только и мог, что принимать слабые поглаживающие движения и жмуриться от наслаждения…       На рассвете небольшая семья в полном составе уже пила чай с пирожными и сладчайшими булочками с корицей. Неторопливый разговор после трапезы едва ли не поставил в тупик Ванцзи, когда, сверкнув невинными глазками, сынишка поинтересовался, а когда у него день рождения?       — Через три дня, — невозмутимо ответил Лань Чжань, — в день летнего солнцестояния. Ты можешь пригласить друзей на праздник – всех, кого посчитаешь нужным. Мы накроем столы в главном зале приемов, заодно проведем и церемонию наделения тебя гуанем.       — Мне и гуань? — Сычжуй от удивления даже поперхнулся, отчаянно закашлявшись, замотал головой.       — Не рано ли? — засомневался дядя. — Впрочем, — махнул рукой, — делайте что хотите! Вы уже взрослые.       — В самый раз. Сычжую восемь лет. На следующий год проведем церемонию наделения мечом.       — Похоже, дело пошло на лад. — Довольно улыбаясь, Лань Сичэнь потрепал племянника по плечу. — Какой подарок тебе бы хотелось?       Сычжуй отчаянно покраснел, от смущения почесал нос и тихо ответил:       — Подвеску с дракончиком. Ту, первую, мне пришлось отдать за лошадь с повозкой.       — Будет тебе подвеска и даже не одна. А теперь не теряй времени – беги в школу, приглашай друзей на праздник!       Как только счастливый мальчик выскользнул из цинши, Сичэнь снял улыбку с лица. Взглянув на младшего брата, велел пройти с ним…       Два десятка сундуков, все как один алого цвета, загромождали пространство кладовой. На лентах, завязанных ритуальными узлами, можно было прочесть пожелания счастливой супружеской жизни.       — Полагаю, ты просто не успел сказать нам об изменении семейного положения.       Ванцзи, недовольно надув губы (как бывало, когда его заставали за какой-либо проказой в детстве), стал нерешительно переминаться с ноги на ногу.       — Они просили о помощи… я помог.       — Посмертный брак с Вэй Усянем может плохо повлиять на твою репутацию. Его надо скрыть… но вряд ли это теперь возможно – слишком много народу видели процессию со свадебными дарами и теперь хотят объяснений.       — Что говорит дядя?       — Что он может сказать после всего, что ты натворил? Молчит… хотя и очень переживает.       — Я виноват, знаю…       — Кому еще, кроме кланов Юньмэн Цзян и Гусу Лань, известно об этом?       — Не Хуайсану.       Вздохнув, Лань Сичэнь поправил смятый рукав брата, с тревогой глядя на него.       — Ты же понимаешь, что надо послать ответные дары Цзян Чэну? Допустим, мы сделаем это ночью, чтобы никто не увидел, но всё же это будет весьма подозрительно. Не скажется ли это обстоятельство на том, что дядя возродит былые мечты о нашей женитьбе?       — Я не подумал об этом. Прости.       — Не стоит сожалений: что сделано, то сделано. Кстати, перед отправкой просмотри сундуки, приготовленные тебе матерью. Их всего три – вон те, которые у стены.       Сказав это, старший брат ласково похлопал Ванцзи по плечу и вышел из кладовой.       В первом ящике оказались свадебные одежды из тончайшего алого шелка, сплошь затканные крученым серебром. Искусные изображения дракона и феникса. Несмотря на официальный статус, вышивки поражали реалистичностью изображённых зверей. Сминая в ладонях дорогие наряды, Ванцзи не мог отделаться от мысли, что это слишком дорогая ткань. Как при всей отстранённости от клана матери удалось купить нечто подобное? На дне сундука лежали: украшения для жениха и невесты – золотые, со вставками из драгоценных рубинов и шпинелей; множество ритуальных покрывал, полотенца и прочая утварь, нужная для свершения таинства брака.       Второй ящик представлял собой полный набор детских вещей, начиная от рождения и до трех лет: пеленки сменяли кофточки, штанишки, шапочки в виде головы тигра и даже крохотные ботиночки – всё, что могло пригодится молодой семье в первые годы супружества. Разворошив аккуратно уложенные вещи, Ванцзи с досадой хлопнул крышкой – ничего интересного!       Третий сундук стоял немного дальше, в самом темном углу кладовой. По размеру он значительно уступал собратьям, однако когда верховный заклинатель тащил его на освещенное пространство, оказался тяжёлым. Найдя ключ, висевший сбоку от крышки, Лань Чжань открыл последний ящик. Хитрый замок, слегка звякнув, явил скромное нутро: женские одежды, белье из простого отбеленного полотна, несколько дешевых безделушек. Странно… зачем было вреза́ть такой замок, если он не хранил ничего драгоценного? Уже хотелось захлопнуть ящик и по примеру первых передать ключи брачному гонцу, как мысль о том, что не могут эти вещи не иметь большой вес, заставила Ханьгуан-цзюня тщательнее осмотреть сундук. Так и есть: на самом дне спряталась шкатулка из черного дерева. Поднатужившись, он вытащил тяжелый ларец и с громким стуком поставил на каменный пол кладовой. Вещь действительно была интересная. Сделали её не мастера его клана, а скорее… Символы восходящего солнца, сочетание алых и черных вставок, узоры, опять-таки повторяющие стилизованное светило… Знаки Вэнь? Зачем мать хранила подобную вещь? Зачем хотела, чтобы он ее получил? Слишком много вопросов! И еще один: где ключ?       Осмотрев шкатулку, Ванцзи заметил только одну особенность, не вписывающуюся в традиционный узор, – лягушки. На крышке присутствовало пять искусно вырезанных из светлого дерева лягушек, которых уж никак не могло быть на вещях клана Вэнь… Осторожно прикоснувшись к фигуркам, ощутил, как они, подобно тайным механизмам, опускаются в невидимые углубления… шифр? но где подсказка? Так и так рассматривая ларец, не нашел и намека на схему открытия, потому, решив обдумать всё на досуге, завернул найденный подарок в белый холст и вынес из кладовой.       Наверху по дому носился Сычжуй, взахлеб перечисляя имена приглашенных, думая, как рассадить такую кучу народа.       — Ян Мао тоже пригласил? Ты же с ним не ладишь.       — Ну и что! Сяо Сину будет скучно без друга, их надо посадить вместе! Уместимся ли в главном зале?       — Раньше здесь рассаживалось до ста человек, поэтому не переживай, всё будет в надлежащем виде. — Немного успокоив подростка, Ванцзи вышел, чтобы отдать необходимые распоряжения по случаю праздника.       До самого вечера отец с сыном просматривали списки гостей, сидя рядышком, время от времени улыбаясь друг другу.

***

      День рождения наследника клана выдался солнечным, под стать отличному настроению виновника торжества. Отец поднял его в четыре утра, пока еще не обсохла роса на густой траве и солнце едва показалось из-за гор.       — Надень, — показал на разложенное на столике белое платье с вышитым узором клубящихся облаков.       Ткань показалась мальчику настолько тонкой и невесомой, что он некоторое время даже не мог пошевелиться, недоуменно сминая в руках драгоценное полотно.       Вовремя заметив его восхищенную нерешительность, отец улыбнулся.       — Нижние одежды тоже снимай. Сегодня важный день, ты должен быть только во всём новом.       Помогая сыну переодеться, Ванцзи словно впервые увидел, насколько тот хрупок, но в то же время изящен, гармонично сложен – так, словно в его жилах действительно текла кровь Лань Аня. «Возможно, его предки были из Гусу – не может быть выродок Вэнь так красив! Жаль, что о его происхождении я не могу найти сведений».       Облачив именинника и самолично повесив ему защитные обереги на пояс, расчесав волосы и скрепив их белой простой лентой, верховный заклинатель, направился к выходу.       — Поторопись! В храме предков нас уже ждут.       — Слушаюсь достопочтенного отца! — скороговоркой выкрикнул Сычжуй и, путаясь в длинных полах новенького ханьфу, вприпрыжку бросился за широко шагающим отцом.       Идти пришлось недалеко: главный храм клана, посвященный их предку, находился всего в двух ли от жилых построек. Несмотря на ранний час, ворота храма были открыты и оттуда слышалась тихая музыка. Сычжуй задрожал и вопросительно взглянул на отца.       — Не стесняйся. Войдя, поклонись всем, кто там находится, — накануне Ванцзи описал ход церемонии, но, боясь, что сын растеряется, счел нужным повторить еще раз.       Юный виновник торжества крепко сжал его руку – ладонь мальчика была сухой и прохладной, а глаза полны решительности. Вместе они вошли в храм и, остановившись у порога, свершили три низких поклона сидящим там главе клана и уважаемому дяде. Возле золотого алтаря, украшенного белыми розами, лавандой, орхидеями, воскурили благовония. Сладкий аромат поплыл над головами. Подойдя к подножию каменного изображения основателя клана, отец и сын изящно опустились на колени.       — Не торопись, — заметив сбившееся дыхание, тихо прошептал Ванцзи и, показывая пример, принялся размеренно читать мантру, призывая благословение святого Аня на голову взволнованного церемонией именинника.       Юный заклинатель, едва ворочая губами, старался повторять за отцом священные слова, а в груди сердце то останавливалось, то пускалось в бешеный галоп. Торжественность обстановки, семья, в которой его любят, отец так близко, что Сычжуй слышит его дыхание, ободряющие улыбки гостей, музыка – всё было так ново и так здорово, что эмоции переполняли. Чуть не плача от восторга, мальчик крепился, беря пример с отца, и, когда тот, закончив, стал выполнять ритуальные поклоны, немного замешкался.       — Сычжуй, — дядя показал глазами на склоненного отца, и именинник принялся отбивать поклоны с таким жаром, что слышалось, как его голова врезается в деревянный пол храма.       Впрочем, на этом церемония и закончилась.       Отдав положенные восемь поклонов по числу лет сына, Ванцзи также восемь раз склонился перед дядей и старшим братом. Сычжуй порывисто последовал за ним.       Ритуал был соблюден, жертвы в виде цветов и фруктов принесены на все алтари предков. Можно было отправляться готовить праздничные столы, как вдруг Лань Цижэнь мягко взял Сычжуя на рукав.       — Не торопись, там и без тебя справятся. Иди за мной.       Классная комната встретила незваных гостей пустотой и какой-то особенной гулкостью. Указав мальчику место за первым столом, старший Лань опустился на учительское место. Слегка поежившись от неприятного чувства одиночества, юный заклинатель выпрямил спину и покорно сложил руки на коленях.       — Лань Сычжуй, — торжественно начал бывший глава клана, — я хотел бы поговорить о прошлом. Понимаю, что ты многое не помнишь, в том нет ничьей вины. И всё же, возможно, за то время, пока ты находился в Облачных Глубинах, обрывки воспоминаний всплывали в голове. Я не требую поделиться, однако, если что-то тебя тревожит или кажется непонятным, прошу: не таись, мы желаем тебе только добра.       Сычжуй не понимал, к чему заведён такой странный разговор, но, судя по серьезному виду, дедушку действительно волновало, сможет ли внук что-то вспомнить.       — Почти ничего, лишь один эпизод: отец осторожно несет меня на плече, а с плеча льется кровь. Много, очень много крови, и я весь в той крови, — честно признался и опустил глаза, боясь вызвать недовольство строгого бывшего главы.       Лань Цижэнь, напротив, смягчился.       — И только? Отец рассказывал тебе, при каких обстоятельствах это произошло?       — Нет.       — И ты не пытался узнать?       — Нет. Всё, что мне надо знать, отец скажет в свое время.       — Весьма разумно, — похвалил старик. — А ты никогда не задумывался о том, что в будущем тебе придется занять пост главы клана или верховного заклинателя?       — Это крайне тяжелое бремя, а мне хотелось бы быть простым заклинателем. Но, если нынешний глава клана сочтет меня обязанным, я не буду возражать.       Повисла пауза… В течение нескольких минут Лань Цижэнь обдумывал следующее своё предложение. По лицу было заметно, какая в глубине сердца шла борьба, и всё же он решился.       — Подойди ко мне и протяни руку. Не бойся, мне нужна лишь одна капля твоей крови.       Недоумевая, Сычжуй встал со своего места, приблизился к дедушке и, опустившись на колени, протянул руку раскрытой ладонью вверх. Старик вынул из узкого футляра слоновой кости серебряную иглу, аккуратно проколол палец сначала себе, а затем ребенку. Две алые капли упали на подготовленное белое фарфоровое блюдо: темная принадлежала Лань Цижэню, светлая – Лань Сычжую. Две капли замерли на холодном гладком фарфоре, а затем стали медленно сближаться, как живые потянулись друг к другу, поползли, оставляя едва заметный след, и вдруг слились в одну. Не веря глазам, мальчик смотрел на открывшееся чудо, забыв, как дышать, а дедушка вытер холодную испарину, выступившую на лбу, и издал долгий вздох, будто выпил целый кувшин воды за один глоток.       — Не может быть… — сами собой шептали его губы, — ты Лань… самый настоящий Лань!       — Конечно я Лань! — испуганно глядя на стремительно бледнеющего старика, недоуменно воскликнул юный заклинатель. — Ханьгуан-цзюнь мой отец!       — Выходит, и правда…       Не в состоянии еще что-то произнести, Лань Цижэнь бессильно уронил руки и опустил голову, словно она стала непомерно тяжелой. В глазах сверкнули слезы. Отпустив внука к отцу, так он просидел целый час, трясущимися пальцами лаская белую лобную ленту, намотанную на запястье…       К началу торжества всё было готово, более шестидесяти столов расположились в просторном торжественном зале. На небольшом возвышении, украшенном живыми цветами и серебряными лентами, поставили столы для родных именинника. Впервые Сычжуй сел отдельно от отца, с радостью наблюдая, как заполняется зал. Многие явились семьями, с небольшими подарками, которые поставили на столы прямо перед собой. Пришёл и Ян Мао с отцом и сестрой, они уселись неподалеку. На извечном сопернике Сычжуя было очень дорогое ханьфу, ничуть не уступающее наряду виновника торжества. Ян Лин вежливо поприветствовал семью Ланей и особенно Ванцзи. Со своего места имениннику показалось, что он как-то многозначительно посмотрел на его отца и понимающе улыбнулся. «Неужели они опять собрались на ночную охоту? И почему папа всегда выбирает этого противного Яна?»       Не успел мальчик додумать неприятную мысль, как дедушка поднялся и с места провозгласил начало пира. Небольшая речь, рассчитанная на пару минут, растянулась до получаса. Вежливые гости делали вид, что слушают, а меж тем шёпотом обменивались мнениями о необычайно богатом украшении зала и изысканности поданных блюд. Все сошлись во мнении, что такое происходит впервые, – видимо, сегодня Лани хотят сообщить нечто важное как для них, так и для всего клана. Однако, удивив многих, бывший глава кроме общих фраз ничего не поведал и с чувством исполненного долга сел на свое место, предложив присутствующим заняться закусками.       Пришло время вручать подарки. Первыми к Сычжую рванули его соученики, принеся в дар больше хлама и ненужных предметов, но, страшно гордые, ждали от одаряемого неземного восторга. Маленький Лань отлично выполнял возложенную задачу, равно улыбаясь всем, принимая: серебряные слитки и пять грязных виноградных улиток, завернутых в лист бамбука; кипу дорогой бумаги с оттисками печатей известных кланов и найденный неподалеку интересный камушек; вазу, несомненно очень старую, утащенную втихомолку от строгой бабушки, с дыркой на дне, и пять пёрышков для изготовления стрелы; циновку из молодого бамбука, пока еще сырую, пахнущую травой, и неумело скрученную из соломы бабочку на тростинке. Подарки множились, вскоре Сычжуй был похож на торговца подержанными вещями с нижнего рынка.       Лань Ванцзи взглядом оценил объёмы даров и уже хотел попросить отнести всё в комнату сына… как вдруг резкая бледность, а следом за ней кровь бросилась в лицо верховного заклинателя. Именинник с задумчивым видом вертел в пальцах знакомую бабочку и долго рассматривал незамысловатый дар, словно вспоминая что-то.       — Сычжуй!       — Да, отец?       — Немедленно брось это!       — Почему? Она такая хрупкая и, кажется, сама вот-вот рассыплется!       — Сычжуй, слушай меня! Дай сюда! — Напрочь нарушая протокол банкета, Ханьгуан-цзюнь резко поднялся, вырвал из рук сына маленькую бабочку и, ломая ее, зажал в кулаке. — Кто посмел?!       Взгляд заметался по недоумевающим лицам гостей, от гнева тонкие ноздри раздулись, а губы скривились в злобной гримасе.       Брат успокаивающе положил ладонь на плечо.       — Не сердись, дети не хотели ничего плохого.       Ванцзи отмахнулся.       — Ты не понимаешь! И вообще, к чему весь этот балаган?       Услышав от отца гневные слова, Сычжуй замер, опустив палочки на резной столик. Ему показалось, что застарелый ком невысказанной обиды вновь поднялся к горлу, грозя придушить. Шмыгая носом, он попытался сдержать слезы.       — Папа, прости!       — Ты не виноват. А вот тот, кто сделал это, несомненно желает нам зла! Я найду его!       Кое-как главе клана удалось восстановить порядок. Он предложил перейти к подаркам семьи и, уступив первенство старшему, с глубокомысленным видом встретил сундук, набитый доверху книгами. Лань Цижэнь, удовлетворенно поглаживая бородку, преподнёс внуку ровно половину собственной библиотеки по этикету и правилам поведения, присовокупив небольшую напутственную речь, в ходе которой многие забыли о неприятном инциденте, поскольку длинные рассуждения уже набили оскомину и уже хотелось, побыстрее встав из-за столов, немного размяться.       Дядя, Лань Сичэнь, вручил племяннику дюжину комплектов верхних и нижних одежд из лучших гусуланьских шелков с зашитыми в проймы и подол оберегами. К одеяниям прилагалось двенадцать пар удобной обуви из самой мягкой кожи, а вершиной всего этого великолепия стали подвески к поясу: одни из нефрита, яшмы, золота и серебра, другие выточены из драгоценного голубого янтаря, некоторые из них были украшены жемчугом и сердоликом.       «Подобное богатство подносилось разве что сыну императора, не меньше, — мелькнула мысль у многоопытного Лань Цижэня, но он от нее отмахнулся. — Сычжуй наследник, всё так и должно быть».       — Ванцзи?       Подошли две прислужницы, внося круглый медный таз с теплой водой и растворенными в ней благовониями. Одна из девушек подала Ханьгуан-цзюню широкий гребень из розового дерева. Наступил самый торжественный момент. Многие гости перестали набивать животы поданными деликатесами и замерли, обратив взгляды на виновников торжества.       Опустившись на колени рядом с сидящим сыном, Ванцзи распустил его детскую прическу из простого хвоста, завязанного белой лентой. Омочив гребень в ароматной воде, принялся зачесывать длинные волосы наверх, укладывая сложные хитросплетения прядей для последующего надевания гуаня. За его неторопливыми движениями следили все, кто был в зале, находя умилительным подобное единение отца с сыном.       — Я призываю богов хранить моего сына, наставлять его на пути добродетели. Пусть те слова, что начертаны на его гуане, будут клятвой, заключенной сегодня между миром богов и миров заклинателей.       Мальчик почувствовал, как на его волосы, еще помнящие тепло ладоней отца, взгромоздили нечто тяжелое, совершенно неудобное, холодное. Острая шпилька, впервые раздвинув препоны из густых прядей, замкнула на макушке сложную конструкцию из серебра.       — Встань, Сычжуй, покажи всем, что ты теперь совершеннолетний.       — И наследник клана! — неожиданно поддакнул Лань Цижэнь. — Будь достоин положения, подаренного тебе сегодня.       — А также не забывай, что ты еще и любимый племянник, — не удержавшись, дядя вставил шутливую фразу в слишком торжественные речи.       — Благодарю отца, дядю и дедушку. Благодарю всех, кто пришел на мой день рождения, всех, кто помогал мне, поддерживал. Благодарю людей клана Гусу Лань и клянусь не опорочить ваши ожидания.       Говоря это, Сычжуй как заведенный кланялся в разные сторону, жутко боясь, что гуань грохнется с макушки и со звоном покатится по ступенькам. Немного запыхавшийся от столь активно отдаваемых поклонов, он сел, глядя на отца сияющими глазами.       — Ты ждешь подарок от меня?       — А разве я не получил его?       — Нет, это лишь дань обычаю – в свое время дядя так же торжественно чесал мои волосы и закреплял мой первый гуань. Мой подарок иной, он не для многих глаз. А пока я хочу сыграть в честь тебя.       На столике перед отцом появился сверкающий черным лаком гуцинь. Мягко касаясь струн, Ванцзи заиграл незнакомую мелодию, настолько трогательную и грустную, что многие в зале вздохнули, утерев непрошеную слезу. Не отрывая глаз, Сычжуй смотрел на гибкие пальцы отца, летающие над струнами, – те самые, что совсем недавно, сомкнувшись на рукоятке Бичэня, рубили головы нечисти. Неужели эта ладонь может быть одновременно и нежной, и безжалостной? Заметив его взгляд, Ванцзи улыбнулся уголком рта и, завершив песню громким аккордом, снял руки с инструмента.       — Настало время желаний! — провозгласил Лань Цижэнь, приглашая всех на улицу, где уже были приготовлены белые фонарики из тонкой, почти прозрачной бумаги да столики с тушечницами и кистями для каллиграфии.       Обычай отправлять на небо сокровенные мечты в день рождения было решено распространить среди всех приглашенных. Для каждой семьи было отмечено место, подготовлен искусно выполненный фонарик – оставалось лишь написать пожелание. Многие гусуланцы с удовольствием выводили витиеватые изречения мудрецов, а иные, напротив, нехитрые пожелания. Только маленькая семья Ланей пребывала в нерешительности.       — А давайте загадаем быть всегда вместе.       — Хорошее пожелание, хотя вряд ли уместное, — загадочно улыбнулся Лань Цижэнь. — Думаю, в ближайшем будущем нас ждет прибавление в семействе.       Мальчик не понял, о чем речь, но, увидев тень, пробежавшую по лицам отца и дяди, забеспокоился.       — Может быть, тогда просто попросим милости у небесного императора?       — Отличная мысль. Напиши изречение Лань Аня на эту тему.       Не желая давить на внука, бывший глава рода отошел в сторону, издалека любуясь племянниками. «Женить! И как можно скорее! Оба уже вошли в нужный возраст, не дело оставаться в одиночестве, порождая нехорошие слухи».       К вечеру празднество закончилось восемью залпами блистающих ракет, разорвавших синеву наступающих сумерек. Довольные выступлением певцов и музыкантов, приглашенных на праздник, насладившись восхитительными декламациями древнего текста и наевшись до отвала, гости еще долго обсуждали грандиозность праздника, сходясь во мнении, что сегодня Лани превзошли все допустимые границы и Сычжуй несомненно в свое время станет главой клана. Ян Мао даже позеленел от зависти и уже прорабатывал в голове план мести, желая высказать свое отношение к зарвавшемуся соученику, как вдруг обнаружил его отсутствие…       — Идем, пришло время моего подарка.       Отец и сын скрылись, как только начался фейерверк, пройдя густыми зарослями бамбука к едва заметной тропинке. Крепко держа руку Сычжуя, Ванцзи быстрым шагом направился вглубь леса. Вскоре вдали мелькнул огонёк, словно кто-то предупредительно зажег несколько свечей для припозднившихся путников. Они вышли на круглую поляну, окруженную непроходимым лесом, по периметру которой были установлены бронзовые подсвечники с едва теплившимися в них обгорелыми свечами.       — Смотри!       Всё пространство поляны было заполнено белыми пушистыми комочками с длинными ушами и розовыми смешно двигающимися носиками.       — Кролики?..       — Белые гусуланьские кролики, источник чистой энергии ци. Подойди к ним и почтительно поприветствуй.       — Да, отец.       Мальчик склонился в глубоком поклоне и почувствовал, как сразу несколько зверьков, бросив жевать траву, приблизились, с интересом рассматривая пришельца. Наклонившись, отец поднял одного и с улыбкой передал Сычжую. Зверек не сопротивлялся, когда его передали из опытных рук в совершенно неумелые, – напротив, удобно устроившись в руках юного заклинателя, прикрыл большие черные глазки и смешно засопел, залезая мордочкой под мышку.       — Ты ему нравишься.       Сычжуй почувствовал такой прилив энергии, что едва не пустился в пляс от ее переизбытка. Счастливый, он поднял взгляд на отца.       — Дарю тебе эту поляну. Приходи сюда, когда загрустишь или почувствуешь, что силы на исходе, эти бессмертные зверьки помогут.       — Твой подарок самый лучший! А ты самый лучший отец!       Прижав сына к груди, Ванцзи старался вызвать в себе ответное чувство любви, однако… ощущал лишь боль – ледяная чешуйка лунного дракона немилосердно жгла кожу.