-<>♥<>-
– Привет, – тихо говорит Туббо, задерживаясь в дверях. – Я могу войти? Филза отступает вглубь дома. – Конечно. Туббо запрыгивает внутрь, стряхивая снег со своего свитера. – Привет, Фил! – Привет, приятель. – Эй, так, эм… – Взгляд Туббо мечется по дому, пытаясь найти хоть какой-то фокус внимания, кроме израненных глаз Фила. – Я просто хотел проверить как ты тут! Понимаешь… - Но смотрит на цепи на ногах элитрийца. – … браслет причиняет тебе какой-либо дискомфорт? – Все в порядке, – беззаботно отвечает Филза. Туббо наклоняет голову. – Мы все еще друзья, верно? Фил замирает. – Мы все еще друзья, – говорит Туббо. – Даже несмотря на домашний арест и все такое. Мы все еще друзья, верно? Филза смотрит на него с другой стороны комнаты, по его рогам медленно ползет красный цвет. – Ты пытался убить меня, - категорично напоминает он, в его тоне проявляет внезапная резкость. – Мне казалось, только у Ранбу в вашей компании есть проблемы с памятью. Туббо нервно смеется, кивая головой, цепляясь подрагивающими пальцами за собственные рога. – В мою защиту, это было довольно забавно… – Забавно?! – Филза шипит, распахивая крылья. – Я чуть не умер, Туббо! – Нет, – Туббо неловко качает головой, заламывая руки. – Нет, ты бы никогда не умер. Это не твое. – Я СЛОВИЛ В ЖИВОТ ГРЕБАНЫЙ БОЛТ! – Кричит Фил, его глаза становятся кроваво-красными. – НА МНЕ НЕ БЫЛО НИКАКИХ ДОСПЕХОВ… Филза резко взвизгивает, когда лисы, нарисованные на его запястьях, сердито вспыхивают, красный цвет в его рогах быстро исчезает, как смытая водой краска. Он загнано дышит, красная радужка на мгновение упрямо заволакивает белки глаз, прежде чем тоже отступить. Туббо хватает Фила за плечи, пытаясь не дать ему упасть. – Такого раньше никогда не происходило. Ты в порядке? Крылья Филзы громко хлопают, глазные пятна, спрятанные среди перьев, с ненавистью смотрят на него, прежде чем элитриец разом обмякает. – Я в порядке, – наконец, говорит Фил, и на его лицо возвращается туманная улыбка. – Я в порядке. Просто вышел из себя. Я… я буду хорошим. Туббо скептически хмыкает. – Как скажешь. – Он указывает на ноги Филзы. – Могу я посмотреть твой браслет? Мне нужно убедиться, что он исправен…-<>♥<>-
Чехов снова прошел проведать Друга – он оставил его с Филзой, потому что рассудил, что Филза нуждается в нем больше - и увидел там Туббо. И по какой-то причине из-за этого Чехов начал очень нервничать. Как будто Туббо не стоило находиться рядом с Филом, хотя он все никак не мог вспомнить почему. (Это, наверное, неважно.) Чехов ныряет в дом, дождавшись, когда рамлин уйдет. – Фил. Почему он так плохо к тебе относится? Сонная улыбка Филзы не меняется ни на пиксель. – Я думаю, политика меняет людей. Это странно. Он ведет себя странно. Филза не стал бы просто так сидеть в доме целыми днями, что-то настойчиво шепчет в его затылке. Не стал бы позволять другим людям просто издеваться над ним. Что-то не так. Но что не так? Он всего лишь… застрял в своем доме. Без возможности уйти. Он не может покинуть свой крошечный, крошечный домик. Достаточно крошечный, чтобы считаться клеткой, продолжает шептать злой голос. Как долго он здесь? – Ты хочешь, чтобы я причислил их к лику святых? – Беззаботно предлагает Чехов. – Я могу это сделать. – Он призывает в руки дробовик. – Я мог бы убить его, и он бы стал призраком. Туббост. Гостбо. – Какая глупость. – Хихикает Филза. – Гостбо. Он утыкается головой в шерсть Друга, разражаясь усталым, неуверенным смехом. По какой-то причине руки Чехова начинают дрожать от жгучего, нарастающего гнева, который ему чужд. Это плохо, это на него не похоже. Почему он злится? Ему… ему нужно забыть об этом. Злиться нехорошо. О, конечно, просто забудь обо всем, какая прекрасная привычка, снова шипит голос. Я уверен, что в конце концов это даст какие-то плоды. – Прекрати это, – шепчет Чехов самому себе. – Почему ты такой злой? Ты не настоящий. Ты еще более дерьмовый сын, чем я, ядовито выплевывает его сознание. Прощай, Гостбур. Чехов возвращается в свою библиотеку, открывает шкафчик с синим порошком. Через несколько кликов он уже не может вспомнить, что так сильно расстроило его в этот раз.-<>♥<>-
Раздается громкий удар. Фанди смотрит в сторону шума и вздрагивает от неожиданности. – Ты упал с лестницы? Распростертая по полу фигура Филзы подрагивает от хихиканья, черный хвост весело стучит по полу. – Теперь ходить сложно. Фанди хмурится. – Ты достаточно ел сегодня? Ты звучишь не очень здорово – Все нооормально. Время – это… - смешок. – Время – это фальшивка. – Боги, не пугай меня так. – Фанди вздыхает, помогая дедушке подняться на ноги. – Ты испортишь свой браслет, если продолжишь в том же духе. Филза устало посмеивается. – Звучит празднично, думаю, мне стоит сделать это снова. – Пожалуйста, не надо, – тихо умоляет Фанди. – Ты только вредишь себе. – Все хорошо. Ты любишь меня.-<>♥<>-
– Ты продолжаешь засыпать на мне, – шутливо замечает Туббо. Филза сонно мурлычет. – Я очень устал. – Квакити очень сильно пострадал во время побега Техно. Потерял каноническую жизнь и глаз. – Туббо нервно почесывает собственные шрамы. – Никто, типа, не винит тебя в том, что произошло. Но я постараюсь держать Большого Кью подальше от этого места некоторое время. Я не хочу, чтобы он вымещал свою обиду и злость на тебе. Филза закрывает глаза и опускает голову на стол, лениво покачивая скованными ногами. Тихий зов стаи срывается с его губ. Он выглядит таким уставшим. – Это для твоего же блага, – неожиданно для себя говорит Туббо. – Ты же понимаешь? Мы не можем допустить, чтобы ты попал в руки террориста. С тех пор, как Томми ушел и… и умер, я… – Туббо делает глубокий вдох. – … Я не могу потерять еще кого-то. Филза улыбается. – Ты слишком сильно меня любишь. – Ты не можешь доказать это, старик, – огрызается Туббо. – Иди спать.-<>♥<>-
На шестой день они позволяют Хани снова начать навещать его. Они объясняют, сочувственно – сочувственно, но безжизненно, как могут делать это только государственные мандаты – что такая задержка случилась из-за беспокойства о состоянии Филзы. Они беспокоились, что Хани сможет пошатнуть его и без того нестабильное состояние, учитывая «сцену», которую она устроила из-за всей этой ситуации в день несостоявшейся казни. И, конечно, это не имело никакого отношения к той маленькой петиции, которую она создала. Нет, конечно, нет. Это совершенно не связанно, и естественно, она понимает, почему они не могут просто отпустить Филзу. После того, как его запугал и использовал в своих целях Клинок? После того, как он чуть не погиб во время перестрелки на главной площади? С таким же успехом они просто могли сами передать его в руки анархиста. Нет, нет. Конечно, миссис Эйд понимает всю серьезность ситуации. И если она хочет сохранить свое право на посещение, то обязана хорошо себя вести и не создавать проблем. Итак. Хани сидит за столом в доме Филзы и старается держать язык за зубами, наблюдая за представлением душевнобольных клоунов, в процессе которого Фанди удалось убедить самого себя, что все это нормально. Потому что это не Филза. Широко раскрытые глаза, мягкое мурлыканье, сонная неподвижная улыбка. Его слова нежные и сладкие, а крылья безвольно волочатся по полу за ним, не более чем полузабытый реквизит, глазные пятна, спрятанные среди перьев, кажутся затуманенными и не пытаются ни на чем сфокусироваться. Его шаг нетвердый из-за усилившейся хромоты, но при этом трость забытая и пыльная валяется где-то в прихожей. Это не Филза. Это застенчивый, милый старик – то, каким люди видят Фила, или, может быть, хотели бы видеть. Это Старый Святой Фил. Пустая, безумная пародия на него самого. Нечто, что говорит приглушенным шепотом тэлона, поджимает хвост, превращаясь в послушную тряпичную куклу всякий раз, когда Фанди берет его за руку или обнимает. – Ты уходишь, – тихо говорит Филза, глядя вслед внуку. – Мне все еще нужно идти на работу, – терпеливо объясняет Фанди. Глаза Фила безучастно осматривают пространство перед ним, застенчивый крик стаи застревает в его горле, когти постукивают по чертежам, разложенным на столе и исписанным узором геометричного языка, который Хани незнаком. – Хорошо, – шепчет он. – Я буду хорошим. (Когда-то в нем можно было узнать бога.) – Тебе нравится дом? – Тихо щебечет Филза в сторону Хани, когда за Фанди закрывается дверь. – Я его починил. – Он… выглядит мило, – нейтрально говорит Хани. – Тебе не нравится, – быстро шепчет Фил. – Прости, я постараюсь это исправить. Хани морщится. – Нет, нет… - Она громко вздыхает. – Боги. Смотри, Фанди здесь нет. Прекращай это. Ты ведешь себя жутко. И Филза просто наклоняет голову с широко раскрытыми глазами и застенчивой улыбкой. Как будто он забыл, что притворяется. Как будто он не понимает, о чем она говорит. Как будто, так и должно быть. – Я могу приготовить нам чай, если хочешь. – Фил моргает. – Наверное. Они перетасовали некоторые из моих вещей. – Когда она не отвечает, он нерешительно встает. – Я… я приготовлю чай. Это нормально? – Конечно, хун. – Устало отзывается Хани. – Это твой дом. Делай, что хочешь. Она повидала много странного дерьма в контексте Филзы. Она знала каждый его долбанный шрам, весь спектр божественной ерунды – черт возьми, она даже лично знала Бенихиме, а этим далеко не каждый мог бы похвастаться. Но она никогда не видела его таким. Эту жуткую версию его самого, вся его доброта и дружелюбие превратились в искусственную сладость, горькую от отчаяния и мягкую, как детский пух. И он поворачивается к Хани Эйд, своему давнему другу, члену своей стаи – первой стаи Хани. И даже ее присутствие не провоцирует ни малейшего намека на осознанность, ни искры воспоминания в его глазах. Даже Хани не была достаточно безопасной, чтобы он вернулся к ней. Она наблюдает, как Старый Святой Фил механически движется по кухне. Старый Святой Фил наливает кипяток в чайник с фиолетовой лентой на ручке. Кипяток брызжет ему на руки, но Ангелу, кажется, все равно. Он даже не использует свою любимую чайную смесь. Остались ли она у него? Он вообще выходил на улицу хоть раз за прошедшую неделю? Боги, когда в последний раз он чувствовал солнце в своих крыльях? Тысячи тысяч вопросов крутятся в голове Хани, пока Филза пытается сделать чай. Все это время он издает слабый зов стаи, не призывая ни к чему конкретному, это ржавый нерешительный шум, который, кажется, не ждет ответа. Складывается ощущение, что он даже не осознает, что делает это. Пустой, несчастный звук. Хани мягко, нерешительно осмеливается ответить на этот зов своим собственным. Филза вздрагивает, покрытые звездной пылью руки так сильно дергаются, что красивый старенький чайник выскальзывает и разлетается на мелкие осколки, упав на пол. – Это был мой единственный чайник, – категорично говорит Филза. – Мне его подарила жена. Его руки начинают дрожать. И он начинает смеяться. Это даже не похоже на его обычный смех – это влажный булькающий звук, граничащий с маниакальным хихиканьем. – Во-первых, – начинает Хани. – Мне очень, очень жаль… – Все в порядке, милая, – Филза запрокидывает голову, чтобы отдышаться, а затем замечает выражение ее лица и снова смеётся. – Это всего лишь вещь. Я могу сделать новый. Я просто… - У него перехватывает дыхание. – Боги, какой глупый способ покончить со всем этим, не так ли? И он продолжает смеяться. Он смеется и смеется, хватаясь за край стола, чтобы удержаться на ногах. (Его смех начинает походить на рыдания.) – У меня истерика из-за куска глины. – На удивление трезво говорит Филза. – Боги, я действительно сошел с ума. Он смотрит на свои трясущиеся руки и расшитый золотом зеленый плащ, как будто совсем не узнает его. – Быстрый вопрос, как долго я здесь? – Неуверенно начинает он. – Спрашиваю для друга. – В последний раз мы виделись шесть дней назад, – отвечает Хани. – Если ты помнишь это. Спокойная улыбка Фила немного проясняется. – Не так плохо, как могло бы быть. Я думаю, мой рекорд пока держится на двух неделях. Конечно, это совсем не тревожное утверждение. – Они заперли меня здесь на шесть дней. – Улыбка Филзы искажается болью. – Мои мальчики заперли меня здесь на шесть дней. О, боги. Он поворачивается к Хани с мрачным выражением лица. - Убирайся, - шепчет он. – Хватай жену и детей. Убирайтесь как можно дальше от этого места. Обещай мне, блять, что вы уедите сегодня же. – Эй, я не оставлю тебя здесь… – Я - причина, по которой тебе нужно уехать, – отчаянно настаивает Фил. – Я не знаю, как долго я еще смогу держаться, прежде чем мой аспект сломается. Я не хочу, чтобы ты пострадала. – А как же ты? – Спрашивает Хани. – Мне нужно вернуться под воду, – задумчиво бормочет Фил. – Нет. – Хани качает головой. – Ты не можешь делать этого снова. Это не ты, это… – Хани издает напряженную трель. – Боги, это все равно, что смотреть на куклу. Я думала, что потеряла тебя. – Я больше ничего не могу сделать, пока заперт здесь, - мягко объясняет Филза. – Я ничего не могу сделать с этой магией, связывающей меня… я даже не могу выйти из дома, я едва могу говорить об этом не краснея. Нельзя… нельзя рисковать. Если я оступлюсь, пострадает слишком много людей. – Но как же ты сам? – Упрямо переспрашивает Хани. Как будто, она правда верит, что ответ может измениться. Как будто, Филза действительно хоть раз в жизни может подумать в первую очередь о себе. – О, милая. – Его лицо смягчается ласковой улыбкой – он весь такой неуклюжий и измученный, и такой же ублюдочный, каким и должен быть. – Со мной все будет в порядке. Мне такое не впервой. Его глаза снова распахиваются, слепой взгляд устремлен в никуда. – Тебе следует уйти, пока Фанди не вернулся, – Мягко говорит он. – Иначе тебя обвинят в том, что чайник разбился. Это моя вина. Хани делает глубокий вдох. – Хорошо. Я пойду. И я… последую твоему совету. – О, мы поговорили? Это мило. Мне нравятся наши разговоры. – Филза наклоняет голову. – Я был хорошим? – Конечно, был, – Хани на мгновение кладет руку на его макушку. – Как и всегда. – Я рад. – Он встает и идет за метлой, начиная сметать глиняные осколки на полу. – Пока. – Прощай, старый ублюдок. Оставайся в живых.