Хорошие люди

Учиться дома оказалось даже приятно. Когда Орану раньше приходилось оставаться в Дрехте во время каникул, Феликс заваливал его книгами и чертежами, и когда заканчивал со своей работой, то приходил проконтролировать его успехи. Теперь ему было не до Орана, и тот даже решился устроиться со своими книгами в гостиной, когда в особенно жаркий день его спальня на чердаке прогрелась до последней щепки. Чертежи де Воса оказались еще проще, чем он думал. Сначала он еще перерисовывал направление потоков силы, сверял обозначения узлов, ожидая увидеть что-нибудь запутанное, но калибр за калибром оказывался прямолинейным и лаконичным. Плетения были короткими и выполняли только по паре функций, и Оран даже взял в привычку заучивать их за едой или перед сном, чтобы отдохнуть от учебников. Их приходилось заучивать наизусть или переписывать. Академия выдавала их только на учебный год, даже те, в которых не содержалось сведений про магию — ну что такого в учебнике по лекарственным растениям, чего не знают простые люди? Устроившись в неудобном кресле у незатопленного камина, Оран поминутно закрывал страницу про лопух обыкновенный и пытался повторить текст дословно. — Ты забыл про подагру, начинай заново. От неожиданности Оран едва не выронил книгу и торопливо скинул ноги с подлокотника. Феликс ненавидел, когда он сидел не как положено, вечно выговаривал ему, что мебель не растет на деревьях, и что если он хочет разваливать хорошие, почти новые кресла, то пускай выметается из его дома. — Промой листья, просуши и дай настояться в банке под солнечным светом. Как заплесневеет — используй в компрессах, — Феликс даже бровью не повел на его судорожное движение, и растянулся на коротком диванчике, закрыв глаза руками. Оран даже со своего места услышал, как в нем что-то хрустнуло. — Тут такого не написано. Просто “применять внутрь для очищения крови, лечения желудка и опорожнения кишечника”, все, — Оран перевернул книгу, как будто Феликс со своего места мог прочитать то, что в ней было написано. — Учебник для слабоумных. Считают, что магам это не нужно, они ведь занимаются вещами поважнее, — Феликс, разумеется, не шевельнулся. Даже под солнцем его кожа казалась сероватой. — Для чего нужно очищать кровь? — Я первый год этому учусь, — как всегда, заниматься дальше уже не хотелось. Колокол недавно бил пять вечера, под крышей сейчас самое пекло; в саду тоже не посидеть, разве что прижаться к стене кухни и попытаться уместиться в узкой полоске тени. — Я пока не знаю. — Например, при фурункулах. Я разве спрашиваю у тебя что-то сложное? — Феликс не слушал его. Оран помотал головой — нет, несложное, и, наверное, ему правда стоило бы это знать. — Используй настой корня. Запомнил? Оран кивнул. Иногда такие разговоры пригождались ему на уроках, и вообще лишние знания не могли помешать, но лучше бы он узнал это из книг. Так он хотя бы не чувствовал себя таким тупым. — Тебе снова передавал привет Марк, — пробормотал он, пытаясь отвлечь Феликса от перебирания в памяти знаний из академии. — Сказал, что вам давно стоит выпить вместе. — Теперь он передает приветы, — медленно повторил Феликс, провел ладонью по лбу, убирая выбившиеся волосы, и повернул лицо к Орану. — Как он тебе? — Он хороший, — под его взглядом было неуютно, и Оран зачем-то принялся перелистывать страницы, потом бросил учебник и раскрыл толстую подшивку чертежей, уже седьмую на его счету. — Веселый. Много помогает мне. Мы с ним часто ходим домой вместе — знаешь, до Портновского переулка. — Ничтожество, — вдруг сказал Феликс и Оран осекся, не поняв, про кого тот сейчас говорил. — Трусливое бесхребетное ничтожество. Еще до выпуска хотел сидеть на заднице и ничего не делать, и вот он спустя столько лет — веселится и помогает подмастерьям. — Я не думаю, что он ничего не делает, — Оран царапнул распушившуюся нитку, которая выбилась из переплета. Слушать такое было неприятно, даже хуже, чем если бы Феликс решил побранить его. — Вообще-то эта работа очень ответственная. — Сидеть и выдавать силу, не включая голову? Охотно верю. Для тебя и это предел мечтаний. Оран открыл рот, чтобы ответить, но на ум ничего не пришло и он промолчал. Какой смысл в этом разговоре? Феликс как всегда раздражен, будет цепляться к каждому слову, и лучше оставить его в покое. Наверное, в подвале сейчас еще хуже, чем на чердаке. — Схожу за хлебом к ужину, — он собрал свои книги и записи, сунул их в старую сумку, чтобы не нести наверх кипой. Феликс не отреагировал, потеряв к нему интерес. — У меня еще есть деньги, которые ты мне давал, не беспокойся. На улице было легче, чем в спальне. В первую секунду Орану даже подумалось, что он мог бы сходить в дальнюю булочную, сделать большой крюк вдоль канала, но потом на него навалился тяжелый жар нагревшейся улицы. У соседнего дома Кампманнов недавно поливали брусчатку, и если присмотреться, то можно было увидеть, как та стремительно высыхает под палящим солнцем. — Если будет так жарить, то введут ограничения по питьевой воде, — говорил старый Разехорн своей жене, стоящей в дверях их дома. Оран как раз проходил мимо, когда она передавала мужу ведро с грязной водой. — Лишь бы река не пересохла. — Может, южане все передохнут. Оран невесело улыбнулся, услышав это. В Дамане, наверное, печет похлеще, чем у них. Не зря же они все смуглые даже зимой — солнце так и впитывается в кожу. Он все-таки решил дойти до угла и посмотреть, что сегодня продавал лоточник. Тот покупал хлеб у Ратуши, и там он был белее, чем в пекарне напротив дома, зато и стоил на дуит дороже. Пока де Вос не платил ему за работу, тратить лишние деньги было глупо, но Орану подумалось, что это поможет исправить настроение Феликса. Лоточника на его посту не было, зато Оран заметил Виллема, Петруса и какого-то незнакомого мальчика в тени платана. Те устроились на земле и увлеченно играли в кости, рядом с ногой Виллема уже поблескивала горка монет. — Опять король? Уже в третий раз! — Такая вот у нас с тобой сегодня свиная удача, — Петрус похлопал расстроенного мальчика по спине, пока Виллем собирал все дуиты с начерченного в пыли игрового поля. — Ничего, сейчас точно повезет. — Если хочешь, можешь выйти, мы тебя не держим. Мальчик помялся, вороша монеты в кошеле. Оран не видел его лица из-за упавших на него волос, но точно знал, что тот сейчас чувствовал. Он и сам когда-то продул Виллему все деньги — тому выпадали то семерки, то двойки, то даже две шестерки, и каждый раз именно в тот момент, когда на поле не было места от монет. Он точно пользовался жульническими кубиками, но Оран никогда не мог заметить, когда те появлялись на поле. Если бы кто-нибудь попросил Виллема показать ему кубики, то те оказались бы самыми обычными, разве что грязными и исцарапанными от частого использования. Мальчик все-таки выудил из кошеля монетку и положил ее на поле. Орану не хотелось связываться с Виллемом, особенно когда он был один против двоих, но тот явно опять жульничал. Мальчик выглядел чистым и упитанным — наверное, из богатой семьи, непонятно только, как он оказался один на улице в это время, и он не понимал, с кем связался. — Смотрите-ка, наш шаман притащился, — Орана заметили, когда он уже подошел к платану поближе, но не успел открыть рта, чтобы вмешаться. Виллем нагло усмехался, подкидывая кости на ладони, на лице чернильные пятна, не смытые после уроков в академии. — Как дела, Янсен? Хочешь присоединиться? — Не играй с ними, они жульничают, — Оран коснулся плеча мальчика — сколько ему, десять? двенадцать? И не стыдно Виллему? — Откуда ты тут? — Погоди-ка, это ты сейчас сильно сказал, — Петрус поднялся на ноги и, кажется, запыхался от одного этого движения. Даже в тени дерева воздух казался плотным от жары. — Сам ты жульничаешь. — Нет, правда — почему ты так решил? Посмотри, кости настоящие, все цифры на месте, — Виллем тоже встал, и Оран машинально задвинул мальчика себе за спину. Вряд ли Виллем решит применять магию, после уроков всегда не до нее, но если он все-таки… — Ну? Язык проглотил? — Наверное, ты прячешь фальшивые в рукаве или где-нибудь еще, — Оран поднял руки, хотя драться он не любил и не особенно умел. Затылка как будто коснулся зябкий влажный ветерок, и он сжал зубы, молясь, чтобы у него не случилось всплеска. — Слушай, ты и так уже достаточно выиграл. — Ты теперь чужие деньги считаешь? Раз вылетел из академии, больно много времени появилось? — Виллем двинулся на него, Оран встал поудобнее, готовясь выстоять после первого удара, который точно придется куда он не ждет, и тут его толкнули в поясницу. — Сам разберусь, — мальчик, у которого он даже имени не узнал, вывернулся из-за его спины и присоединился к заулыбавшимся Виллему и Петрусу. — Я понял, чего тебе надо. Сейчас ты спасешь меня, а потом ограбишь за углом. Только теперь Оран рассмотрел его во всех подробностях и, кажется, он все-таки обсчитался с возрастом. Круглое веснушчатое лицо казалось совсем детским, но глаза смотрели строже и осознаннее, чем у десятилеток. И его голос тоже выдавал, что он был старше, чем выглядел. — Вообще-то я помочь тебе хотел, — пробормотал Оран. — Мы с ними учимся вместе. — Завались, а то сейчас дам в лоб. Давай, беги к брату, пожалуйся ему. — Да, он придет и ничего не сделает. Что, все-таки хочешь подраться? Он никогда не давал им сдачи по-настоящему. Только отбивался, если они лезли в драку — отталкивал, уворачивался, уходил от конфликта. Что, если он ввяжется в потасовку и у него случится всплеск? Раньше он только предполагал это, но после минейра Вейбека и его обезображенного лица страх разозлиться и искалечить был слишком реален. — Оран, это твои друзья? Он был так сосредоточен, обдумывая, что ему делать теперь, что не услышал, как позади остановилась карета, но голос Вальдемиро будто прошелся по его ушам тупым ножом. Орана передернуло от манерного тягучего акцента, от перевранных окончаний — какой стыд, Виллем с Петрусом не забудут этого и до следующего года, и вся академия будет знать, с кем он живет под одной крышей. — Прошу прощения, но я прерву вашу игру. Оран, полезай. — Пешком дойду. Каким-то чудом остальным не пришло в голову что-нибудь ляпнуть, пока карета не тронулась. Может быть, им напекло голову, или это было милосердное божественное вмешательство, но Виллем открыл рот, только когда Вальдемиро скрылся за углом. — Вот это да, пригреваете даманца? Какой он сладенький — костер так и плачет. — Заткнись, — запала на драку ни у кого уже не осталось, так что Оран с некоторым смущением поддернул сумку и повернулся к дому. Лоточник уже вернулся на свое место, но покупать хлеб у него теперь не хотелось. — Кто бы говорил, Янсен. Если живешь с даманцем, ты хуже собаки. Пока-пока, висельник. На Виллема теперь даже не получалось злиться. Все правда — будь они в братском Мехельбурге, их бы повесили рядом с костром для Вальдемиро. Сколько раз Оран пытался намекнуть Феликсу, что даманцу в их доме не место, но его будто не слышали. Феликс продолжал выполнять заказы повстанцев, рассуждать о политике и военной тактике, и спать с врагом в одной постели. Был бы Вальдемиро хотя бы женщиной… По коже пробежали мурашки, как бывает, когда отравишься. Оран без охоты зашел в булочную напротив дома и купил там серого хлеба. Сейчас его даже не радовал запах свежих опилок и выпечки, и хозяин лавки казался мрачнее обычного, даже не дал палочку с зеленью в счет сдачи. Зря он вообще вышел из дома. Зря захотел вступиться за того мальчика — пускай бы его облапошили, не жалко. Опозорился перед одноклассниками, столкнулся с Вальдемиро… Теперь даже не выйдет спрятаться на чердаке, сделав вид, будто засиделся за книгами и не услышал, как тот пришел. — ...чертова жара, так и не смог отодрать, не буду же я при всех поливаться водой. Да, говорил я тебе, что Эглантина уехала в Даман? Ее хахаль вернулся туда, и она решила отправиться с ним. Орана передернуло еще раз от уродливого, режущего уши акцента. Пройти к лестнице так, чтобы не показаться сидящим в кухне людям, было невозможно, так что он постоял секунду у дверей, набираясь терпения, и вошел в отгороженный полупрозрачной стеной закуток. В воздухе стоял резкий запах грязных ног и минеральной пудры, которой Феликс быстро подогревал воду для хозяйственных нужд. Свечи не горели; их не зажигали днем, даже если было темно. — Оран, подай мазь, — он не сразу рассмотрел, что происходило у стола. Вальдемиро сидел, откинувшись на стену, рука опущена на голову Феликса, пальцы тонут в распущенных волосах. — Ну, чего встал? — Будь ласков, послушай брата. К горлу подступила желчь, и Оран сглотнул, пытаясь оторвать взгляд от рук Феликса, почти нежно снимающих размоченные в тазу чулки с ног Вальдемиро. Он сам видит себя со стороны? Ему не мерзко прикасаться к такому? — Оран, быстрее. Смешанные Феликсом лекарства хранились в холодной комнате, сейчас непривычно полупустой. Сладковатый запах сырого мяса казался даже приятным. Понятно, какая мазь им нужна. Вальдемиро вечно сбивал себе ноги, Феликс их потом залечивал, а Орану приходилось ему помогать. Деревянная баночка была на самом верху ящика с лекарствами, и Оран взвесил ее в руке, бездумно уставившись на блеклый луч, льющийся из окошка под потолком. Уходить отсюда не хотелось. — Оран! Пока он был в холодной комнате, Феликс успел снять с Вальдемиро один чулок, и тот теперь лежал на полу мокрой тряпкой. Оран не поднимая глаз подал ему открытую банку мази, положил на стол сверток с хлебом. — Ты что, не знаешь, что мне нельзя хлеб? Зачем ты это принес? — каким же ноющим и мерзким был тон Вальдемиро. — Ты жрешь его больше нас обоих, — буркнул Оран и осекся, взглянув на поднявшего голову Феликса. Он не хотел говорить это; он всегда старался избегать ссор, вообще не общаться с Вальдемиро и даже не смотреть на него лишний раз; его язык как будто сказал эти слова без участия сознания. Отступать было глупо и жалко. — Что? Я просто говорю, что, может, он бы не сбивал так ноги, если бы ел поменьше, — его тон все равно был оправдывающимся, как будто он сделал что-то плохое. Орана затошнило еще сильнее. — Он же еще вчера его уписывал, он… — Не твое собачье дело, кто и сколько здесь ест, — Феликс одним движением содрал с ноги Вальдемиро второй чулок и тот дернулся от боли. Феликс этого даже не заметил. — Да что с тобой? Почему ты всегда защищаешь его, я же просто купил хлеб для всех, а он ко мне придирается! — Феликс, послушай… Оран перебил его, уже видя, как закипает брат, как осекся Вальдемиро и на его лице проявилось растерянное выражение, какое бывало всегда, когда того обижали. Что за детские манеры. — Что он такого делает, что ты всегда на его стороне? Пускай проваливает за этой своей Эглантиной, проклятый даманец, тебя как подменили, когда он появился! Только просаживает деньги, ест за двоих, на нас все соседи косятся, он… Еще мокрая от воды ладонь совсем немного разминулась с его щекой. Оран отскочил от Феликса, тяжело дыша — голова кружилась от того, что он наконец-то высказался. Пускай делают что угодно, он все равно не поменяет своего мнения. — Что, правда глаза колет? — усмехнулся он, пьяный от своей храбрости, утер брызги с лица. — Скажешь, я неправ? — Проваливай. Феликс больше не пытался его ударить. Он стоял как будто совершенно спокойный, даже немного сонный, но Орану хватило одного слова, чтобы опомниться. Уворачиваясь от пощечины, он отскочил на лестницу; теперь ему оставалось только развернуться, чтобы оставить позади этих двоих и их мерзость. Пускай купаются в ней сколько хотят. В комнате он с ногами влез на постель, прислонившись к стене, и раскрыл книгу де Воса. Корешок жалобно затрещал — кажется, ее давно уже никто не трогал, и клей успех ссохнуться. Оран пролистал желтые тонкие страницы, не вчитываясь в надписи и чертежи, потом захлопнул книгу и уставился в стену. Может, бросить все и устроиться подмастерьем? Поживет лет пять у де Воса, у того точно есть место для него, накопит деньги на вступительный взнос в гильдию, сделает шедевр — да, не военная карьера, но хотя бы не придется каждый день смотреть на этих двоих. Или пойдет в армию, почему нет? Нет, не выйдет. Оран снова откинулся на стену, только сейчас заметив, что он почти соскочил с кровати, чтобы начать собирать вещи. Порыв быстро угасал, сменяясь тупым раздражением. Если он сейчас попытается покинуть пределы провинции, его непременно поймают. Ему нельзя даже выехать из города без справки, куда он направляется и на сколько. И то, что он маг, скрыть не получится — вот будь он искрой, никто бы и бровью не повел. А вот магов, даже таких бесполезных как он, Дрехт отпускать не хочет. Оран еще раз взял в руки книгу и пролистал ее, рассматривая чертежи. Все одно и то же; калибров много, но если вглядеться в них, то де Вос как будто штамповал три или четыре вида часов, меняя только отделку. Вникать в это было уже скучно. Он промаялся до самой ночи, не раз пожалев, что оставил хлеб на столе. В ящике стола чудом сохранился сухарь совсем без пыли и плесени, но в последнее время Оран ничем не мог наесться. Феликс уже делал ему замечания на этот счет, как будто он мог с этим что-то поделать. Старшие поужинали, посидели в гостиной и через открытые окна он слышал их голоса и смех. Быстро же они про него забыли — когда желудок начал ёкать от голода, Орану захотелось было показаться им на глаза, испортить их слишком уж благодушное настроение, может, даже уличить в том, что они съели его хлеб, но он только поджег лучину из стебля ситника, запихал под спину подушку и принялся читать еще внимательнее, проговаривая слова вслух. Наверное, они ожидали от него такого детского поведения, но в этот раз он так не поступит. «Вилка S в своей нижней части отогнута в сторону и снабжена продольной щелью.» Удивительно, что за весь вечер он ни разу не ощутил холодка в ладонях. Раньше он боялся притронуться к бумаге, та сразу же становилась скользкой и полупрозрачной от гнили, и потому часто являлся в академию, не сделав уроков, но сейчас книга была сухой и чистой. «Через щель продет железный стержень маятника V, к которому прикреплен свинцовый груз X.» Прямо как в еще десятке калибров. Оран вздохнул, ради проформы отыскав и маятник, и груз на чертеже, и убедившись, что они ничем не отличаются от своих предшественников. Это не заводные игрушки Феликса, которые отличались друг от друга, даже если внешне казались похожими. «Этот стержень подвешен на двух нитях между двумя щеками, из которых на фигуре видна лишь одна T.» А может, эти сложности никому и не нужны. Тому же Марку, должно быть, легче заливать одни и те же плетения. Один раз набил руку, и можно болтать за работой, даже есть и пить. Кому хочется каждый день уставать так, как Феликс? «Этот стержень подвешен на двух нитях между двумя щеками…» Какой еще стержень? Оран перевел взгляд на чертеж, но тут желудок сжался сильнее прежнего, и ему стало не до часов с маятником. За окном было уже почти совсем темно; голоса из гостиной стихли. Наверное, Феликс с Вальдемиро пошли гулять или уединились в спальне — в любом случае, теперь можно было проскользнуть в кухню незамеченным. Кладовая была как всегда погружена во мрак, но Оран, выглянув из своего люка, увидел тонкую полоску света за ее порогом. Проклятье. С другой стороны, если он прокрадется совсем тихо… Желудок как раз замолчал. — … уже не чувствую себя, все куда-то летит, все движется, а я отрабатываю фигуру за фигурой и не могу дождаться, когда все кончится. На меня уже все смотрят, ждут, когда я совсем развалюсь. Еще сезон, и меня не поставят даже в народ, даже во второй состав. Оран застыл на нижней ступеньке своей лестницы, вслушиваясь в плеск воды и негромкий голос. Дверь спальни была приоткрыта, и он слышал все так, будто находился в соседней комнате. — Ты справишься, я знаю. Хочешь, я буду приходить на все спектакли? Почему-то у Орана защемило сердце от горького смешка. Очень тихо он спустил одну ногу на холодные плитки пола. — В город вернулся ван Донген с женой. Нанесешь им визит? — Я не общался с Адрианой уже много лет. Не вижу смысла встречаться с ней теперь. Вспотевшие от волнения ступни липли к полу, и Оран шел медленно, стараясь не производить никаких звуков. До лестничной площадки оставалось несколько шагов, и дальше нужно было только проскользнуть в темноте мимо приоткрытой двери. Они и не заметят его. — Может, тебе все-таки стоило бы найти себе невесту, — глубокий вздох и снова плеск воды. Стук кувшина об пол. — Тебе тридцать четыре, Феликс. Еще немного, и твой день рождения будут праздновать с козлиным концертом. — Такое сейчас практикуют только у вас в городе. Всем плевать, женат я или нет. Оран поджал губы. Ему было не плевать, как и закону. Что, если гильдии окончательно потеряют терпение? Что, если Феликса отправят в тюрьму за мужеложество? От возмущения он чуть не снес шкатулку с вращающегося столика — хорошо, успел поймать. — Пока ты сидишь тихо и не привлекаешь внимания. Ты же понимаешь — если что, это будет отягчающим. И что будет тогда с Ораном? Ничего. Ничего с ним не будет. Когда Феликса волновал собственный младший брат? Оран так рассердился, что последние шаги до лестницы он преодолевал уже не скрываясь. Пускай его заметят и обвинят в подслушивании, пускай — сил его нет это терпеть. Хлеб лежал там же, где он его оставил. Бумажный пакет зашуршал, когда Оран схватил его, и наверху наконец замолчали. Оран напружинился, готовый к новой ссоре, но после недолгой тишины дверь спальни просто закрылась, оставив его в полумраке, не прорезанном теперь ни одним лучом света. Когда Оран наливал себе молока, теперь уже не скрываясь и не торопясь, ему вдруг пришла в голову одна мысль, которой стоило бы появиться гораздо, гораздо раньше. Странно, что он не обратил на это внимания сразу же, как услышал этот разговор. Это были Феликс и Вальдемиро, он был полностью уверен в этом, но почему-то в этот раз ему не резал уши уродливый даманский акцент.