- Лев и его львята -

      Стамбул — Эфе, сынок, ты уверен в том, что хочешь услышать то, что этот тип тебе расскажет? — Мюджахит, сжал плечо товарища, а по другую сторону, стоял ещё один его боевой друг — Гёкхан. Не могли они отпустить его туда одного, горячо желая поддержать, тем более что в какой то степени, они вышли на этого человека сообща. У каждого из них разрывалось сердце за судьбу друга, за то, что ему довелось пережить, и за то, как мужественно он справляется со своей болью на протяжении почти целого века. Им то в сущности, было все равно, что там тот господин им скажет, их воля — одним выстрелом лишат жизни того, кто отнимал их безо всякой жалости одним лишь уколом в вену. Но для Эфе это было жизненно необходимо, на грани жизни и смерти важно узнать хоть что то о единственном, оставшимся в живых, близком и родном человеке. Его Леночке. Его сестрёнке, светлой малышке, вверенной ему отцом перед самым уходом на фронт. Папа доверил ее ему, взял слово оберегать, заботиться, никогда её не покидать. Однако, что же он мог тогда, будучи десятилетним мальчиком? Конечно, он обещал. Любил её больше самого себя, так сильно, что дал себе клятву позабыть ради неё обо всех своих страхах, неуверенности, сомнениях. Поклялся всегда держать ее за ручку и не отпускать от себя ни на секундочку. Но он оказался не готов к тому, что окажется бессилен против гораздо более страшного испытания, что выпало на их с сестрой долю вскоре после того, как папа отбыл на войну, и уже не вернулся к ним никогда. Оказался недостаточно сильным, недостаточно смелым, в итоге их разлучили насильно, и он даже не знал, жива ли теперь его малышка? Вот уже целый век, Эфе мучался и страдал, винил себя на чём свет стоит, задыхался от собственного бессилия, просто не зная, за что зацепиться и как вообще переносить эту противоестественную жизнь не в своём времени без его любимых, которых потерял уже очень давно. Тошно, невыносимо без таких родных, хрупких рук мамы, без папиного крепкого плеча, его ласкового слова, незыблемой опоры и поддержки. Плохо без Лены, её улыбки, её наивного невинного взгляда из-под пушистых ресничек, без её родной привычки выпрашивать у папы сладкое. Ох, хитрюшка, до чего же искуссно у нее это всегда получалось. Что ни говори, а она всегда была папиной принцессой: достаточно было только глазками хлопнуть, и папа тут же таял сердцем. Каждый раз Эфе очень боялся забыть их, сумасшедше цеплялся за любимые образы, только бы они не стёрлись из памяти. Ведь уже тогда, когда они с сестрой только попали в то ужасное место, спустя довольно долгий промежуток времени вдали от дома, ему, маленькому мальчику, казалось, что с каждым днём воспоминания о маме становились какими то размытыми, нечёткими и это его очень сильно пугало. Это потом, став старше, уже оставляя позади самое страшное время, проведя кое какие исследования, спасибо новому веку, за новые возможности, он узнал, что все его воспоминания пытались уничтожить намеренно. Если бы его вовремя не спасла организация ЩИТ, одному богу было известно, кем бы он стал без своей личности, своей жизни и дорогих сердцу воспоминаний, которые несмотря на все несчастья остались с ним. Папа и мама без сомнений хранили его, только поэтому он выжил. Его адаптация к новой жизни не была лёгкой, но он отчаянно пытался, делал усилия, шел вперёд, заново обретал самого себя ради одной единственной цели — найти сестру. Только это придавало парню сил не сдаваться, искать, искать лазейки и возможности, перелопатить все архивы, любые упоминания о тогдашней «Гидре», а поступив на военную службу в том же Стамбуле, делать это стало гораздо проще благодаря немного более расширенному уровню допуска. Только лишь командир их команды — летейнант Явуз Карасу, полковник Эрдем и команда соответственно, знали о непростом прошлом Эфе, клятвенно пообещав держать его секрет в тайне. А в остальном же, парень освоился довольно быстро: сделал себе документы, те же люди из ЩИТа помогли ему на начальных этапах справиться со своей новой долгой жизнью, объяснили, и взяли слово обращаться за помощью в любое время. Конечно, без присмотра он не остался и тамошний специалист до сих пор работает с ним на предмет ментального здоровья. Конфиденциально, разумеется. О такой возможности, он не мог даже мечтать, а теперь стоя около дома одного из своих мучителей, Эфе даже не думал поворачивать назад и вопрос друга показался ему до такой степени смешным, неправильным и неуместным, что он едва сдержал нервную усмешку, быстро провёл по щекам ладонью: — Не то, чтобы я услышу что-то, чего бы и так не знал, но всё же кое о чем, он, я думаю, поведать мне в состоянии. — Говорят, он стал совсем плохой в последнее время. — протянул задумчиво Гёкхан, взглянув на друга. — Сказываются прошлые грехи! Сколько он гад, жизней невинных погубил! — вскинулся Мюджахит, а вот Эфе их уже не слышал, лишь едва слышно прошептал: — Вы меня здесь подождите, я сам с ним поговорю. В тот момент он чувствовал невнятное облегчение, словно за спиной спустя столько лет появились крылья. Замаячила крохотная надежда. Уже около двери Эфе никак не мог собраться с силами, ужасно похолодели кончики пальцев, сердце забилось аж до самого горла, на миг ему показалось, будто он услышал голосок Лены в своей голове: — Барыш, мне страшно! Пожалуйста, не отпускай меня… Парень легонько встряхнулся, на миг зажмурился, затем проверил за курткой оружие и наконец глубоко вздохнув, занёс кулак над дверью. Два стука. В такт с ударами сердца, отдающимся отбойным молотком в затылке. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, а спустя ещё полминуты, она все же отворилась, являя Эфе фигуру сморщенного, субтильного, пожилого человека и если бы не те самые карие, с поволокой глаза, сейчас немного раскосые, но такие же безумные, как тогда, то он просто напросто бы его не узнал, решив, что обознался. И всё так же, ему было тяжело физически смотреть в те глаза, подсознательно ожидая подвоха. На самом же деле, все было далеко не так — Эфе понимал, что этот немощный старик ничего ему уже сделать не сможет, но слишком яркие хранила воспоминания его память. Старик, напротив, очень даже хорошо узнал своего бывшего подопечного, жутко сощурил при этом глаза. Эфе сделалось дурно, сердце все так же колотилось как бешеное, по спине прошёлся липкий холодок, а губы едва шевелились, но парень решил, что просто не может давать слабину. Ни теперь. Ни перед ним. — Вы не можете меня не помнить, Томас эфенди. — вместо приветствия выдал Эфе, особо не заботясь о церемониях. Старик добавил к своему прищуру, ещё гадкую ухмылку, оголяя ряд пожелтевших зубов. Седые, редкие волосы беспорядочно лежали на голове, изображая подобие гнезда, а ведь когда то, этот щегол мазал столько бриолина на них, что становилось противно. Он все так же выглядывал из-за двери, дышал так шумно, что у Эфе сводило скулы. — А я, мальчик мой, на память не жаловался никогда. — проскрипел он с ужасным акцентом, жестом руки, приглашая его войти. Знал, чёрт такой, что именно за этим он к нему и пришел. Не думая ни секунды, Эфе вошёл внутрь, а дверь за ним тут же закрылась. — Йигидо, давай-ка сынок, обойдём дом ещё раз. — обратился к товарищу Мюджахит, резковато хлопая по плечу. — Командир, а этот тип точно ничего ему не сделает? — О чём ты? Ему осталось жить, дай бог если до завтра. — успокоил его Кешанлы. — Да и потом, мы ведь здесь. — Верно говорите, командир. *** Зехра тихонечко зашла в детскую, не в силах сдержать нежной полуулыбки, когда увидела, что Джеймс уже мирно спит с дочерью в обнимку, устроившись рядом с краешку. Женщина только слегка качнула головой, затем подошла к кровати сына, чтобы поцеловать ещё раз перед сном. Барыш крепко спал, заложив под щёчку ручки, смешно морща носик во сне. Тихонечко, чтобы никого не разбудить, она подошла, получше укрыла его одеялом, невесомо коснулась рукою волос сына и подошла теперь к кровати, где спала Лена. Она тесно прижалась к Джеймсу, устроила головку на его груди и так же сопела ему в шею, умилительно причмокивая губками. Баки же, обеими руками обнимал малышку, словно коршун, оберегающий своё дитя. Зехра наклонилась ближе, поцеловала дочку, затем супруга. Они спали так крепко, что даже не отреагировали. — Папина принцесса, не иначе. — тихонько прошептала она, укрывая их одеялом, и только удостоверившись, что все в порядке, так же тихо вышла из комнаты в коридор, претворяя за собой дверь. В полутьме квартиры, она бесшумно прошла на кухню, попить воды. Свет зажигать так же не стала, чтобы не нарушать атмосферу и не разбудить домашних. Едва она налила воду в стакан, как за окном ни с того, ни с сего, грянул гром и прямо вблизи кухонного окна так, что бедняжка чуть не подпрыгнула на месте. — Ой, Аллах! — срывающимся шёпотом просипела Зехра, схватившись за грудь. Это было так неожиданно, пугающе, а главное зловеще, что ненавязчиво потянуло под сердцем. Она подошла ближе к окну, дабы разглядеть во тьме хоть что-то, но видимо из-за поломки уличного освещения, которое было и в самые лучшие времена не так, чтобы очень, не увидела ничего. Хоть бы капелька с неба упала, хоть бы один звук по крыше… Тишина. Как и небыло ничего. ***