Deep Down

он словно ангел. он такой чистый. невинный. нежный и хрупкий. его хочется раздавить, разбить, размозжить, изничтожить, чтобы от него не осталось и пятна. вцепиться руками, когтями, зубами, раздирая манящую плоть, доводя свой разум до истомы, а его до потери сознания, дыхания, пульса. рука на горле не позволяет нормально дышать, заставляя хрипеть и давиться немногим, что проникает в легкие. звуки, заполняющую комнату, ласкают уши, словно ноты песни ангела, что спустился с небес. как сегодня спустился он. его ангел. удовольствие отдает разрядами тока по телу, заставляя уже двумя руками вцепиться в чужую талию и нанизывать податливое тело на свою сладострастную плоть. сжать так сильно, оставить синяки, разрастающиеся космосом. а может вцепиться сильнее, заставив кричать от силы, от боли, от наслаждения. хенджин не здесь. не в этом номере отеля. не на этой кровати и простынях. он не здесь, не в этом теле, что больше не слушается его, выгибаясь под руками самого старшего из них, вбивающегося в него со всей животной страстью. не с его губ срывается хриплый стон, когда чан переходит на медленный, тягучий, словно нега, темп, входя так туго, отчего младший срывается на скулеж, не выдерживая очередного такого толчка. не с его глаз срываются слезинки, собирающиеся в уголках, отчего ресницы намокают и слипаются, а после капли скатываются к вискам, впитываясь в итак влажные волосы. от переизбытка чувств, эмоций и возбуждения, его выгибает так сильно, буквально подбрасывая на мокром постельном белье. не зная, не понимая себя, не чувствуя, он руками рыщет в, как ему казалось, пустоте, цепляясь за простыню, одеяло, горячие сильные руки. срывается, ревет взахлеб, пугаясь уже того, что он не видит ничего вокруг, а тело чувствует слишком много. хван будто сплошной оголенный нерв под сенсорной перегрузкой. ему страшно, ему прекрасно, ему плохо или хорошо. чувствует как тяжелое тело наваливается сверху, чувствует тяжелое дыхание на шее, на коже, в волосах. грубый шепот, но такой родной, свой, шепчет, шепчет, шепчет, цепляя за собой как за крючок, за якорь, не давая опуститься в омут темной бездны и окончательно потерять себя. он все же растворяется в белых отельных одеялах, когда наконец-то может разобрать в горячем шепоте немногие страстные слова, напоминающие о том, что он его ангел и он принадлежит лишь ему.