Почему случится ядерная война

Он ходил вдоль стены привычным размеренным шагом преподавателя, мягко поворачиваясь, когда путь заканчивался и глядя перед собой спокойным взглядом человека, знающего правильные ответы на все вопросы. Пат слушал внимательно, но смотрел только на темное влажное пятно на его майке. Лукас разворачивал на столе пакетик с розоватым порошком и примерялся к нему свернутой купюрой, но тоже слушал. Отто сидел в углу, не обращая внимания ни на что. Он сразу заявил о своем нежелании вдумываться во все происходящее. - Меня никто не трогает, и я никого не трогаю, - сумрачно сказал он. - Все. Кеннета это заявление не остановило – он зачастую справлялся и с более выраженным отсутствием интереса. - Представьте, что есть планета, где живут кролик, змея, пес и орел, - говорил Кеннет, продвигаясь вдоль стены, на которой все еще застыла надпись: "ПАТ – САДИСТ-УБИЙЦА". - И все они имеют право жить и питаться – кто чем. Слабое звено – тот, кому не нужно питаться мясом, и он и находится под ударом хищников. Все остальные способны убивать и защищаться, а он нет. Справедливо? - Да, - оторвавшись от созерцания, за всех ответил Пат. - Окей, - согласился Кеннет. - Почему? - Потому что животные. Это закон природы. - Да, - снова согласился Кеннет. - А примерьте на себя шкуру любого из этих животных. Он помолчал, глядя перед собой необыкновенными страстными глазами. - Ну как? Кролики есть? Пат неуверенно пожал плечами. - Есть кролики? - повторил Кеннет. - Нет, - отозвался Отто, невольно вступая в диалог. - Кому охота... - А придется, - сообщил Кеннет, отступая к стене. - Лукас и Пат, вы уже не кролики – вам выдали право питаться мясом. - Он кивнул на стену. - Под вопросом я и Фрэнк, и кто-то из нас двоих окажется травоядным. Нам воссоздают модель животного мира. С нас сняты ограничения – по правилам эксперимента ничто, случившееся в этих стенах, не подвергнется законному наказанию. Фрэнк? - Мы люди, - угрюмо сказал Фрэнк, заметив, что его невысказанный вопрос не остался без внимания. - На нас кроличью систему не отработаешь. - Да, - без особого энтузиазма отозвался Кеннет. - Мы люди, поэтому наше положение еще хуже. У нас куда больше мотивов для того, чтобы прикончить друг друга. Он помолчал немного, потом резким движением приподнял руку, словно обращаясь к невидимым таблицам и графикам: - У нас много разных мотивов, у всех, за исключением Лукаса. - Он остановился и поправил майку на саднящем животе. - У Лукаса это в крови. Лукас поднял глаза на Кеннета, подумал, но ничего не сказал. Кеннет поймал взгляд: - Проще говоря, Лукас, если ты не сможешь взять верх над другими, то будешь бояться жить. - А если я скажу, что это не так? - лениво спросил Лукас, смахивая невидимые пылинки со столика. - То это будет не так, - согласился Кеннет. - Тебе виднее, и если ты подскажешь мне свою мотивацию, будет проще разобраться. - А если я скажу, что мне плевать на твои поиски истины? - А если я скажу, что намного тебя слабее и вынужден подчиняться тебе во всем? - Кеннет остановился и сверху вниз посмотрел на черный, словно залакированный затылок Лукаса. - Ладно, говори дальше... - с неохотой выговорил Лукас, равняя порошок истертой кредиткой. - Только учти, я тут не один такой. Кеннет на секунду задумался, потом его взгляд скользнул по Пату – смазанно и ненавязчиво, но Пату хватило времени на то, чтобы опознать его эмоции и чувства: волнение, сдавленность в груди, боль в мокрой ране, тревогу. Пат ощутил, но не сдвинулся с места – ему было понятно, каким усилием воли держится Кеннет перед Лукасом, и не хотелось вмешиваться зря, пока он справлялся сам. Пат вообще избегал смотреть в его глаза и лицо – слишком сильно они изменились. Взгляд потяжелел, исчезло детское тепло, и осталась туманная, пепельная муть, которую можно увидеть в глазах стариков, согнувшихся над чашкой черного кофе в дешевом кафе. Пат знал, что вся жизнь Кеннета была направлена на то, чтобы скрыть эту стариковскую тяжесть, как его собственная была направлена на то, чтобы никогда и никому не признаваться в том, что когда-то был ребенком. Знал, поэтому молчал, ожидая новой вспышки страстности, до неузнаваемости изменяющей Кеннета. Сбоку ровно и глубоко дышал Отто. От него пахло пылью и мокрой плащёвкой... Пат иногда искоса поглядывал – но только затем, чтобы проверить, что этот выжатый жизнью сухофрукт не собрался снова кидаться в атаку на неодушевленные предметы. А еще хуже – на одушевленные. Потому что Пат сомневался, что кому-либо из них удастся остановить разъяренную боевую машину, в баки которой злость плеснет поллитра горючего. Без злости, без огонька, проскочившего при просмотре оцифрованных воспоминаний, Отто был мертвым беспомощным танком, хорошо защищенным, но неподвижным – задорный и сильный танкист внутри него уже давно лежал мордой в экран, и голова у него лопнула от виска до затылка – как тыква. Пахло мозгами. Но сам Отто… - Я думаю, мы должны придерживаться политики Фрэнка, - сказал Кеннет и ободряюще улыбнулся. – Нам по правилам разрешено сохранять нейтралитет. Давайте сохраним. Он странно улыбался, отметил Пат – искренне, всем лицом, глазами, скулами, губами – обнажая ровные зубы, показывая замечательные ямочки на щеках… И так же быстро стирал с лица улыбку, словно убивал ее коротким импульсом-приказом, разделывался с ней беспощадно, и вот уже снова простое красивое лицо, неподвижное и только зрачки пульсируют. - Хорошо, - согласился Лукас и закашлялся. Перед ним на столике не осталось ни одной дорожки – только мелкие крупинки, которые он ловил влажным пальцем и медленно втирал в бледные широкие десны. Красноватые пятна проступили у него под глазами, голос сел. - Все это хорошо, - повторил Лукас, - животные, туда-сюда. Но жрать-то действительно хочется. Тогда Кеннет посмотрел на яблоко. И все посмотрели на яблоко – уже потускневшее, но все такое же заманчивое. И в это же время на стене проступила надпись: «КЕННЕТ – САДИСТ-УБИЙЦА» - О, черт, - тихо шепнул Кеннет, глядя на стену. - Никто больше не хочет? – осведомился Лукас и сцапал яблоко со стола. Пат отрицательно мотнул головой, но мимо него в полутьме взметнулась широкая кисть и легла на запястье Лукаса. Отто, прямо глядя на Лукаса выпуклыми смирными глазами, сообщил: - Так не пойдет, друг. - Почему? – спросил Лукас, почесывая нос. Яблоко он так и держал в руке, цепко, по-паучьи сомкнув пальцы. - Еду надо отдать малому. - Меня больше волнует не еда, а сортир, - довольно громко сказал Пат, надеясь отправить их мысли по другому руслу. – Вонять же будет. - Почему? – снова спросил Лукас, не слушая. - Пусть пацан поест, - коротко ответил Отто. – Ему нужно. Он маленький еще. Его спокойные глаза вдруг засветились мягким светом, и Пат насторожился: танкист-то не сдох окончательно… и готов перехватить на себя управление этой боевой машиной. - Он? – Лукас небрежно кивнул на Кеннета и сморщился, обнажив полоску ровных зубов. – Да этой сволочи сороковка, не меньше… Кеннет посмотрел искоса. - Давайте его разделим, - предложил он. – Лукас, у тебя же есть нож. Проще разрезать… - Да с какого хуя? – не выдержал Лукас и рывком высвободил свою руку из захвата Отто. – Идите к черту, долбанная воскресная школа! - Тайм аут, Лукас! На Пата Лукас глянул боком и снова оскалился. - Не лезь, - прошипел он. – Я не с тобой тут воюю… Пат все-таки поднялся и встал напротив – спиной к Кеннету, лицом к Лукасу, и руки высвободил из карманов – белые сильные руки с синеватыми полукружьями ногтей. - Нож сюда, - сказал он. – Сюда. Мне. Нож. - Все будет хорошо, пацан… - глухо заворчал Отто и вдруг метнулся вбок огромным, легко спружинившим телом. Его словно подкинуло вверх воздушным потоком – широкое сильное колено уперлось Лукасу в горло, а сжатый кулак, словно бесстрастный молот, обрушился вниз. Лукас успел – широкой дугой выгнулся и с протяжным вскриком вбил лезвие ножа Отто в плечо. Хрустнуло. Пату, на секунду устало прикрывшему глаза, показалось, что хрустнули разрезанные мышцы, но вместо Отто замычал, булькая и хрипя, Лукас, а потом забился и покатился куда-то в сторону, роняя кровавую пену, хлынувшую у него изо рта. Краем глаза Пат увидел, что Кеннет, закрыв лицо руками, сползает вниз по стене, на которой выведено огромными черными буквами: «ОТТО – КРОЛИК» А потом надпись дернулась и сменилась другой: «ОТКАЗАВШИСЬ ОТ СВОЕЙ РОЛИ, ВЫ ПОТЕРЯЕТЕ ЖИЗНЬ» - Отто! – крикнул Пат, неизвестно зачем опрокидывая столик, с которого сорвалось мокрое и скользкое яблоко, ставшее красным. – Отто! Отто повернулся – коротко стриженный, с тревожным непонимающим взглядом. На его лбу набухла жирная алая полоса, а потом развалилась вширь, и посыпалось что-то черное, гиблой частой капелью. Серый влажный глаз сдавило и выплюнуло из глазницы вон – обросшим бахромой комочком. Пата словно обдало горячим соленым душем. Лукас взвыл, катаясь по полу. Яблоко металось между ними – живым телом Лукаса и большим, укороченным телом Отто, в плече которого все еще торчала рукоять ножа. Тело пару минут бестолково загребало руками, пальцы сжимались и разжимались, а нога в военном ботинке скребла цементный пол, взбивая облачка серой пыли. Потом пыли не стало, брызги взметнулись последний раз, и Лукас, поднявшийся наконец над трупом, тяжело дыша, прохрипел: - Пиздец… Что я ему сделал-то… И сплюнул густую кровь в растекшуюся по полу матово поблескивающую лужу. *** - Что я ему такого сделал... - все еще бормотал Лукас, сжавшись в углу и языком трогая осколки зубов, часть которых осталась на полу. Пат молчал и, углом поставив кисть руки, отирал липкую щеку от крови. Кеннет так и остался сидеть возле стены и нервно грыз большой палец. Распластавшись возле опрокинутого столика, лежал труп Отто – большой, в черных пятнах и разлитой жирной теплой массой вместо головы. Кровь еще выбивалась толчками из шеи – но уже скудно, словно нефть из истощенной скважины. Торчал ослепительно-белый костный уголок. Оставшиеся в живых изо всех сил пытались соблюсти нейтралитет, на который имели право. Молча получалось лучше всего, хотя нервы подводили под ту грань, когда решение повиноваться надписям казалось оптимальным. - Да что я ему сделал... Кеннет внезапно подскочил на месте и развернулся, словно замшевый цветок – выпрямился, развел плечи, расставил ноги. Злая, словно длинная игла, суть, показалась во всей красе, - Пат посмотрел удивленно, - он никак не мог понять, что происходит с этим человеком, и откуда это: то детская нежность, то почти животная ненависть. - Ты подцепил своими грязными лапами его съехавшую крышу! - выкрикнул Кеннет, сделал было шаг вперед, но одумался и застыл в неловкой позе. - Ты... действительно не понимаешь? Мы же все смотрели ролики... - Я не об этом, - оборвал его Лукас и снова сплюнул. - Я о том... я не понял, почему у него развалилась голова. Что я такого с ним сделал? - Это не ты, дебил, - хмуро сказал Пат и посмотрел на свою ладонь, где критично и резко обрывалась коротенькая и легкая линия жизни. - Это извне. - А чего это его... - Кролик, - всхлипнул Кеннет и снова пополз вниз по ближайшей стене. - Моя терминология... я виноват. Спровоцировал... - Значит, так, - подытожил Пат. - Сидим и не дергаемся. Лукас, жри свое яблоко, если осталось, чем жрать... ты его честно выиграл. Кеннет, иди и отлежись. Хотите жить – переходите на манеру общения английских лордов. Среди нас остались одни “УБИЙЦЫ”, но мы имеем право сохранять нейтралитет. - Нет, - вдруг сказал Кеннет, не поднимая головы. - Среди нас по-прежнему кролик... поверь мне, стоит уйти слабейшему, как появляется слабый. Дослушивать Пат не стал. Его привычно замутило в близком соседстве с трупом, и тоже хотелось сплюнуть горькую тягучую слюну, но не здесь. Поэтому он вышел в комнату с крюками, оставляя за собой рубчатые следы. Поигрался с длинными цепями, попробовал острия – понравились. Потом присел на корточки перед стеллажом и вытащил снизу запыленную пачку газет. Просмотрел бегло, лишь бы отвлечься – падение цен, внешняя политика, она оставила свое состояние болонке... И вдруг – те самые карусели. На сером, тусклом фото. Пат обхватил руками голову, чтобы избавиться от ощущения кружения – оно тоже вернулось, вместе с утробным мерзким скрипом, с которым старые лошадки хромали по кругу. И с той тошнотой, которую всегда испытывал, слезая с лошадки на траву. - А хочешь покататься на слонёнке? И его приподняли под мышки, поволокли вверх жесткие узкие руки. Вместо лошадки под Патом оказался черный, широкий, как стол, слон с нарисованной на нем узорной попоной. На его спине сидеть было неудобно – Пату пришлось так широко расставить ноги, что шорты впились в пах, терзая жестким швом нежные яички. Было больно, поэтому он застыл, не дыша, и вытерпел долгий карусельный круг, стараясь не смотреть в глаза человека, фигура которого то и дело попадалась навстречу. - Понравилось? - спросил незнакомец, когда слоненок выдохся и остановился. - Не очень, - честно ответил Пат. - Мне больше нравятся лошадки. - А конфеты? Пат помотал головой, потом показал красные пятна за ухом и на шее. - Наемся конфет – будет чесаться и болеть. - Но ты же их любишь. - Люблю, - признался Пат. - Так всегда и бывает, - весело сказал незнакомец. - Так оно всегда и бывает... "КЛАДБИЩЕ ПОД КАРУСЕЛЬЮ" Да, кладбище... Там всегда неприятно пахло – пылью, тряпками... И чем-то еще. Чем-то высохшим. Но место было приятное – маленький зеленый парк, разросшийся до состояния леска. Узенькие тропинки, по которым тянулись солнечные цепи. Чтобы попасть к карусели нужно было пробежать ровно двести шагов по одной тропинке и ровно сто восемьдесят по другой. И бросить монетку в пасть потрескавшегося деревянного кролика, который, по-видимому, когда-то был зеленым. Пат никогда не видел здесь других желающих покататься – наверное, думал он, никто не знает, что значит Кролик. Сам он приходил часто, и хотя после катания вечно ощущал тошноту и слабость, но упорно скармливал кролику монетки и забирался на лошадок. Пат воспитывал в себе стойкость – настоящую мужскую силу и терпение, чтобы стать после героем или, на худой конец, полицейским. На меньшее он не был согласен, и так и сказал своему новому другу, назвавшемуся Ральфом: - Я буду героем. Научусь быстро бегать по крышам, лазить по деревьям и водить крутую гоночную машину... с лазерами над фарами. Пат сереньким кроссовком попинал маленький камешек, оказавшийся под ногами. - Надо же, - сказал Ральф. - Я как раз собираю в гараже машину для супергероя вроде тебя. Даже не думал, что кому-нибудь она пригодится. - Как? - Пат даже остановился, и судорожно вцепился в рукав куртки Ральфа. В полном восхищении он вглядывался в его лицо. - Как... никому не пригодится? Мне! Я могу показать, какой она должна быть... я нарисовал! Принести рисунки? - Ну... принеси, - словно неохотно согласился Ральф. - Может, что-то и переделаем. Например, поставим лазеры над фарами. Газеты Пат ногой запихал под стеллаж, успев прочитать еще один серый заголовок: «МАЛЬЧИК ОКАЗАЛСЯ ПИТАТЕЛЬНЕЕ СВИНЬИ». Разбираться в несчастье, случившемся с мальчиком, Пату уже не хотелось. Пату было важно другое: щемящее чувство навсегда утраченного, смрад полуразложившегося убитого в нем детства. Он развернулся и вышел. Быстрыми шагами миновал мониторную, где Лукас задумчиво примеривался осколками зубов к помятому, в бурых разводах, яблоку. Мельком подумалось – демон. Красив, как разводы бензина в грязной луже. Похотливые эти женские глаза… Черные. Самое худшее проявление привлекательности – когда на человека хочется смотреть, несмотря на тошноту, которую он вызывает. Накатило опасное чувство несправедливости, но Пат задавил его моментально – мыслью о своем детстве. Оно, его детство, лежало на боку в темноте холодной комнаты и тихо дышало. Изжеванное животным, оглушенное смертью, медленно сжималось в комок – сильное, как и всё, что задумано для многолетней работы, но очень уязвимое. - Ты как? – шепотом спросил Пат и на коленях подобрался к лежащему Кеннету. Взял в руки застывшую ладонь и принялся нежно массировать мягкие суставы его пальцев. Кеннет вместо ответа повернулся и потянулся вперед – за поцелуем, уже приоткрыв рот, как делают дети, уверенные в том, что их не оттолкнут. Но Пат не смог и не понял: лбом уткнулся в теплое плечо Кеннета. Не мог поступить так, как поступил когда-то Ральф. Кеннет, ничуть не удивившись, просто положил руку на его затылок и пальцами потянул густые длинные волосы, в темноте из рыжих превратившихся в красные. - У меня такое ощущение, что я глажу льва, - шепотом признался он. - Болит? – тихо спросил Пат, еле касаясь его живота. - Да, - ответил Кеннет. – Он чуть не выгрыз из меня кишки. «МАЛЬЧИК ОКАЗАЛСЯ ПИТАТЕЛЬНЕЕ СВИНЬИ» Пат молчал несколько секунд, потом рывком поднялся. - Сверни-ка простынку, - сказал он Кеннету, стараясь отвлечься от дрожи в груди. – И прикрой Отто. Кеннет согласно наклонил голову и принялся тянуть шелковую скользкую ткань. Пат хоть и с неохотой – он уже понимал, что обнаружит, но все же вернулся к стеллажам и газетам. На этот раз Лукаса он миновал не глядя. «МАЛЬЧИК» Заметка была старая. Журналист постарался – в красочных эпитетах обрисовал бедственное положение двух подростков, ставших жертвами неизвестного преступника. Он закрыл их, говорилось в заметке, в морозильнике и оставил на медленную мучительную смерть. Один из подростков был изнасилован – по свидетельствам выжившего, - тем самым преступником. Пат не стал дочитывать. Просто откинул газету в сторону. В мониторной Кеннет старательно накрывал тело Отто простыней. Не боясь испачкаться, ползал по полу и затягивал труп волнующимися шелковыми переливами. Лукас смотрел на него задумчиво. Огрызок яблока лежал у его локтя. Пат наклонился и выдернул нож из еще обнаженного плеча Отто. Что-то хрустнуло, но лезвие вышло легко. Его, окровавленное и темное, Пат коротким ударом вбил в деревянную ручку диванчика. Лукас вздрогнул и посмотрел с удивлением. Потом брезгливо отёр рукав. - Не рассчитывай его сожрать, - сказал Пат, выпрямляясь. – Вообще ни на что не рассчитывай. У меня роль Убийцы, Лукас. Мне все с рук сойдет. Лукас молча тронул кончиком языка осколки зубов, запекшиеся в кровавой пене. Смотрел он по-прежнему немного в сторону. Кеннет сидел на полу, зажав в руках простыню. Его зрачки то сужались, то расширялись, и радужка то светилась небесно-голубым, то белела до гипсового оттенка. - Почему мы ничего не знаем о тебе, Пат? – вдруг устало спросил Лукас, и стало ясно, что он немного картавит, словно ему больно говорить. Набежавшую кровавую слюну он сплюнул, наклонившись через ручку дивана. - Почему ты знаешь все обо мне, принцессе и Отто, но мы ничего не знаем о тебе? И… ведь это ты грохнул куклу в морозилке? Страха на нас нагнать хотел? А у тебя есть еще приемчики? Голоса, предрекающие смерть… или исчезающие фотографии? Говорил он медленно, комкая звуки, и потому речь его звучала размеренно и весомо. За спиной замер Кеннет. - Может, мы на равных, но кто-то равнее? – продолжил Лукас, глядя в сторону. – Ты знаешь, почему я не стал брыкаться там, в комнате? Потому что я могу покалечить, но не могу убить. А ты, Пат… - Ты убил Отто, - не совсем уверенно ответил Пат. - Я ему нож в плечо всадил, - поморщился Лукас. Подвижная кожа на его лбу собралась тонкими складками. – Труп сжевать… невелика наука. Если мне приспичило бы, я бы этот труп еще и выебал. Это все просто, Пат… а вот убить… ой как непросто. Но у некоторых на лице написано, на что они способны. Поэтому я с тобой и не связываюсь. - Это у меня на лице написано? – удивился Пат. – Ты мне зубы не заговаривай… Кеннет повернул голову и снизу, с пола, восхищенным, но каким-то отстраненным взглядом уставился на Пата – разбирая его по черточкам, ища в нем признаки того самого страшного убийцы-экспериментатора, которого подозревал в Пате Лукас. Видел широковатые скулы, прямой подбородок, зеленоватые озадаченные глаза, верно и ярко очерченные почти вишневыми ресницами – яркая грива волос придавала им, черным, иллюзию такого странного оттенка. На этом лице не было ничего, что могло бы натолкнуть на страшные мысли – может, лишь плохо оттертые пятна крови на губах. Кеннет явно не видел того, что видел Лукас, а Лукас, собрав лоб в складки, удрученно и печально смотрел на Пата, беспрестанно трогая языком искрошенные зубы. - И хотя я тебе поперек дорожки становиться не хочу, ты все равно нашел причину меня прикончить, - почти шепотом сказал Лукас. – Типа отомстить за пацана, который сгнил на хрен давным-давно в своей могиле. Или за этого… - он кивнул то ли на Кеннета, то ли на неподвижное тело. - Я уберу его за диван, - неожиданно сказал Кеннет и с легкостью поволок тяжелое завернутое тело по полу. - Нет, - сказал Пат, в который раз удивляясь силе этого мальчика. - Почему? – спросил Кеннет и выпрямился. – Неприятно? Он же не встанет. - В комнату надо… И Пат снова развернулся к Лукасу. - Дальше, - потребовал он. - Дальше… - задумчиво сказал Лукас. - Все в твоих руках, - продолжил Лукас и согнул гибкие плечи. – Но я не знаю ни одного волка, который остался бы сыт покорностью… А теперь я пойду куда-нибудь в угол посрать. И он действительно ушел в морозильник, не закрывая за собой дверь, а через несколько минут донеслось шуршание рвущихся газет. - Все газеты не раздирай! Неси сюда! – крикнул ему Пат. Кеннет все еще стоял посередине комнаты, согнувшись и держа за уголок окровавленную простынь. - Помоги мне, - попросил он и улыбнулся, показав ямочки на щеках и нежные искры в светлых глазах. Пат помог. Вдвоем они втащили тело Отто в комнату с супружеской двуспальной кроватью. Оскальзываясь в липком месиве, растекшемся жирной кашей. Вынесли тяжелое тело – головой вперед, точнее тем, что от нее осталось. И тяжесть его в который раз напомнила Пату о доске с гвоздями. Он остановился возле кровати, вытер лоб согнутой уголком ладонью. - Места на планете остается все меньше, - мрачно сказал он. – Появилась Долина Смерти… и Сортир имени Лукаса. И куда деваться бедным зверушкам? Кеннет тихо рассмеялся и достал из кармана пластинку фруктовой жвачки. Развернул, а фантик положил на край кровати. - Ты точно в порядке? – спросил Пат. Он никак не мог настроиться на волну этого чудесного мальчика – а хотелось до боли. Хотелось так сильно, что Пат начал подозревать рождение самого сокрушительного для него чувства – влюбленности. У него и прежде было несколько, и все они по ощущениям напоминали забитый в глотку пакет с черным перцем. На этот раз перца не было. Было желание – втиснуться в Кеннета будто бабочка, втискивающаяся в кокон в обратной замедленной съемке. И жить в нем. Кеннет стоял молча, не шевелясь. Потом провел рукой по татуировке за ухом. - Ну, - шепотом сказал он. Пахнуло фруктовой жвачкой. Что он имел в виду, подумал Пат. Что это – ну? И ничего не смог придумать.