—~—
Как Сонхва и предполагал, на следующий день, когда Хонджун сообщил новость о том, что перед остановкой на Туманных Островах они пришвартуются в королевстве бывшего принца, команда была далеко не в восторге. Напряжение и так было высоким из-за неприятного разговора с Уёном, но тот факт, что они вынуждены остановиться из-за какой-то бумажки, делал ситуацию еще хуже. Очевидно, никто не считал записку настоящей — они не могли придумать ни единой причины, по которой Сонхва мог бы получить ее в таком месте, как Черные Врата. Хонджун позвал к себе всех, кроме Сонхва. Это был долгий разговор, и ради сохранения собственного здравомыслия Сонхва постарался держаться как можно дальше от капитанской каюты, чтобы не слышать громких, как он предполагал, споров. Хонджун сказал, что в конечном итоге всё решит голосование. Сказал, что хоть он и носит звание капитана, власти у него лишь немногим больше, чем у команды. Важные решения они принимали с помощью голосования, иногда даже выносили на обсуждение вопросы маршрута или рациона питания — всё решалось большинством голосов, чтобы баланс сил не вышел из-под контроля. Сонхва уважал это, искренне уважал. Но все равно боялся результатов этого поистине демократического подхода. Обсуждение заняло большую часть дня, и в какой-то момент Сонхва начал переживать, что они никогда не придут к единому мнению. Он знал, как абсурдно это звучит, знал, что Хонджун честно и справедливо изложит обеим сторонам как плюсы, так и минусы остановки. Сидя под главной палубой, там, где располагались гамаки, Сонхва не мог не думать о том, насколько вся эта ситуация была безумной. Была ли записка на самом деле ловушкой? Может, его отец и брат держали Соджун в заложницах и отправили посланника, чтобы найти его, зная, что он обязательно вернется за ней? Но даже если это было так, Сонхва не мог придумать ни единой причины, почему они могли бы хотеть заставить его вновь объявиться. Его брат, вероятно, уже стал королем, а отец, отрекшись от престола, должен был жить мирной, полной роскоши жизнью, хотя наверняка продолжал править из тени. В конечном итоге исчезновение Сонхва не стало для них помехой. Скорее наоборот, его побег только сыграл им на руку. У них не должно было быть ни малейшей причины желать его возвращения. И всё же на клочке бумаги, который он держал в пальцах, было написано имя Соджун. Сердцем он чувствовал, что что-то было не так, хоть и не мог этого объяснить. Беспокойными и бессонными ночами ему виделись сцены разрушенного королевства, горящего в огне, полностью уничтоженного. Сонхва всё еще чувствовал вину за то, что покинул свою страну, о которой обещал заботиться, бросил ее в злых, испорченных, продажных руках. И за то, что оставил Соджун, которую, без сомнения, выдали замуж за его брата — вина за это была почти невыносимой. В подобные моменты, когда Сонхва сидел в темноте корабля, опустив голову между колен, он все еще мог видеть перед собой принцессу — ее прекрасное нежное личико, темные густые кудри, спадающие по плечам и развевающиеся на ветру. Ее образ был таким живым и ярким, что утешал его даже тогда, когда она сама не могла быть рядом. Выражение ее лица говорило, что всё в порядке — решения, которые он принял, были правильными. Были к лучшему. Она не держала на него ни капли обиды, даже несмотря на то, что ее собственное положение стало еще плачевнее. Госпожа Соджун была единственной такой во всем мире. Не существовало души более чистой, чем ее. Как только Хонджун вышел из каюты с остальными членами команды, он тут же сообщил Сонхва, что они единогласно приняли решение все-таки сделать остановку. Причины у каждого были свои: кто-то оправдывался необходимостью пополнить припасы, а кто-то просто хотел полюбоваться величием королевства. Сонхва был, мягко говоря, потрясен. Он не смог сдержать задушенный звук облегчения. Губы расплылись в улыбке, на глаза навернулись слезы. Он горячо поблагодарил команду, собравшуюся вокруг него; эмоции овладели его телом, и он ничего не мог с собой поделать. Он был в полном замешательстве, уверенный в том, что в этот момент всё напряжение наконец-то исчезло из его тела — и Сонхва мог поклясться, что увидел, как на лице Юнхо мелькнула легкая, едва заметная улыбка. Этой ночью они изменили курс и направились на родину Сонхва. У него самого по этому поводу были смешанные чувства, но он знал, что лучше сконцентрироваться на настоящем, чем зацикливаться на будущем. У них не было ни малейшего представления о том, что они увидят, когда достигнут берегов королевства, и какая-то часть Сонхва не смела даже думать о том, что они могут там обнаружить. Капитан сказал, что путь займет три недели при попутном ветре, а остановятся они на две ночи, прежде чем снова отправятся к Туманным Островам. Также Хонджун сказал, что хочет, чтобы Сонхва наведался к Минги позаниматься. Он не уточнил, о чем именно идет речь, но интуиция подсказывала, что эти «занятия» Сонхва не понравятся. И, конечно же, он оказался прав. По всей видимости, хоть это было и не слишком неожиданно, Хонджун поручил Минги за три недели путешествия научить Сонхва управляться с огнестрельным оружием. Капитан счел необходимым убедиться, что Минги расскажет Сонхва об отличиях пиратского боя от военно-морского — в первую очередь, в вопросе справедливости. Так Сонхва и обнаружил себя в центре главной палубы; полуденное солнце нещадно палило, пот стекал в глаза, и прямо перед ним стоял Минги. Его волосы были убраны в тугой низкий хвост, а выражение лица было таким суровым, что у Сонхва подкашивались колени. От теплового удара его удерживали легкие порывы ветра, проходящего над их головами через тяжелые черные паруса. Море было неспокойным, а это значило, что Сонхва, даже несмотря на многие месяцы, проведенные на корабле, испытывал ужасные трудности с удержанием равновесия — и Минги, очевидно, получал удовольствие, глядя на его жалкие попытки удержаться на ногах, в то время как у него самого не было с этим никаких проблем, и не важно, насколько сильными были волны. Было так жарко, что Минги сорвал с себя рубашку и кинул куда-то в сторону, обнажив грудь. От тонкого слоя пота загорелая кожа сияла на солнце. Сонхва с трудом отводил взгляд от татуировок мужчины, сверкающих и двигающихся от сокращения мощных мышц каждый раз, когда он показывал Сонхва приемы боя на мечах или стрельбы из пистолета. Они практически не разговаривали — Минги умел общаться без слов. Сонхва не знал, как ему это удавалось, но было в этом что-то мистическое, от чего по коже шли мурашки. Правда, иногда Минги все-таки приходилось это делать, ведь он не мог просто указывать пальцем и демонстрировать движения — ему нужно было вслух доказывать, что в этом безумии есть смысл. — Мы не просто так заставляли тебя чистить мечи и пушки, ты должен узнать свое оружие, прежде чем использовать его, — сказал Минги, держа небольшой пистолет так, чтобы Сонхва мог рассмотреть его. — Свой меч ты потерял еще в Черных Вратах, так что теперь должен научиться обращаться с другим оружием. Он отложил пистолет и вместо него взял длинный меч, громоздкий, с широким лезвием, вложил его в ладонь Сонхва и вцепился в предплечье, вытягивая вперед его руку. Минги шагнул ему за спину, и, возвышаясь над ним, сжал пальцы на хватке Сонхва. — Морские офицеры действуют по правилам: шаг, второй, нападение, защита. Уверен, что как член королевской семьи ты прекрасно знаешь правила честной дуэли и сражаешься, следуя им. C офицерами из любых королевств ты можешь воевать как угодно, но, если встретишь пирата, эти правила тебя убьют, — слова Минги прозвучали так глубоко в ухе, что Сонхва чуть не выронил меч. — Хонджун говорил, что ты почти уничтожил целую пиратскую команду в одиночку, это правда? — Да, — ответил Сонхва, крепче сжимая пальцы на эфесе меча и пытаясь направить все силы в вытянутую руку, уже начавшую болеть от веса оружия, — но я совершенно не помню, как я это сделал. Раздался тяжелый вздох. — Ну, конечно, не помнишь. Сонхва почувствовал, как Минги отодвинулся, и тепло чужого тела покинуло его. Стрелок подошел сбоку и подцепил пальцами меч, чтобы немного облегчить тяжесть. — Это как торговаться: ты не можешь вести переговоры с пиратом так же, как вел их с придворными чиновниками. Пираты никогда не откажутся от использования всевозможных угроз, не станут соблюдать какие-то глупые правила. Сражайся, чтобы убить, а не ранить и убежать, потому что за тобой будут охотиться. Пощады не будет. Второго шанса тоже, — слова Минги были тяжелыми и жесткими. Он уставился на Сонхва — хотел убедиться, что смысл дошел до слушателя. Минги шагнул ближе, прижался голым, расписанным чернилами плечом к плечу Сонхва, медленно провел двумя пальцами по тупому краю оружия. — Если придется сражаться мечом, не думай о нем как об оружии или инструменте. Это сделает тебя неуклюжим и неустойчивым, — его голос стал мягче, будто прикосновение к мечу помогло ему успокоиться. — Думай о нем как о продолжении собственной руки. Меч — это часть тебя, когда приходится биться за собственную жизнь. Сонхва сделал глубокий вдох. Рука начинала дрожать от того, как долго Минги заставлял его держать тяжелый меч. Он был похож на тот, который носил с собой Хонджун, и на тот, за который Сонхва дразнил капитана, когда они давным-давно спорили о том, какой меч лучше — широкий или тонкий. — Ты должен стать с ним одним целым, — осторожно произнес Минги. Не прошло и секунды, как мужчина вцепился в меч и, выхватив из рук Сонхва, отшвырнул его на деревянную палубу. Поднялся сильный ветер, звук хлопающих над их головами парусов стал почти оглушительным, и Минги на мгновение отошел, давая Сонхва возможность перевести дух и почувствовать, как соленый бриз обдувает мокрую разгоряченную кожу. Когда он вернулся, сразу вложил в руки Сонхва пистолет, уверенно направляя его так, как ему хотелось: толкая чужие локти вверх и расправляя их в стороны, целясь в море. Сонхва знал, что пистолет не заряжен — сейчас никто бы не доверил ему заряженное оружие, да даже меч был слишком тупым, чтобы кого-то ранить. Пират вновь оказался позади него, и с очередным шумным выдохом Сонхва почувствовал, как тот прижался к нему. Минги обхватил его руками, будто Сонхва вообще здесь не было, и ухватился за рукоятку пистолета поверх чужих пальцев. Сонхва не осмеливался дышать, пока Минги показывал, как целиться. Он отнюдь не был маленьким, но когда пират практически заключил его в объятия своими сильными руками, шепча на ухо указания, а волны раскачивали корабль так, будто он был всего лишь щепкой, несущейся по течению, он ощутил себя самым крошечным существом в мире. От тела Минги исходил жар, его бицепсы были почти в два раза больше, чем у Сонхва. Он думал, что, должно быть, это из-за тяжестей, которые Минги ежедневно приходилось поднимать и переносить. По правде говоря, у всех членов команды руки были сильными и мускулистыми, а тела — прекрасно сложенными благодаря тяжелой работе под солнцем. Ладони и пальцы были грубыми, мозолистыми, в то время как у Сонхва они все еще были мягкими и почти изящными. Он полагал, что это изменится, когда ему позволят выполнять большее количество поручений. — Эпоха мечей близится к концу, — Минги опалял дыханием его ухо, посылая по позвоночнику Сонхва волны мурашек. — Огнестрельное оружие встречается всё чаще, потому что производство пороха выросло. Теперь оно доступно не только высшему классу. Сонхва сглотнул, когда ладони Минги полностью накрыли его собственные. — Ты, может, и неплохо обращаешься с мечом, принц, но в перестрелке у тебя не будет и шанса. По этой причине старпом предпочитает пистолеты, хотя его навыки владения клинком — превосходные. — Но… — Если хочешь выжить в новом мире, тебе придется научиться стрелять. Теперь ты под моим командованием, а значит, подчиняешься мне как мастеру-оружейнику. Если мы когда-нибудь подберем с берега остальную часть команды, встанешь с ними в один ряд. Моя задача — быть уверенным в том, что все работают, как один организм. Я не допущу, чтобы ты выделялся и подвергал других опасности. Пальцы Сонхва сжались на рукояти оружия, взгляд устремился на набегающие вдалеке волны. Какими бы завораживающими ни были воды океана под лучами палящего солнца, грозившегося расплавить человеческую кожу, сердце Сонхва пропустило удар. Эпоха мечей закончилась. Не важно, что он знал и чему учился — мир был изменчив, как ветер. Теперь казалось, что он не умеет ничего, поэтому даже спорить с Минги было бессмысленно. Пират знал, о чем говорит, у него, в отличие от Сонхва, был опыт. По телу Минги плясали шрамы, боевые ранения, которые рассказывали целые истории. Сонхва заметил, что некоторые татуировки нарочно перекрывали бледные следы. Он не мог оторвать глаз и желал узнать всё, до мельчайших подробностей — как стрелок получил эти шрамы и какие истории скрываются за ними. Минги видел войну своими глазами, видел ее часто, но, что было важнее, он выжил и мог рассказать о ней. Сонхва же был еще неопытен. На его теле не было ран и шрамов, оно все еще было нежным. Может, именно поэтому члены экипажа его и не уважали. На протяжении трех недель, что они провели в море, Минги делал всё возможное, чтобы показать Сонхва основы боя. Бывали моменты, когда пират был так им недоволен, что ему приходилось уходить подальше — мечи и пистолеты в его руках казались слишком угрожающими. Иногда с квартердека на них смотрел Хонджун. Ветер развевал полы его мехового пальто и волосы, но капитан никогда ничего не говорил. Он пристально наблюдал за Сонхва и его движениями, облокотившись на перила и практически не шевелясь — только губы сжимались в тонкую линию каждый раз, когда Минги выбивал меч из руки Сонхва. Бывало и так, что за происходящим наблюдала вся команда. Сонхва ненавидел эти тренировки. К счастью, три недели пролетели быстро. И как бы Сонхва ни раздражали занятия с Минги, он знал, что в конце концов будет им благодарен. Но до тех пор, пока он не встретится лицом к лицу со смертью, он не собирается прощать пирата за то, что тот каждый день изматывал его почти до потери сознания. Тело болело как никогда, по всей коже расцветали синяки, потому что Минги был безжалостен и неумолим. Однако в конце третьей недели перед Сонхва предстало зрелище, которое, он думал, он никогда не увидит вновь. Небо заволокло тучами, дул ледяной ветер, с минуты на минуту должен был хлынуть дождь. Когда Сонхва стоял на палубе, почти перегнувшись через перила, величественные скалы родной страны приковали к себе его взгляд, и от этого вида желудок скрутило узлом. Они были даже больше, чем он помнил — пришлось задрать голову, чтобы увидеть их вершины. Его охватила тревога, когда он понял: это те самые утёсы, с которых он прыгал — высокие, отвесные скалы, острые и опасные в царящем вокруг них унынии. Схватившись за перила, Сонхва не мог унять дрожь в пальцах, когда корабль подплывал всё ближе и ближе. Вдалеке раздался крик Хонджуна, приказывающего развернуть корабль на север, чтобы бросить якорь, и подготовить небольшую лодку. Сонхва не двинулся с места — не мог. Застыл, дрожа от ветра, несмотря на накинутый кем-то на плечи плащ, и не отрывал глаз от скал королевства, которым когда-то ему предстояло править. Всё вокруг двигалось словно в замедленном темпе, каждая минута тянулась как час, и какая-то часть Сонхва даже была этому рада. Первые капли дождя заставили его закрыть глаза, и только тогда он понял, как сильно они болели. Было так тихо — даже сотни чаек, нашедших приют на скалах, не летали в небе. Ничто не отвлекало Сонхва от воспоминаний. Всё было точно таким же, как он помнил — серым, лишенным всяких красок и жизни. Они бросили якорь и подняли паруса в гавани недалеко от причала, с которого можно было пройти в город. Сонхва даже не понял, что ему помогли сесть в небольшую лодку, пока не оказался у берега. Дождь, казалось, прекращаться не планировал — капал то тут, то там, попадая на лицо Сонхва, обещая скрыть его слезы, если он вдруг не сможет их сдержать. Хонджун всё время был позади него. Темные глаза, спрятанные в тени капюшона, искали в ближайших деревьях и кустах все возможные признаки угрозы. Он решил взять с собой всех членов команды, в том числе и Минги, который сперва сидел в самом конце лодки, а потом помогал Юнхо затащить ее на берег и спрятать под листвой и опавшими ветками. Сонхва был не слишком полезен, потому что никак не мог смириться с реальностью, в которой снова оказался здесь, в месте, куда поклялся никогда больше не возвращаться. Ноги немели всё сильнее с каждым шагом по этой шаткой земле. Сложно было удерживать равновесие на суше, когда уже привык к качающемуся на морских волнах кораблю. В доках не было видно ни единой души, и даже факелы, которые раньше всегда горели, выглядели так, будто их не зажигали уже несколько месяцев. От самого причала к вершинам скал вела грунтовая дорога, хотя с северной стороны, где они причалили, подъем был не таким крутым и трудным. Сонхва потянулся за капюшоном и накинул его на голову, почти полностью закрыв глаза, силой заставляя себя двигаться вперед. Никто не сказал ему ни слова. Они лишь настороженно осматривали незнакомую местность, продвигаясь по ней вперед. Им не нравилось то, что у них не было никакого плана — Уён ясно дал это понять, когда скалы еще только показались на горизонте. Его нисколько не прельщала идея бездумно прогуливаться по месту, где их могут моментально повесить. Он не знал, что собирался делать Сонхва — да и никто не знал, даже капитан. У Сонхва не было плана. Он просто должен был увидеть госпожу Соджун и убедиться, что она в порядке. Сперва они должны были добраться до города, ко входу в который вела та самая грунтовая дорога, а затем подняться к замку. Дождь усиливался, дорога становилась всё грязнее, но Сонхва это не волновало — его взгляд был устремлен вперед, а руки сжаты в кулаки. Всё казалось слишком заросшим: дорога, деревья — природа вокруг выглядела так, будто за ней никто не ухаживал месяцами, а может, и целый год. Сонхва проглотил вставший в горле ком, огляделся по сторонам, и тело снова охватила дрожь. С каждым шагом желудок скручивало всё сильнее. Дождь продолжал набирать силу, каплями выстукивал тяжелый ритм по лужам грязи, в которые наступал Сонхва, и листьям деревьев, подобно музыкальном инструменту создавая тихую, печальную мелодию. Она звучала по-другому. Дождь всегда создавал музыку в ушах Сонхва, пел ему, сообщая настроение окружающего его мира. Но никогда он не слышал в нем такой грусти. Он не знал, что дождь способен на такой плач. В какой-то момент дорога резко поворачивала влево и выводила прямо к городским воротам. Кустарники закрывали обзор, каждый шаг был таким мучительным, будто Сонхва шел по острым иглам, которые с каждым сделанным шагом окрашивались его кровью. — Мы не можем просто так войти в город, — Уён первым из команды решился заговорить, к счастью, его голос звучал приглушенно. Он вцепился в руку Сонхва, не давая тому идти дальше. — В ту же секунду, как они нас увидят, мы окажемся на виселице. Сонхва обернулся через плечо на юного шпиона, на лице которого отражалась твердая уверенность в собственных словах. С его носа то и дело срывались капли дождя. — У тебя есть хоть какой-то план? Или решил послать нас на верную гибель? — Уён, — в глубоком голосе Хонджуна прозвучало предупреждение. Он уже готов был сделать несколько шагов вперед, но остановился, когда Сонхва поравнялся с Уёном. — Вы со мной, поэтому они не причинят вам никакого вреда, — выдавил он сквозь зубы, адреналин пульсировал в жилах. — С чего бы? — Потому что я принц. — Ты был принцем, — парировал Уён. Хватка на руке Сонхва усилилась. — Может, ты забыл, но тебя здесь давно не было, ты исчез. Всё королевство наверняка считает тебя мертвым. У тебя здесь больше нет никакой власти. Прежде, чем Сонхва успел ответить, Хонджун шагнул ближе и, схватив Уёна за воротник рубашки, с удивительной силой дернул его назад. Шпион не издал ни звука и лишь недоуменно глядел на капитана, когда запястье Сонхва оказалось грубо вырвано из его пальцев. — Замолчи, — почти прорычал Хонджун, выражение его лица было настолько суровым, что даже Сонхва не хотелось сейчас на него смотреть. Что-то было не так. Взрывной характер Хонджуна не проявился бы только из-за слов Уёна — было что-то еще, но Сонхва не мог понять, что именно. Что-то звало его — далекое, но яркое. Нежный голос, песня, шепот, умоляющий его идти вперед, заставляющий переставлять ноги. Он отдавался эхом в голове, настолько сильный зов, что тело Сонхва начало покалывать от боли, и он шагнул вперед, даже не потрудившись ответить на вполне обоснованный вопрос Уёна. Хотя, прислушавшись к зову сердца, Сонхва подумал, что им не стоит об этом беспокоиться. Он не знал, почему, но земля здесь плакала, скорбела — и скорбела уже давно. И как только Сонхва свернул по дороге на зеленую полянку, с которой открывался прекрасный вид на город, находившийся в каких-то пятнадцати метрах от них, — он понял, в чем была причина этой душевной боли, этого плача. Он замер. — Сонхва! План… у тебя должен быть план! Уён, очевидно, не собирался просто так сдаваться. Стоило ему потерять старшего из виду, в голосе появилась паника. Сонхва не знал, как юному шпиону удалось вырваться из свирепой хватки капитана, но услышал позади плеск, а потом в него вцепились сильные и грубые руки. — Сонхва! Ты сейчас… ох... Уён затих. Он отдернул руки, словно от огня. Голос юного шпиона звучал обеспокоено, как если бы увиденное причинило ему физическую боль. Но Сонхва не мог найти в себе сил переживать из-за этого. Его взгляд был напряженным, глаза жгло, но он отказывался моргать. Он не знал, когда сделал последний вдох — легкие горели, тело молило о глотке кислорода, но он ничего не мог сделать. Уён отступил назад, и, хоть Сонхва и не мог этого увидеть, его глаза расширились от удивления. Когда остальные присоединились к ним, они могли лишь бормотать что-то невнятное, глядя на то, что когда-то было гордостью и радостью королевства — центром крупного торгового порта, домом сотен, если не тысяч, человек — на то, что от него осталось. Сонхва инстинктивно двинулся вперед, чувства наконец вернулись к нему, и он смог сделать глубокий вдох. Дождь уже превратился в ливень, когда Сонхва достиг городских стен. Гордый камень создавал нерушимый барьер, защищавший это место годами, но стоило Сонхва остановиться под проливным дождем с болью в сердце, его взгляд упал на разбросанные повсюду обломки. Камень разлетелся будто бы от взрыва. Великая стена пала, разлетевшись на кусочки. От величественной деревянной двери, открывающей путь в город, не осталось и следа — лишь огромная зияющая дыра. — Сонхва… Голос Хонджуна был напряженным, но Сонхва двинулся вперед, ступая по руинам, чтобы войти в город. Он не остановился, просто не смог. И совершенно не удивился, когда обнаружил весь город в том же состоянии, в каком были стены. Сонхва шел, не в силах унять дрожь, глядя мокрыми от слез глазами на то, что раньше было процветающим, красочным городом, а теперь стало жертвой безжалостного нападения. Никого не было видно, казалось, что здесь уже давно никого и нет — всё поросло травой, пробившейся через землю рядом с разрушенными домами с провалившимися крышами. Повсюду лежали куски разлетевшегося камня, разбившиеся ящики, старые, разрушенные вещи. Сонхва медленно шел по главной улице, наступая в лужи воды, а под ботинками то и дело хрустели осколки разбитых ваз, скрытые под грязью. Слушал, как дождь барабанит по домам, как затапливает их в каких-то местах. Он остановился в самом центре города среди разорванных знамён, которые раньше свисали со здания на здание и гордо развевались на ветру, а сейчас лежали на земле. Окна в домах разбиты, от количества щебня на улицах было тяжело дышать. Он мог поклясться, что его ноги погрузились в землю до самых колен, похоронив его так же, как и весь город. Здесь не было ни души. Не было ни жизни, ни надежды, ни света. Сонхва не знал, как долго пробыл там, расфокусированным взглядом глядя на созданные дождем небольшие ручейки грязи, стекающие вниз с холма. Он даже не заметил, как к нему подошел капитан и несколько минут простоял рядом, прежде чем решился заговорить. — Эти земли скорбят, — в его шепоте прозвучало искреннее потрясение, — я слышу, как они плачут. — Ты тоже это чувствуешь? — его собственный голос звучал незнакомо. — Ага. Они страдают. — Я не понимаю, — задыхаясь, проговорил Сонхва, в горле першило. Он повернулся к капитану, тоже промокшему до нитки: волосы прилипли к лицу, капли воды то и дело срывались с носа и подбородка. Он рассматривал разрушенный город тяжёлым взглядом. — Что здесь случилось? Когда это произошло? Как?.. — Не знаю, — ответил Хонджун. Его голос звучал так мягко, как никогда прежде. — Весь город уничтожен, — с усилием смог произнести Сонхва. — Мой город зверски убит. Капитан молчал, потому что, очевидно, не знал, что сказать. Сонхва не винил его. Он и сам не мог подобрать слов. Но Хонджун шагнул ближе, положив руку на чужое плечо и успокаивающе сжав его. — Мы осмотрели весь город, здесь никого. Ни тел, ни останков. Что бы здесь ни произошло, это было не так давно, может, несколько месяцев назад. Юнхо нашел ржавое оружие, но на этом — всё. — Это ведь не моя вина, правда? — спросил Сонхва. Пальцы било мелкой дрожью, когда он, опустившись, подобрал какую-то деревяшку, провел по земле — прикосновение было болезненным, как и развернувшаяся перед ним сцена. — Нет, ты не виноват, — тут же ответил Хонджун, даже не задумываясь над вопросом. Сонхва поджал губы в недоверии. Как он мог быть не виноват?.. — Сонхва, мой дорогой, нужно двигаться дальше. Здесь ничего не осталось. — Если город находится в таком состоянии, я боюсь, что могу увидеть в замке, — он откинул мокрую деревяшку в сторону, от чего в воздух поднялись брызги мутной воды. В его действиях читалась ярость, и это не прошло мимо капитана. — Сонхва, мне ужасно жаль… — Не надо, — перебил его тот напряженным до предела голосом. Он запрокинул голову назад, позволяя капюшону упасть, и теперь дождевые капли попадали на лицо. Это ощущение было успокаивающим — дождь всегда был холодным, как лед. Лед, сковывающий сердце Сонхва. — Как бы я ни был расстроен, это место никогда не было мне домом. И от этих слов капитан снова растерялся. На этот раз Сонхва не дал ему времени даже подумать — отошел в сторону и пнул лежащее перед ним на земле расколотое полено. Он перевел взгляд туда, где, он знал, на самой вершине холма располагался замок, но из-за сильного дождя не смог разглядеть ничего, кроме расплывчатых очертаний своего ночного кошмара. Капитан окрикнул остальных, собирая всех вместе, в то время как Сонхва уже двинулся вперед, не проронив ни слова. Он понимал, что в обычной ситуации за таким его поведением последовало бы наказание, от которого он бы разревелся на палубе, но, стиснув зубы, заставлял себя идти дальше, почти желая того, чтобы физическая боль подавила эмоциональную, разрывающую его сердце на части. — Сан! Пошли! Сонхва замедлил шаг и обернулся через плечо, пытаясь проморгаться, чтобы убрать капли воды, собравшиеся на ресницах и мешавшие ясно видеть. Сана звал Уён; его голос криком раздался в тягостной тишине. Сонхва снова моргнул, увидев Сана, стоящего в стороне возле руин какого-то обрушившегося домика. Ассасин будто не слышал Уёна, тяжелый взгляд был устремлен на какую-то вещь, которую он держал в руках. Сан казался завороженным — даже не моргнул расширенными глазами, когда Уён снова позвал его, на этот раз чуть более настойчиво. Но Сан не сдвинулся с места. То, что он держал в руках, было таким маленьким — Сонхва пришлось сделать несколько шагов ближе и протереть глаза, чтобы понять, что заставило Сана так задрожать. Руки ассасина трясло, с волос капала вода. Губы были сжаты в тонкую линию. Сонхва приблизился еще на шаг и только теперь смог разглядеть, что так обеспокоило Сана. Кукла. — Сан! Игрушка, которую он держал в руках, наверняка принадлежала какой-то маленькой девочке. Волосы куклы были грязными и рваными, лицо испорчено, краска отколота. Она выглядела так, будто пролежала в воде уже долгое время, тельце было сломано. Увидев свою куклу такой, маленькая хозяйка точно выбросила бы ее, не желая больше с ней играть. Сонхва почувствовал, как запершило в горле. Сан, казалось, наконец-то пришел в себя, быстро заморгал, и хватка на кукле усилилась. Он повернулся лицом к Уёну, стоявшему рядом с остальными. Сонхва наблюдал, как Сан поднял куклу, чтобы показать им, расчесывая грубыми, обмотанными бинтами руками ее волосы. — Кукла, — сказал он, и от того, как именно прозвучало это слово, что-то внутри Сонхва оборвалось. Он никогда не видел Сана таким, никогда не видел в его взгляде таких сильных, потаённых глубоко внутри эмоций. Уён рядом с ним напрягся от вида игрушки, сжал челюсти. Сонхва следил за ними обоими, и атмосфера стала только тяжелее, когда Уён ничего не ответил. За этим всем скрывалось что-то болезненное. Какое-то воспоминание — далекое, давнее. Но, тем не менее, оно было. Сан снова повернулся к кукле и прижал ее к себе. Это действие было слишком осторожным и ласковым для такого мужчины, как Сан. Сонхва никогда не видел его таким нежным — тот будто смертельно боялся навредить этой кукле еще больше. Он наблюдал за тем, как Сан провел подушечками больших пальцев под ее глазами, словно хотел стереть слезы, а потом сел на корточки и усадил ее саму на обломок камня. Поднявшись на ноги, наклонил голову вниз, сжал руки в кулаки, после чего наконец отвернулся и поспешил к остальным членам команды. Всё это время Хонджун молчал, внимательно наблюдая за ними. Даже Уён не произнес ни слова, и стоило Сану присоединиться к ним, они тут же продолжили свой путь к замку. Сонхва было тяжело пошевелиться, взгляд по-прежнему оставался прикованным к потрепанной кукле, наблюдавшей за ними исцарапанными глазами со своего места на камне. Он не понимал, почему было так больно видеть детскую игрушку сидящей здесь, в грязи, испорченную и сломанную. Вскоре чья-то влажная рука обхватила его плечо, возвращая обратно на землю. Оглянувшись, он увидел Ёсана, насквозь промокшего и смотрящего вниз. Казалось, тот без слов понял, о чем думал Сонхва. — Никто не любит, когда их бросают, — тихо произнес он, глубокий голос тонул в шуме дождя, — даже куклы. Боль в груди Сонхва никогда не ощущалась такой настоящей. Когда они, поднявшись на холм, увидели замок, Сонхва оцепенел. В глубине души он знал, что замок будет выглядеть так же ужасно, как и город, может, даже хуже. Он мысленно готовил себя к этому, но на самом деле ничто не могло по-настоящему подготовить его к полнейшей разрухе, что предстала перед его глазами, стоило ему ступить в когда-то прекрасный главный двор, увитый цветами и виноградными лозами, с великолепными фонтанами, на фоне которых всегда звучала музыка — теперь всё было серым. Вода собиралась в огромные лужи на вымощенной дорожке, лозы опутывали всё вокруг себя, через трещины в камнях пробивалась трава. Дворцовые стены тоже были разрушены, в них зияла огромная дыра, которую никто так и не заделал. Повсюду лежали обломки камней, грандиозные фонтаны были разбиты вдребезги. По всей округе не было видно ни одного цветка. — Ого, — услышал он чей-то голос позади, но не смог сказать, кто это был. К тому моменту, как они подошли к главному двору, дождь превратился в легкую морось, но Сонхва поймал себя на мысли о том, что ему бы очень хотелось, чтобы ливень продолжался. Ступор усиливался, пока он пинал какие-то камни и смотрел на то, что осталось от величественного дворца, раньше правившего огромным и процветающим королевством. Теперь он представлял собой не более чем расколотый на части памятник древности. Громадного колокола, венчающего его вершину, там больше не было, и Сонхва не хотел бы его обнаружить. Члены экипажа оглядывались по сторонам, пиная камни, осматривали окрестности с пустыми лицами, осмысливая то, что, вероятно, здесь произошло. В какой-то момент, когда Сонхва наклонился, чтобы взять в руки обломок разбитой статуи, к нему подошел Уён и с несвойственной ему неуверенностью посмотрел на Сонхва. Он уж было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Сонхва перебил его: — Прошу прощения за то, что так и не смог показать тебе величие моего королевства. Оно действительно было таким прекрасным, что дух захватывало, — сказал он, уставившись вниз на отколотое лицо статуи, которое держал в руках. — Но теперь от него остались лишь руины, и, полагаю, таким оно понравится тебе даже больше. Он не стал ждать ответа и совершенно не обратил внимания на странное выражение, появившееся на лице юного шпиона. Сонхва отбросил обломок камня, который, ударившись об землю, раскололся надвое, и отошел в сторону, делая всё возможное, чтобы не позволять себе вспоминать, каким всё было раньше. Заставлял себя не думать о временах, когда был ребенком и играл во внутреннем дворе, в безопасности, под защитой. Мучительно помнить, каким было королевство, но еще мучительнее осознавать, что его падение причиняет такую страшную боль, несмотря на то, как жестоко оно к нему было на протяжении всей его жизни. И это осознание почти его сломало. Почему вообще его это так волнует? — Сонхва. Окликнувший его старший помощник мигом оказался рядом. В его глазах читалось то, что очень не понравилось Сонхва. Они были расширенными и бдительными, рука лежала на пистолете, закрепленном на бедре. — Ты точно захочешь это увидеть, — сказал он, оглядываясь через плечо на дверь, ведущую внутрь замка. Сонхва позволил ему отвести себя туда, где он, по всей видимости, был нужен; за ними молча последовал Уён. Старший даже не подозревал, что они с юным шпионом были единственными, кто еще не заходил в замок, пока Юнхо не пришел за ними. Сонхва никак не мог унять охватившую тело дрожь от царившего внутри холода. Зло. Внутри замка все еще таилось зло. Сонхва не позволял себе осматривать помещение — не хотел видеть этого кошмара. Бóльшая часть витражей была разбита, осколки хрустели под ногами, когда он проходил мимо, затаив дыхание. Юнхо привел его к двум огромным золотым дверям, петли которых, казалось, были сломаны и едва выдерживали их вес. Тронный зал. Сонхва смотрел за тем, как Юнхо, шагнув вперед, положил руки на двери и с силой толкнул; громкий стонущий звук заполнил пустую тишину и больно ударил по ушам. Сонхва поморщился, зажмурив глаза, пока звук не прекратился и Юнхо не отступил в сторону. На неустойчивых ногах он сделал шаг, вцепившись пальцами в холодную дверь. Там было что-то написано, кто-то оставил послание. Сонхва почувствовал, как желудок свело, но не из-за самого сообщения, а из-за того, что оно было выведено засохшей кровью на золотых дверях тронного зала. Да здравствует король. — Значит, это правда, — прошептал Сонхва, чувствуя, как к нему возвращается оцепенение, — все мертвы. Я опоздал. — Здесь нет тел, чтобы это подтвердить, — произнес Юнхо. Очевидное "но" осталось невысказанным, и Сонхва понял, насколько ничтожен был шанс того, что кто-то выжил. Глядя на послание, написанное густой, высохшей кровью, сомнений не оставалось. Сонхва даже не мог понять, какие эмоции его переполняли в этот момент. Его семья мертва, отца и брата больше нет. Скорее всего, они были жестоко убиты теми, кто на них напал — абсолютно безжалостно. Но руки Сонхва не дрогнули. Он ничего не чувствовал, в сердце не было места боли. — Что-нибудь о госпоже? — спросил он, проводя пальцами по высохшей крови. — Госпожа Соджун была убита вместе с остальными? — Мы ничего не нашли. Неплохая новость: Сонхва отказывался думать о ее смерти, пока не найдет тому свидетельств. И даже если не найдет никогда, она будет продолжать жить свободно и счастливо в его голове, не позволяя ему сойти с ума от горя. Он проследовал за Юнхо дальше внутрь тронного зала по длинному проходу, где великолепный красный ковер был порван и залит кровью и чем-то еще. Помещение было разгромлено, столы и украшения разбиты, а в самом верху зияла значительных размеров дыра, словно потолок провалился вниз и пробил пол. Из этой дыры лил дождь, но, несмотря на по-прежнему мрачное и зловещее небо, благодаря ней в помещение попадал какой-никакой свет. Дышать здесь было тяжело, каждый шаг отдавался болью. Сонхва увидел, что все члены пиратской команды собрались вокруг трона на вершине лестницы. Хонджун стоял с кинжалом в руке, его плечи были напряжены, а тело загораживало вид на место короля. Стоило Сонхва подняться к ним и глянуть поверх плеча Хонджуна, его глаза упали на другое послание, написанное темной кровью на подушке трона его отца. — Беги, — громко произнес Уён, пробежавшись взглядом по начертанному слову. Юный шпион протер глаза, продолжая неотрывно смотреть на него. — Это предупреждение, — пробормотал Хонджун, крепче сжимая рукоять кинжала. — Это послание предназначено не людям павшего королевства, а тому, кто вернулся на зов. Все тут же повернулись к Сонхва, прищурившись, а затем вновь обратились к перепачканному в крови трону. — Что бы здесь ни произошло, это еще не конец, — произнес Сан, стоя где-то в стороне и устремив взгляд на ведущую в зал дверь. — Это только начало. — Что это значит? — спросил Сонхва, нахмурив брови, и посмотрел на капитана в поиске ответа. — Не знаю, — проворчал Хонджун, пряча оружие обратно в ножны, закрепленные на бедре. Он повернулся, чтобы посмотреть на Сонхва, его глаза угрожающе блестели. — Нельзя здесь задерживаться, слишком опасно. Мы все еще не знаем, с чем имеем дело, и я не хочу оставаться в этом месте, чтобы это выяснить. — И что прикажешь нам делать? — Юнхо шагнул вперед, отвлекая внимание капитана от Сонхва. Хонджун плотно сжал губы. — Мы вернемся на корабль и поднимем якорь, чтобы смыться отсюда так быстро, как сможет понести нас ветер, ясно? И без промедления отправимся к Туманным Островам. — Есть, капитан. Сонхва наблюдал за действиями членов команды, едва не попрыгавших вниз с лестницы, в то время как он сам продолжал неподвижно стоять на самом верху, глядя на проклятое слово «беги», начертанное на троне, на котором ему когда-то было суждено сидеть. Пальцы дрожали при мысли о том, что то, что они здесь нашли, оказалось хуже его самых страшных предположений. Сонхва даже подумать не мог о том, что всё королевство будет уничтожено, и не останется ни единой ниточки, ведущей к госпоже Соджун. Это было мучительно. Громкий зов вывел Сонхва из ступора. Он развернулся на каблуках и рванул вниз по ступенькам, чтобы догнать команду, которая ждала его на выходе из тронного зала. Каждый шаг отдавался эхом в необъятной пустой комнате, и, добежав до самого низа лестницы, Сонхва переполнило чувство, что, на самом деле, сейчас это место не сильно отличалось от тех времен, когда его содержали в чистоте и роскоши. Тогда оно ощущалось таким же мертвым, как и сейчас. Краем глаза Сонхва заметил, как что-то мелькнуло, привлекая его внимание. Он остановился и прищурился. Глаза наполнили зеленый, красный и золотой цвета, ноздри расширились, как у зверя. Корона. Не просто корона, а корона короля. Прекрасные рубины и драгоценности, вплавленные в золото в знак власти и уважения, теперь лежали под рухнувшим и развалившимся на части столом, где собиралась дождевая вода. То, что некогда символизировано могущество, теперь лежало в крови, забытое, навсегда потерянное для этого мира. Сонхва сделал глубокий вдох, глаза жгло, но он выпрямился, заставил себя отвести взгляд от этого зрелища и продолжил идти вперед. В его шагах чувствовалась сила и гнев, глаза потемнели, а выражение лица, без всяких сомнений, было пугающим, когда он ступал по порванному и перепачканному ковру. Теперь всё точно было кончено. Эпоха королей подошла к концу.—~—
С возвращением на корабль оцепенение Сонхва никуда не пропало. Он с трудом мог вспомнить, что происходило между тем, как он увидел корону короля, и тем, как его ноги ступили на палубу. Никто ничего ему не сказал, даже капитан. Уён не разбрасывался своими шуточками, и Сонхва поймал себя на мысли, что сейчас был бы им почти рад. Очевидно, никто из них не ожидал ничего подобного от возвращения беглого принца в свою родную страну. Они не могли справиться с тем, что там обнаружили. Нечто зловещее пронеслось по городу, уничтожив его подчистую, и оставило послание для того, кто осмелился приползти обратно. Беги. Кожа Сонхва покрылась мурашками. К тому моменту, как они подняли якорь и спустили паруса, чтобы поймать ветер, дождь уже прекратился. Всё происходило молча, и в обычной ситуации Юнхо бы потащил Сонхва под палубу, чтобы тот почистил оружие, но сейчас старпом даже не удосужился к нему подойти. Хонджун поднялся на квартердек и занял свое место у штурвала, не проронив ни слова. Он погрузился в свои мысли, это сразу бросалось в глаза, и если бы Сонхва, стоя у одной из мачт, жаждал, чтобы капитан хотя бы посмотрел на него, то все равно не посмел бы просить об этом. Становилось прохладно, но Сонхва не снимал вымокшие вещи. Он слышал, как Ёсан говорил, что если он сейчас же не переоденется, то заболеет и умрет, но все равно не мог найти в себе силы пошевелиться. Конечности казались болезненно тяжелыми, а вот голова — пустой и легкой. На несколько долгих и странных мгновений Сонхва засомневался, бьется ли вообще его сердце. Он видел, как Сан уселся в стороне и как к нему присоединились Уён и Ёсан. Они разговаривали друг с другом, в то время как Юнхо с Минги скрылись под главной палубой. Сонхва не мог расслышать, о чем они говорили, пока Сан молча слушал, но решил, что это было не так уж важно, потому что неожиданно тот резко вскочил на ноги и понесся под палубу. Это было странно даже для него, но Сонхва уже привык к тому, что ассасина просто невозможно понять. Он навсегда останется для него загадкой, как бы Сонхва ни хотел его разгадать. Он оглянулся на серый океан, на могучие утёсы королевства, исчезающие из виду с каждой секундой. Сильный ветер уносил корабль всё дальше, а волны становились всё мощнее. Казалось, сама матушка-природа знала, когда зарождается зло. Мир вокруг стал тихим и далеким. Сидя на ящике, прислонившись к перилам и держась рукой за канаты, Сонхва подумал о том, что у него, возможно, наконец-то получится уснуть. Вот только мир оказался не таким уж тихим. Под палубой раздался громкий шум. Сонхва мигом поднялся, когда Уён и Ёсан бросились к ведущей вниз двери. Звук был такой, будто кого-то повалили на пол, а потом швырнули в стену; загремели кастрюли и сковородки. Раздался крик, потом еще несколько, переросших в болезненный вопль, от которого по позвоночнику Сонхва прокатилась волна дрожи. Но не успел он подбежать к двери и посмотреть, что случилось, как оттуда вылетел человек, которого Сонхва не видел никогда в жизни, и с тяжелым грохотом упал на главную палубу. В следующее мгновение Сан оказался сверху, пригвоздил его обратно к полу и, перевернув, связал ему руки веревкой, которую кинул Юнхо, выбежавший вслед за ними. Человек сопротивлялся. Сильный и умелый, он пытался вырваться из хватки Сана. Отовсюду доносились громкие голоса экипажа, прибежавшего на помощь ассасину, сумевшему поставить незнакомца на колени и прижать к его горлу острое лезвие кинжала. — Кто ты такой? — прорычал Сан так угрожающе, что Сонхва захотелось отступить назад. — И что ты здесь делаешь? Человек не ответил, и только когда Ёсан отступил в сторону, Сонхва смог разглядеть его получше. Он тоже промок, с волос и одежды стекла вода, как если бы он принимал в ней ванну. Рот был обмотан черной тканью, оставляя открытыми только глаза. В них явно читалась угроза, но не было ни капли страха — даже когда его жизнь находилась в руках человека, который в мгновение ока может перерезать ему глотку и получить от этого немалое удовольствие. Но стоило Сонхва подойти ближе, его челюсти сжались. Сан прижал лезвие к горлу незнакомца еще сильнее. Он выглядел таким юным. Возможно, он был опасным убийцей, достаточно опытным, чтобы пробраться на корабль и долгое время оставаться незамеченным, но он все еще был очень молод. Сан снова закричал на него, ярость кипела в его теле. Он толкнул связанного вперед, прижав его лицо к деревянному полу. Сонхва почувствовал, как дрогнули его пальцы, когда он шагнул ближе и уже собирался сказать хоть что-нибудь — как позади него раздался тяжелый стук. Он замер, когда за спиной раздались приближающиеся шаги, в которых чувствовалась сила, присущая лишь Великому королю пиратов. Хонджун спрыгнул с квартердека вниз, туда, где все столпились вокруг незваного гостя, требуя от него ответов, и именно в этот момент суматоха прекратилась. Наступила тишина. Сонхва даже не нужно было оглядываться, чтобы знать, какое выражение было на лице Хонджуна — убийственное. Его глаза горели алым пламенем, руки напоминали когти, готовые разорвать на куски тело. Капитан протолкнулся через образовавшуюся толпу и, опустившись на колени, достал кинжал из ножен на бедре и крепко сжал его в руке. Сонхва наблюдал за ним с тяжелым сердцем, и ему самому стало не по себе: от капитана исходила такая власть и сила, что становилось трудно дышать. — Советую ответить на вопросы моих ребят, если не хочешь, чтобы твоя кровь залила всю палубу, — усмехнулся Хонджун и кончиком лезвия оттянул ткань, скрывающую нижнюю половину лица человека. Юный, как и предполагал Сонхва. — Я даже позволю ему использовать твое жалкое безжизненное тело в качестве швабры, чтобы убрать кровавое месиво, которое останется после тебя, когда он закончит свое дело. Желудок Сонхва болезненно скрутило. — Не перечь мне и выполняй мои желания, если хочешь иметь хотя бы шанс выпутаться из этой ситуации, — в голосе Хонджуна звучала угроза, но смысл все еще оставался ясен. Человек не пошевелился, и Сонхва гадал, бьется ли его собственное сердце так же быстро, как у этого юноши. — Позволь спросить еще раз, и на этот раз не медли с ответом, — капитан наклонился вперед и прижал свой кинжал рядом с лезвием Сана в опасном предупреждении. — Как тебя зовут и что, черт подери, ты забыл на моем корабле? Из горла юноши вырвался болезненный звук, и Сонхва на долю секунды встретился с ним взглядом. Зрачки незнакомца расширились, стоило ему увидеть его, глаза распахнулись в удивлении, а затем вновь помрачнели. Он еще какое-то время сопротивлялся, прежде чем сдался и позволил Сану усадить себя в прежнее положение. Они напряженно смотрели друг другу в глаза, и в тот момент, когда юноша открыл рот, чтобы ответить, Сонхва понял, что это навсегда изменит его жизнь. — Меня зовут Чхве Чонхо, — прохрипел тот, в голосе была слышна боль, но вместе с ней и безрассудная уверенность, — и меня послали убить Вас, Ваше Высочество.