Хорошие люди

К их дому прибилась кошка с котятами. Оран заметил это, когда ранним утром зашел в сад, чтобы нарвать себе мяты, и в заросших клумбах увидел полосатый мех и желтые глаза, недобро глядящие на человека. Странно, что она смогла пробраться сквозь барьеры Феликса. В их сад не прилетали даже птицы, и если Оран прищуривался, как учили в академии, то видел вокруг себя сплошной золотой купол, переливающийся от движения воздуха. Сколько бы он ни уговаривал брата завести хоть канарейку, чтобы в доме не было так тихо, Феликс отвечал, что в своей жизни достаточно спал в одной постели с животными, и даже когда его прошлому приживалу подарили щенка, тот быстро пропал. Вскоре Феликс избавился и от приживала, и в их доме поселился Вальдемиро. Погода давно уже переменилась, по утрам было зябко и сыро. Оран стоял на каменной дорожке, и роса со свисающих на нее стеблей медленно растекалась по его штанам. Кошка не двигалась, но ее котята уже вылезли из-за ее бока и с опаской подкрадывались к Орану, замирая, прижимаясь к земле, готовые убежать, если он шевельнется. Давно они тут? Вчера старшие долго беседовали в саду, но он закрыл окно и вернулся к книгам, пропустив, наверное, обсуждение ее участи. Если кошка все еще здесь, значит, Феликс почему-то согласился ее оставить. Оран не разговаривал с братом уже неделю. Де Вос наконец-то стал платить ему полновесную плату, и даже позволял ему делать некоторые плетения с нуля, без разметки. Заказов пока было немного, но приближалась свадьба дочери Элиаса, так что они готовили подарок новобрачным и засиживались над работой почти до самой ночи. Потом Оран приходил домой, клал на столик для писем половину заработка, брал с кухни остатки ужина и садился за учебу, так и не увидев никого из домочадцев. Он никогда раньше не игнорировал Феликса так долго. С Вальдемиро он и так почти не общался, но если брат задавал вопрос, то как бы ни была сильна обида, отвечать все равно приходилось. Феликс давал ему подуться несколько часов, а потом безжалостно расспрашивал за ужином о выводах, которые он сделал после наказания. Сейчас его полностью предоставили самому себе. Оран поежился от холодного и влажного ветра, прилетевшего с канала, и развязал шейный платок, заранее примериваясь, куда его положить, чтобы не спугнуть котят. Разбрасываться одеждой было неправильно, Феликс бы точно не одобрил, но под рукой все равно не было ничего другого. Не куртку же им отдавать, пускай после встречи с вековушей на ее ткани появилось несколько пятен, которые Оран так и не сумел вывести. Платок, кстати, тоже потускнел — то ли в него въелась гарь, то ли тление все-таки не ограничилось холодком в ладонях. Оран положил его между клумбами с тюльпанами, единственными цветами в аптекарском огороде Феликса, и когда он выпрямился, за спиной скрипнула дверь. Городские часы еще не пробили и шести утра, но Вальдемиро уже встал и куда-то собрался. Оран окинул взглядом его кружевную рубашку, атласные серо-голубые ренгравы, и молча отошел в сторону. Только потом он заметил миску с мясной обрезью в его руках; Вальдемиро как-то странно, заискивающе улыбнулся и поставил ее в стороне от мощеной дорожки. Оран нечасто думал о том, что подслушал в ту ночь. Вальдемиро вызывал у него глубокую нутряную неприязнь, у него как будто начинал болеть живот, когда он видел его. Притворяется перед всеми, будто он такой из себя даманец, что даже не может нормально говорить? Плевать. Оран смотрел на трепещущие на ветру ленты и кружева, на смуглое лицо, и не видел во всем этом ничего, что могло бы прельстить хоть кого-то, особенно сейчас, когда такие же, как Вальдемиро, люди вырезают деревни и города в Мехельбурге. Кошка подобралась к миске и принялась жадно есть, давясь и откашливаясь. Вальдемиро посмотрел на нее, покачиваясь на пятках деревянных кломпов, заведенных специально для визитов в сад, потом еще раз улыбнулся Орану и вернулся в дом, медленно затворив за собой тяжелую дверь. — Знала бы ты, из чьих рук ешь, — пробормотал Оран, и кошка дернула ухом. С другой стороны, Вальдемиро хотя бы уговорил Феликса оставить ее при доме. Болезненное горячее ощущение в животе ослабло, но не утихло до конца. Вековуша на Церковном острове при свете дня казалась обычным вязом. Оран теперь зачем-то заходил к ней, когда шел на работу — сначала хотелось убедиться, что все произошло по-настоящему, ему не приснилось, и в первый день он даже увидел следы своей магии, еще не успевшие раствориться. Вековуша дремала, ничем не проявляя свою сущность, и пока Оран стоял у нее, вглядываясь в то место на стволе, где ночью была пасть, из соседнего храма вышел служитель и поставил под ее корнями миску с куриными остовами. Оран переглянулся с ним, пытаясь понять, знает ли он, зачем принес кости, даже хотел заговорить, но не успел — служитель отвел глаза и вернулся к своей Деве-мученице. На следующий день кости исчезли из миски, но появился труп кошки. Когда Оран пришел снова, тот успел истлеть, оставив скелет и обрывки шкуры. Потом была свиная голова, куриные лапы, еще живой птенец. Когда Оран попытался взять его в руки и отнести подальше от дерева, прохладного даже в жару, тот вдруг замер на земле и больше не двигался. Оран долго смотрел на него, слушая песнопения из храма, и думал о том, что тот все равно не выжил бы. После того, как он убедился, что с Бертом все в порядке, тот только старался теперь приходить домой до наступления темноты, злость на вековушу и людей, позволивших ей остаться здесь, сменилась странным тянущим чувством, которому Оран еще не мог дать названия. Когда он увидел, как быстро пищащий живой птенец стал холодным и липким трупиком, оно только усилилось. Вековуша была остатком другого мира, о котором теперь рассказывали сказки; она была как Рыбохвостая, уже много лет не вызывавшая на море штормов, как лесные духи, еще пугающие простых людей, но уже не способные наслать чуму, которые с каждым годом уходили все глубже в землю, каменели, стирались из реальности. Оран еще мог коснуться ее ветви, ствола, в котором можно было ощутить слабый ток иной силы, не той, что была разлита в обычных деревьях; он еще мог оказаться в беде, если бы пришел ночью, но эта опасность уже была по большей части обуздана, и становилась все меньше и слабее. Еще немного, и она растворится, как все остальные. — О чем задумался? — Они с Марком снова сидели вдвоем. Теперь Оран возился со сборкой, и половину стола занимали книги с чертежом больших башенных часов с боем, подсветкой и инкрустациями. — Заварить тебе мяты? — Да я уже пожевал побегов, — Оран распрямился, взглянув на работу издалека. Сейчас замок был больше похож на руины; за тусклыми металлическими стенами поблескивали острые шестеренки. — Уже не помогают. Наверное, стоит купить экстракт. — А Феликс тебе не наварит? У него тоже вечно болела голова, уж он-то, наверное, нашел лекарство. Аптекарям не скажу, не волнуйся. Оран отмахнулся, вызвав у него новую усмешку. С гильдией аптекарей Феликс разобрался несколько лет назад, выплатив им штраф в сто гульденов, и почему-то те больше не мешали ему работать. — Наварит он, как же. Ничего не видит, кроме своего Вальдемиро. Накоплю денег и уйду от него. Марк понимающе покивал, почему-то сдерживая улыбку. Оран покосился на него, не придумал, что сказать, и снова принялся подкручивать маленький, то и дело ускользающий из-под отвертки винтик. Аккуратно влил немного силы, соединяя плетения; несколько шестеренок засветились неверным золотистым светом. — Скоро в гильдии будет ежегодный банкет, — Марк тоже вернулся к работе, и воздух в мастерской стал плотным и тяжелым. Хотелось открыть окно, но магистрат запрещал это делать во избежание утечек магии, которые могли повредить горожанам; Оран глубоко вздохнул и постарался сосредоточиться на часах. — Хочешь, проведем тебя туда? — Даже не знаю, — Орану хотелось отказать, но чего в этом желании было больше, привычного избегания всех, кто мог быть зол на Феликса, или боязни шумных сборищ, он не знал. Пиры гильдий проводились с размахом, в памяти еще были живы картины разгромленного кабака после гулянки текстильщиков, и того, как пьяные лекари осаждали дом Феликса. Оран с детства побаивался такого веселья. — Я ведь даже не подмастерье. — Это ничего, Элиас договорится. Может, присмотришь себе какое-нибудь место — понимаю, у нас тебе скучновато. У Цверга, например, связи с армией. Пообщаешься с ним, он договорится с кем надо, отучишься в академии, и тебя возьмут на хорошее место. Очень важно знакомиться с правильными людьми. Оран пожал плечами. Разве ему разрешат хоть раз поступить так, как ему хочется? — Ты целыми днями то учишься, то работаешь. Надо же и повеселиться. Люди там будут уважаемые, не какой-то студенческий сброд, приятно пообщаться. — Феликс будет против, — еще не договорив, Оран уже знал, к чему все-таки склонится. Он ведь сможет тихонько уйти до того, как все напьются; и кто Феликс такой, чтобы даже теперь влиять на то, куда он может пойти, а куда нет. Если тот решил стать изгоем, это не значит, что Оран должен был следовать за ним. — А знаешь, давай. Будут там другие подмастерья? — Будут. Не маги, но без сверстников не останешься, — Марк заулыбался и крикнул в приоткрытую дверь только-только вошедшему де Восу. — Согласился! — Ну и правильно, сейчас самое время начинать работать над связями. Лудо, это Оран Янсен, о котором я тебе говорил. Оран кивнул незнакомому лысоватому магу, оробев от неожиданности. Тот, впрочем, и сам не стремился общаться — Элиас отыскал что-то в картотеке для него, потом передал какой-то сверток и они собрались было уйти, когда де Вос вдруг остановился, хлопнув себя по лбу. — Едва не забыл. Оран, можешь показать мне свой амулет? Мне все казалось, что там какой-то странный ток силы, а Лудо — он, кстати, тоже будет на банкете — интересуется такими аномалиями. — Если твой амулет способен противостоять стихийным выбросам магии, это можно использовать для сдерживания малых богов, — голос Лудо оказался мягким и приятным, совсем неподходящим к первоначальному мрачному впечатлению от его внешности. — Я пытался связаться с твоим братом, но у меня не получилось. — Если вы не из-за границы и не делаете большой заказ, он едва ли вам ответит, — Оран улыбнулся ему, но отдавать такую вещь чужим людям не хотелось. Что Иво, что Феликс всегда предостерегали против этого; попав в плохие руки, амулет мог испортиться. Его могли испортить — хотя неужели Элиас сделал бы что-то подобное? Феликс наложил чары на обычный серебряный кулон, даже не особенно красивый. Оран все собирался почистить его, но у него никак не доходили руки, и сейчас он остро жалел об этом. — Интересное плетение, — пробормотал де Вос, кажется, даже не обратив внимания на то, что серебро в его руках было темным и тусклым, и можно было только догадываться о том, что хотел изобразить ювелир. — Такое небольшое, но яркое. — Кажется, здесь есть влияние восточных народов, — Лудо прикоснулся длинным ногтем к ушку кулона, показав Элиасу на что-то, и тот закивал. — Вот здесь привязка к владельцу, нетипичное место. Возможно, именно поэтому… Оран поймал взгляд Марка, и тот закатил глаза, мотнув головой в сторону магов. За все время, что те были в мастерской, они даже не взглянули на него. — Очень интересная вещь. И как, хорошо защищает? — Лудо наконец закончил рассматривать амулет, и вернул его Орану. После чужих рук кулон казался какой-то неправильной температуры; Оран как мог незаметно потер его о куртку и побыстрее засунул обратно под одежду. — Пару раз очень помогла. Только после сильных всплесков все равно приходилось относить Феликсу, чтобы он со своим магом все поправил, — ему снова стало неуютно от того, что его спрашивали о подобных вещах. Как будто заметив это, Элиас встрепенулся и подтолкнул Лудо к выходу. — Да, не позавидую его парню, — сказал он, уже направляясь к выходу из лавки. — Плести такие паутины… Наверное, ослепнет уже к сорока. Скоро приду, Марк, успей закончить к обеду. Бывай, Оран. — До встречи! Дверь захлопнулась, снова оставив их в тишине. Марк несколько секунд смотрел на затанцевавшее пламя свечи, и потом со вздохом придвинул свои заготовки поближе к себе. Сегодня он начал выглядеть осунувшимся особенно рано. — А вы что, незнакомы с этим Лудо? — С Винке? Знакомы, конечно. Я знаю всех в гильдии, хотя этот держится особняком. Когда-то работал как все, а сейчас больше в науке — повезло, нашел себе мецената. Кстати, подмастерья у него нет, а ты со своей особенностью… Марк болтал, не отрываясь от работы, и как будто намеренно не замечая, что Оран смотрел на него и ждал, когда он замолчит. Дело было не в том, как держался Лудо или стоило ли налаживать с ним связь — почему тот даже не посмотрел на Марка, хотя они были знакомы? Такое случалось уже не в первый раз, маги приходили в магазин за своими заказами или чтобы поболтать с Элиасом, здоровались с Ораном, и при этом обращали внимание на Марка только если тот выносил им часы из задней комнаты или давал холодной воды. — Еще обязательно познакомься с Хоффом — он перешел из гильдии ювелиров к нам, редкий случай. Работал даже с Даманом, до войны, конечно. У него мать оттуда, а отец как раз ювелир, ну и все думали, что он так в той гильдии и останется. А он в твоем возрасте заявил, что хочет делать живые украшения, отучился в академии и поступил к старому Койперу — жаль, умер в том году, светлая голова была. Ты у него знаешь что спроси, я сам не решаюсь… Марк и сам знал, что Оран хотел сказать ему, это было видно по его слишком оживленному лицу. Однажды эта тема уже поднималась, когда они шли после работы по еще светлым улицам, и на прощание де Вос недобро пошутил над усталостью искры. Оран тогда спросил Марка, не кажется ли ему это несправедливым, и тот ответил, что таков порядок вещей. — На самом деле он не имел в виду ничего такого. Я правда делаю не так много, как маги — просто сидишь, кропаешь одно и то же. И в нашей мастерской совсем не так тяжело, как в армии или у хирургов. Не бери в голову, Оран. До его дома оставалось совсем немного, несколько улиц и маленькая площадь с городским колодцем. Идти приходилось медленно — не только из-за усталости Марка, но еще и из-за того, что у того защемило спину, когда он вставал из-за стола. Оран как мог незаметно присматривал за ним, готовый подхватить, если тот оступится. — Ты ведь ничем не хуже других. Скажи, ты ведь тоже знаешь все чертежи наперечет, так? — Не без этого. Могу по памяти начертить тебе любой, — в голосе Марка звучала гордость. — Ты просто не можешь самостоятельно создать плетения. Заливаешь ты их так же, как делал бы любой маг на твоем месте, о ремесле знаешь столько же, сколько Элиас — с чего он взял, что может так шутить о тебе? Это даже не было смешно. Марк усмехнулся и потрепал его по волосам, ничего не ответив. Оран посмотрел в его округлое лицо, спокойное и невозмутимое, и не стал продолжать. Вскоре им встретился лоточник и они принялись обсуждать новые чайные леденцы, по которым все как с ума сошли. Они оба помнили этот разговор, и некоторые другие, когда Оран пытался добиться то от Марка, то от самого Элиаса ответа, почему Феликс так ненавидел быть искрой, и почему про него иногда говорили так странно и несправедливо, и сейчас, наверное, было незачем снова заводить их. — Хорошо, я спрошу у него, — пообещал Оран, постаравшись покрепче запомнить фамилию этого Хоффа, и Марк благодарно кивнул ему, наконец замолкнув и сосредоточившись на корпусах часов, которым нужны были защитные чары. Первым, что он услышал, когда вошел в дом, был окликнувший его голос Феликса. Оран замер на пороге, так и не опустив на кованую подставку уличный кломп. Какая у него была интонация? Кажется, все плетения в доме были в порядке, вряд ли Феликс хотел отругать его за это. Нашел платок? Тот был старым и грязным, у него есть другой, с ним и походит, а потом купит себе новый. Даже не попросит у брата денег на него. На подставке была и обувь Вальдемиро. Оран выровнял свои кломпы рядом с ней, даже зачем-то поправил ее, чтобы пятки стояли на одной линии. Торопиться на зов ему не хотелось. — Что у тебя с учебой? — Феликс разбирал свои бумаги, и Оран счел это хорошим знаком. Если тому вдруг придет в голову поднять на него руку, то сначала нужно будет встать из-за маленького неудобного столика, и пока брат это сделает, Оран успеет сбежать на улицу. Он мог бы и не бежать, вдруг подумалось ему. Феликс просто искра, нет ничего такого в том, чтобы поставить его на место. От этой мысли веяло неприятным зябким холодком; одновременно гадко и бодряще. — Я делаю то же, что и Берт, — тут ему было нечего скрывать. На самом деле Оран был горд собой — даже когда ему хотелось забросить чтение учебников и отдохнуть, он все равно заставлял себя не отлынивать. — Вроде не отстаю. — Хотелось бы верить, — пробормотал Феликс, размеренно проводя увеличительным стеклом над строчками письма. — Старший учитель прислал записку. Хочет провести тебе контрольную — теперь-то перестанешь врать? — О чем врать? — Оран сразу заметил знакомый почерк в письме с краю, дотянулся до него издалека, но последние слова Феликса застали его врасплох и он не успел пробежать его глазами. — У меня полно дел, но раз экзамен так скоро… Скажи Элиасу, что не будешь приходить к нему до конца недели. — Но я только-только стал выполнять настоящую работу… Он все-таки просмотрел письмо. Короткое, и правда больше похожее на записку — формальное приветствие, вступление, список тем, по которым учитель хотел его аттестовать. — И я тут все знаю, Феликс. Я просто перечитаю все до воскресенья, и я… — Ты можешь держать свой рот закрытым, когда я говорю? — тон Феликса был таким будничным, что Оран осекся скорее от него, нежели от сказанного. — Я отлично знаю, что ты можешь, и что нет. Мне даже искать пробелы не придется. — Элиас с Марком рассчитывают на меня, у нас сейчас много работы, — этот аргумент мог сгодиться, но мог и вызвать еще большее неудовольствие. Орану хватило одного взгляда, чтобы понять, что он им наделал. — Какой ты, оказывается, заботливый. Тебя волнует, сколько у взрослых бывает работы. Оран не выдержал и снова опустил голову. В такие моменты глаза Феликса становились еще холоднее и прозрачнее, чем всегда. — Как здорово, что ты нашел тех людей, чье положение тебя беспокоит. Уверен, они стоят того, чтобы провалить экзамен и остаться их мальчиком на побегушках. Вальдемиро на кухне гремел кастрюлями, потом донеслось раздосадованное айканье, когда у него не получилось зажечь огонь. В наступившей паузе его возня была громкой и неуместной. — Я просто поддерживаю хорошие отношения, — наконец сказал Оран, и Феликс закатил глаза. — Знаешь, они принимают меня больше, чем ты — может, поэтому я волнуюсь о них. — Ты не забыл, под чьей крышей живешь все эти годы? Кто тебя кормит, одевает и учит? Ты должен отучиться и помогать мне, а не дружить с этими… — Я для тебя все равно слишком тупой. Какая тебе разница? На это Феликс ответить не мог. Оран столько раз задавался вопросом, почему его брат так держится за первоначальный план работать вместе, хотя они оба давно уже увидели, что ему будет проще с наемным магом. Он пытался дотянуть Орана до своего уровня, проводил часы за объяснениями и увещеваниями, постоянно напоминал о том, ради чего тот должен учиться, но при каждом удобном случае говорил, насколько тот бесполезен, чтобы снова вцепиться в него и не отпускать. — Скоро будет ежегодный банкет гильдии. Меня пригласили. Раньше Оран сделал бы по меньшей мере шаг назад. Феликс не мог навредить ему магией, и если тот был слишком далеко, чтобы дотянуться до него, в этом не было необходимости, но Оран все равно отступал, прятался за мебелью, позволяя себе огрызаться только на пути к бегству. — Что вы тут делаете? Вальдемиро как всегда был не к месту. Оран покосился на него, одетого в полосатый шлафрок, с почему-то тремя чашками на подносе, и перевел взгляд на Феликса. — Ничего. Оран сейчас уходит. Тот был очень спокоен. Воздух стал душным и колючим; Оран сглотнул, ощутив во рту металлический привкус, Феликс как бы невзначай потер нос, и на его пальцах остался бледный красный след. Он ничего не мог ему сделать. Он мог сколько угодно кипеть от ярости, но его сила могла навредить только ему самому. Вальдемиро стоял между ними, глядя то на одного, то на другого, и ничего не чувствовал. — Ночь на дворе, куда он пойдет? Оран, я хотел поговорить с тобой — я… — Не нужно. Он решил, что наш дом ему больше не подходит. Ему не нужно было намекать дважды. Раз в этот раз Феликс решил не швырнуть в него пресс-папье, а выгнать из дома — пускай. Оран смял в руке письмо (нужно будет потом разгладить, подумалось ему), и сделал было шаг к выходу, но Вальдемиро остановил его. Он не успел отдернуться от его протянутой руки. — Подожди, ты не в себе — ты стой тут, понял? — Феликс, выпей шоколад, ты просто голоден… — Он идет на банкет. Для него гильдия важнее, чем я — и чем ты, кстати, тоже, так что кончай унижаться перед тем, кто тебя презирает. Вальдемиро сжал губы, но не выпустил рукав Орана. Напротив, подтолкнул его к креслу, и он почему-то послушался. — Давай, иди туда. Когда эти хорошие люди тебя сожрут, не говори, что я тебя не предупреждал. — Никто сейчас никуда не пойдет и никого не сожрут, — ему отдали маленькую чашечку, копию тех, что были у Фриды, потом такую же всучили Феликсу. — Ну и что, что он туда идет? Он работает у Элиаса уже больше месяца, и ты не был против. — Да что тебе объяснять. Феликс успокаивался. Залпом выпив горький неподслащенный шоколад — Оран успел попробовать, не поверив, что Вальдемиро может сделать что-то на кухне — он поднялся из-за стола и вышел из комнаты, даже не взглянув на Орана. — Ну конечно, нечего, — пробормотал Вальдемиро, когда за тем захлопнулась дверь подвала. Оран смотрел на него, стоящего возле заваленного бумагами столика, и ждал сам не зная чего. Он мог бы уйти сейчас. Его бы приняла Фрида, или Марк, или даже Элиас — он мог бы прийти к Берту, если бы захотел, и ему постелили бы и дали поесть. В глубине души его все еще подмывало одеться и выйти в ночь, чтобы Феликс знал, что он не струсит бросить его. — Я знаю, что это правда. Про презрение. Наверное, это моя вина, мне нужно быть внимательнее к тебе. Вальдемиро говорил в сторону, как будто не обращаясь к Орану, и крутил в руках свою чашку, так и не отпив из нее. Сейчас он разговаривал с отчетливым акцентом жителей Вадерхайма, и от этого даже его внешность казалась иной. Оран уже видел этого человека, но только мельком, случайно, когда тот не знал, что на него смотрят, и никогда не обращал на него внимания по-настоящему. — Наверное, сейчас не время говорить об этом, но я давно думаю об этом. Оран, нам нужно познакомиться. Он сел перед ним на низкое кресло, сложив длинные, как у аиста, ноги. Он всегда сидел как-то не так, как другие люди — Орана всегда это раздражало, но сейчас он разве что подумал, что Вальдемиро, наверное, неудобно жить в их доме. Почему Феликс не купит другую мебель? Нужно было что-то сказать, ради приличий убедить Вальдемиро, что на самом деле он его совсем не презирает, но на ум ничего не шло. Оран смотрел на его расшитые узорами домашние туфли, на складки шлафрока, и молчал, чувствуя загривком, как сгущается тишина. Он мог ругаться с Феликсом, у них было столько причин ненавидеть друг друга, но что ему сказать Вальдемиро? — Меня зовут Герт, я из Зюдланда. Не из Дамана. Прости, что не сказал этого раньше. — Ничего, это ведь не мое дело, — обижаться за то, что его обманывали столько времени, было как-то глупо. Оран уже думал об этом после того случая, когда застал Вальдемиро, говорящего без акцента, чувствовал себя преданным, но если поразмыслить, то он ведь сам никогда не проявлял к приживалу никакого внимания. Может, если бы он попытался познакомиться с ним по-настоящему, то знал бы о нем больше, чем то, что ему сказали при первой встрече. После ссоры с Феликсом у него не было эмоций для этого разговора. Это было к лучшему. — Спасибо, что заступился. Я бы нашел, где переночевать, тебе не нужно было лезть. — Мне больно смотреть, как он с тобой обращается. Ты знаешь, я всегда старался смягчить его. Они помолчали. Оран видел, как Вальдемиро — Герт, какое странное и простое имя — отвлекал Феликса, приставал к тому с вопросами, когда они сидели над уроками и тот начинал раздражаться от тупости брата. Оран всегда думал, что Герт просто назойливый и вечно лезет не в свое дело. — Если хочешь, взгляни, как я обустроил лежанку в саду, — наконец сказал Герт, неловко улыбнулся и встал с кресла в своей обычной манере — странно-угловато, будто он и не был танцором. — Надеюсь, утром он уже не будет на тебя злиться. — Спасибо, — это не имело значения. Он поживет здесь еще немного и найдет способ съехать. Да хоть к Фриде попросится, пускай та и не хотела привечать младшего брата. — Мне жаль, что он так тебе грубит. Ты этого не заслуживаешь. — Ничего, любовь всегда ранит, — Герт улыбнулся, а Орана все-таки передернуло от этой фразы. Нет, приживал Феликса мог быть каким угодно, но он никогда не примет этого. — Доброй ночи. Он ушел наверх, и Оран остался сидеть в пустой гостиной. Свеча на столе уже некоторое время дрожала и чадила, пламя вытягивалось в длинный узкий язык и опадало, пока наконец не утонуло в расплавленном воске. Теперь комнату освещало только меркнущее солнце. Оран вытащил из кармана письмо учителя, посмотрел на него, неразборчивое в полумраке, потом покатал по ладони фигурку Иво, уже затертую и кое-где раскрошившуюся. Вальдемиро оказался приятным человеком. Они столько лет жили бок о бок, но Оран никогда не разговаривал с ним так долго — хотя это все еще нельзя было назвать настоящим разговором. Что он мог ему сказать после того, как всю жизнь считал его глуповатым, самолюбивым, вечно перетягивающим внимание Феликса на себя? Он считал его врагом даже до войны с Даманом. Голова козла еще пахла деревом. Оран ногтем поцарапал намеченные глаза, переносицу, пытаясь высветлить их, но они как будто стали еще темнее. Почему Феликсу обязательно нужно было сходиться с мужчиной? Если бы Герт был женщиной, всем было бы только лучше, Оран бы считал его лучшим в мире. Письмо мешалось на коленях и он отложил его обратно на стол, снова устроился в кресле, поглубже опустившись в нем. Почему ему так мерзко думать о том, что они делают вдвоем? Даже не думать — к горлу подкатывал комок даже когда он просто видел их рядом. Его так тошнило от них. Дома было лучше. Даже если его ругали, он был не один, всегда находился кто-то, кто заступился бы за него по-настоящему, а не окольными путями. Там было проще, сестры приводили мужей, а братья — жен, и те были хорошими, добрыми людьми. Когда он приехал в Дрехт, ему все время было так одиноко. Когда он в следующий раз ковырнул углубление на фигурке, ноготь утонул в черной остро пахнущей слизи. Вскрикнув от неожиданности, Оран отбросил фигурку, закатившуюся далеко под стол, обтер руку, и с досады ущипнул себя за запястье. Толку от этого не было, но он только что испортил подарок из дома. У него столько дней не было всплесков и вот снова… Домашние плетения вокруг него гасли и скручивались, поврежденные его силой, и вокруг него наконец стало совсем темно. Должно быть, Феликс уже почувствовал, что произошло — Оран видел, как тот морщился и сплевывал, когда он портил его заклинания, будто привычный вкус воздуха вдруг становился протухшим. Нужно было уходить, пока Феликс не поднялся наверх, но Оран только подтянул колени к груди и уткнулся в них лбом, балансируя в слишком тесном и неустойчивом кресле. Как бы он ни старался, он все равно все портил. Может, он правда неблагодарный? Отравлял их отношения с Вальдемиро с самого первого дня, портил вещи, огрызался, когда ему хотели добра. Он слышал, как открылась дверь подвала и Феликс прошел мимо него к центру комнаты. Брат стоял совсем близко, он даже чувствовал тепло от его свечи — до чего странный летний вечер, солнце только зашло, а дом уже выстудился. Что-то щелкнуло, Феликс перелистал какие-то страницы, Орана обдало волной его силы, и не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть, как в гостиной снова оживает большой узел защитных плетений, достраивает сам себя. Феликс опять делал невозможное. — Оран. Он поднял голову и встретился с его взглядом. Феликс смотрел на него со странным выражением — как будто обознался на улице, подумалось потом Орану, будто ожидал увидеть кого-то другого, дорогого и любимого, но увидел его. Иногда он замечал этот взгляд и у него, и у Фриды, и каждый раз ему становилось так больно. Лучше бы он ударил его. Внутри снова поднималась холодная январская вода, в которую он однажды свалился с мостков, пахнущая солью и приманками в ловушках для крабов, и Оран отвел взгляд, пока она не затопила их обоих. Феликсу тоже было больно. Непонятно, отчего и почему, и зачем он тогда вообще окликал его, раз не хотел ничего сказать, но после заминки тот снова прошел мимо него, захлопнул за собой дверь подвала и они оба остались одни.