Жена мертвеца

       Ближе к полуночи никого, кроме меня и Локвуда, на Портленд Роу больше не осталось. Киппс и Холли уехали к себе отсыпаться, Джордж ушёл гулять под звёздами вместе с Фло, а Череп, если лишался собеседника, попросту отказывался задерживаться по ночам в гостиной, чтобы, по его собственным словам, не вспоминать, какая дерьмовая в доме звукоизоляция. Остряк. Первое время в ответ на это я краснела и строила из себя оскорблённую невинность. Потом мне надоело, и я стала ограничиваться закатыванием глаз. Но опустошить жилище, в котором обычно было так много народу, оказалось гораздо проще, чем опустошить свою собственную голову от эмоций и повторяющихся неотступных мыслей. Дошло до того, что я фактически скрывалась от последнего человека, который мог составить мне компанию и который всей душой хотел просто быть со мной рядом. Скрывалась в ванной на втором этаже под предлогом в кои-то веки помыться не под душем, потому что мне нужно было в одиночестве пережить, перегнать, как кровь через сердечную мышцу, каждую свою мысль. Мне это было очень нужно, и я надеялась, что Локвуд простит мне моё завуалированное бегство. Простит попытку спрятаться в том числе и от его взгляда, невольно терзавшего меня и заставлявшего чувствовать себя перед ним виноватой. Только оказалось, что остаться одной в закрытом помещении — слишком мало. И вот уже я, практически не моргая, изучала размытый потолок и мерцающий электрический свет со дна ванны сквозь толщу тёплой воды, в которую закинула большую шипучую бомбочку с ароматом грейпфрута. Секундная резь в глазах прошла, и теперь я могла спокойно смотреть, как вода медленно окрашивается в карминно-красный, а ещё могла понемногу растворять в ней вместе с бомбочкой свои мысли… «Прощайте, мои гнев и злость. Прощайте, смятение и тревога. И вы прощайте, сероглазый инспектор, заберите с собой своих ходячих скелетов. А, ты всё ещё здесь, предчувствие скорой утраты? Тебе тоже пора, давай, до свидания. Ну, вот и твоя очередь подошла, Череп. Пока, ещё свидимся, не сомневаюсь». А потом… «Как я до этого докатилась? Как так вышло, что мне оказалось необязательно терять свой Дар, чтобы стать профнепригодной?» Давно надо было понять: я начала испытывать реакцию отторжения. Я начала бояться рисковать жизнью тех, кто сам ею влёгкую рисковал со мной бок о бок. И дело тут было не в одном лишь Черепе. В конце концов, он уже умер. А вот Локвуд пока нет. И умереть в ближайшие шестьдесят-семьдесят лет не должен был. Только не в моё дежурство... «Но смогу ли я, надломленная страхом, продолжать делать свою работу, чтобы по-прежнему быть надёжной опорой ему в бою? Смогу ли не подвести? Нет, вопрос должен звучать по-другому… Как долго я ещё смогу его не подвести?» Жалкая, утратившая себя и последние крупицы своей храбрости женщина — вот кто в эту минуту лежал под водой в позе эмбриона и теперь близоруко рассматривал дно, но и это прошло, растворилось... Однако вымыть из головы единственную оставшуюся мысль о любимом человеке красной воде с ароматом грейпфрута так и не удалось. Чьи-то руки с шумным плеском вдруг появились из ниоткуда, обхватили неподвижно покоившееся тело и резко выдернули его на поверхность. — Господи, Люси! Ты что?! Локвуд почти кричал. — Что? — ничего не соображая от неожиданности, переспросила я, смаргивая воду, льющуюся с волос, и вгляделась в серое, обескровленное лицо, нависшее надо мной. Пальцы Локвуда всё ещё мёртвой хваткой сжимали мои плечи, и мне показалось, что я не только слышу набат, который во всю мощь бьёт у него в груди, но и вижу этот бой прямо через намокшую от брызг белую рубашку. — Разве ты сам так не делаешь? — растерянно пролепетала я, ошеломлённая его реакцией. — Не погружаешься под воду с головой, чтобы расслабиться? — Нет, не делаю, — ответил Локвуд деревянным голосом. Но, слава богу, через секунду он вновь обрёл самообладание. С осторожностью отпустил меня и, отвернувшись, устало присел на край ванны. — Прости, — сказал он. — Я стучал… Довольно долго на самом деле… И звал тебя. Но ты не откликалась, и я вошёл. А тут… Полная ванна воды. Почему-то красной. И твоё тело, как поплавок, лицом вниз, только одно плечо и спина чуть выступают из воды, и ни пузырька… — Боже мой, Локвуд! Я пододвинулась к нему поближе и бережно дотронулась до руки, которой он вцепился в бортик. Мне надо было что-то говорить, но я сама не понимала что. Что я должна была сказать своему мужу, который подумал, что я покончила с жизнью, лёжа в ванной? — Ты же знаешь моё отношение… Знаешь, что я никогда бы! И я обещала тебе это, помнишь? Да и с чего мне?.. Как ты мог такое подумать?! — Никак не мог, — глухо согласился Локвуд, — но подумал. — Локвуд, прости… Под тяжестью сопереживания я уткнулась в него мокрым лбом, и слова сами собой полились из меня потоком: — Пожалуйста, прости, я никак не хотела тебя напугать... Я всегда так делаю, если моюсь в ванне, с самого детства! Сначала мне, как, наверное, и любому ребёнку, было интересно просто задерживать дыхание и считать, надолго ли меня хватит. Потом я натренировалась и обнаружила, что это очень успокаивает — смотреть на мир через толщу воды. Я зажимаю нос, принимаю удобную позу, чтобы не всплывать от набранного в лёгкие воздуха, и погружаюсь в свои мысли, которые, как пузырьки, быстро поднимаются вверх и оставляют меня там, где только вода, тишина и покой. Мне казалось, все так делают... А цвет у воды красный, потому что это грейпфрут! Дурацкая бомбочка для ванны, Холли тут положила... — Люс, ты не должна оправдываться. Это ведь я вломился к тебе без приглашения. Локвуд слабо улыбнулся мне, но я упрямо ответила: — Всё равно. Мне правда жаль… День у нас всех и без того выдался тяжёлый… Я осеклась. Поняла, что у меня нет никакого желания снова заставлять нас вспоминать этот день, и перевела тему: — Хочешь, я немного подвинусь? Тебе хватит места, посидишь, расслабишься тут со мной. Что скажешь? Улыбка моего мужа стала на десять тонов теплее, но он шутливо отказался: — Чтобы я добровольно полез в воду такой температуры, при которой лёд скоро встанет? Ну не-е-ет. — Можешь не раздеваться, — великодушно предложила я, — уже ведь и так наполовину мокрый, и рубашку в любом случае от грейпфрута отстирывать. — Одежда мне не поможет, — покачал головой Локвуд, — а разбавлять воду кипятком ты ради меня не станешь. Я уже собиралась заметить, что по этому вопросу мы могли бы договориться, но Локвуд вдруг снова помрачнел, и я буквально кожей почувствовала, как вслед за мышечным напряжением к нему вернулся прежний нервный накал. — Да, дела… — тихо сказал он будто сам себе. — Когда у меня хватит ума вытащить шило, накрепко засевшее в моей заднице? Только подумай, неделя без охоты на призраков, и меня уже потянуло на приключения... А нас и близко не должно было быть в той гостиной, Люси! Почему я тебя не увёз? Барнсу и всем прочим инспекторам вселенной пришлось бы справляться без моей жены! И они бы как-нибудь да справились, а теперь… Я попыталась приподняться из воды, но он жестом остановил меня, показывая, что ещё не закончил, и у меня язык не повернулся ему возразить. — Как я буду жить, если окажется, что наша свадьба, эта неделя после неё и шанс отказаться участвовать в неравной битве с Гостями — это всё, что мне было дано судьбой? Если что-то с тобой случится… Всё стало слишком зыбким, как потусторонний свет от треснувшего Источника. Не угадаешь, когда пропадёт совсем. И вместо радости, вместо эйфории от чего-то по-настоящему прекрасного, что вопреки Проблеме и несмотря ни на что, как сказал чёртов Хейг, произошло с нами, мы оказались здесь. Ты — под водой в надежде спрятаться от раздирающих мозг мыслей, а я — буквально на краю. Локвуд коротко хлопнул ладонью по узкому бортику, на котором сидел. И я могла поклясться, что он с трудом удержался от того, чтобы не садануть по нему со всей дури. — И я спрашиваю себя, — продолжил он, — если бы я не согласился взять дело о Возвращенцах, пошло бы всё наперекосяк? Как же я довёл ситуацию до того, что мне требуется занимать очередь, чтобы только попасть в голову своей жены? И как вновь сделать так, чтобы ей не было неловко из-за мыслей о ком-то другом оставаться со мной в одной комнате? Тут уж я не выдержала, крепко ухватила его за ткань на груди, наклонила к себе и заставила посмотреть в глаза. — Послушай меня, Энтони Джон Локвуд. Это неправда, что тебя в моих мыслях нет. Ты мне веришь? Неправда. Ты — единственный человек, мысли о котором не стереть из моей головы ни водой, ни чьей-то волей. — Да? — робко переспросил он полушёпотом, и показалось, что замурованное во мне сердце, услышав это, сжалось с такой силой, что из него струёй брызнула кровь и густо окропила грудную клетку. Незримо, лишь изнутри, и ни одна рубашка не пострадала. — Да, — ласково улыбнулась я, сдержав зашипевшие на глазах слёзы, и пошутила вдогонку: — Тебе не надоело постоянно слышать от меня это слово? — Ни капельки, — бодро отрапортовал Локвуд и немного задумчиво добавил: — Это хорошо, что «да»... А то, знаешь, я сегодня вдруг подумал, что завидую прежнему себе. Тому Локвуду, который ещё не признался тебе ни в чём и который по этой самой причине наверняка намного чаще владел твоими мыслями... Такие вот глупости посещают мою бедную голову! Он улыбнулся и развёл руками, а я с игривым недоумением уточнила: — Завидуешь прежнему Локвуду? Не может быть. Продолжая выражать живейший интерес, я аккуратно подтянула себя из воды на край ванны и уселась рядом с ним лицом к лицу. Глаза Локвуда на мгновение скользнули вниз, вслед за стекающими струйками, но убеждённость никуда не исчезла. — Может. — Завидуешь тому Локвуду, которому следовало бы сейчас лежать в своей холодной постели одному, коль скоро та, которой он ещё не признался, не может его согреть? По затаённому дыханию и озарённому пониманием взгляду я поняла, что выбрала верную дорогу, по которой можно было вернуть нас обоих назад оттуда, куда мы, не сговариваясь, заживо загнали себя сами. — Завидуешь тому Локвуду, которому не достался бы этот поцелуй? Я дотянулась до него губами, и по коже сразу же посыпались огненные мурашки. У нас обоих. — А будь он сейчас мужем той девушки, которой ни в чём ещё не признался, она подарила бы ему каждый дюйм своего тела, потому что любила, любит и всегда будет любить... Локвуд порывисто обвил меня руками, и остаток дыхания я потратила на то, чтобы убедительно договорить свою мысль уже без помощи слов. Очевидно, успешно, потому что Локвуд прервал поцелуй, сказал: — Ты права, к чёрту того прошлого олуха! И, пожалуй, будь в доме ещё люди, живые или мёртвые, их бы действительно никакая звукоизоляция в ту ночь уже не спасла.