Young and Wild

— Я спрашиваю еще раз: как это произошло? Тяжелый вопрос капитана угрозой повис в воздухе. Он обращался сразу ко всем присутствующим — прожигал их взглядом таким пристальным и жестким, что, несмотря на отчаянное желание отвернуться, трудно было смотреть на что-либо еще в его каюте. Последние солнечные лучи пробивались через непрозрачные, матовые стекла, наполняя комнату причудливыми тенями; корабль размеренно покачивался в спокойных водах моря. Но вопреки приятной атмосфере — ведь в согревающем свете солнца была своя прелесть, напоминающая Сонхва о прогулках среди длинных рядов дворцового собора, лучах, сиявших сквозь витражи и создававших разноцветные блики, неестественные, но все еще теплые — взгляд, которым капитан окинул свою команду, не предвещал ничего хорошего. Хонджун отодвинул кресло от стола и сел, закинув ногу на ногу, держа в руках и прижимая к губам трубку. Пахло дымом, и даже в тусклом свете можно было разглядеть, какой густой туман наполнил каюту капитана. Сонхва задумался, как долго Хонджун курил, прежде чем позвал их всех к себе. — Неужели никто не ответит? — спросил он снова, задрав подбородок вверх и уставившись на стоящего в самом центре комнаты Юнхо. — Говори. Сонхва увидел, как от этих слов наморщился нос старшего помощника и как решительно поджались губы, а его взгляд переместился на Уёна, прислонившегося к стене каюты. Лицо юного шпиона было бледным, на правой стороне красовался синяк насыщенного фиолетового оттенка, скула опухла и, казалось, болела даже без малейшего прикосновения к ней, а в правом глазу лопнул кровеносный сосуд — какой бы удар ни получил Уён, его лицу явно не поздоровилось. Он оттолкнулся от стены с многозначительным вздохом, и Сонхва боялся, как бы излишний драматизм Уёна еще больше не вывел капитана из себя. Хотя, казалось, Хонджун не возражал — взгляд потемневших глаз переместился от старпома к шпиону, наконец решившемуся дать ответ на его вопрос. — Это была случайность, — заговорил тот, — ты же знаешь, люди в этом городе заводятся с пол-оборота, и даже если один из них сам на меня налетел, все равно виноватым оказался я. — Значит, это не ты начал? — Хонджун поднес трубку ко рту и втянул дым, а через пару секунд выдохнул его через приоткрытые губы. — Не-а, я уже собирался уходить, — ответил Уён, скрестив руки на груди. — Он врезался в меня, как будто я деревянный столб какой-то, пролил на себя свою выпивку и захотел меня придушить, словно это я выхватил кружку из его рук и вылил содержимое ему на голову. — А потом погнался за тобой, — заключил Хонджун, положив руки на колени. — Ага. Капитан молчал минуту или две, его взгляд метался между Юнхо и Уёном, и, в конце концов, остановился на Сонхва. — И тебе удалось найти часть карты? — и хотя Сонхва знал, что вопрос предназначался не ему, а Уёну, капитан продолжал пристально на него смотреть. Странным образом это действовало на нервы: капитан уставился на него так, словно мог видеть его насквозь, но разговаривал при этом с другим человеком. — Так точно, капитан, — торопливо ответил Уён, раскрыв руки и потянувшись к заднему карману штанов, куда сунул свернутую карту. И только когда он шагнул вперед, чтобы показать вожделенный предмет своему капитану, Хонджун оторвал взгляд от Сонхва и, протянув руку к юному шпиону, забрал карту. Сонхва захлопал глазами от удивления, когда Хонджун, казалось, не проявил к карте ни малейшего интереса. Он бросил ее на стол, словно она была не более чем клочком бумаги, который он испортил, считая звезды, и вместо этого взял Уёна за всё еще протянутую к нему руку. Слегка наклонив голову, Сонхва внимательно наблюдал за тем, как капитан большим пальцем оглаживал чужие разбитые костяшки. Именно в этот напряженный момент весь дым в комнате будто стал удушающим, но он продолжал стоять и смотреть на Хонджуна, обеспокоенного ушибами юноши. — Никто не умер, — голос капитана прозвучал едва ли громче шепота. Он осторожно сжал руку шпиона, а затем отпустил. — Это единственное, что имеет значение. К изумлению Сонхва, ни Уён, ни Юнхо не выглядели удивленными этим действием. Из того, что он мог видеть, находясь с командой на одном корабле на протяжении восьми месяцев, было ясно, что Хонджун мог быть суровым капитаном, который требовал к себе уважения в любой ситуации — но у него также была и мягкая сторона, когда дело касалось его товарищей. Сторона, которую нечасто можно было увидеть. Сонхва находил это очаровательным, и в такие моменты, когда воздух был напряженным, но слова Хонджуна выдавали его искреннее отношение к ним, он мысленно возвращался к тому дню, когда Хонджун, избитый до полусмерти, запертый в дворцовом подземелье, заявил, что у него нет команды. Тогда это выводило принца из себя — пират много раз повторял, что у него нет своего экипажа, пока не уточнил, что люди на корабле — его семья. Сонхва помнил, как Хонджун впервые назвал их так. В тот момент он понял, как сильно настоящий Великий король пиратов отличался от образа, о котором слагали сказки и легенды. — Бумага — всего лишь расходный материал, — продолжил капитан, — а вот ваши жизни — нет. Хонджун поднял глаза на Уёна, который стоял перед ним, поджав губы и сжав пальцы в кулаки. — Вещи можно заменить, починить или создать заново, если они сломались или потерялись, — медленно говорил он, положив трубку на стол и откинувшись в кресле, но все еще не сводя взгляда с лица шпиона, — а жизнь — нет. Стоит только ее потерять, обратно уже не вернешь. Я не смогу вдохнуть в тебя жизнь, если тебя убьют прямо у меня на глазах — у меня нет такого дара. И не заставляй меня о нем мечтать. — Мы пираты, капитан, — наконец заговорил Уён. Его голос звучал напряженнее, чем ожидал Сонхва. — Мы путешествуем по всяким опасным местам, и вероятность потерять жизнь высока. Каждый на этом корабле знает, что его приключение может закончиться в любой момент, когда он ступает на землю или возвращается на палубу. Если бы мы не были к этому готовы, нас бы здесь вообще не было. — Я знаю, — Хонджун кивнул головой и встал с кресла, откидывая волосы назад. — Но есть определенные меры предосторожности, которые можно соблюдать, чтобы снизить этот риск. Уён молчал мгновение, прежде чем снова открыл рот. В его глазах мелькнула неуверенность, и он посмотрел на своего капитана. — Думаешь, я не справлюсь? — Не-а, просто я знаю, на что ты способен, а на что — нет, — ответил Хонджун, и, протянув руку, похлопал юного шпиона по щеке. После этого он отошел от Уёна и встал между ним и Юнхо, бросив на них обоих взгляд, который Сонхва со своего места увидеть не смог. — На этом всё, спускайтесь под палубу на ужин, уверен, вы оба голодны, — голосу вернулся привычный тон. — Можете вынести эль, если хотите, за хорошую работу. Еще и успешную. — Есть, капитан, — Юнхо кивнул головой. На его губах заиграл намек на улыбку, но он тут же развернулся и практически утащил Уёна прочь из капитанской каюты. Сонхва никогда не видел, чтобы старший помощник улыбался — если быть честным, он не был уверен, что Юнхо на это способен. И эта мысль только напомнила ему о том, как мало он знал о команде. Он все еще был не более чем живущим рядом с ними чужаком. Он все еще не знал ничего, кроме основ — да и эти знания были весьма ограничены. Если бы все члены команды были холодны друг с другом, то всё было бы по-другому. Если бы Юнхо разговаривал с Минги так, как говорил с Сонхва, или если бы Уён бросал на кого-то такие же взгляды, какими окидывал его — было бы не так больно. Но нет, они все доверяли друг другу. Между ними была тесная связь, верность — они лишь дразнили друг друга безобидными угрозами. Сонхва видел, насколько они все были близки, по тому, как они касались друг друга, смотрели друг на друга — их узы были нерушимы. Они представляли собой крепкую цепь, где все звенья связаны друг с другом, и ничто в мире не сможет их разъединить. И был Сонхва — слабое звено, которое не прошло проверку на прочность и осталось за пределами этой цепи. Сонхва тоже направился в сторону выхода — желудок скрутило от нужды и желания наконец поесть. Он не хотел позволять своему упадническому настроению испортить себе аппетит. Он последовал за Юнхо и Уёном, уже держал рукой дверь, стоя в проеме, когда раздавшийся в тишине голос остановил любые его телодвижения. Бывали моменты, когда Хонджун, казалось, мог одними лишь словами управлять всем телом Сонхва. Он не мог бороться с этим, как бы постыдно это ни было. — Куда собрался? — окликнул его капитан. — Я тебя еще не отпускал. Пальцы Сонхва крепче сжались на дверной раме, грудь наполнилась тяжестью, но в то же время он не смог сдержать вздох облегчения от того, что капитан обратился лично к нему — значит, он не был невидимкой. Не был пустым местом для всех членов «Судьбы». Оглянувшись через плечо, он увидел Хонджуна, стоящего в ожидании с вновь скрещенными за груди руками и приподнятой бровью. Сонхва задрал подбородок вверх, внезапно почувствовав острую необходимость не показывать капитану свою уязвимую часть. — Закрой дверь, — взгляд Хонджуна ни на секунду не отрывался от лица Сонхва, даже когда тот потянулся к ручке. Щелчок прозвучал громче, чем он рассчитывал. — Мне запереть? — спросил осторожно Сонхва, поднеся руку к замку и замерев в таком положении. Хонджун на это лишь сильнее приподнял бровь, а его серьезность и суровость, казалось, тут же исчезли. Уголок губ приподнялся в легком намеке на ухмылку, на лице отразилось довольно забавное выражение, а взгляд метнулся вниз, к дверной защелке, над которой кружили пальцы Сонхва. Он задал вполне невинный вопрос, но, судя по тому, как Хонджун посмотрел на него, слова его были восприняты совершенно иначе. — Только если хочешь, — Хонджун пробежался языком по пересохшим губам, — или, если тебе вдруг захотелось чего-то более смелого, можешь оставить всё как есть. От тона его голоса пальцы Сонхва дрогнули, взгляд на мгновение упал на деревянный пол, когда смысл прозвучавшей фразы тяжелым камнем осел где-то в животе. У Хонджуна же, казалось, были другие мысли по этому поводу: его слова не представляли собой ничего, кроме дразнящей шутки, разбавляющей напряженную атмосферу. Он сменил позу и посмотрел на свернутую часть карты, которую на эмоциях бросил куда-то в сторону. — Садись, — сказал капитан, быстрым жестом указав на кровать. Судя по виду, ее никто не заправлял последние несколько дней: меха сильно сбились, чуть ли не свисая с краёв. Сев на капитанскую постель, Сонхва усилием воли поборол желание расправить ее — его руки скользнули по щекочущим подушечки пальцев мехам. — У меня неприятности? — не мог не спросить он, наблюдая за тем, как Хонджун взял карту, закинул ее в открытый ящик стола и вновь закрыл его. — Не-а, с чего бы? — Тебе ли не знать, что это значит, когда ты зовешь кого-то из нас в свою каюту, — Сонхва пытался сохранить свой интерес к мехам. — Обычно это сулит большие проблемы, поэтому, естественно, мои мысли сразу же понеслись в этом направлении. Тихонько усмехнувшись, Хонджун повернулся к Сонхва. На его лице появилась легкая улыбка, тут же ставшая озорной, стоило ему подойти ближе к сидящему. — Ты прав. Но, скажи-ка, когда в последний раз я звал тебя в свою каюту, чтобы отчитать? — тихо произнес он, остановившись напротив Сонхва, почти касаясь носком ботинка чужой обуви. Сонхва знал, что на лице капитана сейчас играла дразнящая ухмылка, поэтому предпочел не поднимать взгляда, вместо этого уставившись на его грудь. — Когда прежде я приглашал тебя к себе для кое-чего другого, что делал ртом, мне показалось, тебе очень даже понравилось. Сонхва затаил дыхание, в груди разлилось приятное тепло. Хонджун говорил тихо, отчего ему казалось, что во всем мире остались только они вдвоем да океан, мирно раскачивающий их на своих волнах; солнце почти скрылось за линией горизонта, окунув каюту в мягкий полумрак. От намеков капитана в сознании тут же всплыло воспоминание о той ночи, прошедшей множество лун назад, когда Хонджун, по всей видимости, заметил беспокойство Сонхва, не способного справиться с напряжением от нахождения на корабле, и решил помочь ему расслабиться по-своему, очень приятным способом. Но несмотря на это, Сонхва сразу понял, что дразнящему тону и возникшей обстановке не суждено было прожить долго — мысли капитана, очевидно, занимало что-то другое. — Не думаю, что ты не дал мне пойти поужинать только ради этого, — он наконец осмелился встретиться с Хонджуном взглядом. Он мысленно поблагодарил матушку-природу за наступившие сумерки, в которых невозможно было увидеть, как пылало его лицо, но, вновь взглянув вверх, Сонхва смог разглядеть блеск в глазах своего капитана — тот всегда видел его насквозь. — Как обычно проницателен, — Хонджун кивнул головой. Непослушные волосы упали на лицо сразу же, как он опустил взгляд на Сонхва. — Тогда в чем дело? Сделав глубокий вдох, капитан некоторое время молчал. Сонхва перевел взгляд вниз, сконцентрировавшись на том, как качалась шнуровка на рубашке Хонджуна каждый раз, когда он делал вдох или переносил вес с одной ноги на другую — что бы ни происходило в его голове, это явно не давало ему покоя. Он словно не был уверен в том, как стоит продолжить начавшийся разговор и стоит ли вообще, и от одной только этой мысли Сонхва захотелось отпрянуть дальше на капитанскую кровать. С губ Хонджуна слетел тяжелый вздох, и от этого звука у Сонхва будто сердце оборвалось. — Сонхва, — когда он наконец заговорил, его голос звучал так непривычно неуверенно, что один только этот факт настораживал. Сонхва почувствовал на лице теплое прикосновение чужой руки, поднимающей его голову за подбородок, чтобы он не смог избежать зрительного контакта. — Есть вещи, которые каждый человек держит в тайне, и я уважаю это решение. Твои дела — это твои дела, я не собираюсь лезть в них. Но, понимаешь, я все равно должен спросить, чтобы успокоить собственную совесть. Почти неосознанно Сонхва прижал руку к карману штанов, где лежало то, о чем шла речь. В этот момент стало ясно, почему капитан не решался спросить об этом, и на мгновение Сонхва задумался, не знает ли Хонджун на самом деле больше него самого. Но по тому, как мужчина смотрел на него, он понял, что тот пребывал в еще большем замешательстве. — Ты говоришь о записке, да? — осторожно задал вопрос Сонхва, крепче прижав ладонь к спрятанной в кармане, испачканной кровью, смятой бумажке. Капитан медленно кивнул, всё еще успокаивающе касаясь челюсти Сонхва. — Ты не читал ее, пока я был без сознания? — Не-а, — тут же ответил капитан, — до первого пробуждения ты вцепился в этот клочок бумаги такой мертвой хваткой, что я не посмел бы даже попытаться разжать твои пальцы. Когда ты пришел в себя, казалось, что ты снова упал в обморок от одного только вида этой записки. Я сам мало что видел, но Уён наблюдал за тобой всё то время. Он сказал, что выглядело это так, будто ты потерял сознание не из-за раны, а из-за того, что было написано на том клочке бумаги. Сонхва глубоко вдохнул, сердце болезненно сжалось, и он мог поклясться, что чем дольше он об этом думал, тем горячее на ощупь становилась записка в его кармане. Она была почти обжигающей, пальцы и ладони покалывало от неведомого жара, а капитан продолжал недоуменно смотреть на него, отчаянно пытаясь понять, что послужило причиной его тревоги. — Я ждал, пока ты сам придешь, — тихо и нерешительно произнес Хонджун, — но прошло уже несколько дней с тех пор, как мы покинули остров, и я начал бояться, что если не спрошу, то ты никогда не расскажешь мне о том, что тебя тяготит. Спать по ночам тебе не дает явно не рассеченная рука, а что-то другое… я не знаю, что там написано, но я вижу изменения даже в твоей походке, не говоря уже о том, каким ты стал рассеянным в последнее время. — Ты это заметил?.. — Сонхва почувствовал, как воздух покинул легкие, а лист бумаги раскалился настолько, что мог бы расплавить его кожу. — Я всё замечаю. Рука на его челюсти слегка сдвинулась, но тепло, разливающееся от нее, никуда не делось. Хонджун приблизился к нему, обычно холодный и жесткий взгляд сейчас казался чрезмерно обеспокоенным. Он был похож на заботливую мать, чей ребенок только что пытался дотронуться до чайника, секунду назад снятого с огня, горячего настолько, что на чувствительной коже наверняка остались бы ужасные ожоги. — Ты не обязан мне рассказывать, — медленно произнес Хонджун, — но если это может причинить вред тебе или кому-нибудь на этом корабле, то я хотел бы знать. Так я смогу защитить тебя и остальных. Сонхва потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что его рука уже оказалась в кармане. Пальцы коснулись грубых краев записки — она почти обжигала — и стоило ему попытаться вытащить ее, это оказалось сложнее, чем он предполагал. Он задумался, не одержал ли тяжелый метафорический смысл этой бумажки верх над ее физическими свойствами, сделав ее неподъемной настолько, что стало почти невозможно достать ее из кармана. Внимательно наблюдая за ним, капитан шагнул еще ближе, становясь практически между бёдер Сонхва, будто понимал, что его физическая близость способна нежнейшим образом заставить мужчину успокоиться. Хонджун уже давно догадался: когда у Сонхва что-то не получалось или когда его голову переполняли неуправляемые мысли, всё, что ему было нужно — присутствие рядом кого-нибудь, а еще прикосновения, дающие понять, что он не один. Пока Сонхва не посмотрел, он и не чувствовал, как сильно дрожат его пальцы, держащие скомканную записку, протянутую Хонджуну. Другая рука, рассеченная мечом, все еще слишком чувствительная, несмотря на туго обмотанные вокруг нее бинты, бесцельно лежала на коленях. Когда Хонджун забрал предмет их обсуждения из его ладони, на Сонхва в то же мгновение обрушился образ женщины, чье имя было начертано на бумаге. Он пристально наблюдал за капитаном, раздумывая, сможет ли тот вообще разглядеть, что на ней написано — в комнате воцарился полумрак, не горело ни единой свечи. Хонджун развернул записку так торопливо, словно Сонхва позволил подержать ее всего пару секунд и спустя мгновение заберет обратно. — Мне отдали ее в тот день на острове, — вырвалось у Сонхва, когда глаза Хонджуна наконец пробежались по единственному выведенному на бумаге слову. — Когда мы бежали, кто-то напал на меня. Я думал, меня собирались убить, но, как только нападавшему представилась возможность, мне в руку вложили эту записку. Долгое время капитан молчал. Сонхва видел, как его взгляд ни на секунду не отрывался от слова на бумаге, и вполне понимал отразившееся на его лице замешательство. Желудок скрутило узлом, стоило ему только подумать о том, что все это могло значить — после второго пробуждения от потери сознания он отчаянно старался не забивать себе этим голову. — Имя твоей госпожи, — Хонджун опустил взгляд на Сонхва, пальцы которого крепко вцепились в мех на кровати, — той женщины, с который вы были помолвлены? — Соджун, да, — Сонхва кивнул головой, на мгновение почувствовав подступающую панику: это был первый раз, когда он произнес ее имя вслух, с тех самых пор, как сбежал и бросил свое королевство. — Та, кто в самом конце позволила нам уйти? — Да. Хонджун, казалось, какое-то время изучал Сонхва, подмечал, как тот не мог усидеть на месте и как блестели его глаза от того малого количества света, что еще оставался в каюте. Записка выглядела ужасно потрепанной — разорванная, смятая, вся в пятнах крови — но Хонджун держал ее крепко, и от его хватки на согретом чужим теплом листе наверняка появились новые вмятины. — Ты знаешь, что это значит? — спросил он спустя долгие минуты затянувшегося молчания. — Нет, не совсем, но могу предположить. Сонхва облизнул губы и, протянув руку, попытался выхватить записку из пальцев капитана, намеренно игнорируя образовавшееся сопротивление. — Во-первых, самое важное: кто-то за тобой следил. Они смогли вычислить тебя в землях, далеких от твоего королевства, даже несмотря на то, что твое лицо было скрыто, — тщательно проговаривал Хонджун. Беспокойство во взгляде давно исчезло и сменилось чем-то другим — теперь оно несло лишь предупреждение. — Думаю, госпожа Соджун в беде, — выпалил Сонхва, совершенно не обращая внимания на слова капитана и угрозу, скрывающуюся за ними. За прошедшие дни он так и не смог справиться с поселившейся в сердце тревогой, не мог найти себе места. От ее имени, бесконечно крутившемся у него в голове, становилось трудно дышать, словно на него давил тяжелый груз, и воспоминания о ее лице никогда не покидали его мыслей. По ночам, когда он доставал записку и смотрел на начертанное на бумаге имя, он не мог не вспоминать тот день, когда они с Хонджуном сбежали вдвоем, спасаясь от казни. Она оказалась там, словно знала его план с самого начала — узнала даже раньше, чем он сам. Сонхва помнил, как она стояла между ним и его судьбой, помнил, как сняла вуаль, закрывающую ее лицо, и стянула огромное золотое кольцо с пальца, а затем бросила его на землю, будто оно ничего не значило. Даже сейчас он отчетливо помнил лицо той, кто была его единственной подругой с самого детства. Той, кто любила прятаться в просторных полях и конюшнях, когда они были совсем маленькими и не знали, какие трудности их ждут. Той, которая обладала сильным духом; девушки столь же прекрасной, как окружающая их природа, которая не сбилась со своего пути, несмотря на весь яд, что годами вливали ей в уши. Годы ничуть ее не испортили, и чем дольше Сонхва позволял себе думать об этой девушке, тем сильнее становилось его желание защитить ее так же, как она защитила его. Она совершила поступок, наказуемый смертью, но Сонхва помнил, что не видел ни капли сожаления или страха в ее глазах, когда она отошла в сторону с пути принца и позволила ему беспрепятственно идти к свободе, в которой он так нуждался. — Беги, будь свободным, мой друг, — прошептала она ему, — за нас обоих. Это были последние слова, которые она сказала ему как принцу, слова, которые он никогда не забудет. Тогда у него не было времени задуматься об их смысле ввиду сложившейся ситуации, но по прошествии нескольких дней с тех пор, как он покинул Черные Врата, Сонхва осознал, насколько трагичным был их конец. Он смог вырваться на свободу, а она — нет. Он смог достичь того, чего больше всего жаждало его сердце, а она осталась наводить порядок в том хаосе, что он устроил. Ее прекрасный сильный дух продолжил ослабевать так же, как и его, если бы он задержался в королевстве хоть немного дольше. Каждый раз, когда Сонхва вспоминал о данном друг другу в детстве обещании навсегда убежать в лес вместе, к горлу словно подступала тошнота. Он не понимал, почему ее последние слова значили куда больше, чем обыкновенное прощание, почему они ощущались действительно последними в том смысле, о котором он думать не хотел. Он оставил ее медленно чахнуть и умирать после того, как она проявила к нему столько доброты и милосердия. От одной только этой мысли становилось тяжело дышать, непреодолимое чувство вины охватывало всё тело. — В беде? — вопрос Хонджуна вытянул Сонхва из ямы, которую тот сам себе вырыл, продолжив думать об этой жестокой ситуации. — Да, — выдохнул он, пальцы, крепко сжимавшие записку, снова начало потряхивать. — Не могу объяснить, но так подсказывает мне сердце. Почерк точно не ее, значит, кто-то знает наверняка, что она в беде и что я единственный, кто может ей помочь. — Твое сердце? Ты чувствуешь это? — тихо спросил капитан, слегка опустив голову и отступив на шаг назад. — Да, — почти отчаянно ответил Сонхва, — я чувствую сердцем, что что-то не так. Я не смогу спать, пока не удостоверюсь, что она жива и здорова. Хонджун снова притих. Повернув голову к неполной карте, разложенной на столе в ожидании нового, последнего кусочка, он будто бы поник. — Ты, должно быть, любишь ее, — последовали за этим слова капитана. Голос звучал неуверенно, чуть ли не дрожал; он отвел глаза в сторону, изо всех сил стараясь избежать вопросительного взгляда Сонхва. Тот не понимал выражения лица Хонджуна, но мог сказать по языку тела, что у него совсем не осталось ни энергии, ни сил. — Конечно, люблю. Она была единственным человеком, кто поддерживал меня и помогал сохранять рассудок на протяжении всех этих лет, проведенных в королевстве. В конце концов, мы были помолвлены, и она должна была стать моей женой и королевой. — Как я мог забыть? — нижняя губа Хонджуна, казалось, дрогнула от этих слов. — Уверяю, эта деталь не прошла мимо меня. Капитан отошел от него и быстро зашагал к своему столу. Он осторожно провел пальцем по, как мог предположить Сонхва, линиям на карте, а затем выпрямился и обернулся к нему. Теперь выражение его лица было таким пустым и непроницаемым, что это почти пугало. Хонджун прислонился к столу и задумался. В глазах мелькнуло несколько разных эмоций, будто они боролись внутри него с рассудительностью за право принять какое-то решение. Сонхва же сидел абсолютно неподвижно, тяжесть собственного тела и атмосферы вокруг не позволяли пошевелиться. Почти необъяснимым было то, как быстро ситуация стала такой напряженной. Казалось, будто всё шло гладко, а потом внезапно резко остановилось. Капитан тяжело вздохнул, а затем поднял обе руки и стал потирать пальцами виски, пытаясь ослабить нарастающее давление. — Теперь, когда у нас есть вся карта, мы можем начать наше приключение, — осторожно произнес он, скрестив руки на груди. Сонхва внимательно наблюдал за ним: капитан выглядел напряженным и продолжал то и дело переводить взгляд с записки в чужой руке на стол. — Нашей первой остановкой станут Туманные Острова, пристанище сирен. Это наш шанс поймать одну из них и забрать чешую, чтобы выполнить первый пункт. Крайне опасная затея, учитывая что мы все — пленники их зова, поэтому, если они проголодаются, мы не сможем их остановить. — Только если разум слаб, — произнес Сонхва, наклоняясь вперед, чтобы привлечь внимание Хонджуна, — если же разум силён, то зов сирены будет оказывать меньшее воздействие. Если ты не ослеплен собственными желаниями или если обладаешь здравым рассудком, то их зов может стать всего лишь тихой песней, преследующей тебя в ночи. Хонджун плотно сжал губы. — Не могу отрицать, что где-то глубоко внутри меня горит огонь предвкушения, но я также не могу отрицать, что боюсь за некоторых на этом корабле. Не все они до этого имели дело с сиренами, ты не единственный, кто не знает боли их криков. Сонхва молча наблюдал за расхаживающим по маленькой комнатке капитаном. Он теснее сжал бумагу в пальцах, и раздавшееся шуршание вернуло его внимание к тому, что заставляло сердце в страхе биться о грудную клетку. Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь по этому поводу, но Хонджун, казалось, почувствовал его беспокойство и остановился, повернувшись к Сонхва, чтобы видеть его. На его лице отразилась нерешительность, и он вновь тяжело вздохнул. — Я рассказываю тебе это потому, что твое королевство находится прямо между нашим текущим месторасположением и Туманными Островами, — медленно произнес он, давая время, чтобы информация дошла до слушателя. — Если мы остановимся там и осмотримся, то в любом случае не сойдем с маршрута. Глаза Сонхва распахнулись, когда смысл произнесенных слов обрушился на него в полную силу. По всей видимости, лицо его приобрело довольно комичное выражение — впервые за всё это время губы капитана изогнулись в улыбке, стоило ему увидеть чужое изумление. Но за взлётом быстро последовало падение. Улыбка исчезла с лица Сонхва, голова склонилась набок, а взгляд упал на деревянный пол. — Что такое? — мгновенно последовал вопрос Хонджуна, почувствовавшего, что что-то не так. — Разве ты не хочешь увидеть ее? — Не в этом дело, — поспешил уточнить он, покачав головой в подтверждение собственных слов. Не осмелившись поднять на капитана взгляд, Сонхва вздохнул и сунул записку обратно в карман. — Тогда?.. — Команде эта идея точно не понравится, я уже вижу их реакцию. Не хочу, чтобы атмосфера становилась еще более напряженной, чем сейчас. Не думаю, что они оценят просьбу остановиться в месте, где ты провел год в плену, только ради того, чтобы я убедился в целости и сохранности своей дорогой подруги. Хонджун понимающе хмыкнул. — Я уже думал об этом. Они правда возненавидят меня за это, но твое сердце зовет тебя туда, и если ты не найдешь ее, то, боюсь, это чувство поглотит тебя изнутри. — Не хочу рушить твои отношения с командой, — произнес Сонхва тихо, неуверенно подняв взгляд на внимательно наблюдавшего за ним Хонджуна. — Мне кажется, что мое присутствие здесь лишь создает огромную пропасть между тобой и ними. Я этого не хочу. — Не-а, ты видишь тьму только потому, что тучи еще не рассеялись, — возразил Хонджун. — Работа капитана заключается в том, чтобы делать лучшее для своих людей, и надеяться, что после они не возненавидят его за это. Если бы кто-то из них столкнулся с такой же проблемой, я бы сделал то же самое. Между верностью и уважением тонкая грань, и я хожу по ней каждый день. — Не дай мне тебя столкнуть. — Не столкнешь. Ответ прозвучал так уверенно и убедительно, что Сонхва даже удивился тому, как быстро смог поверить капитану. Это звучало почти как приказ, что-то вроде: «Не верь ничему, кроме моих слов». Сонхва шумно вдохнул, когда этот тяжелый груз свалился с его плеч. Он тяжело сглотнул, стоило Хонджуну снова подойти к нему и, наклонившись вперед, взять в свои ладони его раненую руку. Капитан держал ее так нежно, так несвойственно дикой пиратской натуре — проводил пальцами по линиям бинта и коже. Он слегка улыбнулся, когда пальцы Сонхва дрогнули от этого прикосновения. Он избегал самого места ранения, не решаясь даже надавить на ладонь Сонхва или обхватить ее, как всегда делал, оставаясь с ним наедине. — Если хочешь, мы остановимся на несколько дней, на столько, сколько тебе будет нужно, чтобы успокоить свое сердце, — мягко произнес Хонджун, неосторожным движением случайно задев чувствительную часть руки Сонхва, и придвинулся вперед, чтобы утешить его, бормоча извинения. — Спасибо. У него возникло чувство, будто мрачная тень, грызущая его на протяжении всех этих дней с тех пор, как он получил эту записку, наконец отступила, принося облегчение во многих смыслах. — Остальным я расскажу об этом завтра, когда взойдет солнце, а сейчас тебе стоит пойти поесть, чтобы восстановить силы, — после этих слов Хонджун выпрямился, осторожно переложив руку Сонхва обратно на его колени. — Ты не сможешь поправиться, если не будешь есть. Чем дольше рана будет заживать, тем больше шансов подхватить какую-нибудь заразу, тем более в таких условиях. Помни, дорогуша, корабль — не твой замок, здесь не особо чисто. Сонхва кивнул и обхватил раненую руку другой, глядя на отошедшего от него Хонджуна. — Конечно, — он поднялся на ноги, и капитан кивком головы указал ему на дверь, сев обратно за рабочий стол. — Ты не поужинаешь с нами? — Поем позже. Передай Ёсану, чтобы оставил мне немного свинины, — пробормотал Хонджун. Стоило ему усесться, его внимание в тот же миг переключилось. Сонхва наблюдал за капитаном: за тем, как тот протянул руку к стоявшей на краю стола свече, чтобы зажечь ее, как задул спичку и положил ее на подсвечник, заляпанный растопленным воском. Как загипнотизированный, он осматривал комнату, наполнившуюся живыми пляшущими тенями в тот момент, когда загорелся фитиль. От яркой вспышки света Сонхва почувствовал одиночество. Несмотря на близкое присутствие капитана, он все равно чувствовал себя одиноким. Хонджун был рядом физически, но на самом деле был где-то не здесь. После каждого их разговора неизменно наступал момент, когда капитан уходил в свои мысли и будто отстранялся от него. Честно говоря, Сонхва не нравилась подобная загадочность. Он привык к той таинственной ауре, которая была у закованного в цепи пирата в подземелье его королевства — на самом деле, тогда Сонхва с нетерпением ждал того момента, когда сможет раскрыть чужие тайны и понять, что за человек Хонджун и что творится у него в голове. Но это — другое. Сейчас капитан пиратов не был прикован. Он мог свободно передвигаться, наводя ужас во всех Семи Морях, если бы того пожелал. Он больше не был для Сонхва загадкой, по крайней мере, по большей части. У него получилось установить с Хонджуном такую прочную связь, какой он даже не ожидал; он мог издалека чувствовать его присутствие. Ему казалось, что он хорошо его знает. За то время, что они провели вместе, пройдя через множество опасных ситуаций, он действительно сблизился с пиратом. Было что-то интимное в том, чтобы научиться наслаждаться человеком, которого должен был приговорить к смерти. Но в такие моменты, как этот, когда Сонхва даже не был уверен в том, что Хонджун знает о его присутствии в комнате, он задавался вопросом, было ли это чувство односторонним. Думал о том, что, возможно, за всё это время именно Хонджун был тем, кто узнавал другого. Возможно, Сонхва на самом деле не так уж и много знал о пирате. Глядя на капитана, на его рассыпавшиеся по плечам спутанные волосы с растрепанными косичками, на мерцание пламени свечи, дрожащего от покачивания корабля, Сонхва понимал, что знает о нем действительно мало. И, должно быть, это влечение и вправду было односторонним. В последний раз окинув взглядом комнату, Сонхва почувствовал, как у него сдавило грудь, а пальцы сжались в кулаки, прежде чем он двинулся к двери каюты и наконец оставил Хонджуна, никак не отреагировавшего на его уход. Свежий воздух бодрил, ветер был не таким сильным, как в начале дня. Сан предупреждал, что ветер изменится, и к утру им придется сменить направление, если они не хотят вручную грести к следующей цели. Сонхва несколько минут стоял возле капитанской каюты, любуясь скоплением звезд над головой и наслаждаясь звуком хлопающих на ветру черных парусов. Они почти сливались с ночным небом, и, мельком глянув на воронье гнездо на вершине фок-мачты, Сонхва задумался, был ли сейчас Уён там, наверху. Но стоило пронзительному громкому хохоту раздаться в ночной тишине откуда-то из-под главной палубы, он моментально понял, где был юноша. Видимо, Сонхва наконец-то остался наедине с собой, без посторонних и осуждающих взглядов. В темноте ночи он смотрел вдаль поверх фальшборта, наслаждаясь видом бескрайнего простора окружавшего их океана. Когда он спускался по ступенькам с квартердека, его охватило какое-то непреодолимое и необъяснимое чувство. В какую бы сторону он ни посмотрел, вокруг не было ничего, кроме воды. Он был всего лишь одиноким человеком на корабле, плывущем по безбрежному морю. Он почувствовал себя самым маленьким существом на планете. Крошечная пылинка, ни больше ни меньше. Плывя по морю и глядя на звезды, Сонхва понял, насколько ничтожным, бессмысленным было его присутствие, когда мир вокруг него так велик. Глубоко вздохнув и опустив плечи, Сонхва отвернулся от ночного пейзажа и направился под главную палубу, ступая по скрипящей лестнице, которая не могла не выдать его приближения. Громкие голоса, раздававшиеся ранее, стихли, и, как только Сонхва вышел из-за угла и оказался в помещении, где сидели все остальные члены команды с тарелками еды и кружками эля в руках, на него тут же устремились прищуренные взгляды. Они сидели как попало — кто на стульях, кто на ящиках, а открытый бочонок эля стоял на столе на кухне. То, что все разговоры прекратились, стоило Сонхва появиться в комнате, было обычным делом. Он уже привык к пристальным взглядам, привык к возникающей в его присутствии тишине. Это мало чем отличалось от того, что было в замке — когда он проходил по величественным коридорам или входил в тронный зал, на него всегда смотрели все служанки. Всякий раз, когда он оказывался в новой комнате, всё движение прекращалось, чтобы присутствующие могли поклониться и проявить к наследному принцу должное уважение. Сонхва ненавидел это. Он не хотел быть центром всеобщего внимания и предпочел бы просто оставаться незамеченным, стать тенью, следующей за людьми, а не появляющейся прямо перед ними. Но когда Сонхва прошел мимо команды, собравшейся вместе для быстрого перекуса, он на секунду задумался, что же все-таки ненавидел сильнее: взгляды и уважение людей, обязанных проявлять его из-за его статуса, или взгляды и отсутствие уважения всё ещё из-за его статуса и того, кем он был раньше? И то и другое — неприятно. Обоюдоострый меч. — Сегодня фасоль и галеты, — Ёсан был первым, кто нарушил молчание. Он встал со своего места и прошел в дальний угол небольшой корабельной кухоньки, чтобы показать Сонхва, где лежит еда. — И еще совсем немного соленой свинины, больше предложить не могу, потому что мы не знаем, когда в следующий раз причалим. Так что это лучшее, что здесь есть. Сонхва понимающе кивнул и смиренно взял тарелку из рук Ёсана, но когда тот собирался достать из ёмкости мясо, покачал головой и убрал ее в сторону. — Мне и этого хватит, — произнес он, робко улыбнувшись. — Уверен? — Да. Пират лишь пожал плечами и положил мясо обратно, а затем вернулся к собственной еде и сел рядом с остальными. Сонхва посмотрел на тарелку в своих руках, в животе заурчало от мысли о свинине, и рот наполнился слюной. Он коротко взглянул на ёмкость с мясом и так же быстро отвел взгляд — ее не хватит на двоих, и учитывая, сколько всего Хонджун сделал для них и особенно для Сонхва, он решил, что позволит капитану насладиться ужином, когда бы он там ни решил отвлечься от карты. Пригнув голову насколько мог, Сонхва двинулся мимо пятерых мужчин, наслаждавшихся едой, и собирался подняться на главную палубу, сесть в передней части корабля и, любуясь звездами, поесть, но внезапно в мертвой тишине раздался голос. — Почему бы тебе не поесть с нами? Юнхо. Старпом окликнул его, и Сонхва чуть не споткнулся о собственные ноги и не выронил тарелку из рук. Он обернулся через плечо, ожидая увидеть на лице Юнхо дразнящую ухмылку, которая ясно дала бы Сонхва понять, что над ним просто смеются — всё равно ему не привыкать. Но, взглянув на него, Сонхва не увидел ни тени шутки или издевки. — Ты это серьезно? — недоверчиво спросил он. Плечи невольно напряглись. — Ну да, — Юнхо коротко кивнул головой в сторону не занятого никем ящика, — но если хочешь снова пойти смотреть на звезды, то ты не обязан оставаться здесь. Медленно и очень осторожно Сонхва направился туда, куда указывал мужчина. С каждым шагом он ждал, когда кто-нибудь из команды разразится смехом и скажет ему проваливать отсюда, но этого не произошло. Он сел на деревянный ящик и закинул одну ногу на другую, держа тарелку на своих коленях. От настороженности даже аппетит почти пропал. Сонхва уже давно не опасался того, что команда может причинить ему какой-либо физический вред, но по-настоящему боялся их насмешек и грубостей. На сердце в этот вечер было тяжело, и Сонхва не знал, сколько колкостей сможет вынести, прежде чем сломается. Разговор между пиратами возобновился, но Сонхва сидел молча, сердце колотилось о грудную клетку — он никогда не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Несмотря на то, что он провел почти целый год с этими людьми, ему до сих пор казалось, что он не вписывается в команду. Нет, конечно, бывали и хорошие моменты, но они были слишком кратковременными, и только он начинал думать, что делает успехи, как тут же что-нибудь обязательно шло не так. Сонхва наблюдал, как они общаются друг с другом. Видел, как легко они шутят, высказывают всё, что придет на ум. Уён был самым громким и всегда вел беседу так непринужденно, что Сонхва даже завидовал. Он сам по своей природе был не очень разговорчивым, и этим был похож на Ёсана, который мог ответить и при необходимости поддержать диалог, но никогда не был инициатором общения. —…может, ему больше понравятся маринованные овощи? Звучит как то, что привык есть принц, — донеслись до его ушей слова Уёна. Он пропустил первую часть предложения, но, услышав последнюю, понял, что юный шпион говорил о нем. — Он, наверное, не привык есть один и тот же старый черствый хлеб и бобы каждый день на завтрак и ужин. Он привык к банкетам, на которых подают вкуснейшие пудинги и джем с королевской кухни. Интересно, приходилось ли принцу когда-нибудь есть вчерашний хлеб? — Хватит, а, — Юнхо пихнул младшего локтем в бок, отчего тот чуть не свалился с ящика. — Хочешь, привяжу тебя к носу корабля, и мы посмотрим, продержишься ли ты триста ярдов? Уён уставился на него в ответ, а потом закатил глаза, пробормотал что-то, что Сонхва не расслышал, и замолк. Похоже, такой исход вполне удовлетворил старпома. Он на мгновение встретился взглядом с Сонхва, а затем отвел глаза в сторону и сунул полную ложку фасоли себе в рот, переключившись на Минги, который пытался показать ему гравировку на рукояти своего пистолета. Сонхва осторожно наблюдал за Юнхо — тот откинул волосы с лица и изо всех сил старался сфокусироваться на том, как Минги проводил пальцами по краям каждой выгравированной на оружии буквы. Это было странно. Сонхва не понимал, в чем дело, но после того, как он спас Юнхо жизнь, чуть не пожертвовав собственной, отношения между ними немного изменились. Когда Сонхва очнулся, он узнал, что в ходе того столкновения человек, кинувшийся на старшего помощника, вывихнул ему плечо, и Ёсану пришлось вправлять его, как только они оказались в безопасности в открытом море. В первый раз после своего второго пробуждения Сонхва увидел старпома вместе с Хонджуном и Ёсаном. Юнхо с мрачным выражениям лица стоял над ним и первым же делом сказал, что Сонхва просто повезло, а его усилия по спасению его жизни были не более чем чудом. По его мнению, повезти может любому. Сонхва не сделал ничего особенного. Слышать это было ужасно больно. Сонхва спас Юнхо жизнь не для того, чтобы завоевать расположение и верность команды. Это было не главным. Он спас Юнхо жизнь, потому что чувствовал, что поступает правильно. Потому что сердце велело ему это сделать. Его реакция была быстрее разума, поэтому в его действиях не было никакого тайного умысла. Сначала Сонхва боялся, что его действия повлекли за собой только еще больший разрыв между ними. Боялся, что смутил старпома, опозорил его перед остальными — Юнхо был способным бойцом и не знавшим пощады убийцей, и, возможно, тот факт, что его спас какой-то жалкий принц, только подлил масла в огонь его ненависти. Но прошло уже несколько дней с его первого смертельно опасного опыта у Черных Врат — может, четыре — и, похоже, Юнхо ненавидел его не так сильно, как показалось Сонхва изначально. Насмешливые и угрожающие взгляды превратились в безэмоциональные. Он больше не смотрел на него свысока как на беспомощного аристократа, путавшегося под ногами на корабле. Его взгляд стал скорее безразличным. Для отчаявшегося Сонхва получить любое внимание, отличное от грубости и осуждения, было огромной победой. А буквально только что старший помощник отчитал Уёна, когда тот начал грубить Сонхва и дразнить его. На самом деле, из всей команды лишь юный шпион продолжал вредничать, в то время как остальные, казалось, побороли терзавшие их умы предрассудки. Сан и Минги по-прежнему молчали, и Сонхва гадал, изменится ли это когда-нибудь, но, по крайней мере, второй из парочки гигантов больше не выжигал взглядом дыры в его спине. Сонхва перевел взгляд на Сана. Он сидел в углу позади Уёна, закинув одну ногу на ящик, и тихонько ел из своей пиалы. Его руки, в особенности костяшки пальцев, были обмотаны бинтами, которые, казалось, поменяли совсем недавно. Когда они еще были на вулканическом острове, Сонхва не знал, что случилось с Хонджуном и Саном, поскольку их не было рядом. Он решил, что эти двое примчались на корабль сразу же, как Юнхо подал сигнал. По большей части, его догадки оказались верны — Хонджун рассказал, что у них с Саном не было проблем в таверне до тех пор, пока в ночи не раздались выстрелы, и вот тогда им пришлось пробиваться обратно к кораблю. Когда Сонхва увидел Сана, ассасин стоял, прислонившись к бизань-мачте, а с безвольно свисающих по бокам пальцев стекала кровь — костяшки были разбиты, руки покрыты черными синяками. Но несмотря на это, Сан выглядел так, будто ему вовсе не больно: лицо было спокойным, даже расслабленным; острые скулы и рубашку покрывали мелкие брызги крови. Сонхва мог только представить, какой ущерб был нанесен рукам Сана. После того, как его раны обработали и перевязали, он уже не видел всего ужаса этих травм — но Сан всегда носил бинты на запястьях, и Сонхва оставалось лишь гадать, скрываются ли под ними постоянные повреждения, полученные во всех жестоких сражениях, в которых он участвовал на протяжении многих лет. Насколько он мог судить, только Ёсану и Минги удалось выбраться из этой заварушки без травм. Минги был в безопасности на корабле и отстреливал из ружья преследовавших их пиратов. Капитан утверждал, что он не ранен, но Сонхва видел его рубашку, покрытую темными пятнами по бокам, хоть и не мог сказать наверняка, была ли это кровь Хонджуна или кого-то еще. — Тебе нужно сменить повязки. Голос Ёсана вырвал Сонхва из раздумий. Он оглядел освещенную свечами комнату, чтобы найти уставившегося на него блондина, чей взгляд тут же упал на чужую перебинтованную руку. — Как давно ты их менял? — Два дня назад, — ответил Сонхва, на что Ёсан покачал головой и, сев рядом, взял его руку, чтобы ее осмотреть. — Слишком давно, — пробормотал он, снимая грязные повязки, и тихонько хмыкнул, когда Сонхва поморщился. — Ты же в курсе, что так ты только подхватишь инфекцию, и тогда от твоей руки не будет вообще никакой пользы, да? Раны нужно держать в чистоте и постоянно менять повязки, если не хочешь помереть от какой-нибудь болезни. — Разумеется, не хочу, — покачал головой Сонхва, позволив Ёсану пошевелить его руку, чтобы рассмотреть глубокую рану, которая, по мнению Сонхва, выглядела отвратительно. Он никогда в жизни не получал таких серьезных ранений, даже в ту ночь, когда пираты напали на его королевство, а на «Судьбе» не было придворных лекарей, так что он переживал, как бы спасение жизни Юнхо не стоило ему его собственной. Он видел, как множество солдат умирали от так называемого септического шока, потому что не знали, как его лечить. Эта крайне опасная инфекция, от которой тело будто магическим образом отключалось, не была редкостью, особенно на пиратском корабле, где условия были далеко не самыми лучшими. Но Сонхва узнал, что Ёсан обладал довольно обширными знаниями о ранах и болезнях. Конечно, он и близко не был похож на придворных лекарей. После того, как Ёсан вправил Юнхо плечо и обработал руку Сонхва спиртом, он рассказал ему, что все свои знания получил от человека, который его нанял. — Для того, чтобы очистить рану, лучше использовать воду, а не спирт, но, поскольку запасов воды у нас мало, придется потерпеть до следующего причала. Сонхва с твердой уверенностью мог сказать, как был рад, что согласился зажать зубами кожаный ремень, который ему дали, когда Ёсан накладывал на рану швы, хоть это и не помогло приглушить вырывающиеся из саднящего горла душераздирающие крики на протяжении всего процесса. Когда боль стала почти невыносимой, он чуть не потерял сознание. Сейчас он наблюдал за тем, как Ёсан обследовал его руку. Рана покраснела и выглядела не особо приятно, но блондин не выражал ни беспокойства, ни огорчения, так что, возможно, всё было не так уж плохо. — Через пару минут забинтую, — сказал он, выпрямившись с тяжелым вздохом. — Тебе нужно лучше о ней заботиться. — А ты прямо-таки настоящий доктор, да? — задумался вслух Уён, отвлекая внимание Ёсана от Сонхва. — Вряд ли. Просто знаю, как не умереть от какой-нибудь дурацкой раны, — блондин метнул в юного шпиона быстрый взгляд. — Ты же знаешь, что это настоящая причина, почему Хонджун взял меня с собой. У вас на корабле нет никого, кто обладал бы хоть какими-то медицинскими познаниями. Уён пожал плечами и перемешал еду в своей пиале деревянной ложкой. — Доктор и повар, чего еще может желать капитан? — Я не имею ни малейшего понятия, как некоторые из вас дожили до сегодняшнего дня. Кто-то точно должен был умереть от пищевого отравления, — пробормотал Ёсан, покачав головой. — Я каждого пытался научить готовить, но это просто какая-то катастрофа. Поэтому больше никому не разрешаю прикасаться к продуктам, вы даже не знаете, как их правильно хранить… в том числе и воду. — У каждого на корабле своя работа, и если я не повар, то мне и не нужно знать, как готовить еду, — вздохнув, Уён поставил пиалу на пол и оперся на руки. Сонхва знал, что Уён к своим словам относился не слишком серьезно, но это все равно его задело, даже если они просто подшучивали друг над другом. — У каждого есть определенная работа? — тихо спросил Сонхва, надеясь, что его вопрос услышит только Ёсан. — Ага, — губы Уёна растянулись в оскале, — конечно, у каждого. Все корабли устроены одинаково, даже военные в твоем королевстве. Становится очевидно, что принцушка никогда раньше не был на судне и даже не потрудился обратить внимание на то, что происходит здесь. — Уён… — Я был на корабле, — почти с усмешкой ответил Сонхва. Внезапно его охватил глубокий гнев, — бывал в чужих землях по дипломатическим вопросам. Не могу сказать, что мореплавание — мой любимый способ путешествовать, но, поскольку я и раньше был в открытом море, могу с уверенностью сказать: ваш пиратский корабль не имеет ничего общего с военно-морским флотом. На тех судах нет шпионов и наемных убийц — и вообще там не семь человек экипажа на весь корабль. Я даже никогда не слышал о звании старпома, потому что второго командира всегда называют квартирмейстером или адмиралом. Уён не растерялся от такого ответа — лишь приподнял бровь так высоко, что она коснулась края его банданы, и наклонился вперед, упираясь локтями в бедра. — Смотри-ка, а он кусается, — шпион облизнул губы и склонил голову набок. — Прошу простить меня за мою невежественность, но мне едва ли удалось добиться объяснений, как у вас здесь всё устроено. Я прекрасно знаю, что не все суда работают одинаково, и даже понимаю, что пиратский корабль отличается от военного, но каждый раз, когда я пытаюсь узнать, как обстоят дела здесь, на «Судьбе», мои вопросы остаются без ответа, — отставив тарелку в сторону, Сонхва тоже наклонился вперед, сурово глядя на шпиона. — Я понимаю, что у тебя нет ни грамма уважения ко мне и что тебе не нравится мое присутствие на корабле, но я часть твоей команды, поэтому в твоих же интересах просветить меня, чтобы я не создавал вам лишних проблем. Улыбка Уёна стала еще шире, глаза потемнели, но взгляд не казался опасным. Он снова облизнул губы, и из горла вырвался смешок, когда он, сев немного прямее, указал большим пальцем в сторону Юнхо. — Его официальное звание — квартирмейстер, но «старпом» быстрее и легче прокричать, когда другой пиратский корабль берет тебя на абордаж. Прекрасно слетает с языка. И это слово все еще используется, принц. Дело во времени. Время драгоценно для нас, пиратов, и иногда жизнь и смерть — это вопрос нескольких секунд… хотя, что-то мне подсказывает, это ты и сам уже понял, — улыбка не сходила с лица Уёна, даже когда Юнхо оттолкнул от себя его руку. — Что насчет остальных, — продолжил шпион, взгляд еще сильнее потемнел, стоило ему вновь упасть на замершего Сонхва, — Минги одновременно и канонир, и боцман, отвечает за всю артиллерию, поэтому мы дали ему звание «мастер-оружейник». Если ты в его команде, то будешь его слушаться, а что касается самого Минги — он подчиняется Юнхо и капитану, так что считай его третьим в команде и не перечь ему. Сан — наемный убийца, да, но его должность — парусный мастер, работает, так сказать, за кулисами. А еще он главный, когда дело доходит до навигации. Уверен, ты видел, как Юнхо и Минги обсуждали с капитаном наш путь, но всю информацию они получают от Сана. — А что насчет тебя? — спросил Сонхва. Его лицо помрачнело, и он бросил на шпиона испытующий взгляд, ожидая, когда же слова Уёна разойдутся с действительностью прямо на глазах у команды. — Что делаешь ты, кроме того, что вечно крадешься, словно что-то скрываешь? Или это единственное, в чем ты хорош? Губы Уёна разомкнулись, но затем он закрыл рот, клацнув зубами. Несколько секунд он молчал, застигнутый врасплох этим вопросом, но вскоре хищный взгляд вернулся. Он оттолкнулся от ящика, ступая по деревянному полу тяжелыми ботинками всё ближе и ближе к Сонхва, который выпрямился только тогда, когда юный шпион подошел к нему почти вплотную. — Считай меня мастером на все руки, принц, — челюсти Уёна сжались, когда, остановившись напротив, он стиснул пальцами подбородок Сонхва, заставив мужчину поднять на него взгляд. Напряжение между ними возросло десятикратно, Сонхва почувствовал, как потяжелело в груди и как пальцы сжались в кулаки по бокам, рана на ладони начала болезненно пульсировать, но он отказывался разрывать зрительный контакт с темноволосым пиратом. — Ты не просто никогда не услышишь ни звука от моего передвижения — ты не узнаешь о том, что я обчистил твои карманы, пока не вернешься домой, когда я буду уже далеко в открытом море. Но, конечно, это не тот ответ, который ты ждешь. Должно быть, тебе будет больно узнать, что всё на этом корабле чиню я. Я — плотник, заделываю дыры, остающиеся в корпусе корабля от пушечных ядер, чтобы вода не заливалась внутрь. А еще я парусный мастер. Если мы не успеваем поднять паруса, когда начинается очередной суровый шторм, то они рвутся, и мне приходится их зашивать. Я чиню канаты, если они обрываются, чиню палубу, если в ней появляются дыры, и мачты, если по ним идут трещины. Сонхва вскинул руку и с силой сжал пальцы на запястье Уёна. Рубашка шпиона держалась на единственном узелке, который, казалось, вот-вот развяжется и обнажит его крепкую смуглую грудь. Уён совершенно не стеснялся этого, был только рад гордо демонстрировать всем свои достоинства, но в ситуациях, подобных этой, Сонхва хотелось, чтобы юный шпион не… отвлекал его. — А что насчет недостатка людей на корабле, знай: это становится проблемой только тогда, когда мы собираемся напасть на ваши военные суда и берем на себя всякие дипломатические дела, — хватка Уёна на челюсти Сонхва усилилась. — Чем больше людей, тем сложнее поддерживать мир на корабле. Представляешь, как трудно сделать так, чтобы пятьдесят человек, которым приходится жить вместе в тесноте в открытом океане на протяжении многих месяцев, были довольны? Наш капитан, разумеется, уже успел прочитать тебе проповедь о том, как важна верность — именно поэтому мы считаемся основной командой, в то время как все остальные занимаются в торговом порту своими делами до тех пор, пока мы ими не воспользуемся. Так меньше риска. — Расходный материал, — закончил за него Сонхва, стиснув пальцы на запястье Уёна, — вот кто они для вас. — Называй как хочешь, но ты знаешь, что я прав. Сонхва предпочел игнорировать слова юного шпиона и переключиться на другую мысль, крутившуюся в голове и не дающую ему покоя. — И кто же тогда ваша пороховая обезьянка? Тот, чья жизнь — это расходный материал, кто-то, кому вы поручаете самые опасные задания, тот, кто, как вы ожидаете, не выживет в путешествии. На пиратских судах несомненно должны быть пороховые обезьянки. У вас она есть? — О, — улыбка Уёна стала зловещей, глаза сузились до тонких щёлок, как у Сана в те моменты, когда ассасин замечал свою цель и начинал ее преследовать. Уён прижал большой палец к подбородку Сонхва и наклонился ближе — настолько, что тот почти мог чувствовать жаркое дыхание пирата на своем лице. — Теперь есть.